Фрейд Зигмунд. Заметки об одном случае невроза навязчивости. (Случай Человека-Крысы).

Рис. 1

Для объяснения эффекта, произведенного рассказом капитана о крысах, мы должны ближе следовать курсу анализа. Пациент начал продуцировать огромное количество ассоциативного материала, который поначалу, однако, не проливал света на обстоятельства, при которых имело место формирование его обсессии. Идея о наказании, выносимом посредством крыс, подействовала как стимул на его влечения и вызвала целую серию воспоминаний; так что в тот короткий промежуток времени между рассказом капитана и его требованием о возврате денег, крысы приобрели серию символических значений, к которой, в течение последующего периода, постоянно добавлялись свежие. Я должен сознаться, что могу предложить очень неполное обоснование всего этого. Тем, почему наказание крысами возбудило его больше, чем что либо, был его анальный эротизм, который играл важную роль в его детстве и сохранялся в течение многих лет, через посредство постоянного раздражения, обусловленного глистами. Этим путем крысы приобрели значение “денег”. (См. “Характер и анальный эротизм”, Character and Culture , Collier Books edition BS  193 V .).  Пациент дал указание на эту связь отреагировав на слово “Ratten” [“крысы”] ассоциацией “Raten” [“очередной взнос”]. В своем обсессивном делирии он отчеканил себя в регулярной крысиной валюте. Когда, например, отвечая на его вопрос, я рассказал ему о стоимости часа лечения, он сказал себе (как я узнал шестью месяцами позже), “Насколько много флоринов, настолько много крыс”. Мало-помалу он перевел на этот язык целый комплекс денежных интересов, которые центрировались относительно его доли в наследстве отца; иначе говоря, все его идеи, связанные с этим предметом, были, на манер вербального моста “Raten - Ratten”, перенесены в его обсессивную жизнь и стали подчинены его бессознательному. Более того, просьба капитана о возврате денег за посылку усилила денежное значение крыс при помощи другого вербального моста “Spielratte”, который обратил его к карточному долгу отца.

Но пациент был также знаком с тем, что крысы являются переносчиками опасных инфекционных заболеваний; он мог, таким образом, использовать их как символы своего страха (достаточно оправданного в армии) сифилитической инфекции. Этот страх замаскировал все виды сомнений относительно того образа жизни, который вел его отец во время его военной службы. Также, пенис, сам по себе - носитель сифилитической инфекции; и таким образом он мог рассматривать крысу как мужской половой орган. Это давало следующее основание быть таким озабоченным; так как пенис (особенно детский пенис) может быть легко сравним с глистом, а рассказ капитана был о крысах, вбуравливающихся в чей-то анус, как большой округлый глист в нем, когда он был ребенком. Таким образом, пенисовое значение крыс было основано, еще раз, на его анальном эротизме. И отдельно от этого, крыса - животное грязное, питающееся отбросами и живущее в канализациях. (Если читатель чувствует соблазн покачать головой от всех этих возможных скачков воображения невротического ума, я могу напомнить ему, что артисты иногда дают себе волю в подобных причудливых фантазиях. Таковы, например, Diableries erotiques Le Poitevin'а. ). Возможно, не является необходимым обращать внимание на то, каким большим стало расширение исступления крысами благодаря этому новому значению. Например, “настолько много крыс, насколько много флоринов” может служить прекрасной характеристикой определенной женской профессии, которая была ему особенно отвратительна. С другой стороны, определенно, не проблемой беспристрастности является то, что замена крысы на пенис в рассказе капитана результировала в ситуацию совокупления через анус, которая не могла не быть особенно отталкивающей для него, будучи приведена в связь с его отцом и женщиной, которую он любил. А когда мы учтем, что такая же ситуация была репродуцирована в непреодолимую идею, которая сформировалась у него в голове после распоряжения капитана, мы с необходимостью вспомним об особенных проклятиях, распространенных среди южных славян. (Точную терминологию этих проклятий можно найти в периодическом Anthropophyteia, издаваемого F. S. Krauss.).  Более того, весь этот материал, и многое кроме него, было соткано в материю крысиных дискуссий, позади скрывающей ассоциации “heiraten” [жениться].

История о наказании крысами, как было продемонстрировано мнением самого пациента и экспрессией его лица, когда он повторял мне ее, разожгла страсти всех его предварительно вытесненных импульсов враждебности, равно как эгоистических и сексуальных. Однако, несмотря на все это богатство материала, свет на смысл его обсессивной идеи не был пролит до тех пор, пока однажды в анализе не всплыла Крыса-Жена из Little Eyolf Ибсена, и стало невозможно избегать вывода, что во многих проявлениях его обсессивного делирия крысы имели еще и иное значение, а именно, значение детей. (Ибсеновская Крыса-Жена определенно должна была происходить от легендарного Пестрого Дудочника Хамелина, который сначала увлек крыс в воду, а потом, таким же образом, выманил детей из города, и они никогда не вернулись обратно. Так, Маленький Eyolf тоже бросился в воду под действием чар Крысы-Жены. В легендах крысы появляются, в основном, не как неприятные создания, но как нечто сверхъестественное - как роковые животные; и обычно используются для представления душ умерших.). Исследования источника этого нового смысла однажды поставили меня перед лицом одного из самых ранних и важных корней. Однажды, когда пациент посетил отцовскую могилу, он заметил большое животное, которое он принял за крысу, проскользнувшую над могилой. (Без сомнения, это была ласка, огромное количество которых развелось в Zentralfriendhof [главное кладбище] в Вене.).  Он предположил, что она только что выскочила из могилы отца, где поедала его труп. Это представление неразрывно связалось с тем фактом, что у крысы есть острые зубы, которыми она грызет и кусает. (Сравните со словами Мефистофеля [когда он хочет пройти в дверь, охраняемую магической пентаграммой]: [“Но чтобы магию порога этого преодолеть, Нуждаюсь я в зубах крысиных. (Он вызывает крысу.) Еще удар, и дело сделано!” Гете, Фауст, часть I.]).  Но крысы не могут быть острозубыми, жадными и грязными безнаказанно: они жестоко наказываются и безжалостно предаются смерти людьми, что пациент не раз с ужасом наблюдал. Он часто жалел бедных созданий. Но сам он был как такой противный, грязный, маленький негодяй, который склонен бить людей, когда бывает в ярости, и был справедливо наказываем за это. Он был правдивым, говоря, что нашел в крысе “живое сходство с собой”. ([“В надменной крысе видел он С собой живое сходство.” Faust, часть I., Сцена в погребе Ауэрбаха.]).  Это было, почти как если бы Судьба, когда капитан рассказал ему историю, подвергла его ассоциативному тестированию: она произнесла “комплексное слово-стимул”, а он отреагировал на него обсессивной идеей.

Соответственно, продолжая, его самым ранним и важным переживаниям, крысы были детьми. В этом месте он высказал информационный отрывок, который он держал отделенным от контекста довольно долго, но который теперь полностью объяснил интерес, который связывал его чувства к детям. Дама, чьим поклонником он был так много лет, но помыслить жениться на которой он не был никогда способным, была обречена на бездетность по причине гинекологической операции, которая включала удаление обоих яичников. Это, на самом деле - так как он исключительно любил детей - было главной причиной его колебаний.

Только теперь стало возможным понять необъяснимый процесс, посредством которого сформировалась его обсессивная идея. При наличии у нас знания инфантильных сексуальных теорий и символизма (о котором знаем из интерпретации сновидений) проблема в целом может быть истолкована и ей можно придать смысл. Когда, во время дневного привала, капитан рассказал пациенту о наказании крысами, тем сначала овладели враждебность, смешанная со сладострастием нарисованной ситуации. Но сразу после этого установилась связь со сценой из его детства, в которой он сам кого-то побил. Капитан - человек, который защищал подобные наказания - был замещен его отцом и, таким образом, пациент частично утонул в ожившем раздражении, которое вспыхнуло в исходной сцене против враждебного отца. Идея, которая пришла к нему в сознание в этот момент насчет того, что нечто такое может произойти с кем-то, кого он любит, вероятно, была преобразована в желание такое как “с тобой следовало бы такое сделать!”, адресованное рассказчику, но через него и своему отцу. Через полтора дня (Не вечером, как он говорил мне вначале. Практически невозможно, чтобы пенсне, которое он заказал, прибыло в тот же день. Пациент ретроспективно укоротил временной интервал, потому что в этот период установилась решающие ментальные связи, и в этот период был вытеснен имевший место эпизод его беседы с офицером, который сообщил ему о благосклонном отношении к нему молодой девушки с почты.) , когда капитан вручил ему оплаченную посылку с требованием возвратить 3.80 крон лейтенанту А., он уже был осведомлен о том, что его “враждебный начальник” делает ошибку, и что единственным человеком, которому он что-то должен, была молодая девушка на почте. Ему, таким образом, легко могла бы придти в голову какая-нибудь насмешливая реплика, вроде “Еще б я это сделал!?” или “Бабушке своей заплати!” или “Ну конечно! Уж будьте уверены, верну я ему эти деньги!” - ответы, которые не были бы по сути компульсивными. Но вместо этого, из-за взбалтывания отцовского комплекса и оживления в памяти сцены детства у него в голове сформировался такой ответ: ”Да! Я верну деньги А., когда у моего отца или у моей дамы будут дети!” или “То, что я верну ему деньги так же верно, как то, что мой отец или моя дама могут иметь детей!” Короче говоря, ироническое утверждение соединилось с абсурдным условием, которое никогда не могло быть выполнено. (Так абсурдность означает иронию в стилистике обсессивных мыслей также, как это делается в сновидениях. См. З. Фрейд, Толкование сновидений (1900).).