Чудо Морское

Чудовище, проживающее в морской пучине, иногда олицетворяемое щукой или другой невероятной рыбою. Древнему человеку туча казалась щукою – великаном, проглотившим прекрасное светило дня. Проглотив его, чудовище места себе не может найти от жара, сжигающего все его внутренности; оно мечется из стороны в сторону, пышет огнем, истекает горючими слезами и, наконец, в полном изнеможении – выбрасывает полоненное солнышко на свободный простор, исчезая с просветлевшего неба-моря.

В славянских преданиях встречается чудесная рыба, порождающая сказочных богатырей. Так, например, рассказывается, что жила-была на белом свете одна царица, у которой не было детей, а она только и желала одного счастья на земле – просила-молила у Бога сына. Привиделся ей вещий сон, что надо для этого закинуть в море синее шелковый невод и первую вынутую из невода рыбу съесть. Рассказала царица этот сон своим приспешницам, приказала закинуть невод: попалась всего одна рыба, да и та не простая, а золотая. Зажарили ее, подали на обед царице, стала та ее есть да похваливать. Объедки, оставшиеся после царицы, доела стряпуха-кухарка; доела – вымыла посуду, вынесла помои любимой черной корове. И вот дался царицын сон в руку, – в один и тот же день родились на белый свет три сына: Иван-царевич, Иван-кухарчонок да Иван-коровьин сын. Шло-проходило время; выросли они, выровнялись все молодец в молодца, стали богатырями могучими.

Русский сказочник-народ придает иногда щуке такую сверхъестественную, всеобъемлющую силу, что только диву даются все видящие проявление этой последней. Попадается такая чудодейственная рыба в руки, все равно – хоть Ивану-царевичу, хоть Емеле-дурачку – изменяет она обычной немоте своей сестры-братьи, начинает голосом провещать человеческим: «Отпусти меня в воду, пригожусь тебе!» – говорит. Научает она произносить всякий раз, как только понадобится ее помощь, слова: «По моему прошенью, по щучьему веленью!» Всякое-де желание, связанное с этими волшебными словами, исполнится не медленно. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; но глубоко запали в память народную эти слова, еще до сих пор то и дело можно услышать присловье – «по щучьему веленью» – относящееся ко всему, совершающемуся с поразительной быстротою. Таковым – из ряда вон выходящим – почетом окружает охочий до сказок пахарь-народ заставляющую не дремать кроткого карася прожорливую представительницу царства рыб.

Со всякой, даже самой обыкновенною щукой-рыбою связывается в народном представлении та или другая примета. Если попадется зубастая хищница при весеннем, первом после вскрытия вод, улове, то на нее обращается особое внимание. Вспарывает рыбак ей брюхо – смотрит, много ли икры. Толще икряной слой к голове – это говорит о том, что урожайнее будут ранние посевы в яровом поле; к хвосту собирается комком икра – надо переждать, сеять по позднее; если же вся икра поровну разложена, когда ни сеять, все равно: уродится хлеб и в том, и в другом случае такой, что «до Аксиньи-полухлебницы» (24-го января), не хватит. Хребтовую кость щучью, советует поселыцина-деревенщина, умудренная жизнью прадедов, вешать на воротной притолоке (от морового поветрия); щучьи зубы, по уверению знахарей-веду нов, вернее верного оберегают носящего их в ладанке на шее от укушения ядовитых змей.

К зубастой щуке приравнивает деревенский люд и такое явление природы, как срывающий с крыш солому вихорь буйный: «Щука хвостом махнула – крышу слизнула, лес до сырой земли согнула!» – говорит он. Коса острая и кривой серп, под корень срезающие злаки-былья, также вызывают в воображении народа краснослова сравнение с прожорливой хищницею царства рыб: «Щука-хапуга (коса) хвостом (лезвием) мигнула – леса (травы) пали, горы (копны) встали!», «Щука (серп) прянет, весь лес (нива) вянет!»

«Чудом морским» называет иногда на род и угорь-рыбу, и диковинную железницу.

На утренней ран ней зорьке выметывается угорь-рыба в Семен-день на берег и ходит-перескакивает по лугам на три версты, по росе. Смывает-сбрасывает с себя она все свои лихие болезни – на пагубу человеку. Потому-то и не советуют знающие люди выходить до спада росы в этот день на берег реки. Угорь слывет на деревенской Руси запрещенной рыбою. Можно его есть, говорят сведущие старики, только тогда, когда «семь городов наперед обойдешь – никакой яствы не найдешь», да и тогда запрещается вкушать голову и хвост угря. Народное суеверие принимает его за «водяного змея, хитрого и злобного», поясняя при этом, что за великие прегрешения этому змею положен запрет на жало: «не жалить ему веки вечные, ни человека, ни зверя». Знахари заставляют угря быть вещим помощником их гаданий: они кладут его на горячие уголья и, по направлению его прыжков, стараются обозначить место, где укрыта похитчиком какая-либо пропавшая вещь.

Железница водилась в Волге в незапамятные времена, иначе ее называли бешеной рыбой. Уверяют, что, кто эту рыбу съест, тот непременно сойдет с ума, поэтому, выловив железницу, ее снова бросают в воду.