Было это давно, очень давно. Жил один грозный и могущественный царь по имени Каран, и этот царь дал себе клятву ежедневно раздавать нищим по десять пудов золота, а без этого не есть и не пить.
И вот каждый день за полчаса до того, как раджа Каран садился за трапезу, выходили из дворца царские слуги с большой корзиной и пригоршнями разбрасывали золотые монеты собравшейся толпе бедного люда. Нечего и говорить, что приглашённые ни разу не заставили себя ждать и с раннего утра толпились у ворот дворца.
Они толкались, и спорили, и шумели, и волновались, а когда последняя монета была поймана, раджа Каран мирно садился за трапезу и ел с приятным чувством выполненного долга.
Смотрел народ на такую небывалую щедрость и тихонько покачивал головою. Ведь должна же была рано или поздно истощиться царская казна? А тогда радже придётся, пожалуй, умирать голодной смертью: он, по-видимому, не такой человек, чтоб нарушить клятву. Однако месяцы и годы проходили, и каждый день слуги щедро наделяли звонкой монетой собравшуюся толпу. А когда народ расходился, всякий мог видеть, как великодушный повелитель спокойно и весело усаживался за трапезу и ел, по-видимому, с большим аппетитом.
Надо сказать, что дело было не так просто, как казалось на первый взгляд. Царь Каран заключил договор с одним очень благочестивым, но вечно голодным факиром, поселившимся на вершине соседнего холма; договор был такого рода: раджа обязался давать себя ежедневно жарить и съедать, а за это получал от факира, тоже ежедневно, по десять пудов чистого золота.
Будь факир простой смертный, договор оказался слишком невыгодным для раджи, но это был совсем особенный факир! Он с наслаждением съедал царя, даже косточки все обгладывал, а затем бережно собирал их, складывал, произносил два-три заклинания — и готово! Раджа Каран вновь стоял перед ним весёлый и бодрый, как всегда. Факиру, конечно, ничего не стоило всё это проделать, но радже, в сущности, не могло доставить особого удовольствия бросаться ежедневно живьём на огромную раскалённую сковороду с кипящим маслом, и он с полным сознанием мог сказать, что честно зарабатывает свои десять пудов золота. Положим, со временем он привык к своему положению и спокойно шёл каждое утро к домику благочестивого голодного старца, где уже над священным огнём висела и шипела огромнейшая сковорода. Тут он любезно сообщал факиру, какое время, чтоб тот не мог упрекнуть его в неаккуратности, и беззаботно погружался в кипящую масляную ванну. Как он славно потрескивал там и шипел! Факир выжидал, пока он хорошенько прожарится и подрумянится, неспешно съедал своё особенное жаркое, обгладывал косточки, складывал их аккуратно, пел своё заклинание, а затем выносил ожидавшему его радже свой старый засаленный халат и тряс его, пока не натрясёт обещанной кучи золота.
Так ежедневно выручал раджа Каран свою щедрую милостыню, и надо согласиться, что способ заработка был не совсем обыкновенный.
Далеко-далеко оттуда лежала чудная страна, а в ней великое озеро Мансарабор. На этом озере водились диковинные птицы, вроде диких лебедей, и питались они исключительно жемчужными зёрнами. Случился у них голод, жемчуг стал вдруг настолько редок, что одна пара этих птиц решила попытать счастья в другом месте и покинула родной край. Пролетали они над садами великого раджи Бикрамаджиты и спустились отдохнуть. Увидел их дворцовый садовник. Ему очень понравились белоснежные птицы, и он стал приманивать их зёрнами. Но напрасно бросал он им всевозможные зёрна и другой корм: птицы ни к чему не прикасались. Тогда садовник отправился во дворец и доложил радже, что в саду появились диковинные птицы, которые не идут ни на какой корм.
Раджа Бикрамаджита сам вышел посмотреть на них, а так как он умел говорить по-птичьи, он спросил залётных гостей, отчего они не хотят отведать предложенного зерна?
— Мы не можем есть ни зерна, ни плодов, — отвечали птицы, — мы едим только чистый неотделанный жемчуг.
Тогда раджа велел немедленно принести корзину жемчуга и с тех пор каждый день ходил в сад кормить птиц из собственных рук.
Раз среди жемчужин попалась одна проткнутая: птицы тотчас же заметили её и решили, что, вероятно, у раджи начинается истощаться запас жемчуга и что пора им покинуть его. Как ни упрашивал их раджа, птицы настояли на своём, распростёрли свои широкие белые крылья, вытянули гибкие шеи по направлению к родному краю и исчезли в синеве небес. Но, поднимаясь, они громко пели и славили великодушного Бикрамаджиту.
Пролетали они над дворцом раджи Карана. Тот как раз в это время сидел на террасе, поджидая своих слуг с золотыми монетами, и услышал над собой громкое пение:
— Хвала Бикрамаджите! Хвала Бикрамаджите!
«Кто это такой, кого даже птицы славят? Я даю себя жарить и съедать каждый день, чтоб иметь возможность ежедневно раздавать милостыню, а меня, однако, ни одна птица не славит!» — задумался раджа.
Он тотчас же приказал поймать птиц и посадить их в клетку. Приказание было исполнено, и клетку повесили во дворце. Раджа разложил перед птицами всевозможный корм, но птицы тоскливо поникли белоснежными головами и пропели:
— Хвала Бикрамаджите! Он кормил нас чистым жемчугом!
Раджа Каран не хотел, чтоб кто-нибудь оказался щедрее его, и послал за жемчугом, но гордые птицы презрительно отвернулись.
— Это ещё что такое! — гневно воскликнул раджа, — разве Бикрамаджита щедрее меня?
Тогда поднялась самка и гордо сказала:
— Ты называешь себя раджой, но какой ты раджа? Раджа не сажает в тюрьму невинных. Раджа не ведёт войны с женщинами. Будь Бикрамаджита здесь, он во что бы то ни стало освободил меня!
— Так лети же на свободу, строптивое создание! — промолвил Каран, открывая клетку. Ему не хотелось уступить в великодушии Бикрамаджите.
И птица взмахнула широкими крыльями, полетела обратно к Бикрамаджите и сообщила радже, что милый супруг её томится в плену у грозного раджи Карана.
Бикрамаджита, великодушнейший из раджей, тотчас же решил освободить несчастную птицу, но он знал, что ему не уговорить упрямого Карана. И он решил действовать хитростью. С этой целью он уговорил птицу вернуться к супругу и там ждать его, а сам нарядился слугою и отправился в государство раджи Карана.
Там он под именем Бикру поступил на службу к царю и стал наравне с другими носить корзины с золотою казною.
Скоро он убедился, что тут кроется какая-то тайна, и стал следить за раджой. Однажды, спрятавшись, он увидел, как раджа Каран входил в домик факира, увидел, как он погружался в кипящее масло, как он шипел там и зарумянивался; увидел, как голодный факир набросился на жаркое и обгладывал косточки, а затем увидел, как тот же раджа Каран жив и невредим спускался с холма со своей драгоценной ношей.
Тут он сразу сообразил, что ему следует делать. На следующий день он встал с зарёю, взял кухонный нож, сделал себе несколько глубоких надрезов, затем взял перцу, соли, разных пряностей, толчёных гранатовых зёрен и гороховой муки; смешал это всё и усердно натёрся по всем направлениям, несмотря на жгучую боль. В таком виде незаметно прокрался он в домик факира и улёгся на приготовленную сковороду. Факир ещё спал, но шипение и потрескивание жаркого скоро разбудило его. Он потянулся и повёл носом:
— О, боги! Как необыкновенно вкусно пахнет сегодня раджа!
Действительно, запах был так соблазнителен, что факир не мог дождаться, когда жаркое зарумянится, и накинулся на него с такою жадностью, словно век ничего не ел. И немудрено: после пресной пищи, к которой привык факир, раджа под приправою показался ему чем-то совсем необыкновенным. Он чисто-чисто обглодал и обсосал все косточки, и, пожалуй, готов был бы съесть и их, да побоялся убить курочку с золотыми яйцами. Когда всё было готово, а раджа вновь здрав и невредим встал перед ним, факир нежно посмотрел на него:
— Что за пир устроил ты мне сегодня! Что за запах, что за вкус! Как это ты ухитрился? Объясни, я дам тебе всё, что пожелаешь.
Бикру объяснил, как было дело, и обещал ещё раз проделать то же, если факир отдаст ему свой старый халат.
— Видишь ли, особого удовольствия, право, нет в том, чтоб жариться! А мне ещё вдобавок приходится таскать на себе по десять пудов золота. Отдай мне халат, я и сам сумею его трясти.
Факир согласился, и Бикру ушёл, унося с собою халат.
Тем временем раджа Каран не спеша подымался по холму. Каково же было его удивление, когда, войдя в домик факира, он нашёл огонь потушенным, сковороду опрокинутой, а самого факира — как всегда погруженного в благочестие, но ничуть не голодного.
— Что тут такое? — прогремел раджа.
— А? Кто тут? — спросил кротко факир. Он был всегда близорук, а тут его ещё клонило ко сну после сытного обеда.
— Кто? Да это я, раджа Каран, пришёл, чтоб сжариться! Тебе разве не нужен завтрак сегодня?
— Я уже завтракал! — и факир вздохнул с сожалением. — Ты страшно был вкусен сегодня… право, с приправой куда лучше.
— С какой приправой? Я ввек ничем не приправлялся, ты, верно, кого-нибудь другого съел!
— А ведь, пожалуй, что так, — сонно пробормотал факир, — я и сам, было, думал… не может быть… чтоб одна приправа… так… — Дальше нельзя было разобрать: факир уже храпел.
— Эй, ты! — кричал раджа, яростно тормоша факира. — Ешь и меня!
— Не могу! — бормотал удовлетворенный факир. — Никак не могу! Ни чуточки… нет… нет, благодарю!
— Так давай мне золото! — ревел раджа Каран. — Ты обязан его дать: я своё условие готов выполнить!
— Право, жаль… не могу… тот, другой… убежал с халатом!
Раджа Каран в отчаянии пошёл домой и приказал царскому казначею выдать ему требуемое количество золота, после чего, по обыкновению, сел за трапезу.
Прошёл день, другой: раджа по-прежнему раздавал золото и обедал, но сердце его было печально и взор темнее ночи.
Настал, наконец, третий день; на террасу явился царский казначей, бледный и трепещущий, и пал ниц перед раджой.
— О, государь! Будь милостив! Нет ни одной пылинки золота во всём государстве.
Тогда раджа медленно встал и заперся в своей опочивальне, а толпа, прождав несколько часов у закрытых ворот дворца, разошлась по домам, громко негодуя — как не совестно обманывать так честной народ!
На следующий день раджа Каран заметно осунулся, но твёрдо решил не нарушать своей клятвы. Напрасно уговаривал его Бикру вкусить чего-нибудь, раджа печально покачал головой и отвернулся лицом к стене.
Тогда Бикру, то есть Бикрамаджита, вынес волшебный халат и, потряхивая им перед царём, сказал:
— Возьми своё золото, друг мой, а лучше всего возьми себе халат, только отпусти на свободу ту птицу, что ты держишь в неволе.
Поражённый раджа тотчас же приказал выпустить птиц, и они взвились и понеслись к родному озеру Мансарабор, и долго звучала в воздухе их радостная песнь:
— Хвала тебе, Бикрамаджита! Хвала тебе, великодушнейший из раджей!
А раджа Каран задумчиво понурил голову и подумал про себя: «Правы божественные птицы! Не равняться мне с Бикрамаджитою. Я давал себя жарить ради золота и собственного обеда, а он решился собственноручно нашпиговать себя, чтобы вернуть свободу одной единственной птице».