Карагезян Нуне. Диалектика желания и запроса в клинике женщины с «дерьмом» (от симптома обсессивного - к симптому истерическому)

«Чтобы освободить речь субъекта, мы вводим его в язык его желания, то есть в первичный язык, на котором, помимо того, что он нам о себе рассказывает, он говорит нам что-то уже безотчетно, и говорит, в первую очередь, символами симптома».


В этой статье мне бы хотелось прояснить вместе с читателем вопрос о диалектике желания и запроса у субъекта в психоаналитической клинике, диалектике перманентной, на что неоднократно указывает Лакан.

Подобная диалектика заметным образом вырисовывается в одном из моих клинических случаев, который кажется мне довольно-таки показательным в данном контексте. Однако прежде чем представить этот случай, уместно обратиться к самому Жаку Лакану.

Итак, что он имеет в виду под желанием как таковым? Следуя определению, которое Лакан не устает повторять в своем пятом семинаре, будем считать желанием то, что «находится по ту сторону требования (demandé)» (Лакан, 2002, с.441). Оно продуцируется именно по ту сторону требования, поскольку никогда не может быть полностью удовлетворено. Но вместе с тем, оно возникает и по эту сторону требования, ибо последнее отражает радикальную нехватку-бытия. Это и подразумевает Лакан, когда говорит: «Желание продуцируется по ту сторону требования, но оно подкапывается по эту сторону также» (Lacan, 1966, р.629).

Отныне устанавливается не имеющая конца круговая диалектика. Требование вторгается и наводняет желание, утаивая и скрывая его, но, будучи не способным это желание наполнить, то же требование становится причиной его неистового возрождения. Итак, требование затрагивает нехватку-бытия в трех формах: того ничто, которое лежит в основе требования любви; той ненависти, которая стремится опровергнуть бытие другого; того несказанного, невыразимого, что игнорируется в запросе пациента.

Среди множественных ссылок Лакана на Гегеля наиболее ценной, на мой взгляд, является ссылка на диалектику «Раба и Господина», представленная Гегелем в «Феноменологии духа». Отметим, что для Гегеля она составляет некий переход от сознания - к сознанию-в-себе. И вот эта диалектика сознания-в-себе у Лакана начинает выступать уже как диалектика желания. Лакан продолжает говорить в терминах Гегеля и в то же время ссылается на Фрейда: «... желание человека получает свой смысл в желании другого - не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту, сколько потому, что главный его объект -быть признанным со стороны другого» (Лакан, 1995).

Но кто же этот другой, который, скорее, есть Другой с большой буквы? Лакан отвечает, не колеблясь: «Место перемещения речи».

Эта бесконечная диалектика желания - быть признанным другим -налагает свое условие: порядка речи. Здесь-то оно, желание, и наталкивается на пробуждающий в нем беспокойство путь - путь радикального дефиле речи.

Утверждения Лакана по этому поводу четки и определенны: «Если желание на самом деле является этим условием в субъекте, которое на него возложено существованием дискурса - проводника нужды посредством дефиле означающих, если, с другой стороны, (...) нужно обосновывать понятие Другого с большой буквы как места развертывания речи, тогда нужно полагать, что желание человека... есть желание Другого» (Lacan, 1966, р.628).

В то же время Лакан неоднократно подчеркивает, что именно истерик находит точку опоры в желании, которое является желанием, приписываемым Другому. Тогда как же это желание проявляется в обсес-сивной личностой структуре?

С одной стороны, в пятом семинаре мы находим утверждение, согласно которому обсессивный субъект так же, как и истерический, ориентирован желанием. С другой, Лакан вводит поправку, в свете которой обсессивный субъект представляется как трансформированный истерик. В чем же заключается данная трансформация?

В пятом же семинаре можно обнаружить и одно из уже кристаллизованных, как мне кажется, определений Лакана относительно дифференциальной диагностики этих двух невротических структур: «Когда я говорю, что истерик ищет свое желание в желании Другого, речь идет о желании, которое истерик приписывает Другому как таковому. Когда же я говорю, что обсессивный субъект ставит свое желание на первое место, я имею в виду (...), что интересует оно его именно постольку, (...) поскольку он разрушает Другого. В этом и заключается секрет глубокого противоречия между субъектом обсессивным и субъектом истеричным» (Лакан, 2002, с.464).

В вышеизложенном контексте я предлагаю читателю проследить вместе с автором, какой диалектике подверглось желание одной из моих пациенток, находившейся на аналитическом лечении в течение четырех лет, и как эта диалектика трансформировала также и симптом, точнее, осмелюсь сказать, - «партнер-симптом».

«Моя импотенция - как твой невроз»

Именно так ответил муж своей жене, моей пациентке Г., когда та впервые заговорила с ним о своем неврозе: «Моя импотенция - как твой невроз».

Еще до замужества она страдала терзавшим ее обсессивным симптомом - навязчивым собиранием мусора на улице, всякого рода «дерьма» (ненужных клочков бумаги, лотерейных билетиков, конфетной фольги и т.д.).

Среди всех своих поклонников она остановила выбор на том, кто в первую же их встречу признался ей в своем половом бессилии. Единственным ее требованием, предъявленным ему перед замужеством, было желание иметь ребенка. В ответ он ее уверил: «Одного ребенка я в состоянии тебе сделать». И свое обещание сдержал.

Она описывала свой брак как «самый счастливый», а мужа-стоматолога как «самого интеллигентного, доброго и красивого».

И на самом деле они были идеальными партнерами: с одной стороны, она - со своим умерщвленным дерьмовым желанием, навязчивым желанием одного только мусора, которое есть ничто, желание невозможного; с другой стороны, он - «дерьмо», ничто как мужчина, кастрированный и бессильный, оставляющий ее желание невозможным и неосуществимым.

Со временем этот ее старый симптом - собирание мусора на улице -становился для нее все более тягостным. Она страдала от того, «что люди подумают о ней..., а если вдруг она встретит знакомых на улице..., а если вдруг муж узнает..., а если вдруг ее примут за сумасшедшую». Одновременно она страдала серией и других навязчивостей (проверка замков окон и дверей, подсчитывание паркетин, навязчивое мытье рук, проверка электроприборов и т.д.). Но по этому поводу Г. жалоб не предъявляла. Единственным запросом, с которым она обратилась к анализу, было: «Когда же я освобожусь от этого дерьма?»

Мало-помалу Г. начала вербализовывать пережитые в прошлом травматические события, и каждый раз при рассказе означающее «дерьмо» всплывало в ее речи в связи с новыми означающими. В процессе анализа она приходила к пониманию сексуальной природы своего симптома, сцепленного с этим означающим. Проследим за серией некоторых следующих одно за другим означающих в ее дефиле речи, где все они выстраиваются вокруг стержневого означающего - «дерьмо»:

- ее близкие подруги - «разведенные, испорченные женщины, которые ведут себя дерьмово» (пациентке - 22 года);

- сестра выходит замуж за «урода», за «дерьмо» (именно в день свадьбы сестры у нее развертывается симптом собирания мусора - ей 19 лет);

- портной с «дрожащими, дерьмовыми руками», притрагивающийся к ней в момент, когда снимает мерку для переднего замка ее брюк (ей 17 лет);

- родной дед - «с дерьмовым взглядом» разглядывает ее через дверную щель в тот момент, когда она стоит под душем (ей 15 лет);

- отвращение к своим рукам, которые «пахнут дерьмом» после мастурбации, по причине чего она неистово моет их, «чтобы избавиться от этого дерьма» (ей 12 лет);

- незнакомый старик притрагивается к ее «письке» своими «дерьмовыми руками», в момент, когда она сидит на мячике во дворе (ей 4 года);

- и, наконец, отец, который ее «с детства обзывает дерьмом и всякой дерьмовой руганью»...

Все вокруг Г. были достаточно сильны, чтобы раздавить и вконец убить ее желание.

В течение анализа наряду с развертыванием цепи означающих у Г. появилось новое невозможное желание: она хочет второго ребенка.

Между супругами начались сильные раздоры, семья стояла перед крахом. Но развод в ее глазах был совершенно невозможен, так как она не могла признать себя «дерьмом», жалким подобием ее «разведенных подруг».

И тогда на помощь пришли симптомы пятилетней дочери, которые она впервые стала замечать: страхи, разные навязчивости, мастурбация на людях и т.д. Разговор между мужем и женой по поводу симптомов дочери, в равной степени беспокоящих их обоих, и явился для пары поворотным моментом. Ведь, как говорит Лакан: «симптом ребенка находится на том месте, где возникает реакция на то, что симптоматично для семейной структуры...».

Таким образом, симптом дочери смог представить истинную суть этой семейной пары и явился поверенным этой истины. Именно через посредство дочери она впервые заговорила с мужем о своем симптоме. И это стало первым поворотным моментом в их жизни. В ответ на ее откровение как раз и прозвучала приведенная выше фраза мужа: «Моя импотенция - как твой невроз»; иначе говоря, ты, как я, - партнер-«дерьмо», то есть то, в чем она никак не хотела признаться даже себе самой.

Эта фраза явилась побудителем ее эротического сновидения, где она вступает в сексуальные отношения с другим мужчиной (другом ее мужа, кардиологом, который накануне обследовал ее по поводу болей в предсердии). В сновидении он не смог ее удовлетворить. Проснувшись, она тотчас же разбудила мужа, чтобы рассказать ему о своем «странном» сне. Муж же, найдя в себе некоторую силу, претворил ситуацию сна в реальность, разумеется, уже без помощи друга. За последние три года это был первый случай близости между ними, который, однако, также оставил ее неудовлетворенной.

О симптоме заговорилось. Когда субъект использует симптом в своей речи, утверждает Лакан, это и есть способ его существования в отношениях с другими и Другим.

Попробуем представить схематично диалектику этого «партнер-симптома». Я позволю себе расшифровать фразу мужа Г. следующим образом:

I момент: желание - невозможное;

моя импотенция = твой невроз (моя импотенция для твоего невроза);

моя мертвая (невозможная) сила = твое мертвое (невозможное) желание [моя мертвая (невозможная) сила для твоего мертвого (невозможного) желания].

Именно после этой артикуляции у «жены импотента» во сне пробудилось желание - желание быть неудовлетворенной, что привело ко второму поворотному моменту в жизни этой пары: у мужа появилась относительная сила, чтобы оставить жену неудовлетворенной. Здесь уже я разрешу себе представить следующую артикуляцию:

II момент: желание - неудовлетворенное;

моя неудовлетворяющая сила = твое желание быть неудовлетворенной [моя неудовлетворяющая сила для твоего желания быть неудовлетворенной].

Обсессивный симптом, которым она страдала, трансформировался в новый симптом, очищенный от обсессивного мусора, в симптом истерический, находящий отныне выражение в ее постоянной жалобе на неудовлеторенность.

Это оживившее неудовлетворенное желание предстает теперь перед нами новым вопросом, причиняющим ей новое страдание: «У меня сильная тревога, я не знаю, чего я хочу?»

В конце моей работы я хотела бы все-таки поставить перед собой еще один вопрос. О чем на самом деле идет речь в этом представленном мною случае - об истеризации обсессии или об истерии, которая просто была завалена кучей обсессивного мусора?

Чтобы ответить на него, я воспользуюсь цитатой Лакана, которой и завершу свой текст. «Истерик находит своему желанию опору в идентификациях с воображаемым другим. У обсессивного же субъекта место этого другого и функция его достаются объекту, который всегда (...) оказывается ничем иным, как фаллическим означающим» (Лакан, 2002, С.466).

ЛИТЕРАТУРА
Лакан Ж.., «Функция поля и речи языка в психоанализе». М., «Гнозис»,1995.
Лакан Ж., Семинары, Книга V, М, «Гнозис/Логос», 2002.
Lacan J., Écrits, La direction de la cure. Paris, 1966.
Lacan J., "Deux notes sur l'enfant".