ОБЪЕКТИВНОСТЬ

(от лат. objectum — предмет) — независимость суждений, мнений, представлений и т.п. от субъекта, его взглядов, интересов, вкусов, предпочтений и т.д. (противоположность — субъективность). 0. означает способность непредвзято и без предрассудков вникать в содержание дела, представлять объект так, как он существует сам по себе, независимо от субъекта. Под субъектом понимается как индивид, так и консолидированная группа лиц (напр., научное сообщество, церковь и т.п.), общество, целостная культура, человечество. О. предполагает освобождение от «наблюдателя», выносящего суждение о мире и всегда исходящего из определенной т.зр.

Абсолютная О. недостижима ни в одной области, включая научное познание. Тем не менее идеал объективного знания — одна из наиболее фундаментальных ценностей науки. О. исторична: мнения, представлявшиеся объективными в одно время, могут оказаться субъективными в др. Напр., астрономы более двух тысяч лет считали вполне объективной геоцентрическую картину мира; потребовалось несколько столетий и усилия выдающихся ученых и философов (Н. Коперник, Дж. Бруно, Г. Галилей и др.), чтобы показать, что более объективной является гелиоцентрическая картина.

Хотя наука постоянно стремится к О., объективное и субъективное, знание и вера в ней существенным образом переплетены и нередко взаимно поддерживают друг друга. Знание всегда подкрепляется интеллектуальным чувством субъекта, и предположения не становятся частью науки до тех пор, пока что-то не заставит в них поверить. Субъективная вера стоит не только за отдельными утверждениями, то и за целостными концепциями или теориями. Особенно наглядно это проявляется при переходе от старой теории к новой, во многом аналогичном «акту обращения» в новую веру и не осуществимом шаг за шагом на основе логики и нейтрального опыта. Как показывает история науки, такой переход или происходит сразу, хотя не обязательно в один прием, или не происходит вообще при жизни современников новой теории. «Коперни-канское учение приобрело лишь немногих сторонников в течение почти целого столетия после смерти Коперника. Работа Ньютона не получила всеобщего признания, в особенности в странах континентальной Европы, в продолжение более чем 50 лет после появления «Начал». Пристли никогда не принимал кислородной теории горения, так же как лорд Кельвин не принял электромагнитной теории и т.д.» (Т. Кун). М. Планк замечал, что «новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но скорее потому, что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней».

Определенная система верований лежит в основе не только отдельной теории, но и самой науки в целом. Эта система задает предпосылки научного теоретизирования и определяет то, что отличает научное мышление от идеологического, утопического или художественного мышления. Совокупность мыслительных предпосылок науки размыта, значительная их часть носит характер неявного знания. Этим прежде всего объясняется, что науку трудно сколь-нибудь однозначно отграничить от того, что наукой не является, и определить научный метод исчерпывающим перечнем правил.

Предпосылочным, опирающимся на неявные, размытые верования и в этом смысле субъективным является и мышление целой исторической эпохи. Совокупность этих верований определяет стиль мышления эпохи, ее интеллектуальный консенсус. Стиль мышления почти не осознается той эпохой, в которую он господствует, и подвергается определенному осмыслению и критике только в последующие эпохи. Переход от стиля мышления одной эпохи к стилю мышления др. (и значит, от одного общего типа О. к др.) является стихийно-историческим процессом, занимающим довольно длительный период.

Конкретные науки различаются своими характерными типами О. К. Леви-Строс пишет, в частности, об О. (физической) антропологии, что она не только требует от исследователя абстрагироваться от своих верований, предпочтений и предрассудков (подобная О. свойственна всем социальным наукам), но и подразумевает нечто большее: «речь идет о том, чтобы подняться не только над уровнем ценностей, присущих обществу или группе наблюдателей, но и над методами мышления наблюдателя... Антрополог не только подавляет свои чувства: он формирует новые категории мышления, способствует введению новых понятий времени и пространства, противопоставлений и противоречий, столь же чуждых традиционному мышлению, как и те, с которыми приходится сегодня встречаться в некоторых ответвлениях естественных наук». Неустанный поиск антропологией О. происходит только на уровне, где явления не выходят за пределы человеческого и остаются постижимыми — интеллектуально и эмоционально — для индивидуального сознания. «Этот момент чрезвычайно важен, — подчеркивает Леви-Строс, — поскольку он позволяет отличать тип О., к которому стремится антропология, от О., представляющей интерес для других социальных наук и являющейся, несомненно, не менее строгой, чем ее тип, хотя она располагается и в иной плоскости». Антропология в этом отношении ближе к гуманитарным наукам, стремящимся оставаться на уровне значений (смыслов).

В зависимости оттого, какое т у потреблений языка имеется в виду, можно говорить об О. описания, О. оценки и О. художественных образов (в последних наиболее ярко выражаются экспрессивная и оректическая языка функций).

О. описания можно охарактеризовать как степень приближения его к истине; промежуточной ступенью на пути к такой О. стала интерсубъективность. О. оценки определяется ее эффективностью, являющейся аналогом истинности описательных утверждений и указывающей, в какой мере оценка способствует успеху предполагаемой деятельности. Эффективность устанавливается в ходе обоснования оценок (и прежде всего — их целевого обоснования), в силу чего О. оценки иногда, хотя и не вполне правомерно, отождествляется с ее обоснованностью.

К. Маркс отстаивал идею, что групповая субъективность совпадает с О., если это — субъективность передового класса, т.е. класса, устремления которого направлены по линии действия законов истории. Напр., буржуазные социальные теории субъективны, поскольку их сверхзадача — сохранение капиталистического общества, что противоречит законам истории; пролетарские революционные теории объективны, ибо они выдвигают цели, отвечающие этим законам. Согласно Марксу, положительно ценным объективно является то, реализация чего требуется законами истории. Вчастности, если в силу таких законов неизбежен революционный переход от капитализма к коммунизму, то объективно хорошим будет все, что отвечает интересам пролетарской революции и задачам построения коммунистического общества.

История представляет собой, однако, смену уникальных и единичных явлений, в ней нет прямого повторения одного и того же, и потому в ней нет законов. Отсутствие законов исторического развития лишает основания идею, что оценка из субъективной способна превратиться в объективную и стать истинной. Оценки в отличие от описаний не имеют истинностного значения; они способны быть лишь эффективными или неэффективными. Эффективность же в отличие от истины всегда субъективна, хотя ее субъективность может быть разной — от индивидуального пристрастия или каприза до субъективности целой культуры.

В науках о культуре можно выделить три разных типа О. (см.: Классификация наук). О. социальных наук (экономическая наука, социология, демография и др.) не предполагает понимания изучаемых объектов на основе опыта, переживаемого индивидом; она требует использования сравнительных категорий и исключает «я», «здесь», «теперь» («настоящее») и т.п. О. гуманитарных наук (история, антропология, лингвистика и т.п.), напротив, опирается на систему абсолютных категорий и понимание на основе абсолютных оценок. И наконец, О. нормативных наук (этика, эстетика, искусствоведение и т.п.), также предполагающая систему абсолютных категорий, совместима с формулировкой явных оценок, и в частности явных норм.

В эпистемологии 17—18 вв. господствовало убеждение, что О., обоснованность и тем самым научность необходимо предполагают истинность, а утверждения, не допускающие квалификации в терминах истины и лжи, не могут быть ни объективными, ни обоснованными, ни научными. Такое убеждение было вызвано в первую очередь тем, что под наукой имелись в виду только естественные науки; социальные и гуманитарные науки считались всего лишь преднауками, существенно отставшими в своем развитии от наук о природе.

Сведение О. и обоснованности к истине опиралось на убеждение, что только истина, зависящая лишь от устройства мира и потому не имеющая градаций и степеней, являющаяся вечной и неизменной, может быть надежным основанием для знания и действия. Там, где нет истины, нет и О., и все является субъективным, неустойчивым и ненадежным. Все формы отражения действительности характеризовались в терминах истины: речь шла не только об «истинах науки», но и об «истинах морали» и даже об «истинах поэзии». Добро и красота оказывались в итоге частными случаями истины, ее «практическими» разновидностями. Редукция О. к истинности имела своим следствием также сведение всех употреблений языка к описанию: только оно может быть истинным и, значит, надежным. Все др. употребления языка — оценка, норма, обещание, декларация (изменение мира с помощью слов), экс-прессив, оректив, предостережение и т.д. — рассматривались как замаскированные описания или объявлялись случайными для языка, поскольку казались субъективными и ненадежными.

В кон. 19 в. позитивисты объединили разнообразные неописательные утверждения под общим названием «оценок» и потребовали решительного исключения всякого рода «оценок» из языка науки. Одновре-менно представители философии жизни, стоявшей в оппозиции позитивизму, подчеркнули важность «оценок» для всего процесса человеческой жизнедеятельности и неустранимость их из языка социальной философии и всех социальных наук. Этот спор об «оценках» продолжается по инерции и сейчас. Однако очевидно, что если социальные и гуманитарные науки не будут содержать никаких рекомендаций, касающихся человеческой деятельности, целесообразность существования таких наук станет сомнительной. Экономическая наука, социология, политология, лингвистика, психология и т.п., перестроенные по образцу физики, в которой нет субъективных и потому ненадежных «оценок», бесполезны.

Не только описания, но и оценки, нормы и т.п. могут быть обоснованными или необоснованными. Действительная проблема, касающаяся социальных и гуманитарных наук, всегда содержащих явные или неявные оценочные утверждения (в частности, двойственные, описательно-оценочные высказывания) , состоит в том, чтобы разработать надежные критерии обоснованности и, значит, О. такого рода утверждений и изучить .возможности исключения необоснованных оценок. Оценивание всегда субъективирует, в силу чего науки о культуре отстоят дальше от идеала О., чем науки о природе. Вместе с тем без такого рода субъек-тивации и тем самым отхода от О. невозможна деятельность человека по преобразованию мира.

В естественных н а у к ах также имеются разные типы О. В частности, физическая О., исключающая телеологические (целевые) объяснения, явным образом отличается от биологической 0., обычно совместимой с такими объяснениями; О. космологии, предполагающей «настоящее» и «стрелу времени», отлична от О. тех естественных наук, законы которых не отличают прошлого от будущего.

Проблема О. художественных образов остается пока почти неисследованной. Аргументация (и прежде всего обоснование) объективирует поддерживаемое положение, устраняет личностные, субъективные моменты, связанные с ним. Однако в художественном произведении ничего не нужно специально обосновывать и тем более доказывать, напротив, надо отрешиться от желания строить цепочки рассуждений и выявлять следствия принятых посылок. И вместе с тем художественный образ может быть не только субъективным, но и объективным. «...Сущность художественного произведения, — пишет КГ. Юнг, — состоит не в его обремененности чисто личностными особенностями — чем больше оно ими обременено, тем меньше речь может идти об искусстве, — но в том, что оно говорит от имени духа человечества, сердца человечества и обращается к ним. Чисто личное — это для искусства ограниченность, даже порок. «Искусство», которое исключительно или хотя бы в основном лич-ностно, заслуживает того, чтобы его рассматривали как невроз». По поводу идеи 5. Фрейда, что каждый художник является инфантильно-автоэротически ограниченной личностью, Юнг замечает, что это может иметь силу применительно к художнику как личности, но не приложимо к нему как творцу: «ибо творец ни автоэротичен, ни гетероэротичен, ни как-либо еще эротичен, но в высочайшей степени объективен, существенен, сверхличен, пожалуй, даже бесчеловечен или сверхчеловечен, ибо в своем качестве художника он есть свой труд, а не человек».

О Хила Т.Ч. Современные теории познания. М., 1965; Кун Т. Структура научных революций. М., 1975; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Юнг К.Г. Феномен духа в искусстве и науке. М., 1992; ПопперК. Нищета историцйзма. М., 1993; Никифоров А.А. Философия науки: история и методология. М., 1998; Меркулов И. П. Когнитивная эволюция. М., 1999; Юлина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Шин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Он же. Философия истории. М., 2000; Хокинг С. Краткая история времени. От большого взрыва до черных дыр. М., 2000; Plank M. Scientific Autobiography and Other Papers. New York, 1949; Post-Analytic Philosophy. New York, 1985; Cohen L.J. The Dialogue of Reason. An Analysis of Analitical Philosophy. Oxford, 1986. А.А. Ивин