Экман Пол. Лгуны или фантазеры. Правда о детской лжи

Подготовка легенды

Обман может быть раскрыт не только потому, что человека выдают эмоции — чувство вины, страх и восторг обманщика. Все может разрушиться из-за того, что он недостаточно хорошо подготовился.
Лгать проще, когда человек точно знает заранее, когда именно ему придется делать это. Подготовившись, обманщик может придумать правдоподобную легенду и отрепетировать ее, представить, какие ему зададут вопросы и как он может на них ответить. Например, девушка хочет пойти на свидание с молодым человеком, с которым родители запретили ей встречаться. Чтобы ее не уличили, нужно придумать правдоподобную историю, например что она решила переночевать у подруги.
Если вопрос застал человека врасплох, то в ответ он начинает придумывать всякие небылицы. В его речи возникают паузы. Он отворачивается и не смотрит собеседнику в глаза. Интонации становятся невыразительными. Признаков лжи как таковой нет, но есть признаки того, что человек думает, что и как ответить. Спросив у подростка: «Как ты думаешь, Горбачев надолго останется у власти?», вы увидите, что он размышляет над ответом, потому что в этом возрасте о таких вещах не задумываются. Но если спросить у девушки: «А где ты была вчера вечером, когда я звонила твоей подруге Салли? Никто не взял трубку», то признаки мысленной работы будут указывать на то, что девушка врет, потому что если бы она говорила правду, то ей не понадобилось бы время на раздумья.
Чтобы стать хорошим обманщиком, необходима тренировка. Чем чаще врешь, тем лучше это получается. Отчасти это происходит из-за того, что человек осознает свою способность избегать разоблачения и с растущей уверенностью в собственных силах уходит страх быть уличенным во лжи. Если ребенок понимает, что мама восприимчива к обману определенного рода, он меньше опасается, что его разоблачат. Чем чаще человек врет, тем меньше раскаяния он при этом испытывает. Вопрос о том, этично обманывать или нет, приходит человеку в голову, только когда он собирается соврать в первый раз. И тогда чувство вины может помешать успешной лжи. Но, единожды соврав, человек чувствует, что с каждым новым разом обманывать становится проще. Во второй или третий раз этические соображения или возможные негативные последствия уже не удерживают ото лжи. Юристы говорят об этом — «катиться по наклонной».
Иногда люди даже сами начинают верить в свой обман, если врут часто. Ребенок, который завоевывает авторитет с помощью истории о том, как он отшил крутого парня, может так увлечься своим рассказом, что на третий-четвертый раз и сам в него поверит, как рыбак, который действительно начинает верить в свою небылицу «об огромной рыбе, которая сорвалась с крючка и уплыла». И рыбак, и ребенок смогут припомнить некоторые детали своего рассказа, когда их об этом спросят, но им придется приложить для этого определенные усилия. У вдохновенного самообмана есть одно преимущество: если люди верят в собственную ложь, они допускают меньше ошибок в вымышленном повествовании. До некоторой степени — по крайней мере в душе — они и сами убеждены в том, что их рассказ — чистая правда. Хотя я не слышал об исследованиях на эту тему, я подозреваю, что очень маленькие дети наиболее подвержены этому эффекту.
В приведенной ниже таблице представлены факторы, которые облегчают или осложняют ложь.








Развитие способностей к обману

Многие способности человека с возрастом развиваются, в том числе способности детей брать на себя все большую ответственность за свои поступки, и это тоже помогает им добиться большего успеха, если они решатся на обман. Авраам Линкольн говорил, что у него недостаточно хорошая память, чтобы лгать. Но не для всякой лжи требуется хорошая память. Ложь, в которой нет искажения истины, то есть ложь ради сокрытия фактов, не зависит от памяти. Вот типичная ложь в целях утаить что-либо, где хорошая память не потребуется: когда мама спросила у Джонни, как прошел его день, мальчик не признался, что его оставили после уроков и предупредили, что если он еще раз бросит шарик из жеваной бумаги в учителя, то его не допустят к занятиям. Джонни ничего не придумывал, поэтому и алиби ему сочинять не пришлось.
Но давайте предположим: мама заметила, что сын пришел домой позже, чем обычно, и она поинтересовалась у него почему. Если Джонни будет скрывать правду (что директор оставил его после уроков) и соврет, что он забежал в гости к своему другу Джо, чтобы поиграть с ним в пинг-понг, то ему придется запомнить и свою легенду, и то, что с ней связано. На следующий день, когда мама спросит: «А сестра Джо вернулась домой из колледжа?», Джонни уже не сможет ответить: «Откуда я знаю?» Ему нужно запомнить, где он, как предполагается, был вчера. Память с возрастом улучшается, как и другие способности, и подростки запоминают все так же хорошо, как и взрослые люди.
Чтобы успешно врать, необходимо все просчитывать на несколько шагов вперед, а для этого нужно заготовить несколько планов действий на случай непредвиденных обстоятельств. Ложь для сокрытия фактов этого не предполагает (здесь достаточно только предвидеть, зададут ли вопрос о том, что человек собирается скрывать). Джонни удастся скрыть то, что он хочет, но если Дебра разбила любимую мамину вазу, она не может рассчитывать на то, что ее не спросят об этом, когда мама вернется домой.
Сочинение небылиц предполагает наличие у обманщика стратегического мышления. Джонни должен придумать множество деталей, чтобы его история об игре в пинг-понг звучала правдоподобно. Он, наверное, уже проявлял раньше интерес к пинг-понгу, ведь мама должна поверить, что он может навестить друга, чтобы поиграть с ним. У мамы также должна быть уверенность в том, что с Джо ее сыну действительно приятно проводить время. Какова вероятность того, что мама может заглянуть к родителям Джо? Вдруг она позвонит им в тот день, когда он якобы навещал его, или сделает это на следующий день? Лучше придумать историю с участием того друга, с родителями которого мама не знакома. Если Джонни не сможет достоверно изложить такую историю, то, когда мама скажет ему: «Я звонила маме Джо в тот день, и она не сказала, что ты у них в гостях», он должен придумать примерно такой ответ: «Да, нам надоело играть в пинг-понг, и мы пошли в магазин за журналом». Такая способность все тщательно планировать до мелочей развивается, когда дети становятся старше. Некоторым людям это не дано, а другие мыслят как гроссмейстеры уже в шестилетнем возрасте. Но большинство детей совершенствуются в этом по мере взросления.
Успешный обманщик анализирует личность того, кому собирается лгать. Он пытается представить себя на его месте, предсказать, что покажется правдоподобным, а что вызовет подозрения; все это позволяет ему оценить, какой эффект произведет выдуманная им история на поведение человека, чтобы учесть это и подстроиться под него. Джонни должен понимать, что если бы он объяснил маме, что задержался, потому что зашел в библиотеку за книгами, то у нее появились бы подозрения, потому что он не так часто там бывает. Ему придется отбросить этот вариант легенды, если он вспомнит, что мама любит читать и обязательно спросит, какие именно книги он взял в библиотеке. У дошкольников так врать не очень хорошо выходит, поскольку они не осознают, что на ситуацию можно посмотреть с разных точек зрения, а не только с их собственной. Они считают, что все мыслят так же, как они. Достигнув подросткового возраста, дети уже способны поставить себя на место другого человека.
Чтобы врать успешно, ребенок должен развивать свою речь, так как с помощью слов ему нужно обозначать то, чего на самом деле не существует. Детям необходимо изменять свою речь (от правильно подобранных слов до правильных окончаний, темпа и содержания), чтобы она соответствовала конкретной ситуации. Подобные речевые навыки формируются довольно рано, иногда уже в четырехлетием возрасте, хотя в это время они далеки от совершенства [23].
Успешный обманщик врет складно, мыслит быстро и моментально придумывает новые отговорки, если его пытаются уличить. Даже если бы Джонни не придумал, как ответить на мамин вопрос, ему нужно было бы сочинить импровизированный ответ мгновенно. Хотя многие люди способны быстро сориентироваться и с ходу выдать достоверный ответ, у маленьких детей это не получается. Но с возрастом они научатся.
Изощренная ложь требует умения контролировать свои эмоции. Настоящий обманщик способен симулировать эмоции, которых на самом деле не испытывает, разговаривая невозмутимо и притворяясь спокойным, заинтересованным, обрадованным, изображая все чувства, которые необходимы, чтобы ему поверили в данном конкретном случае. И для него еще важно уметь скрывать свои истинные ощущения, которые могут его невольно выдать. Джонни может злиться на директора школы за то, что он наказал его одного. Джонни может опасаться разоблачения, зная, что ему достанется от родителей за то, что он натворил в школе, а потом врал, пытаясь все скрыть. Может быть, ему стыдно перед родителями за свое вранье, а может быть, он испытывает возбуждение из-за удавшегося обмана. Все эти чувства нужно скрыть и надеть соответствующую маску, которая ему в этом поможет. В ходе некоторых моих исследований, посвященных детской лжи, выяснилось, что способность контролировать выражение своих чувств, как и многие другие способности, формируется и совершенствуется по мере взросления — и многие подростки в этом смысле уже не уступают взрослым [24].
Все эти навыки — память, способность планировать, умение поставить себя на место другого человека, высокая скорость мышления, быстрая речь и возможность контролировать эмоции — необходимы ребенку, чтобы повзрослеть. Печальная ирония заключается в том, что именно способности ребенка, свидетельствующие о его развитии, чем так гордятся его родители, становятся основой для его неблаговидных поступков в будущем, способных принести им столько разочарования.
Взросление и обретение независимости означают, что ребенок способен сделать выбор между правдивостью и нечестностью и в состоянии брать на себя ответственность за это. Когда ему известно, что он может уйти от ответственности, у него не так уж много вариантов. Искушение обмануть возникает у детей лишь в том случае, если они уверены, что у них это получится.
Быть независимым означает контролировать то, что о тебе могут знать другие люди. Право на частную жизнь предполагает, что человек сам решает, кто и что может знать о нем. Умение пользоваться своим правом на частную жизнь не предполагает, что человек должен лгать. Точно так же родители иногда говорят своим детям (кто вежливо, а кто и грубо): «Эй, это не твоего ума дело! Не спрашивай меня об этом» — и дети тоже могут ответить родителям нечто подобное.
Эти наблюдения за подростками, которые лгут, подтверждаются и представителями психоанализа, утверждающими, что ложь играет важную роль в отделении человека от своей семьи. Психоаналитики считают, что ложь не является исключительно свойством подростков, но активно присутствует и в жизни детей. Психолог Майкл Ф. Хойт пишет: «Когда ребенку в первый раз удалось соврать, это разрушает родительское всемогущество, то есть ребенок начинает осознавать, что и он наделен собственным разумом и волей, что и у него есть своя внутренняя жизнь, скрытая от взрослых» [25]. Секреты, утаивание информации, как далее замечает Хойт, рассматриваются как «важный этап в нормальном формировании границ личности и представления о собственном "я"... В целом, когда у человека есть свой секрет, это говорит о том, что у него есть что-то глубоко личное и уникальное, что он — самостоятельная личность» [26].
Когда дети становятся подростками, меняются не только их способности, меняется их отношение ко лжи, поэтому они обманывают чаще и прилагают для этого меньше усилий. Правила поведения в обществе, которые раньше представлялись им незыблемыми, теперь кажутся условностями. Младшие подростки обычно уже не принимают безоговорочно нормы поведения, признанные в обществе, или совершенно отвергают их [27].
Анна Фрейд, дочь Зигмунда Фрейда и детский психоаналитик, наиболее точно сформулировала кардинальный сдвиг, который происходит в сознании подростка. В своем труде «Эго и механизмы защиты» она отметила, что подростки

«...чрезвычайно эгоистичны, считая себя центром вселенной и единственным, что может представлять интерес, но при этом они могут быть преданными и мгновенно перейти от эгоизма к высшей степени самопожертвования. Они страстно влюбляются, но готовы немедленно разорвать эти близкие отношения. С одной стороны, они полностью растворяются в общении, с другой стороны, отчаянно нуждаются в одиночестве. Их бросает из одной крайности в другую: от слепого подчинения лидеру, которого они добровольно себе избрали, до бунта и протеста против любого проявления власти. Они скупы и материалистичны, но могут быть идеалистами-бессребрениками. Они могут быть аскетами, а потом погрузиться в самый примитивный первобытный разгул. Временами они ведут себя с окружающими грубо и непочтительно, а сами при этом до крайности ранимы. Их настроение меняется от беззаботного оптимизма до беспросветного пессимизма» [28].

С этой точки зрения ваш ребенок-подросток иногда может быть абсолютно достоин доверия, если находится в определенном настроении, но может быть абсолютно ненадежен, если оно резко изменится в противоположную сторону.
Подростки более уверенно обманывают своих родителей и меньше опасаются разоблачения. Как я уже упоминал, многие из опрошенных мной детей признавались, что сумели безнаказанно соврать, когда им было от 5 до 7 лет. Эго им удается не всегда, но дети понимают, что такое в принципе возможно. И если они так и будут продолжать врать, то есть вероятность, что с каждым годом у них это будет получаться все лучше и лучше. Если не бояться разоблачения, один из сдерживающих факторов исчезает.
Подростковый возраст — это переходный период и для детей, и для родителей, это время, когда правила, обязательства, привилегии и права меняются, и не за один раз, а постоянно, снова и снова, по мере того как подросток достигает независимости. Когда родители требуют от подростка более ответственного поведения, но при этом не ослабляют контроля над ним и все еще его защищают, возникают конфликты. Предполагаю, что именно в это время у подростков ослабевают угрызения совести из-за того, что они лгут, отчасти потому, что они больше не считают своих родителей всемогущими, отчасти потому, что подростки (в нашей культуре) стремятся добиться независимости от родителей и их нравственных ценностей.
Отвергая родительские ценности, подросток становится самостоятельным и независимым. Мнение его сверстников — а не родителей — становится для него более весомым. Будь то незначительное проявление конфликта поколений или полномасштабный бунт, подростки больше не испытывают желания всегда и во всем подчиняться воле родителей и делать то, что им велят. Подросток существует в двух относительно автономных мирах: в мире своих друзей и в мире своих родителей. Вспомните, что, по данным исследований, проведенных с участием мальчиков-подростков, те из них, кто продолжал уважать своих отцов, с меньшей долей вероятности оказывались вовлечены в антиобщественное поведение в компании сверстников. Но даже те, кто все еще желает получить родительское одобрение, хотели бы жить собственной жизнью и стремятся к этому, считая допустимым обман, который помогает им этого добиться. Оправдывая себя таким образом, подросток лжет, не слишком терзаясь угрызениями совести, и, как мы могли убедиться, реже склонен говорить правду.

Нравственно-этические и социальные суждения

Многие возрастные психологи высказывают мнение, что способность ребенка судить о том, что нравственно, а что — нет, формируется в несколько этапов. Хотя эти исследователи не занимались изучением лжи как таковой, их открытия помогут родителям понять, какую ложь дети считают приемлемой, а какую — нет.