Юнг Карл Густав. Психологический комментарий к 'Тибетской книге великого освобождения'

Видимо, в сравнении с другими расами – китайцами, например, – психическое равновесие или, грубо выражаясь, мозги – слабое место белого человека. Понятно, что мы стараемся держаться подальше от собственных недостатков, – факт, объясняющий ту разновидность экстраверсии, которая стремится обезопасить себя путем постоянного подчинения внешней среды. Экстраверсия всегда ходит рука об руку с недоверием к внутреннему человеку, когда она хоть сколько-нибудь отдает себе о нем отчет. Да и вообще все мы склонны недооценивать вещи, которых боимся. По-видимому, именно такова причина нашей абсолютная уверенности в том, что "nihil sit in intellectu quod non antea fuerit in sensu" [16], этом девизе западной экстраверсии. Но, как мы уже отметили, эта экстраверсия психологически оправдана тем существенным обстоятельством, что бессознательная компенсация находится вне человеческого контроля. Как мне известно, йога претендует на способность контролировать даже бессознательные процессы, так что в психике как целом не может происходить ничего, что не управлялось бы высшим сознанием. Я не сомневаюсь, что такое состояние более или менее возможно. Но оно возможно лишь при одном условии: нужно отождествить себя с бессознательным. Такое отождествление есть восточный эквивалент нашего западного идола "объективности", этого машиноподобного подчинения себя одной цели, идее или предмету вплоть до угрозы полной потери всяких следов внутренней жизни. С точки зрения Востока, такая абсолютная объективность просто ужасающа, ибо равнозначна полному отождествлению с сансарой; зато для Запада самадхи – ничего не значащая греза. На Востоке внутренний человек всегда имел над внешним человеком такую власть, что мир был уже не в состоянии оторвать его от внутренних корней; на Западе же внешний человек окончательно занял весь передний план и оказался отчужден от своей сокровенной сущности и глубинного бытия. Единый Ум, единство, неопределенность и вечность остались прерогативой Единого Бога. Человек превратился в мелкое, ничтожное существо и окончательно погряз в нечестии.

Из моих рассуждений следует, что обе эти позиции, как бы они ни противоречили друг другу, по-своему психологически оправданы. Обе они односторонни, поскольку не в состоянии увидеть, понять и принять в расчет те факторы, которые не согласуются с их типической установкой. Одна недооценивает мир сознательности, другая – мир Единого Ума. В результате обе они из-за своего максимализма лишаются половины универсума; тем самым жизнь отсекается от целостной действительности и легко становится искусственной и бесчеловечной. На Западе существует мания "объективности", аскетизм ученого или биржевого маклера, которые отбрасывают красоту и полноту жизни ради идеальной – или не такой уж идеальной – цели. На Востоке в цене мудрость, покой, отрешенность и неподвижность души, которая обратилась к своему туманному истоку, оставив за спиной все печали и радости жизни, какой она есть – или какой ей, предположительно, следовало бы быть. Не удивительно, что такая односторонность в обоих случаях вызывает к жизни весьма сходные формы "монашества", которые обеспечивают отшельнику, праведнику, монаху или ученому возможность спокойной сосредоточиться на своей цели. Я не имею ничего против односторонности как таковой. Разумеется, человек, этот великий эксперимент природы, имеет право на подобные предприятия – при условии, что он в состоянии их вынести. Без односторонности человеческий дух не смог бы раскрыться во всем своем многообразии. Но я не думаю, что стремление понять обе стороны может как-то этому повредить. 

Экстравертная тенденция Запада и интровертная тенденция Востока преследуют сообща одну и ту же цель: обе предпринимают отчаянные усилия завоевать и подчинить себе незамысловатое естество жизни. Это утверждение духа над материей, "opus contra naturam",* – симптом молодости рода человеческого, который все еще не прочь поиграть самым мощным из когда-либо созданного природой оружия: сознающим умом. Послеполуденная пора человечества, которая наступит в отдаленном будущем, может принести с собой совсем другой идеал. Со временем людям, возможно, даже в голову не придет помышлять о завоеваниях.