СМЫСЛ

- содержание того или иного выражения (знака, слова, предложения, текста). В философской традиции и в повседневности С. - то же, что значение. Синонимами С. также выступают такие термины, как "означаемое" (Ф. де Соссюр), "концепт" (А. Черч), "интенсионал" (Р. Карнап). Значимым в рассмотрении С. является обращение к тому, как раскрывалось его содержание понятием "лектон" античными стоиками. Теоретическая корректность их подхода заключалась в том, что они не сводили значение ни к объекту, ни к его субъективному представлению, но выделяли три элемента знакового отношения: обозначающее, обозначаемое и сам реальный предмет. Обозначающее есть слово.

Обозначаемое есть вещь, выявляемая словом и воспринимаемая как установившееся в разуме. "Из этих элементов два телесны, именно звуковое обозначение и предмет, одно же бестелесно, именно обозначаемая вещь и словесно выраженное, которое бывает истинным или ложным" (Секст Эмпирик). Существенным в рассмотрении С. в логике средних веков явилось разведение двух планов знакового отношения: класса обозначаемых словом предметов (значение), связанного с процессом именования, и совокупности мыслимых признаков называемого предмета (смысл), связанной с процессом означивания. Понятие коннотации (соозначения) также происходит из схоластической логики. Схоласты на примере прилагательного "белый" объясняли, что оно обозначает не только свойство, белый цвет, но также одновременно соозначает и его обладателя, причем не конкретный предмет, а нечто, характеризуемое цветом. В новое время  поучительным в отношении разницы между принципиальным и психологическим подходами в отношении С. явилась полемика между В. Лейбницем и Дж. Локком. Последний сводил вопрос о значении слов к вопросу о замещении общих представлений словом, т. е. единичным чувственным (звуковым) представлением: "Слова - чувственные знаки идей того человека, который ими пользуется". Согласно же Лейбницу, общность прямо открывается в сходстве единичных вещей, и поэтому значение слов никак нельзя рассматривать как представления и ставить их в зависимость от субъективности. Значение общих имен не суть вещи окружающей действительности, и не суть представления, но будучи сущностями, они суть не что иное, как возможность. Лейбниц подчеркивает объективность значений, ибо люди могут расходиться в именах, но это не меняет вещей и их сходства.

В структурной лингвистике Ф. де Соссюра в XIX в. С. определяется в отношении к языковому выражению. Понятие или представление именуется им означаемым, а его языковое выражение - означающим: вместе взятые они составляют знак. Поиски надежного основания в понимании значения приводят Д. С. Милля к отождествлению его с объектом. Принимая это положение Милля, Г. фреге в значительной степени его дополняет учением о С. Он отмечает, что естественный язык в устах носителя содержит мысли о реальности. Суждения человека являются либо истинными, либо ложными, поскольку их части обозначают, указывают на части этой действительности, которые являются значениями соответствующих выражений. Каждое имя, т. е. любое выражение, по Фреге, имеет значение и С. Под значением имени он понимает предмет реальности (денотат), носящий данное имя. С. же имени - это информация, содержащаяся в имени. "Собственное имя (слово, знак, сочетание знаков, выражение) выражает свой смысл и обозначает, или называет, свой денотат" (Фреге Г.). С. выражения играет существенную роль в процессе понимания, поскольку опосредует референтные (указательные) связи; благодаря ему, человек знает, что входит в обозначаемую термином область объектов, а в случае предложений - что определяет их истинное значение. Понятие С. Фреге нагружает познавательной функцией. Фреге отделяет С. от чувственного представления, наделяя его объективным значением и способностью передавать содержание из поколения в поколение.

Теорией дескрипций Б. Рассел попытался противостоять тому гипостазированию мира чистых значений, которое, в частности, возобладало в концепции Фреге. По Расселу, все акты правильного употребления знаков, несущие С., имеют привязку к реально существующим референтам. Логика, отмечал он, "не должна допускать в свои пределы единорогов точно так же, как их не допускает зоология. Существует только один мир - мир "реальности": фантазии Шекспира являются составной частью этого мира, и те мысли, которые были у него, когда он сочинял "Гамлета", вполне реальны". Но такой подход связывает смысловое значение с денотативным за счет отождествления семантических средств языка с конкретными случаями их употребления. Проанализировав причины порождения бессмысленных выражений, Рассел пришел к выводу, что противоположность истинных и ложных предложений зависит от значительно более основательной дихотомии осмысленных и бессмысленных предложений. Развивая эту мысль, Л. Витгенштейн в "Логико-философском трактате" приходит к заключению, что устремления науки направлены на выявление таких предложений, которые являются истинными, в то время как задача философии - "логическое прояснение мыслей". Представляя язык как картину мира, Витгенштейн утверждал, что мир познаваем только потому, что язык своей логической структурой отражает структуру мира. Предложение несет в себе С., если оно осмысленно, т. е. является либо истинным, либо ложным. А таковым оно может быть в том случае, если его элементарные части будут соответствовать атомарным фактам мира. Следовательно, правильным методом философии являлся бы следующий: "не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, - следовательно, кроме предложений естествознания, т. е. того, что не имеет ничего общего с философией, - и затем всегда, когда кто-нибудь захочет сказать нечто метафизическое, показать ему, что он не дал никакого значения некоторым знакам в своих предложениях" (Витгенштейн). У позднего Витгенштейна периода "лингвистической философии" концепция языка как картины мира уступает концепции языка как средства, инструмента членения и осмысления мира. Человек, согласно Витгенштейну, в повседневной практике пользуется "языковыми играми", под которыми он понимал такие функции языка, как передача информации, описание фактов, оценки научных теорий, выражений чувств и т. д. И, как всякие игры, они имеют свои правила, согласно которым носитель языка употребляет те или иные языковые выражения. Т. о., употребление и определяет осмысленность языкового выражения. Узнав, в каких "играх" может участвовать термин, мы тем самым узнаем и то, в каких играх он не участвует. Поэтому каждое высказывание должно иметь свою антитезу ("вперед" одновременно подразумевает "не иди назад"). Слова употребляются бессмысленно, если они употребляются без этого антитезиса, без контраста.

Развивая теорию С. Фреге, А. Черч утверждает, что денотат знака определяется С., выступающим по отношению к этому денотату в качестве его "концепта", в котором фиксированы только определенные свойства денотата. По Черчу, денотат "есть функция смысла имени... т. е. если дан смысл, то этим определяется существование и единственность денотата, хотя он и не обязательно должен быть известен каждому, знающему смысл". В этом же направлении движется мысль Р. Карнапа. Используя понятия "экстенсионал (значение) знака" и "интенсионал (смысл) знака", он утверждал, что последний единственным образом устанавливает первый, но не наоборот.

В отличие от Витгенштейна, идущего от лингвистики, Э. Гуссерль с феноменологической позиции подступается к коммуникативной модели С., порывая с субъектно-объектной методологией. В период написания "Логических исследований" Гуссерль еще склонялся к гипостазированию С. Развивая идею об интенциональности, он писал: "Мы направляем наше внимание на то, что связано с индивидуальным восприятием, сопровождающим представления нашего мышления в качестве некоей объективной основы... на возникающие в процессе актов на основе "прозрения" мыслительные объекты, т. е. предметы и ситуации, определенным образом мысленно постигаемые. И, конечно, эта "абстракция", с помощью которой мы не просто взираем на индивидуально воспринимаемое, но скорее постигаем мыслительно смыслообразное... мы живем при этом разумном осуществлении так или иначе формируемых актов". Однако эмпирическое "я" не может конституировать все многообразие С. и значений культурноисторического мира, которому оно принадлежит. Все это побудило позднего Гуссерля, преодолевая опасность солипсизма, перейти к учению об интерсубъективности. Поскольку "я" может лишь частично составить мир, оно принимает от других то, чего недостает в его собственном прямом опыте. Посредством акта интериоризации "мир-для-нас" начинает существовать для "я" как собственный мир. Т. о., мир индивидуальных убеждений, мнений и оценок конституируется как в акте прямой интуиции, так и благодаря актам коммуникации. В актах коммуникаций горизонт мира индивидуального сознания сливается с горизонтом мира целого сообщества и происходит конституирование единого идентичного мира. Интенциональная жизнь каждого отдельного сознания сливается с единым интерсубъективным потоком интенциональности, обладающим свойствами непрерывности и целостности. Этот интенциональный интерсубъективный поток имеет телеологическую организацию и общие для всех субъектов интенциональные значения.

Л. С. Выготский в "Мышлении и речи" показал социальную природу значения и что "общение необходимо предполагает обобщение и развитие словесного значения, т. е. обобщение становится возможным при развитии общения". Глубокое понимание коммуникативного характера языка позволило ?. ?. Бахтину вскрыть диалогичность С.: "Смысл всегда отвечает на какие-то вопросы. То, что ни на что не отвечает, представляется нам бессмысленным, изъятым из диалога... Смысл потенциально бесконечен, но актуализироваться он может лишь соприкоснувшись с другим (чужим) смыслом, хотя бы с вопросом во внутренней речи понимающего". Т. о, сущность С. открывается в его коммуникативной природе. Гарантом его "объективности" является не тот факт, что он адекватно отображает реальный мир, а то, что он является выражением коллективного опыта, передаваемого культурой и существующего в этом плане независимо от индивидуального сознания.

С. А. Азаренко