ВЛАСТЬ

(power) — 1. "Преобразующая способность" человека, то есть "способность вмешаться в цепь событий, чтобы как-то их изменить" (Гидденс, 1985). 2. "Вероятность того, что один актор в рамках социальных отношений окажется в состоянии реализовать собственную волю, несмотря на сопротивление" (Вебер, 1922). 3. Производительная или преобразующая способность социальных структур, существующая независимо от воли индивидуальных акторов (например, власть рыночных сил при капитализме). 4. Знание — власть (см. Фуко; Надзор; Дискурс и Дискурс-формирование). Хотя смыслы 2—4 понятия часто рассматриваются с негативной точки зрения, как принуждение и конфликты интересов, все они могут иметь и более положительное значение — "предоставление возможности". Властные отношения предполагают и взаимозависимость, и конфликт. Для Парсонса (1963) власть — это возможность достижения социальных и общественных целей, и в этом качестве она аналогична деньгам, служа основой обобщенной способности достигать целей. По выражению Гидденса, власть должна признаваться первичным понятием в социологическом анализе. Она потенциально определяет все отношения, но ее следует разбить на различные компоненты, прежде чем эффективно использовать. Главное различие Гидденс проводит между двумя типами ресурсов власти (ни один из которых не имеет преимущества): (а) материальными, то есть экономическими или распределяемыми; (б) авторитетными, включая легитимный авторитет, но также многие другие аспекты авторитетной власти, например, "надзор". Однако другие исследователи (Бахрах и Барац, 1962; Луке, 1974) выявили различие между властью, видимой в открытых решениях и проявляющейся в не-решениях, то есть в ситуации, когда она — результат мобилизации смещения в пределах общин, пассивного принятия установленной институционализированной власти, в которой потенциальные проблемы никогда не достигают политической арены. Внутри структур или организаций мы можем также говорить о границах или интенсивности власти (управления), руководителей над подчиненными. Но контроль никогда не является полным. Диалектика управления, можно сказать, всегда существует в том, что ни один агент (даже раб или ребенок либо обитатель тюрьмы или приюта) не бывает полностью бессильным, ибо необходимо активное согласие подчиненных, если властное отношение не должно стать тягостным для обеих сторон. Даже когда соотношение сил между участниками неравно, имеются некоторые взаимодействия во властных отношениях (см. также Тотальное учреждение; Насилие). В то время как власть выступает аспектом всех сфер общества и всех учреждений (в семьях, церквах, группах и организациях всех типов), ее главное сосредоточение в современных обществах — национальные государства и капитализм. В первом случае она опирается на поддержание легитимного авторитета, но в конечном счете основана на физическом насилии, а во втором находится в своей чистой форме, по существу "неполитической", и проявляется в "аллокативных ресурсах" современного общества. Однако капитализм все же играет важную роль в поддержании "политической легитимности", ввиду его эффективности и широко распространенной приемлемости по сравнению с другими экономическими системами, хотя некоторые авторы считают, что это предполагает идеологическую и культурную инкорпорацию, вопреки долгосрочным интересам (ср. Кризис легитимности). Изучение распределения, а также последствий власти на современном этапе заняли центральное место в политической социологии с ее акцентом на элитах и правящих классах, партиях и группах давления, а также на политических и экономических обладателях власти всех видов. Для Гарольда Ласуэелла политическая социология  занимается следующими вопросами: кто, что, когда и как получает. Если одни теоретики (К. Райт Миллс) утверждали, что в современных обществах доминировала узкая властная элита,  другие, включая Роберта Даля или Сеймура Липсета, решительно отвергают это, доказывая наличие плюралистского элитизма, основанного на участвующих политических культурах (см. Стабильная демократия). В исследовании, сопровождаемом плодотворными дебатами, Даль стремился обосновать свою точку зрения в эмпирическом изучении общественной политики. Однако она остается спорной и отвергается теми, кто указывает на его отказ принимать во внимание "не-решения" в выводе о том, что ни один человек или группа не в состоянии господствовать (см. также Общественную власть). Третью точку зрения отстаивают марксистские теоретики, доказывая, что существует либо явный капиталистический правящий класс, либо, значительно чаще, более рассеянная структурная власть, рассматриваемая как результат общей назначаемой власти капитализма, поддержанной контролем над тем, что Альтюссер называет идеологическим государственным аппаратом или еще более рассеянной гегемонией. Феминизм весьма эффективно использовал четыре определения власти. "Трансформационная способность" людей расценивается не в качестве нейтрального процесса, а в качестве очевидно гендери-рованного. Исследования социальных отношений и структур показали постоянные образцы неравенства, основанного на подчинении женщин мужчинам. Радикальные феминистки считают, что патриархат — более плодотворная парадигма для анализа власти в рамках социальных структур, чем класс, статус или чисто политические формирования, а материалистические феминистки настаивают на включении особого положения женщин в рамки исследований класса в капиталистических обществах. Очевидность во всех таких дебатах состоит в том, что в осмыслении и изучении власти возникают проблемы, которые нелегко решить. Настолько нелегко, что возникли сомнения (например, у Лукса, 1974) относительно того, не является ли "власть" по существу оспариваемым понятием, под которым Луке понимает, что окружающие его ценностные проблемы никогда не могут быть решены с эмпирической точки зрения или действительно удовлетворительным образом. В позиции Лукса есть сходство с позицией Макса Вебера (см. Ценностная уместность). Конечно, оба представления излишне ограничительны. Сложности и оспариваемый характер понятия "власть" можно признать. Но социологическое изучение стало бы более полезным не столько отбором явно трудных понятий, обладающих особым статусом, сколько просто признанием того, каким образом многие из них имеют тенденцию нести ценностные нагрузки, оставляя открытым вопрос о том, делает ли это их неразрешимо оспариваемыми. Это ближе к точке зрения Галли (1955), создателя понятия "оспариваемые понятия". Луке также осторожен в поддержке какого-либо понятия структурной власти. Ее совпадение с понятиями воли и структуры подсказывает, что отстраненность Лукса от "структурной власти" также огульна. Хотя имеются проблемы в их отдельном использовании, недавно было поддержано их парное сочетание, чтобы иметь большую перспективу решения проблем, возникающих от раздельного применения любого из них (см. Структура и воля).