ДОСТОЕВСКИЙ Фёдор Михайлович

[30.10 (11.11).1821, Москва, - 28.1 (9.2).1881, Петербург], рус. писатель, мыслитель, публицист. Начав в 40-х гг. лит. путь в русле «натуральной школы» как преемник Гоголя и поклонник Белинского, Д. в то же время впитал в себя филос. масштабность романтизма и нашёл жизненное приложение обоим импульсам - социальному критицизму и максималистскому порыву - в деятельности радикально настроенного кружка петрашевцев, приверженцев утопического социализма Фурье. После ареста в 1849, познав «опыт конца» во время инсценировки смертной казни, столкнувшись на каторге с иррациональной стихией преступного мира и ближе познакомившись с народно-религ. сознанием, Д. на исходе 50-х гг. испытал, по его собств. словам, «перерождение убеждений»: по-прежнему остро воспринимая разлад в социальном и духовном бытии человека, не отказываясь от мечты о более гармоничном и счастливом жизнеустройстве, он видит теперь отправной пункт не во внеш. преобразовании социальной среды, а прежде всего во внутр. преображении личности. В 60-х гг., вернувшись в столицу и окунувшись в атмосферу пореформенной идеологич. полемики, Д. вместе с братом Михаилом в журн. «Время», а затем «Эпоха» развёртывает программу почвенничества, к-рое первоначально мыслилось как самостоят. позиция, сочетающая нек-рые тенденции «Современника» и, с др. стороны, консервативной публицистики (см. Туниманов В. А., Творчество Д. 1854-1962, Л., 1980, гл. «Чернышевский и Д.»). Это была попытка примирить народ и интеллигенцию, религ. традицию и новоевроп. образованность, славянофильские и западнические начала, «петербургский» и допетровский периоды рус. истории во имя нравств. оздоровления и консолидации рус. общества на путях реформ. Тогда же Д.-художник ставит вопрос об антропологич. корнях социального зла, о самоценности личностной свободы и, с др. стороны, о необходимости этич. фундамента, без к-рого эта свобода вырождается в разрушит. и асоциальный произвол. В «Записках из подполья» (1864) Д. развивает эту аргументацию в полемике с детерминизмом революц. демократов, становясь с этого момента прямым идейным антагонистом Чернышевского, а в первом своём филос.-идеологич. романе «Преступление и наказание» (1866), как бы предугадывая имморализм ницшеанского «сверхчеловека», показывает внутр. неустранимость этич. начала, столь же неотъемлемого от человеч. личности, как и свобода воли.  Здесь уже вырисовывается осн. круг духовных и умств. интересов Д.: «тайна человека», загадка красоты, смысл истории и связующий их религ.-нравств. идеал.

В последующих больших романах кон. 60-х - 1-й пол. 70-х гг. («Идиот», «Бесы», «Подросток») деморализующая социальная атмосфера, к-рую Д. определил для себя  как вторжение «золотого мешка» в жизненный уклад и - на др. полюсе - как нигилистич. подрыв основ человеч. общежития, понуждает его выяснять путём «жестокого» эксперимента над героями те трагич. пределы, за к-рыми утрачивается человечность и зло уже оказывается необратимым. Он выводит деструктивное начало в человеке, имеющее последствием убийство и самоистребление, так же как социальную страсть к анархии и насилию, из феномена «метафизич. сиротства» личности посреди совр. европ. разобщённой цивилизации, лишённой корней «в мирах иных». В поисках спасит. средства Д. обращается к идеалу «положительно прекрасного человека», пытающегося личным примером перестроить отношения между людьми по принципу самоотдачи и прощения (князь Мышкин в «Идиоте»), и возлагает всё большие надежды на рус. народ в целом как на мессианского носителя высшей духовной истины, к-рая утрачена. Западом, и на патриархально-монархич. устои (т. н. русская идея) . На этих позициях позднего славянофильства, развиваемых во 2-й пол. 70-х гг., преим. в публицистич. «Дневнике писателя», и в значит. мере отличных от почвенничества 60-х гг., Д. отдаёт дань националистич. настроениям, даже с расчётом на принудит. гос. мощь. При этом он вступает в противоречие со своей утопией перерождения гос-ва в свободную общность в лоне и по типу церкви (хотя совр. состояние рус. церк. институтов представлялось ему «параличом»). В итоговых размышлениях (роман «Братья Карамазовы», Пушкинская речь, 1879-80) Д. с полной ясностью противополагает не только добровольность и индивидуальная избирательность (в отличие от родства или солидарности, обусловленной принадлежностью к одной и той же группе), внутр. близость, интимность (в отличие от простого приятельства), устойчивость. Реальное содержание Д. менялось в ходе истории. В первобытнородовом обществе Д. называли ритуализированные взаимоотношения, связанные с символич. породненном (кровная Д., побратимство и т. п.); способы её заключения, нрава и обязанности друзей регламентированы обычаем и часто ставятся выше фактич. родства (воинская Д., напр., Ахилла и Патрокла у Гомера). По мере разложения родовых связей дружеские отношения всё чаще противопоставляются родственным, при этом «друзьями» человека называют всех его единомышленников или политич. приверженцев.

В истории философии Д. рассматривалась преим. в этич. плане, при этом одни подчёркивали эмоц. аспект Д. (напр., Монтень), другие выводили её из общности интересов или разумного эгоизма (напр., Гельвеции). Нем. романтики, создавшие настоящий культ Д., видели в ней убежище от эгоизма бурж. мира; социалистыутописты проповедовали установление Д. всех людей. В кон. 19 в. начались первые эмпирич. исследования Д. психологами и социологами.

Содержание и функции Д. существенно изменяются с. возрастом. Детская Д. представляет собой эмоциональную привязанность, чаще всего основанную на совместной деятельности; хотя степень избирательности и устойчивости Д. повышается с возрастом ребёнка, подлинная потребность в «другом Я» (альтер эго) появляется только у подростка в связи с потребностью осознать себя, соотнести собств. переживания с переживаниями другого. Отсюда - напряжённые поиски и частая идеализация Д. Дружеские связи взрослого человека более дифференцированы, поскольку появляется ряд новых форм общения.

Нравств. оценка Д. определяется её обществ. направленностью, теми ценностями, к-рые она утверждает. Классические примеры верной и высокоидейной Д. (К.Маркс и Ф. Энгельс, А. И. Герцен и Н. П. Огарёв) служат и сегодня нравств. образцами. См. также Дружба народов.