ПРОИЗВЕДЕНИЕ ФИЛОСОФСКОЕ

Формы философских произведений видоизменялись от эпохи к эпохе, в процессе изменения направлений философствования и его задач, и ни одна из них до настоящего времени не утратила своего значения в организации философского опыта. Сначала это была диалогическая форма платоновской философии, затем трактат (средневековый и «научный»), сумма, magnus pus, «корпус текстов» или собрание сочинений, энциклопедия, словарь и т. д. Форма трактата используется в философии Л. Витгенштейна («Логико-философский трактат»), Э. Гуссерля и М. Хайдеггера («Бытие и время»). Такие автобиографические и духовно-религиозные формы, как упражнения, дневник, исповедь, автобиография контролировали праведность избранной линии жизненного поведения («Размышления о себе» Марка Аврелия, «Исповедь» Августина, «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы, «Метафизические размышления» Р. Декарта). В 19—20 вв. широкое распространение получает философское эссе (С. Кьеркегор, Ф. Ницше, X. Ортега-и-Гассет, П. Валери, Т. Адорно, В. Беньямин и др.)

В современной герменевтической, феноменологической и постструктуралистской критике широко обсуждаются принципиальные отличия произведения от текста, текста от книги, книги от произведения. Произведение представляет собой идеальный проект (план), нечто подобное идеальной Книге («книга» Малларме) или идеальной системе (архитектонический идеал трех «Критик» Канта). Философское произведение определяет порядок изложения понятийно-категориальных и внутритекстовых отношений, стиль философского письма, и тем не менее остается идеальным проектом мысли. Текст как телесная ткань, сплетающая вибрирующие, мерцающие значения, имманентен и трансцендентен произведению: имманентен, поскольку организует внутри произведения пространство чтения-письма; трансцендентен, поскольку, как только чтение начинается, конструкция завершенного произведения, его якобы нейтральная коммуникативная форма начинает распадаться, «выпуская» текстовые (смысловые) содержания за собственные границы. Трансцендентность текста — в способности текста к непрерывному становлению и развитию по идеальному плану произведения. Не существует произведения без текста, однако текст может существовать без произведения, когда устраняет предел, положенный ему конструкцией произведения.

Исходная оппозиция: произведение больше, чем текст. Произведение очерчивает границы смысловых структур текста, стремясь его упорядочить в конструкции, подчинить авторскому замыслу, навязать определенные коммуникативные ценности. Текст, поскольку он пишется и читается, не обладает коммуникативной формой, не подчиненной конструкции произведения. Произведение существует как возможность; текст — последовательность определенным образом упорядоченных знаков, актуализующая в чтении и письме (комментарии и интерпретации). В тексте (текстах) нет ничего внутреннего (позиции автора, доминирующего языка или стиля, избранного «переживания» или телесного образа). Парадоксально, что, когда мы читаем, именно в эти мгновения чтения и начинает существовать произведение, но не как текст, а как смысл. Воспринимая, мы заставляем существовать воспринимаемое. Допонятийным операциям чтения и письма произведение противопоставляет свою коммуникативную форму, которую оно учреждает двумя способами: во-первых, иным пониманием соотношения чтения-письма (чтение развертывается по правилам письма, т. е. коммуникативно), во-вторых, понятийным (категориальным) и языковым строем, который обретает индивидуальные качества (несводимость к другому). Коммуникативная форма произведения является индивидуальной ритмической кривой, охватывающей читаемый текст; смысловые содержания приоткрываются читателю, опережая их будущую понятийную форму. Практически во всех классических философских произведениях доминирует антитекстовая идеология: системосозидательный импульс нейтрализует текстовые содержания с помощью контроля за языковым выражением.

Все философские произведения делятся на два класса: одни подчиняют мысль строгой и точной форме выражения (эффект «точности и прозрачности», «чистоты и ограничения»); в них действует воля к системе (истина); другие же (напр., «произведения» Кьеркегора, Ницше или позднего Витгенштейна) ее лишены, но обладают волей к выражению (смысл) и свидетельствуют о переходе от закрытости классического произведения (трактата) к открытости текста (эссе): в них все становится, но ничто не является ставшим. Локализация «перехода» — это выявление основных характеристик коммуникативной формы произведения; так обнаруживается действие определенной стратегии.

Вторая оппозиция: произведение меньше, чем текст. Новый «скандал в философии» : на первый план философской мысли вместо произведения выдвигается текст (язык), что свидетельствует об изменении направления и качества философского усилия, сосредотачивающегося скорее на толковании и комментарии текстов мирового философского архива, нежели на производстве новых образов мира. Постструктуралистская идеология текста (Ж. Лакан, Ж. Деррида, Р. Барт, Ж. Женет, М. Фуко) настойчиво заявляет об упразднении произведения (имманентной ему коммуникативной формы) в отличие от феноменологически-герменевтической и психоаналитической интерпретации произведения. Текст является текстом, лишь пока он пишется и читается. Философское произведение утрачивает свои границы, распадаясь на текстовые фрагменты, становится бесконечно интерпретируемым. Чтение становится письмом, письмо — чтением, но это становление одного в другом приводит к тому, что чтение подавляется письмом, акт чтения более не является автономным и самоценным и превращается в комментарий, который в свою очередь определяется техникой толкования, — опять-таки письмом. На факт превосходства в современную эпоху письма над чтением, на «регрессию слуха» указывают многие исследователи (М. Хайдеггер, Т. В. Адорно, Р. Барт). В такого рода тотальной идеологии текста коммуникативное измерение гибнет первым. Однако идея текста оказалась чрезвычайно продуктивной; с ее помощью обнаружились такие существенные черты реальности (понимаемой как текст), как открытость, акоммуникативность, нейтральность, овнешненность. Отсюда усилия, предпринятые в последней трети 20 в. для исследования внутренней природы текстообразования (лингвистика текста, риторика текста, семиотика текста). Историко-философский анализ все больше склоняется к тому, чтобы следовать за контекстным или интертекстовым (гипертекстовым) прочтением философского произведения, широко представленным сегодня в филологически-семиотических и культурологических штудиях. Такого рода прочтение пытается вырвать произведение из времени настоящего, из того времени, в котором только и существует произведение в качестве коммуникативной формы. Про-чтение (контекстное или гипертекстовое) — есть не чтение-размышление, а установление правил для чтения независимо от коммуникативной формы и ее временных форм: акт чтения-понимания-размышления располагается при этом не во времени события мысли, а в пространстве уже сложившегося богатства значений, которым обладает великий культурный текст, не имеющий никаких ограничений во времени. Но при таком подходе мы не в состоянии отличать индивидуальные формы философствования (стили) и как следствие — уникальность и редкость коммуникативных стратегий мысли: мы все-таки хотели бы знать, что намеревались сказать Ницше или Хайдеггер, создавая свои индивидуальные философские языки (по которым их и опознают в качестве авторов философских произведений). Противоборство (не всегда явное) в современной гуманитарной культуре между идеологией тотального произведения и идеологией тотального текста, противопоставление общих базовых принципов — произведение больше/меньше, чем текст — позволяют установить направление основных тенденций в интерпретации философского произведения и — самое главное — понять, почему сегодня уже невозможен классический стиль философствования и почему виртуозная техника .фрагмента заместила собой классические философские утопии целостных мыслительных форм.

Лит.: Ингарден Р. Исследования по эстетике. М., 1962; Гартман И. Эстетика. М., 1958; Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989; Фуко М. Археология знания. Киев, 1996; Он же. Что такое автор?