Фрейд 3игмунд. Конечный и бесконечный анализ

Фрейд 3игмунд. Конечный и бесконечный анализ

Мы научены опытом, что психоаналитическая терапия, освобождение человека от торможений, аномалий характера - долгий труд. Поэтому с самого начала предпринимались попытки сократить продолжительность анализов. Такие усилия не нуждались в оправдании, их вполне можно было бы свести к самым понятным и целесообразным движущим мотивам. Но, вероятно, здесь сказывается еще и доля того нетерпеливого пренебрежения, с каким медицина ранее рассматривала неврозы, считая их избыточными последствиями незримых нарушений. И сейчас, если приходится заниматься неврозами, желают избавиться от них как можно скорее. Особенно энергичную попытку в этом направлении предпринял О. Ранк в своей книге "Травма рождения" (1924). Он предположил, что акт рождения и является подлинным источником невроза из-за возможности продолжения "прафиксации" на мать, которая не была преодолена и продолжает существовать как "правытеснение". Последующим аналитическим исцелением от этой травмы Ранк надеялся снять весь невроз целиком, тем самым частичка анализа делала ненужной всю прочую аналитическую работу. Для достижения такого результата требовалось лишь несколько месяцев. Никто не откажет ходу мыслей Ранка в смелости и остроумии, однако экзамена на критику он не выдержал. Впрочем, попытка Ранка - порождение времени, она возникла под давлением европейской послевоенной нищеты и американского "prosperity" (процветание (англ.)

 с целью приспособить темп аналитической терапии к суматохе американской жизни.

Немногое довелось услышать о том, что же дало осуществление плана Ранка клинической практике. Вряд ли он добился большего, чем пожарники, которые, спасая дом, загоревшийся от опрокинутой керосиновой лампы, ограничились тем, что вынесли лампу из комнаты, где возник пожар. Правда, этим путем вполне возможно было бы достичь значительного сокращения продолжительности процесса тушения. Попытка Ранка - и как теория, и как практика - сегодня уже в прошлом, что можно сказать и о самом американском "prosperity".

Другой путь сокращения продолжительности аналитического лечения предложил я сам еще до войны. Я взялся тогда за лечение одного молодого русского, избалованного богатством и совершенно беспомощного, который прибыл в Вену в сопровождении лейбмедика и санитара[1]. За несколько лет удалось в значительной мере возродить в нем самостоятельность, пробудить интерес к жизни, упорядочить отношения с важными для него людьми, однако потом прогресс застопорился, прояснение детского невроза, на котором базировалось последующее заболевание, не шло дальше, и было явно заметно, что пациент довольно уютно устроился в своем нынешнем состоянии и не хотел делать ни шага вперед, чтобы приблизиться к концу лечения. Это был случай самозатормаживания лечения, оно оказалось под угрозой срыва из-за своего собственного - частичного - успеха. В этой ситуации я применил героическое средство - установил срок. В начале рабочего сезона я сказал пациенту, что этот год - последний этап нашей работы, независимо от того, что будет сделано в оставшееся время. Вначале он мне не поверил, но убедившись в нерушимой серьезности моих намерений, стал меняться в желаемом направлении. Его сопротивления ослабевали, и за эти оставшиеся месяцы он смог воспроизвести все воспоминания, установить все связи, казавшиеся необходимыми для понимания прежнего и устранения нынешнего неврозов. Когда он уехал в разгар лета 1914 г., как и все мы, ничего не подозревая о приближающихся событиях, я считал его основательно вылеченным на долгий период.

В приложении к истории болезни (1923) я уже сообщал, что все оказалось далеко не так. Когда он, уже беженцем без средств к существованию, в конце войны прибыл в Вену, мне пришлось помогать ему осилить еще неизжитую часть переноса; это удалось сделать за несколько месяцев, и я смог завершить приложение сообщением, что "пациент, у которого война отняла родину, состояние, разрушила все семейные отношения, с тех пор чувствует себя нормально и отличается безупречным поведением". Полтора десятилетия это заключение оставалось в силе, но приходилось вносить кое-какие поправки. Пациент поселился в Вене и хорошо зарекомендовал себя, занимая определенное, скромное социальное положение. Но за это время его хорошее самочувствие неоднократно нарушалось приступами болезни, которые можно расценивать лишь как последствия невроза его жизни. После непродолжительного лечения благодаря искусности одной из моих учениц, докт. Рут Мак Брунсвик, такие состояния всякий раз снимались; надеюсь, она скоро сама поделится этим опытом. В некоторых из этих приступов были задействованы еще и остаточные явления переноса; при всей их мимолетности они имели четко выраженный параноидальный характер.

В других же патогенный материал состоял из фрагментов истории его детства, которые не обнаружились в проведенном мной анализе и теперь - нельзя избежать сравнения - по истечению времени отторгались подобно нитям послеоперационных швов или некротическим кусочкам кости. История исцеления этого пациента мне показалась не менее интересной, чем история его болезни.

Позднее я применял установление срока и в иных случаях, с учетом опыта других аналитиков. Вывод относительно ценности этого шантажирующего приема не может вызывать сомнений. Он эффективен лишь в случае применения в нужное время. Но не дает никаких гарантий полного решения задачи. Напротив, можно быть уверенным: если одна часть материала становится доступной под давлением угрозы, то другая остается закрытой и тем самым заброшенной, потерянной для терапевтических усилий. Ведь после установления срока его нельзя оттягивать, иначе будет потеряна всякая вера в результат. Приемлемым выходом было бы продолжение лечения у другого аналитика; правда, известно, что подобная перемена означает новую потерю времени и отказ от плодов затраченного труда. Также нельзя установить для всех случаев, когда же пришло это нужное время для столь мощного технического приема, - все остается делом такта. Ошибку будет уже невозможно исправить. Права пословица: лев прыгает лишь однажды.

Размышления над технической проблемой - как можно ускорить медленное течение анализа - подводят нас к другому еще более интересному вопросу, а именно: существует ли естественный конец анализа и вообще, можно ли завершить анализ таким вот концом. Словоупотребление, бытующее среди аналитиков, по всей видимости благоприятствует подобному предположению, ведь часто слышишь, как с сожалением или извиняюще говорят о дитяти человеческом, познанном в своем несовершенстве: его анализ еще не готов, или: он не до конца проанализирован.

Вначале следует прийти к пониманию, что же подразумевается под многозначным выражением "конец анализа". С позиций практики это сделать легко. Анализ завершен, когда аналитик и пациент больше не встречаются на аналитических сеансах. Они же расстаются тогда, когда примерно выполнены два условия: первое, если пациент уже не страдает от своих симптомов и преодолел свои страхи и торможения, и второе, если аналитик считает, что больным осознано столько вытесненного, объяснено столько непонятного, преодолено столько внутреннего сопротивления, что не следует бояться повторения имевшихся патологических процессов. Если достижению этой цели препятствуют внешние трудности, то предпочитают говорить о неполном, а не о завершенном анализе. Другое значение конца анализа намного честолюбивее. Во имя него задается вопрос, а не оказано ли на пациента столь глубокое воздействие, что продолжение анализа уже не способно вызвать дальнейшие изменения. То есть мо,жно ли при помощи анализа достичь уровня абсолютной психической нормальности, которому вменяется способность самостабилизации, как будто кто-то в силах снять все имеющиеся вытеснения и заполнить все пробелы воспоминаний. Вначале обычно обращаются к опыту - встречается ли нечто подобное и лишь затем к теории - возможно ли оно вообще.

У каждого аналитика есть случаи лечения с таким счастливым исходом. Удалось устранить имеющееся невротическое нарушение, оно не повторяется и не заменяется другим. Небезызвестны предпосылки этих успехов. Я пациента оставалось без значительных изменений, а этиология нарушений была существенно травматической. Ведь этиология всех невротических нарушений является смешанной; речь идет либо о сверхсильных, то есть о сопротивляющихся, прорывающихся сквозь усмиряющее Я, либо о воздействии ранних, т.е. преждевременных травм, с которыми не смогло справиться незрелое Я. Как правило, речь идет о взаимодействии обоих компонентов -конститутивного и акцидентального. Чем сильнее первый, тем скорее травма приведет к фиксации и нарушению в развитии; чем сильнее травма, тем вероятнее будут проявляться ее разрушительные последствия также и в нормальных инстинктивных отношениях. Без сомнения, травматическая этиология представляет собой более благоприятную почву для анализа. Только в преимущественно травматическом случае анализ может показать, на что он поистине способен: заменить недостаточное решение, сделанное в прошлом, правильной развязкой, которая стала под силу окрепшему Я. Лишь в таком случае позволительно говорить об окончательно завершенном анализе. Здесь анализ сделал свое дело и не нуждается в продолжении. Если даже у излечившегося пациента больше никогда не возникает нарушение, заставляющее прибегать к анализу, то, право же, не знаешь, как за этот иммунитет следует благодарить благосклонность судьбы, которая избавила от излишне сильной проверки на прочность.

Конституциональная сила влечения и возникшие в процессе в защитных действиях нежелательные изменения Я в смысле его сужения и ограничения являются неблагоприятными факторами для эффективности анализа и могут растянуть его до бесконечности. Первое, силу влечения, пытаются сделать ответственной и за формирование второго - за изменение Я, что, по-видимому, имеет также и свою этиологию; но, собственно говоря, следует признать, что эти отношения еще недостаточно изучены. Они лишь теперь становятся предметом аналитических исследований. Мне кажется, интерес аналитиков в этой области вообще не туда направлен. Вместо того, чтобы исследовать, как происходит исцеление путем анализа, что я считаю достаточно выясненным, необходима постановка вопроса о том, какие препятствия стоят на пути аналитического лечения.