Жак-Ален Миллер. Семинар в барселоне, посвященный лекции фрейда «Die wege der symptombildung».

Обсуждение
Давайте на эту тему немножко поговорим. Мне хотелось бы узнать мнение г-жи Касальприм.
Р. Касальприм: Что касается Вашего подхода в целом, то я проделала тот же путь, когда, следуя главе XXII, проводила различие между вытеснением и регрессией.
Ж.-А. Миллер: Когда в стремлении Фрейда провести различие между вытеснением и регрессией усматривают свидетельство того, что артикулировать оба эти явления, обнаруженные им параллельно, он не способен, и потому оказывается вынужден выстроить свою собственную топографию, то мне это представляется некоторой натяжкой.
Р. Касальприм: При чтении этих текстов у меня возник следующий вопрос. В лекции XXIII вы затронули тему истерического невроза, а в конце этой же главы - проблему контр-инвестиций. Фрейд достаточно ясно показал, по-моему, что в истерическом неврозе фантазия детерминирует симптом, но я спросила себя: а где кроется фантазия в неврозе навязчивости? С другой стороны, случай Человека-Волка и проблема детского невроза навели меня еще на один вопрос: допустим, что истерический невроз что-то разрешает в отношении к бисексуальности — что происходит тогда с фантазией в неврозе навязчивости?
Ж-А. Миллер: Симптом навязчивости Фрейд оставляет в стороне. Почему? Глава XXIII приложима, похоже, ко всем невротикам вообще. И это показывает, насколько Фрейд, когда речь идет о неврозе навязчивости, оказывается проницателен. Ответ можно найти в работе «Торможение, симптомы и тревога». У истерического субъекта есть «честный» симптом, и он «честно» от этого симптома страдает. Он приходит к аналитику с парализованной, не действующей рукой - недугом, сильно затрудняющим ему жизнь. Не исключено, что недуг этот что-то значит, что он как-то связан с его фантазией. С другой стороны, он, возможно, позволит субъекту разглядеть какую-то более раннюю свою фиксацию, - но это еще под вопросом. Я говорю, что симптом этот «честный», потому что он причиняет страдание.
Больной неврозом навязчивости приходит весь скрюченный, вот так (Миллер демонстрирует), и заявляет, что он, мол, «на свете всех милее». Все происходит точно по Фрейду - пациент не чувствует страдания от своего симптома, он сжился с этим последним, воплотил его в свою личность настолько хорошо, что тот стал для него источником удовольствия. Навязчивые симптомы доставляют удовольствие. Отчаянность ситуации и состоит как раз в том, что симптом, является в глазах субъекта тем самым, что наиболее достойно в нем восхищения. Это предел, за которым психоаналитическая работа лишается смысла. Об этом мы поговорим завтра, когда Хоан Салинас расскажет нам о «вериативностт симптома - термин, соединяющий в себе истину (veri-tas), с одной стороны, и вариативность, многообразие, с другой.
Между симптомом и истиной для Лакана всегда имеется связь. Когда он говорит о симптоме как о самом бытии субъекта, то к субъекту невроза навязчивости это относится в высшей степени. Вплоть до пункта, где идея психоаналитической помощи сама собой отпадает. Могу сказать только одно. Если обсес-сивный невротик не расстается с тем, что причиняет ему страдание, то ему следует поступить с этой частью так же, как поступает он со всем остальным (в себе), - то есть признать в ней себя, принять ее как принадлежащую ему. Это то, что Лакан называет идентификацией с симптомом, «переплавкой» симптома в удовольствие. Таков еще один выход. Дело тут не столько в том, что симптом представляет собой способ наслаждения, сколько в том, чтобы наслаждение от симптома было сильнее, чем наслаждение от фантазии. Незримое наслаждение обсессивного невротика - это услаждение симптомом.
Тизио: Я хотел бы пояснить здесь, почему симптом невроза навязчивости остался в данном случае в стороне. В тексте о Человеке-Крысе Фрейд в связи с этим говорит о возможности выделения нового типа образования симптомов. Этот новый тип - как раз невроз навязчивости и есть. Начинается он с двух моментов, сопоставляя которые, Фрейд связывает между собой вытеснение навязчивого действия и его отмену.
Ж.-А. Миллер: Разумеется. То же самое Фрейд отмечает еще раз в лекции XXII, где говорит о связи между наслаждением и защитой. Истерии удается выразить одновременно две противоположные вещи, в то время как в обсессив-ном неврозе находится время и для того, чтобы нечто соорудить, и для того, чтобы это нечто затем аннулировать. То, что в истерии собрано вместе, в классическом неврозе навязчивости совершается в два, противоположных друг другу, момента. Истерия всегда ухитряется выразить «за» и «против» одновременно, в то время как в обсессивном неврозе сначала возникает «за», вслед за которым строго последует «против».
Л. Д'Анджело: А еще Фрейд отсылает нас к телу. Страдающий неврозом навязчивости, по его словам, «почти полностью отказывается от проявления своих симптомов на уровне тела, создавая свои симптомы в границах души».
Э.Паскван: Вот еще одно подтверждение сказанному в отношении симптома в обсессивном неврозе - на этот раз из работы «Торможение, симптомы, тревога». В этой работе Фрейд недвусмысленно - мне это место бросилось в глаза -отдает неврозу навязчивости дань благодарности, утверждая, что именно от него многому научился, но в то же время признается, что он по-прежнему составляет для него загадку. Поле этого он как раз и переходит к анализу проблемы распада на два момента и т. д.
В. Паломера: Поводом для всех этих интересных наблюдений послужили Ваши слова, сказанные в связи с истерией, о «честном симптоме». Мне хотелось бы подчеркнуть, что все в том же фрейдовском определении симптома как «компромиссного образования» всегда подразумеваются два момента. С одной стороны, симптом представляет собой «искаженное наслаждение» - так именно и выражается Фрейд - наслаждение, которое предстает как наслаждение замаскированное. Это уровень того, что мы вслед за Лаканом называем «формальной оболочкой симптома». Фрейд пишет об этом так: «Симптом как бы повторяет модальность удовлетворения, полученного в раннем детстве... искаженную порожденной конфликтом цензурой...» Перед нами, таким образом, то измерение симптома, которое являет собой «иным образом» представленное наслаждение. Однако, с другой стороны, - и это имеет первостепенное значение - симптом предстает также как «наслаждение, по-другому испытанное». И потому Фрейд, рассматривая в главе XXIII истерические симптомы, ясно дает понять, что речь идет об удовлетворении уже измененном, уже принявшем, вместо формы удовольствия, форму неудовольствия. Таким образом, в симптоме присутствует оба этих фактора: как замаскированное наслаждение, так и наслаждение, переживаемое по-иному. (Следствие того, что нечто, прежде приносившее удовольствие, теперь приносит, напротив, неудовольствие).
Ж.-А. Миллер: Потому-то Фрейд и писал, что говорит об истерических симптомах лишь потому, что именно они вызывают чувство неудовольствия. Проблема же обсессивных симптомов как раз в том, что они вызывают, наоборот, удовольствие. Все лакановские построения могут быть поняты как попытка представить либидо в качестве нечто такого, что может быть размещено в измерении «означающее-означаемое». В главе XXIII, которой я пока еще не касался, Фрейд сам говорит, что все сказанное им до сих пор носит характер предварительный, что существует некая преграда, «Versagung», вето. Либидо ускользает, должно возвратиться вновь, но сцепляется на пути с представлениями, принадлежащими системе бессознательного. Направленное к объекту во внешнем мире, либидо сталкивается с фрустрацией - «дама говорит "нет"» - и ускользает, но не к другой даме, а устремляется к фантазиям, находя, в конечном счете, прибежище в системе бессознательного. Затем, говорит Фрейд, либидо, регрессируя к представлениям бессознательного, приобретает и свойства этой системы, подчиняясь, иными словами, законам смещения и сгущения, то есть метафоры и метонимии. У либидо, как мы видим, есть своя судьба, и судьба эта очень похожа на судьбу означаемого. Этот факт и позволяет Лакану перевести все это в термины желания.
Фрейд эту идею более не эксплуатирует. Ему не приходит в голову, что происходящие в сфере сексуальности процессы можно вывести из лингвистических явлений бессознательного. Именно поэтому, я думаю, Лакан, все в той же лекции, называет Фрейда человеком слабым. Быть слабым - значит метаться между крайними точками зрения. В его распоряжении находится достаточное количество данных, чтобы признать, что все сводится к одному-единственному деятельному началу. Однако он этого не делает. Страдая в сексуальном отношении, как утверждает Лакан, неврозом навязчивости, Фрейд, вдобавок, еще и человек слабый, ибо так и не совершает своего выбора. Воспринимайте это cum grano salis. Это не значит, что сам Лакан - без изъяна. Думать так, а тем более говорить, не следует никогда. Как мой друг, Орасио Эчехойен (Horacio Etche-goyen), однажды заметил, культ личности здесь не годится. Я ничего ему на это не ответил, так как не понял, честно говоря, что он имел в виду. Симптом в учении Лакана есть, и очень серьезный. Но об этом мы поговорим завтра.