Интеллектуальный кругозор античной философии на этапе пребывания

Со смертью Платона завершается первый этап развития античной философии, который мы назвали этапом пребывания, т.е. формирования устойчивого образца, послужившего точкой отсчета для всего последующего развития европейской философии и утверждением той полноты, которая в дальнейшем — в период исхождения — претерпела развитие в отдельных своих частях, получила их более детальную разработку, хотя и не воспроизводилась более как таковая вплоть до определенной ступени третьего этапа — возвращения. Очертим тот интеллектуальный горизонт, который был освоен античной философией к этому времени.

В результате развития философии от пифагорейцев до Платона была практически очерчена оппозиция двух сфер: сакральной и профанной, небесной и земной, вечной и преходящей. С первой отчетливо связывается подлинное бытие и подлинное знание, со второй — мир становления и мнения. Философия посредничает между тем и другим мирами, поскольку сами подлинные философы — "божественные мужи"(Этих божественных философов, безусловно, немного: божественный Пифагор, почитатель божественного Орфея, божественный Парменид, божественный Эмпедокл, божественный Сократ и наконец божественный Платон. Из всех перечисленных Сократ, безусловно, ничего не писал, но Платон, написавший "за него" множество текстов, как Пифагор и пифагорейцы писали "за-Орфея", в «Пире» говорит о "божественных речах" этого Силена, полного "божественными изваяниями") , и ими (или за них) создаются "священные тексты", подлежащие изучению и толкованию адептами-учениками. Отношение "учитель—священный текст—ученик" предполагает все более четкую организацию института, который позволяет воспитывать, начиная с юности, подлинного почитателя мудрости путем обучения его определенному набору дисциплин, прежде всего — математических, которые позволяют отвлечься от мира становления и подводят к миру подлинного бытия.

Для человека этот переход возможен потому, что его душа — божественного происхождения, но только осознать это и культивировать её божественность могут очень немногие. Странное промежуточное положение души, безусловно бессмертной и далеко не столь безусловно связанной с этим телом — для философа, безусловно связанной с этим телом и далеко не столь безусловно бессмертной — для обывателя, души, постоянно ведущей безмолвнуюбеседу с самою собой, души, испытывающей необъяснимую бессознательную тягу к прекрасному и благому и постоянно свергающейся от этих прекрасного и благого к безобразному и злому, делает ее первым и постоянным предметом заботы философа. Душа посредством чувств воспринимает здешний мир, а посредством рассуждения строит истинные или ложные умозаключения о нем; но она также приобщена и к божественному уму, а через него — к созерцанию подлинного бытия и к подлинному знанию.

Именно овладение подлинным знанием и позволяет философской душе понять, что эта проявляющаяся в человеке тяга к прекрасному есть след ее божественного происхождения. Культивируя прирожденное душе стремление вернуться к своей духовной родине, восходя от зримой красоты тел к незримой красоте поступков и наук, душа благородного юноши под руководством опытного наставника перестает подчиняться воздействию страстей: она учится управлять ими и вести себя в соответствии с требованиями разума. Тогда она постепенно начинает понимать природу блага, которая превосходит даже природу прекрасного, блага, ради которого можно пожертвовать жизнью, потому что жизнь во зле пагубна для души. Подлинный наставник не придумывает для ученика некие искусственные правила жизни, а показывает ему, что достойное поведение человека,  развившего соответствующие добродетели, позволяет ему жить в согласии с общим устроением мироздания. Властвуя над вожделениями, подлинный философ достигает здравомыслия-воздержности; умеряя пылкое начало души, которое без призора ведет к бесчинству и дерзости, он обретает подлинное мужество; культивируя разумное начало, достигает мудрости, а умея совместить все эти добродетели и должным образом применять каждую, обретает справедливость.

Подлинным и наилучшим образом такая душа могла бы проявиться при некоем идеальном государственном устройстве, которое само отражало бы структуру души и в полноте позволяло бы проявиться справедливости. Оно было бы соотнесено с высшим благом, которое безущербно изливается из своей вышебытийной полноты, но вместить которое каждое из сущих может только в меру своей сознательной приобщенности к нему. Мир подлинного бытия, который в то же время — а сказать вернее — вечно соответствует подлинному знанию и сам есть надмирный ум, вмещает это благо во всей его доступной бытию-уму полноте. Душа вечно устремлена к этому миру надмирного ума, она вечно воспроизводит его и стремится вместить его в уделенной ей мере, но в этом воспроизведении она не в силах оставаться на уровне ума и потому создает его совершенное подобие: прекрасный космос. Так у мира ума-образца — умопостигаемого космоса — появляется его прекрасное подобие — чувственно воспринимаемый космос. То, что в умопостигаемом космосе дано в единораздельной цельности бытия и ума, в вечности, являющейся жизнью ума, в здешнем мире воспроизводится во времени, которое есть жизнь души и зримым образом проявляется прежде всего в движении небесного свода.

Этот макрокосм целиком воспроизводится в микрокосме, каким является человеческое существо, одно из множества живых существ. Наделенный умом, душой и телом, человек тем самым причастен ко всем уровням иерархически устроенного универсума. Для его сознательного постижения философ культивирует систему наук, которые определяют поведение и душевный склад (этику) человека, его место в социуме и структуру этого социума (политику), правила владения языком, рассуждения о любом предмете и умение убеждать (грамматику, логику и риторику), понимание строения здешнего подвижного мира в целом (физику и астрономию), знание невещественного мира неподвижных математических сущностей (арифметику, геометрию и музыку); наконец, они обеспечивают философу постижение божества, даваемое первой философией, той наукой, которая, как пишет Аристотель, "могла бы быть или только или больше всего у бога": "все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше — нет ни одной" («Метафизика», I 2, 983 а 9-11).

Таким образом, философия стала общим именем для всякого рационального знания, помнящего о своем божественном первоистоке. И поэтому когда все указанные науки постепенно вошли в поле зрения философии и стали предметом ее компетенции, тогда и вся предшествующая история постепенно и разнообразно развивающейся мысли могла быть воспринята как история философии:  к философам мог быть отнесен и мудрец Фалес, и "ученые" Анаксимандр и Анаксимен, и запоздалый поклонник Дельфийского бога Гераклит, и стремящиеся культивировать прежнюю ионийскую науку в век софистического просвещения Анаксагор или Диоген Аполлонийский, и ученик софистов Демокрит, и др. В обретенной полноте философского ведения всем им нашлось свое место, и все они разместились на одной плоскости перед испытывающим их философским умом.

При этом иерархическое превосходство божественных мужей, являющих высшую мудрость, над поклонниками и толкователями этой мудрости, философами, и всех их над теми, кто путем составления руководств и специальных рассуждений по отдельным наукам разрабатывал техническую сторону человеческого знания, — перестало осознаваться и на какое-то время забылась. Эллинство сменилось эллинизмом; божественная мудрость повывелась, философия без нее в значительной степени потеряла свой исконный смысл, а философское ремесло, став на долгое время предметом презрения и насмешек, влачило жалкое существование в пределах, отведенных ему новой эпохой.