ИКОНОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

как система и диалог семиотич. систем. Религ. мышление часто описывается как мифол., дологич., примитивное, архаич. и т.п., т.е. отождествляется с известной стадией или известной формой мышления вообще. Изучая историю религии, можно заметить, что характер религ. мышления менялся и модель самосознания мировой религии существенно отличается от модели самосознания рели-гаи, сложившейся в дофилос. (доосевое) время. В рез-те исследователь оказывается перед альтернативой: либо отрицать тождество религии и мифологии, либо расценивать буддизм, христианство и ислам как явления, по сути дела порывающие с религией.

Выбор будет сильно облегчен, если отсутствие тождества не рассматривать как отсутствие связи. Тенденция к сохранению мифопоэтич. мышления действует в сфере религии сильнее, чем в "профанич." (светской) сфере. В процессе производства или в борьбе за власть мир выступает перед человеком как совокупность отд. предметов, к-рые надо рассортировать и нужные - присвоить. В ходе обряда и медитации, напротив, мир выступает как целое, в ритм к-рого надо войти, восстанавливая (в ритуальном танце, в йогич. упражнениях и т.п.) ритм своей собств. внутр. жизни; и ритм целого здесь существеннее, чем точное описание отд. "предметов". Эти "предметы" (напр., жест в ритуальном танце) лишены самостоят, значения вне контекста; их нельзя съесть, как яблоко, не думая о яблоне; они условны и в нек-рых обстоятельствах (напр., в экстазе) могут быть совершенно отброшены; их легко заменить другими знаками, сохраняя общую ритмич. фигуру.

Отсюда разл. подходы к миру: как к осязаемому предметному множеству (единство к-рого может быть лишь абстрактно мыслимо) и как к осязаемому сверхпредметному единству, различия в к-ром представляются иллюзией (майя, авидья) или по крайней мере реальностью второго сорта. Это создает в одном случае неблагоприятные условия для сохранения и развития мифопоэтич. мышления, в другом - благоприятные. Однако условия дают лишь опр. вероятность события, а не реальность его. Известная тенденция сталкивается с другими, и в нек-рых частных случаях даже сильнейшая для данной сферы тенденция может быть полностью блокирована, получить нулевое значение. Существуют религ. системы, построенные с начала до конца без участия мифопоэтич. мышления. Примером могут послужить нек-рые памятники раннего буддизма. Это факт; остается лишь объяснить его. Наиболее простое объяснение основано на принципе единства человеч. мышления. Отд. аспекты его (понятийно-логич. и мифопоэтический) только в абстракции могут быть разделены. Переходя от производств, акта к обряду, человек не может в одном случае полностью "отмыслить" "дологич.", или "мифологич.", аспект своего сознания, а в другом - полностью избавиться от привычки к логич. постановке вопросов. Рост удельного веса однозначно-логич. мышления в любой сфере неизбежно распространяется на все сферы. Возрождение полисемически-мифологич. мышления, хотя бы только в сфере религии, немедленно оказывает обратное действие и на научную мысль. Все сферы сознания известной эпохи (культуры), находятся в постоянном взаимодействии, и наиболее развитая сфера может стать выразительницей всех тенденций сознания данной эпохи (культуры), в т.ч. и таких тенденций, к-рые обычно в данной сфере ослаблены. В частности, религ. система может на какое-то время оказаться самой "передовой" в смысле развития однозначно-логич., понятийно-точного мышления. Напр., ранний буддизм гораздо "научнее" по своей форме, чем тогдашняя медицина. Первонач. документы буддизма сформулированы в строгом соответствии с логич. синтаксисом Витгенштейна: то, что вообще может быть высказано, должно быть сказано ясно; а о том, чего нельзя высказать ясно, надо молчать. Значение "благородного молчания" Будды, разумеется, не совпадает с молчанием Витгенштейна. Как всякая пауза, оно собирает в себе и высказывает дух окружающего контекста. Это сакральная пауза. В ней скорее чувствуется мистицизм, чем агностицизм, характерный для совр. зап. науки. Собственно наука пришла к такой рафинированности примерно 2500 лет спустя.

Можно указать и обратные примеры: к.-л. светская сфера может стать пионером ремифологизации, возрождения мифопоэтич. мышления в то самое время, когда в собственно религ. сфере идут процессы демифологизации. Эту картину можно наблюдать на совр. Западе, сравнивая теологию Бультмана с филос. эссеистикой и худож. прозой модернизма.

Однако крайние, парадоксальные формы всегда остаются исключениями. Ранний буддизм - одно из таких исключений. В развитии христианства мифопоэтич. подсистема в общей знаковой системе религии ни разу не достигала нулевого значения. Проекты полной демифологизации, популярные среди известной части христ. интеллигенции, встречают возражения крупных мыслителей (Бердяев, Ясперс). Противники демифологизации считают, что самое главное в христианстве может быть высказано только языком мифа (или подобия, аналога, эквивалента мифа); что известная знаковая система, с самого начала сложившаяся в истории христианства, органична для обозначенного и не может быть произвольно заменена другой.

Из этого, однако, вовсе не следует, что мифопоэтич. мышление безраздельно господствует в христианстве. Христ. мышление можно понять как своеобразно организованный диалог двух семиотич. подсистем - понятийно-точной и мифопоэтической.

Та или другая организация этого диалога характерна (и, по-видимому, необходима) для всех мировых религий. Они упорно вырабатывают правила диалога и хранят их как свою величайшую святыню. Видимые исключения могут быть поняты и объяснены как неразвитость (напр., в ранних формах мировых религий, особенно в раннем исламе), или редукция какой-то подсистемы. Напр., в структуре мышления афрохрист. сект происходит редукция понятийно-точного начала; в раннем буддизме, напротив, редуцировано мифопоэтич. мышление индуизма. Реплики мифопоэтич. мышления заменены паузами (благородное молчание) или знаками паузы (нирвана, пустота).

Если взять любую мировую религию во всем ее объеме, по всей широте ее истор. и геогр. распространения, то и в буддизме, и в христианстве, и в исламе мы найдем мистиков-философов - и "простые души", смешивающие голубя Святого Духа с попугаем (как героиня Флобера). С социальной т.зр. разл. модели ипостасных единств, устанавливающие "равночестность" зримого и человечного Спасителя с незримым Богом (или разл. "тел" Будды, или ниргунных и сагунных форм индуистского божества), в конечном счете означают "разночестность" протоинтеллигентов древности, мысливших в терминах Логос, Единое, Дао, Брахман, и детски простых умов, представляющих себе единое в физически ощутимом облике. Мировые религии создают новое мышление, снимающее спор философии с мифологией. Это специфич. мышление, понимание к-рого в большей мере утрачено, можно назвать иконологическим или ипостасным.

Мышление "великой традиции" мировых религий иконологично (а не мифологично), потому что не смешивает чувственного подобия с тем, что оно воплощает. Его символ - икона, а не идол. В качестве икон, в качестве символов Единого признаются на равном уровне (равночестно) нек-рые (иногда любые) отвлеченные понятия и нек-рые (иногда любые) чувственные образы, язык науки и язык искусства. Оба берутся не как независимые, параллельные явления, а как ипостаси нового, высшего языка, со своей особой ипостасной грамматикой, в к-рой[здесь шрифт Symbol =>] А А = В=С...= (слово не равно себе и равно другому и в своем тождестве другому воплощает Единое).

Разумеется, в "малой традиции" мировых религий, в религ. сознании масс вся эта величественная постройка сводится к нескольким обиходным символам, и в новые мехи вливается старое языч. вино. Однако противопоставление "малой " и "великой" традиции не должно чрезмерно акцентироваться. В какой-то доле, в какие-то моменты "великая традиция" сказывается и в жизни самых отсталых слоев, приобщенных к ней. Теологич. формулы становятся тогда ключевыми вопросами великих истор. столкновений (4-5, 16-17 вв. и др.), и без исследования их невозможно понять ход событий.

Классич. образец ипостасной структуры - христ. Троица. Христ. Троица - целостность. Нельзя рассматривать отд. "лица" ее ("ипостаси") по отдельности, "как трех коров" (иронич. сравнение, принадлежащее Мейстеру Экхарту). В каждой ипостаси целиком содержится вся Троица, весь Бог (эта идея особенно полно воплощена во втором члене никейского символа веры, в характеристике "единосушности" Сына Отцу). В то же время ипостаси различны. Святой Дух - абстрактная, мысленная икона, не поддающаяся изображению, а Сын (Христос) - конкр. образ, не только не уступающий греч. богам, но, пожалуй, превосходящий их по своей непосредственной жизненности. Т.о., в Троице создан был метасимвол, содержащий в себе символ-образ и символ-идею. Несколько иные, но также ипостасные структуры сложились в буддизме и индуизме; к ипостасным конструкциям тяготел и суфизм.

В конкр. ипостаси символ целого (Христос, Будда) развивался в легендах - иногда очень близких к мифам, иногда перераставших в миф - и становился предметом иконописи. В абстрактной ипостаси тот же символ становился предметом филос. спекуляции. Это не синкретизм (нерасчлененность), а сознат. использование традиции мифологии сознанием, прошедшим филос. школу (и в то же время неудовлетворенным философией).

В древних цивилизациях произошел разрыв племенного коллектива не только на классы, разделенные имущественным и правовым неравенством, но и на два интеллектуальных слоя: элиту, мыслившую философски, и массы, продолжавшие мыслить мифологически. Интеллектуальная элита может быть определена как образованная часть господствующего класса (т.е. господствующий класс без большинства женщин и без светской черни) с прибавлением отд. выходцев из низов (напр., раб Эпиктет). Этот культурный слой просто потерял общий язык с народом. Такая разноязычность углубляла кризис древних цивилизаций, не позволяла создать символич. системы, хотя бы частично объединяющие верхи и низы, хотя бы несколько смягчающие классовые противоречия, развившиеся до угрозы "общей гибели борющихся классов". Задача была решена (для своего времени удовлетворительно) И.м., формально восторжествовавшим как религия нового типа, "новозаветная" религия". Был создан общий язык символов, удовлетворительный и для элиты, и для масс. Фиксировано было в знаках то чувство единства истор. коллектива, без к-рого ни один истор. коллектив не может существовать.Возникло известное духовное единство "христ. мира", "мира ислама" и т.д., до некрой степени материализованное и как государственно-правовое единство (халифат, Священная Рим. империя). Религ. община ср. веков заменила племя, стала псевдоплеменем для детрибализованных масс античного Средиземноморья.

Разумеется, ср.-век. выход из кризиса античности нес в себе зародыши новых кризисов и конфликтов. Единые для всех символы допускали разл. интерпретации, и в каждом слое об-ва их истолковывали по-своему. Ср.-вековье - не только время единой веры. Это также время бесчисл. ересей. Классовая и нац. борьба продолжалась в форме религ. борьбы. Подлинное единство достигалось только в сфере аскетич. подвига, т.е. для избранных, отрешившихся от всех прав и уз состояния, или в воображении, в надеждах на Царствие Небесное. Оставаясь "в миру" (физически и психологически), люди оставались "во зле", "мир во зле лежал". Социальные противоречия едва смягчались общим культом, обязат. милостыней, нек-рыми ограничениями эксплуатации и т.п. Наконец - последнее по счету, но не по важности - общая тенденция ср.-век. мысли, направленной к целостности бытия и равнодушной к частностям, приводила к вялости интеллектуальных усилий в сфере науки и производства, к заторможенному развитию производит, сил. Когда созрели условия для нового сдвига в этой области, передовые умы инстинктивно оставили теологич. мышление; теология стала уделом ничтожеств, с ней перестали спорить - она стала просто смешной (для Рабле, отчасти для Эразма и др.). В этом повороте понимание сильных сторон И.м. было почти полностью утрачено.

Однако диалог мифопоэтич. и понятийно-точного мышления отнюдь не исчерпан. И по крайней мере нек-рые аспекты иконологич. синтеза могут оказаться ценными в наши дни, когда Новое время в свою очередь становится старым.

С И.м. ср. веков связано великое искусство (не менее значительное, чем то, для к-рого "арсеналом и почвой" была др.-греч. мифология). Стихийный поворот совр. вкусов в сторону иконы и церковной музыки требует понимания. Существует также чрезвычайно интересный вопрос о конструкции этич. систем, т.е. не о содержании этич. предписаний, а о специфике знака и правил сочетания знаков в этич. системах.

По крайней мере не доказано, что наилучшие этич. системы должны строиться наподобие математических, путем непротиворечивых сочетаний однозначных терминов. Ипостасность И.м. дает в этой области важное преимущество - возможность сочетать отвлеченные рассуждения и правила с чувственно-наглядным образом, воплощающим "дух", целостность учения. Религ. системы поведения всегда окрашены обаянием личности "законодателя". Они мотивированы не только логически, но и эмоционально, впитываются и усваиваются и разумом, и чувством. Это не ряд теорем, выведенных из тех или других постулатов, и не ряд прецедентов, постановлений и т.п., основанных на тех или иных случаях, а кристаллизация опыта личности, непосредственно как личность осознавшей требования обществ. жизни как свои собственные и высказавшей общественное как личное, в неповторимой индивидуальной форме. Это не только этика, а эстетика поведения. Система заповедей может быть не совсем логичной, но она непременно подчинена единому ритму, она поэтически организована. В христианстве и нек-рых течениях вост. религий худож. идеал поведения (в простейшем случае - образ Будды, Кришны, Христа) стоит на первом месте как воплощение духа заповедей, а "буква" заповедей играет второстепенную роль, на уровне критич. статьи, поясняющей и разлагающей на элементы истинный только в целом контекст драмы.

Можно сказать, что "буква" религ. морали устарела и современность требует других норм: что по крайней мере нек-рые нормы мертвы и вместе с тем сложились новые сферы обществ, практики, никак не "нормированные". Но из этого не вытекает, что иконологич. системы морали в целом мертвы. Не существует никакого образа новой морали, сравнимого со "страстями" Баха, рублевским Спасом, гандхарским Буддой. Не существует структуры этики более совершенной, чем иконологич., сочетающая отточенный веками образ добра с простой системой заповедей и богатой традицией филос. истолкования их.

Архаич. формы мудрости были несовершенной записью глубокого и важного для человеческого опыта - коллективного опыта многих тысячелетий. Мировые религии только последняя редакция этого опыта: корни его восходят к палеолиту. Возможно, на ранних ступенях развития следует говорить о религиозной (по своим тенденциям) традиции, а не о религии в точном смысле слова, и, вероятно, в будущем совр. организованные религии тоже исчезнут, уступят место чему-то новому. Но какие-то элементы традиции не могут не сохраниться. Поэтому исследование архаич. знаковых систем - актуальная задача совр. науки.

Лит.: Померанц Г.С. Иконологич. мышление как система и диалог семиотич. систем // Историко-филол.исследования. М., 1974; Он же. Троица Рублева и тринитарное мышление // Страна и мир. Мюнхен, 1989. № 6; Раушенбах Б.В. Передача троичного догмата в иконах // Православие и культура. Киев. 1993. № 1.

Г. С. Померанц