Аткинсон Рита Л., Аткинсон Ричард С., Смит Эдвард Е., Бем Дэрил Дж., Нолен-Хоэксема Сьюзен. Введение в психологию. Учебник для студентов университетов.

Во всех этих случаях возникает проблема атрибуции. Вы наблюдаете какое-то поведение — возможно, свое собственное — и должны решить, какой из многих возможных причин его следует приписать. Интуитивные умозаключения о причинах поведения теперь надолго стали центральной темой социальной психологии (Kelley, 1967; Heider, 1958).
Фундаментальная ошибка атрибуции. Как показывают два вышеприведенных примера, одна из основных задач атрибуции, с которой мы встречаемся каждый день, — это решить, отражает ли наблюдаемое поведение человека какую-либо его характерную черту (его склонности, личностные качества и т. п.), или же оно вызвано особенностью самой ситуации, в которой мы этого человека наблюдаем. Если мы решаем, что данное его поведение определяется в основном его особенностями (скажем, спортсменка действительно любит кашу), то такой вывод называется внутренней, или диспозитной, атрибуцией («диспозиция» здесь означает склонности человека, его убеждения и личностные качества). Если же мы приходим к выводу, что за данное поведение человека ответственна ситуация (например, деньги, общественные нормы, угроза), то такое заключение называется внешней, или ситуативной, атрибуцией.
Фритц Хайдер, основатель теории атрибуции, отмечал, что поведение людей настолько на нас действует, что мы принимаем его за чистую монету и мало учитываем сопутствующую ему ситуацию (Heider, 1958). Наблюдение Хайдера подтвердилось в ряде исследований. Мы недооцениваем ситуационные причины поведения и слишком поспешно делаем вывод о персональной диспозиции. Когда мы видим, как кто-то ведет себя агрессивно, мы слишком легко предполагаем, что перед нами агрессивная личность, и не помним, что соответствующая ситуация может вызвать агрессию у кого угодно. Можно сказать и то, что у нас есть схема причин и следствий поведения человека, в которой слишком много места отводится человеку и слишком мало — ситуации. Этот сдвиг в сторону диспозитной атрибуции в ущерб ситуативной атрибуции Росс назвал фундаментальной ошибкой атрибуции (Ross, 1977).

В одном из первых исследований, где этот сдвиг был обнаружен, испытуемые читали речь участника диспута, выступавшего либо за, либо против кубинского лидера Фиделя Кастро. Испытуемым в явной форме сказали, что ведущий диспут указывал участнику, за какую сторону тот должен выступить; так что участник диспута выбора не имел. Несмотря на такую информированность, когда испытуемых просили оценить реальное отношение участника диспута к Кастро, они делали вывод, что его позиция была близка к той, которую он отстаивал в споре. Другими словами, испытуемые совершали диспозитную атрибуцию, несмотря на то что для объяснения поведения участника диспута было вполне достаточно давления ситуации (Jones & Harris, 1967). Это очень мощный эффект. Даже когда испытуемые могли сами назначать, какую сторону в споре отстаивать выступающему, они все равно считали, что он действительно придерживается такого мнения (Gilbert & Jones, 1986). Этот эффект возникает даже тогда, когда выступления участника диспута специально сделаны однообразными и он без всякого энтузиазма просто читает речь по бумажке монотонным голосом, безо всякой жестикуляции (Schneider & Miller, 1975).
Эксперимент, построенный по принципу викторины, иллюстрирует, что и участники, и наблюдатели в одинаковой ситуации совершают ту же самую фундаментальную ошибку атрибуции. Для игры в вопросы и ответы, относящиеся к общим знаниям, были набраны мужские и женские пары испытуемых. Одному члену пары, выбранному случайно, поручалось быть спрашивающим и задать 10 трудных вопросов, на которые он сам знал ответ (например, «Какой самый большой ледник в мире?»). Другой член пары был отвечающим и пытался ответить на эти вопросы. Когда отвечающему не удавалось ответить, отвечал спрашивающий. При повторном исследовании за соревнованием следили также наблюдатели. По завершении игры и участников, и наблюдателей просили оценить уровень общих знаний спрашивающего и отвечающего относительно «среднего уровня студента». Важно заметить, что и участники, и наблюдатели знали, что роли спрашивающего и отвечающего назначались в случайном порядке.
Как видно из рис. 17.2, спрашивающие сочли и себя, и отвечающих имеющими примерно равный уровень общих знаний. Но отвечающие сочли, что у спрашивающих уровень выше, а у них самих ниже, чем у среднего студента. Результат игры они целиком приписали своему (и спрашивавшего) уровню знаний и вовсе не приняли во внимание подавляющее ситуационное преимущество спрашивающих, которые фактически решали, какие вопросы задавать, и не должны были задавать те, на которые они не знали ответа. Наблюдатели, хотя и сознавали, что спрашивающий может задать вопрос, на который ни отвечающий, ни они сами не знают ответа, оценили уровень знаний спрашивающих еще выше. Другими словами, и отвечающие, и наблюдатели придавали слишком большой вес диспозитным причинам, и слишком малый — ситуационным, т. е. совершали фундаментальную ошибку атрибуции (Ross, Amabile & Steinmetz, 1977).


Рис. 17.2. Фундаментальная ошибка атрибуции. Оценки спрашивающих и отвечающих после их участия в викторине. И отвечающий, и наблюдатели оценивают спрашивающего выше, несмотря на то что у него абсолютное ситуационное преимущество. И отвечающие, и наблюдатели придавали слишком большой вес диспозитным причинам, и слишком малый — ситуационным (по: Ross, Amabile & Steinmetz, 1977).

Результаты этого исследования означают, кроме прочего, что люди, которые сами выбирают тему разговора, будут казаться более знающими, чем те, кто пассивно позволяет другим определять тему обсуждения, — даже если все осознают разницу в ролях. Отсюда, в свою очередь, следует один вывод относительно современных половых ролей. Исследование показало, что в ситуациях взаимодействия, где имеется смешанный половой состав, мужчины говорят больше женщин (Henley, Hamilton & Thorn, 1985); они чаще перебивают (West & Zimmerman, 1983) и они чаще задают тему обсуждения (Fishman, 1983). Исследование с викториной означает, что одним из следствий этих полоролевых схем является то, что в большинстве случаев разнополых взаимодействий женщины думают, что они знают меньше мужчин, причем свидетели со стороны обоих полов разделяют эту иллюзию. Мораль ясна: фундаментальная ошибка атрибуции может работать как на вас, так и против вас. Если вы хотите казаться знающим себе и другим, научитесь строить ситуацию так, чтобы вы могли контролировать выбор обсуждаемой темы. Будьте спрашивающим, а не отвечающим.
Самоатрибуции. В описанном выше эксперименте конкурсанты совершали фундаментальную ошибку атрибуции по отношению к собственному поведению. Один социальный психолог высказал предположение, что в целом мы оцениваем самих себя, используя те же самые процессы логического вывода и совершая те же ошибки, что и при оценке других. В частности, теория самовосприятия гласит, что индивидуумы узнают о своих установках, эмоциях и других внутренних состояниях отчасти на основании выводов, полученных при наблюдении за своим поведением и обстоятельствами, в которых это поведение имеет место. Таким образом, в той степени, в которой внутренние сигналы о своих состояниях являются слишком слабыми, неоднозначными или трудно поддающимися интерпретации, индивидуум ничем не отличается от постороннего наблюдателя, который полагается на внешние признаки, делая выводы о внутренних состояниях людей (Bem, 1972).
Это рассуждение можно проиллюстрировать на примере обычного замечания: «Я ем уже второй бутерброд; оказывается, я голоднее, чем думал». Здесь говорящий, исходя из самонаблюдения, решает, что поначалу он неверно оценил свое внутреннее состояние. Сходным образом, самонаблюдение: «Я весь день грызу ногти; видно, что-то меня беспокоит» основано на тех же внешних признаках, которые могли заставить вашего друга заметить: «Ты весь день грызешь ногти; видно, тебя что-то беспокоит».
Более формальной и удивительной иллюстрацией теории восприятия себя является эксперимент с вызванным согласием, который первоначально проводился для проверки теории когнитивного диссонанса (Festinger, 1957), — мы обсудим ее ниже в разделе об установках. Мужчины, студенты колледжа, по одному участвовали в эксперименте, в котором они выполняли скучные, повторяющиеся задания. По выполнении заданий некоторым испытуемым предлагали 1 доллар за то, чтобы они сказали следующему испытуемому, что задания были забавными и интересными. Другим испытуемым за то же самое предлагалось 20 долларов. Все испытуемые соглашались это сделать. Позднее их спросили, насколько им понравились задания. Как показано на рис. 17.3, испытуемые, которым заплатили только 1 доллар, сказали, что на самом деле им задания понравились. Но те испытуемые, которым заплатили по 20 долларов, сочли их не более интересными, чем контрольные испытуемые, которые не общались со следующим испытуемым (Festinger & Carlsmith, 1959). Маленькое — но не большое — побуждение к согласию с просьбой экспериментатора заставило испытуемых поверить в то, о чем их попросили сказать. Почему так произошло?


Рис. 17.3. Эксперимент по вызванному согласию. Небольшое побуждение к согласию сказать, что задания были интересными, заставило испытуемых заключить, что задания им действительно понравились; а большое побуждение — нет (по: Festinger & Carlsmith, 1959).

Подобно тому как мы пытаемся решить, действительно ли спортсменка любит кашу, которую она рекламирует по телевизору, или она говорит это просто за деньги, также и теория восприятия себя полагает, что испытуемые в этом эксперименте наблюдали за своим собственным поведением (то есть как они говорят другому испытуемому, что задания были интересными) и неявно спрашивали себя: «Почему я это делаю?». Эта теория предполагает далее, что они искали ответ подобно постороннему наблюдателю, пытаясь выбрать между диспозитной атрибуцией (он сделал это, потому что ему действительно понравились задания) и ситуационной атрибуцией (он сделал это за деньги). Если человеку заплатили всего 1 доллар, наблюдатель скорее выберет атрибуцию склонности: «Он не захотел бы говорить это всего за 1 доллар, поэтому ему, должно быть, действительно понравились задания». Но если человеку заплатили 20 долларов, наблюдатель скорее выберет ситуативную атрибуцию: «За 20 долларов это кто угодно сделает, поэтому на основе его утверждения я не могу судить о его отношении к заданиям». Если человек следует той же логике, что и этот гипотетический внешний наблюдатель, то испытуемый, которому заплатили 1 доллар, выберет для своего поведения диспозитную атрибуцию: «Я должен думать, что задания были интересными; иначе я бы так не сказал». Но испытуемый, которому заплатили 20 долларов, припишет свое поведение деньгам и тем самым выразит то же отношение к заданиям, что и контрольные испытуемые, которые ничего не говорили следующему испытуемому.
В результатах этого эксперимента есть один тонкий момент. Мы знаем, что все испытуемые согласились сказать следующему испытуемому, что задания были интересными — даже те, которым заплатили всего 1 доллар. Но сами испытуемые этого не знают. Поэтому когда испытуемые, которым заплатили всего 1 доллар, заключают, что они должны считать задания интересными, поскольку иначе они бы этого не сказали, они на самом деле не правы. Они должны были бы заключить, что говорят это следующему испытуемому потому, что им заплатили за это 1 доллар. Другими словами, испытуемые приписывают свое поведение личностной диспозиции, хотя должны были бы приписать его ситуации. Они совершают фундаментальную ошибку атрибуции.
Теоретизирование о себе. Теория восприятия себя рисует портрет двух Я в одном: Я-субъект и Я-психолог. Я-субъект действует, а Я-психолог пытается это поведение интерпретировать или объяснить, внося при этом те же искажения и делая те же ошибки, что и всякий интуитивный ученый. Аналогичная идея развивается Хилгардом в его неодиссоциативной (neodissociation) теории гипноза. Согласно этой теории, у человека в состоянии гипноза есть «скрытый наблюдатель» (см. главу 6) — мысленное образование, которое следит за всем происходящим во время гипноза, включая те события, восприятие которых испытуемый не осознает.
Исследования по нейропсихологии показывают, что идея наблюдающего Я и наблюдаемого Я, возможно, не просто метафора. В главе 2 мы говорили о пациентах, у которых два полушария мозга по медицинским показаниям были хирургически расщеплены. Поскольку речевая зона мозга расположена в левом полушарии, такие пациенты не могут словами описать зрительные стимулы, предъявленные правому мозговому полушарию. Последующие эксперименты показали, что существует «интерпретатор левого мозга», который пытается понять чувства и поведение, исходящие из других частей мозга (Gazzaniga, 1985).
В одном из экспериментов Газзаниги в левое полушарие пациента с расщепленным мозгом предъявлялось изображение куриной лапы, а изображение заснеженной сцены — в правое полушарие. При этих условиях левое полушарие не регистрирует заснеженную сцену. Затем пациенту показывали ряд картинок и просили выбрать те, которые ассоциируются с ранее предъявленными картинками. Верными ассоциациями считалась картинка с курицей для куриной лапы и изображение лопаты для заснеженной сцены. Пациент обе картинки выбрал верно, указав на лопату левой рукой (ее контролирует правое полушарие), а на курицу — правой. Когда его спросили, почему он выбрал эти картинки, он сказал: «Ну, это просто. К курице подходит куриная лапа, а лопата нужна, чтобы убирать загон для курицы». Интерпретатор в левом мозге, не знавший о заснеженной сцене, но видевший, как рука испытуемого выбрала изображение лопаты, создал правдоподобное объяснение этого поведения.
В другом эксперименте в правое полушарие пациента предъявили письменную команду «смейся». Пациент засмеялся, а когда его спросили, почему, сказал: «Ребята, вы приходите и тестируете нас каждый месяц. Ну что за способ зарабатывать на жизнь!» Когда в правое полушарие другого пациента высветили команду «иди», он встал и начал уходить, объяснив, что решил попить кока-колы.
Для понимания своих эмоций интерпретатор в левом мозге, похоже, также необходим. В одном эксперименте правому полушарию пациентки с расщепленным мозгом был показан фильм, в котором один человек бросал другого в огонь. Как и ожидалось, она не могла описать увиденное, но описала свои чувства как испуг и нервозность. Стоявшему в стороне коллеге она затем сказала: «Я знаю, что мне нравится доктор Газзанига, но как раз сейчас я его почему-то боюсь». Лишенный информации об источнике эмоций, интерпретатор в левом мозге предложил правдоподобное объяснение своего эмоционального состояния.
Вообще, когда людей просят объяснить свои предпочтения, поведение или эмоциональное состояние, они склонны указывать причины, кажущиеся правдоподобными, даже когда эти причины не действуют, и пропускают действующие причины, кажущиеся менее правдоподобными (Nisbett & Wilson, 1977). Например, в нескольких исследованиях испытуемых просили ежедневно записывать свое настроение и факторы, которые могли на него повлиять (день недели, погода, продолжительность сна и т. д.). В конце каждого исследования испытуемых просили оценить, насколько каждый из факторов повлиял на их настроение. Оказалось, что их восприятие важности фактора практически не связано с тем, насколько этот фактор действительно коррелировал с их настроением. Действительно, испытуемые не лучше могли оценить связь своего настроения с погодой или днем недели, чем случайные люди, которых просто попросили сделать интуитивные правдоподобные оценки (Wilson, Laser & Stone, 1982).

Межкультурные различия в атрибуции

Большинство западных индустриальных обществ ориентированы на индивидуализм и ценят независимость и самоутверждение. Напротив, многие незападные культуры ориентированы на коллективизм и подчеркивают взаимозависимость между людьми в обществе. Это означает, что некоторые из обсуждаемых нами явлений атрибуции не универсальны и отражают индивидуалистскую ориентацию тех обществ, в которых проводилось большинство соответствующих исследований. Возможно, например, что именно индивидуалистская ориентация, а не универсальная особенность обработки информации человеком, побуждает человека описывать других людей по их личностным качествам или приписывать причину действий особенностям самого человека, а не ситуации.
Чтобы проверить такую возможность, испытуемых из Японии (это общество с коллективистской ориентацией) и США просили неоднократно отвечать на вопрос «Кто я?». Японские испытуемые перечислили в четыре раза меньше психологических качеств (например, «Я — оптимист»), чем американские, но втрое больше социальных ролей и контекстов (например, «Я — член клуба драмы»). Любопытно, что когда назывался социальный контекст, японцы на самом деле чаще американцев использовали для описания себя психологические черты (например: «дома я иногда ленюсь» или «в школе я усердный»), указывая тем самым на зависимость своего поведения от ситуации (Cousins, 1989). Другие аналогичные исследования подтверждают, что жители Европы и Северной Америки значительно чаще азиатов говорят о себе в терминах личностных диспозиций (Trafimow, Triandis & Goto, 1991; Triandis, 1989).
В другом межкультурном исследовании пытались определить, чаще ли американцы предпочитают объяснять поведение личностными диспозициями, а не ситуацией, чем индийцы (Hindus). Каждого испытуемого попросили «описать что-то, что недавно сделал человек, которого вы хорошо знаете, и что вы считаете неправильным», а также «описать что-то, что недавно сделал человек, которого вы хорошо знаете, и что вы считаете полезным для кого-то еще». Затем испытуемых попросили объяснить причину каждого поведения.
Как и ожидалось, испытуемые американцы чаще индийцев основывали объяснения на диспозициях (например, «он довольно легкомыслен и неосмотрителен») и реже них ссылались на ситуацию (например: «было плохо видно, а другой велосипед ехал очень быстро»). Чтобы выяснить, не определяются ли эти различия просто теми видами поведения, которые выбрали представители каждой из культур, американских испытуемых попросили также объяснить поведение, упоминавшееся индийцами. Разницы не оказалось; они все равно с тем же соотношением предпочитали объяснять произошедшее личностными диспозициями, а не ситуацией (Miller, 1984).