ВЕРХОВНАЯ ВЛАСТЬ

Верховная власть есть конкретное выражение принципа, принимаемого нацией за объединительное начало. Так как государство должно быть высшим союзом, осуществляющим условия существования не корпоративного, несословного, не какого-либо другого, замкнутого в своих частных или групповых целях, но условия существования общечеловеческого, это государство немыслимо без верховной власти, как реальной силы, которая по идее и по своим задачам стояла бы выше всех других. Смысл верховной власти состоит в общем обязательном примирении. Когда возникает государство — это означает, что возникает идея некоторой верховной власти, не для уничтожения частных сил, но для их регулирования, примирения и вообще соглашения. В той или иной форме верховной власти выражается дух народа, его верования и идеалы — то, что он внутренне сознает, как высший принцип, достойный подчинения ему всей национальной жизни. (Л. А. Тихомиров. "Монархическая государственность". Буэнос Айрес, 1966. Стр. 31, 33, 45, 87).

Верховная власть (Souverain) отличается от других властей, то есть oт властей управительных (Gouver-nement), следующим:

1. Она всегда основана на каком-либо одном принципе, она едина, сосредоточена и нераздельна, в то время как власть правительственная, напротив, всегда болев или менее представляет сочетание различных принципов и основана на специализации — порождая так называемое разделение властей (там-же. стр. 37). Этих принципов власти всего три: власть единоличная, власть некоторого влиятельного меньшинства и власть общая, всенародная. Власть верховная требует единого направляющего принципа, тогда как власть управительная не только допускает, но и требует самого разнообразного сочетания различных принципов власти, смотря по частным надобностям правления (стр. 59).

2. Всякая верховная власть  идеократична (по выражению Блюнчли), то есть она находится единственно под властью своего идеала (стр. 68), в то время как управительные власти являются техническими, специализированными, то есть функциональными властями, обуславливаемые обстоятельствами (стр. 34). Формы верховной власти обуславливаются нравственно-психологическим состоянием нации (стр. 67).

3. Верховная власть не может быть делегированной, в то время как власти управительные по самой своей сути являются властями делегированными и передаточными, представительными. Попытки делегирования верховной власти ведут к ее фальсификации, и на деле являются фикцией, ведущей к узурпации этой верховной власти. В монархиях к этой узурпации стремится бюрократия, а в демократиях — партократия политиканов. Во избежание этого, особое значение для верховной власти имеет самоуправление, которое чрезвычайно расширяет возможность прямого действия в правительственных учреждениях и освобождает силы верховной власти для прямого контроля и направления. Это относится одинаково ко всем формам верховной власти (стр. 59).

Ввиду систематического игнорирования этих разделений между властью верховной и управительной, большинство определений верховной власти являются неполными и неточными, так как всякое полное определение требует указание ближайшего вида, к которому принадлежит определяемое, а затем и его отличительных признаков.

Л. А Тихомиров, в указанном труде. приводит следующее определение верховной власти из "Курса государственной науки" (Часть 1, стр. 60) В. Н. Чичерина, которое он называет "прекрасной формулировкой":

"Верховная власть — едина, постоянна, непрерывна, державна, священна, ненарушима. безответственна, везде присуща и есть источник всякой государственной власти". Она обладает "полновластием, как внутренним, так и внешним. Юридически она ничем не ограничена. Она не подчиняется ничьему суду, ибо если бы был высший суд. то ему бы принадлежала верховная власть. Она — верховный судья всякого права... Словом, это власть в юридической области полная и безусловная... Всякие ее ограничения могут быть только нравственные, а не юридические. Будучи юридически безграничною, верховная власть находит предел как в собственном нравственном сознании, так и в совести граждан". (Стр. 42).

Современные западные определения верховной власти (sovereignity по-английски, souverainite по-французски, soberanta по-испански, от superanus по-латыни), всегда указывают на ее превосходство над всеми, на ее высший, превосходный характер, как государственной власти. То есть, это власть находящаяся над всеми другими властями (от super no-латыни, Oberherrschaft, буквально "надвластие", по-немецки). В частности, суверенитетом обладает федеральное государство, но не входящие в него штаты и провинции, так как первое стоит над вторыми.

"Краткий  политический   словарь " (Политиздат, М. 1969), определяет верховную власть, под словом "суверенитет (верховная власть)", как "полную  политическую  независимость и самостоятельность государства в его внутренних делах и внешних отношениях... независимо от величины его территории, количества населения и общественного строя".

Это последнее определение говорит не о верховной власти, а о государстве, смешивая оба понятия. Такое смешение этих двух понятий (государства и его верховной власти) происходит весьма часто, так как некоторые важнейшие признаки верховной власти передаются ею и всему государству. Например, "полновластие, как внутреннее, так и внешнее", по формуле Чичерина. Но, совпадение некоторых существенных признаков этих двух понятий, еще отнюдь не доказывает их полной тождественности. Государство никак нельзя свести к одной верховной власти и к ее свойствам, так как оно шире ее, а также объемлет и другие элементы. Например, в случае советского государства, верховная власть в нем была основана — выражаясь словами Тихомирова — на "едином направляющем принципе власти определенного влиятельного меньшинства", каковым являлась коммунистическая партия, согласно конституциям этого государства (их было несколько). Эта верховная власть, по словам Блюнчли, "идеократична", то есть "находится единственно под властью своего идеала”.

Поэтому, коммунистическая партия в СССР, занимавшая (узурпировавшая) место верховной власти, и марксистская идеология, занимавшая (узурпировавшая) место народных верования и идеалов, в этом отношении были "постоянны и ненарушимы", согласно формуле Чичерина, то есть по самой своей сути не поддавались эволюции или изменениям. Изменения или мутации, однако, происходили неминуемо как во внешней, так и во внутренней обстановке, что и вело к дополнительным противоречиям между действительными народными верованиями и насильно навязанной идеологией, чисто механически исполнявшей роль "объединительного начала". Больше того, в самих недрах этой верховной власти коренилось непреодолимое противоречив и глубочайший парадокс: она сама в себе не имела никакого предел а, за отсутствием в ней всякого нравственного сознания, а также принципиально игнорировала всякий предел в совести граждан. Но, если она и передавала советскому государству свои свойства "безответственности... юридической поп ноты, безусловности и безграничности” (по Чичерину), и если она и "являлась источником всякой государственной власти" в советском государстве, это еще не значит, что все это государство состояло только из нее.

Эти два смешения верховной власти (с властями управительными и с самим государством) ведут к большим затруднениям для теоретического уяснения рол и верховной власти, как власти учредительной. В современной государственной науке считается, что среди всех государственных законов необходимо выделять некоторые основные законы — или один основной закон — именуемые конституцией. Конституция, в согласии с этими теориями, является "высшим законом", что неизбежно ведет, в свою очередь, к возможности отождествления этого "высшего закона" с "высшей властью". Но, так как почти все современные конституции являются писаными, встает вопрос: Кто является их настоящим автором, помимо непосредственных редакторов? Ведь только "высшая власть" может быть автором "высшего закона". Конечно, должна быть разница между творцом и творением. Кто же этот творец. автор, учредитель, источник высшей легитимности в государстве? Этим источником высшего закона не может быть простая законодательная власть, то есть одна из управительных властей, даже если она формально и считается представительницей народа, то есть верховной власти в демократических государствах (хотя и другая власть, судебная, тоже действует в этих государствах "от имени народа"). Ведь законодательная власть может "давать" законы лишь в рамках конституции, и даже подлежит в этом отношении контролю судебной власти. Не может же она сама “давать” и основные законы, то есть конституцию, в рамках которой она должна давать простые законы.

Как раз эти теоретические затруднения помогают вскрыть настоящую суть верховной власти. Действительно, если простая законодательная власть не может в обыденном порядке учреждать и изменять уже учрежденные конституции, то это подтверждает, что верховная власть не подлежит делегированию, в отличив от других властей. (Например, конституция США сама провозглашает, что она учреждена "народом", а не его представителями).

Выход из этого положения обыкновенно ищут в двух направлениях: аппеляцией к стоящему вне государства источнику, или аппеляцией к непосредственному, но абстрактному источнику.

К первому случаю относятся конституции Канады и Австралии, учрежденные в свое время Вестминстерским парламентом Объединенного Королевства, как и конституции других британских доминионов. После Вестминстерского Статута 1931 года, законы британского парламента перестали иметь силу “высшего закона” в Доминионах, но Канада и Австралия (частично в силу их федеративного устройства) добровольно отказались (по крайней мере до сих пор) от права на изменение полученных извне конституций. (Это равносильно попытке пресечь навсегда попытки сепаратизма и расчленения в этих государствах).

К другому случаю относятся такие конституции, как, например. США, в которых провозглашается, что они установлены прямо "гражданами", помимо всяких представителей. По этому поводу уже Гамильтон писал в "Федералисте", что "никакое законодательное действие против конституции не может быть действительным", так как "нельзя утверждать, что делегат первое того, кто выше его..., что представители народа предшествуют народу”. Однако, и в этом случае, как и во многих других, это лишь формальная условность, так как на самом деле, "говоря по правде, можно сказать, что народ, весь народ... никогда не разработал ни одной конституции и никогда не мог бы этого сделать”. (К. С. Wheare, "Modem Constitution").

Следовательно, можно выдвинуть гипотезу, что в режимах с писаными конституциями верховная власть олигархична, ибо она принадлежит тем или иным "влиятельным идеократическим меньшинствам", которые в них фактически и редактируют эти конституции. Однако, в состав идеологии этих олигархий входит доктрина "представительства", позволяющая считать реальную олигархию номинальной демократией. Конституции этих режимов являются, в свою очередь, лишь политической проекцией этих идеологий.