Руа Даниэль. Введение в чтение семинара V Жака Лакана.

По случаю семинаров, организованных в декабре 2002 и апреле 2003гг. в Москве Фондом Фрейдова Поля (la Fondation du Champ freudien), и в присутствии президента Фонда г-жи Жудит Миллер (Judith Miller), д-р Даниэль Руа представил два доклада, являющихся введением в чтение Семинара V Жака Лакана «Образования бессознательного» («Les formations de l'inconscient»). Доклады основаны на двух частях упомянутого семинара: «Логика кастрации» («La logique de la castration») и «Значение фаллоса» («La signifiance du phallus»). Они обсуждались с коллегами и студентами из Москвы и Санкт-Петербурга, представившими свои комментарии, а также клинические случаи.

Часть I. «Эдип в Москве».

Два лика Эдипа.

Есть два Эдипа. Один Эдип из трагедии Софокла - тиран, воцарившийся на троне в Фивах и на ложе королевы, искатель истины во имя всеобщего блага, надзирающий за происходящим в городе и наслаждающийся своим богатством. Вскоре он откроет, что является исполнителем главной роли пишущейся истории, но отнюдь не той роли, что мог себе помыслить, — он откроет другого Эдипа, бредущего по дорогам Греции, низвергнутого в мир могуществом богов. Это уже не Эдип-триумфатор, но Эдип-отброс, каким он и был от начала своего прихода в мир, будучи брошенным родителями в горах на съедение диким животным, и каким вновь стал с той минуты, как некий человек при дворе Царя и царицы Коринфа, считавшихся родителями Эдипа, признал в нем «незаконнорожденного». Этот Эдип покинет Дельфы как внушаю-Щий священный ужас объект, узнав о предсказанной ему оракулом.

Даниэль Руа (Daniel Roy) - д-р, психиатр, психоаналитик (Франция, Бордо), член ШКОЛЫ Фрейдова Дела (l'Ecole de la Cause freudienne) и Всемирной Психоанаалитической Ассоциации (l'Association Mondiale de Psychanalyse).

Аполлона зловещей участи: предначертано, что он убьет своего отца и разделит ложе собственной матери. И это тот самый Эдип, которого мы встретим слепым, по выражению Лакана - «неизлечимым», ведомым своей, рожденной от инцеста, дочерью Антигоной, до самого Колонна, что возле Афин, где он и исчезнет в чреве земли.

Каждая из этих двух столь не совместимых фигур имеет собственное лицо, сообразующееся с конечными «пунктами» психоаналитического опыта.

Эдип-царь - субъект, каким он предстает сам себе в ходе психоанализа: симптом возник, подобно чуме в Фивах, чтобы создать трудности в совершенном устройстве его личности, в устройстве его Я - человека, восседающего на троне и считающего себя вправе наслаждаться всеми данными ему благами. Конечно, хочется, чтобы все анализируемые были смелы, как Эдип, бросившийся, очертя голову, на поиски правды, однако не будем забывать, что Эдип представляет собой настоящий образчик успешного в жизни мужчины. Но он перестает быть таковым, хотя и смело противопоставляет себя людской толпе, преследующей (и, в конце концов, убивающей) его; противопоставляет себя сфинксу с его замысловатыми вопросами и женщине, королеве, а также берет на себя ответственность за свой город. И одновременно со всем перечисленным это образчик человека, который вскоре предстанет погрязшим в заблуждениях.

«Эдип-отброс» говорит правду об Эдипе-царе, - правду, которую анализируемому предстоит о себе открыть. Он говорит то, что, собственно, и провозгласил оракул, а именно, что анализируемый не властен над означающими, и речь - это вовсе не средство передачи мыслей и чувств, как он полагал прежде. Так что же на самом деле говорит оракул Эдипу? Что тот убьет своего отца и возляжет на ложе матери... Тем самым Аполлон, бог, с помощью оракула вводит в мир нечто такое, что находится вне закона, противно закону людей. Здесь боги, подобно сновидениям, призваны напоминать людям: мир не весь втиснут в рамки законов, в нем содержится еще и «внезаконье». Как скажет Лакан, «реальное существует без закона», и означающее, когда оно вторгается, отмечает это для нас. Посему следует хорошо подумать, прежде чем разрубать цепи и выпускать могущество какого-либо означающего в речи. Вовсе не очевидно, что всему следует давать слово. Лечение речью не безвредно, оно не всегда влияет благотворно, поскольку способствует появлению на сцене Эдипа проклятого, отверженного, всеми оставленного. И ни один субъект не захотел бы, да и вряд ли смог, узнать себя в таком Эдипе, - не только по причине нехватки смелости (удела каждого невротика), а потому, что многим уже и так, без всяких размышлений, довелось столкнуться в самом себе с сущностью «Эдипа-отброса». И для них речь идет, скорее, о воссоздании в жизни хотя бы маленького уголка, где еще таилась бы загадка, куда могут прийти иллюзии, прикрывая собой реальное.

Вполне возможно, что в начале построения своих учений и Фрейд, и Лакан думали об отце как фигуре, обладающей властью и способной привнести в мир закона гнусность внезаконья или, по крайней мере, устанавливать его границы. Это очень важно, поскольку подобным образом возникает фигура отца, создающего закон, во всяком случае, произносящего слово закона или закон провозглашающего. Данные позиции не эквивалентны, но обе утверждают отца на незаконно занимаемом месте. Не менее важны они и для ведения анализа. Лакан на основе сказанного придет к тому, чтобы переместить отца, дабы вернуть подобающее ему место «пограничного столба» между символическим и реальным, близкое позиции Дельфийского Оракула, который, как говорит Гераклит, «не разоблачает и не скрывает, но уведомляет».