Психоанализ и психология масс.

     «Действительно, — писал Фрейд, — человечество в течение столетий верит. Следовательно, веру, религию ни в коей мере нельзя считать безрассудством. Напротив, в религии есть некий высший смысл». Но другая фраза Фрейда говорит о следующем: «Святое писание, — подчеркнул Фрейд, — претендует исключительно на истинность и предполагает покорность и послушание верующих. Но все это никак не связано с неотъемлемым правом человека на сомнения и уж тем более на ниспровержение, каких бы то ни было авторитетов».
     Мода на религиозность, далеко не всегда отличается знанием и пониманием подлинных ценностей религиозного верования как такового, на прием к аналитику приходят люди различных мировоззренческих ориентаций.
Обсуждение таких вопросов, как возникновение чувства вины, тирания совести, карающие функции Сверх-Я, невротический страх, тесно связано с религиозными сюжетами, или, точнее говоря, непосредственно входит в сферу религии.
     При работе с пациентами, страдающими неврозом навязчивых состояний, приходится иметь дело с такими защитными механизмами, которые прямо или опосредованно связаны с разнообразными формами суеверия и мистического мышления.
    Независимо от религиозной или атеистической позиции аналитика, ему приходится вторгаться в сферу религии, обсуждать религиозные темы или, во всяком случае, принимать во внимание религиозные убеждения тех, кто приходит к нему на прием.
Труды Фрейда, в которых он изложил свое понимание происхождения и сущности религии: «Тотем и табу», «Будущее одной иллюзии», «Недовольство культурой», «Человек Моисей и монотеистическая религия».
    Во многих работах Фрейда содержатся критические высказывания в адрес религии, которые свидетельствуют о его негативном отношении к религиозному верованию как таковому:
    • религия — это «всеобщий невроз навязчивых состояний»,
    • религиозные учения — «иллюзии, доказательств им нет»,
    • религиозные догматы — «своего рода невротические реликты»,
   • утешения религии «не заслуживают доверия»,
   • опасно связывать этические требования с «религиозной набожностью»,
   • запрет на мышление, к которому прибегает религия, «отнюдь не безопасен ни для отдельного человека, ни для человечества».
     Сам Фрейд назвал себя «совершенно безбожным иудеем», заявлял, что был воспитан без религии, хотя и не без уважения к этическим требованиям культуры.
    «Сколько гениальных мыслителей и поэтов черпали из религиозных сюжетов духовную пищу для своих творений. Даже если отвлечься от глубокого содержания религии, то надо признать, что ее необычайная одухотворенность и логическая стройность вдохновляли лучшие умы человечества».
    В работе «Навязчивые действия и религиозные обряды» (1907) Фрейд высказал мысль, согласно которой навязчивые действия, можно рассматривать как патологическую копию развития религии, определив «невроз как индивидуальную религиозность, религию как всеобщий невроз навязчивых состояний».
«Различие между смещениями, происходящими у параноика и суеверного человека, не так велико, как это кажется на первый взгляд».
    Разнообразные обряды и ритуалы религии символизируют отречение человека от непосредственных чувственных удовольствий, чтобы затем приобрести умиротворение и блаженство в качестве воздаяния за воздержанность от плотских наслаждений. Данная мысль была выражена им в работе «Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность».
«Личный Бог — не что иное, как возвеличенный отец».
    В переписке со швейцарским, психиатром Карлом Густавом Юнгом Фрейд писал: «мне бросилось в глаза, что последней причиной потребности в религии является инфантильная беспомощность, которая у человека значительно сильнее, чем у животного».
    В одном из писем Фрейду Юнг высказал суждение, согласно которому только мудрецы знают, что такое этика, а простым смертным не обойтись без мифа, и что религию может сменить только религия.
    Фрейд указал на сходство между навязчивыми запрещениями у нервнобольных и табу древних людей. Оба явления соблюдаются вследствие непреодолимого страха. Навязчивые запрещения и запреты табу ведут к воздержанию и ограничениям в жизни, частичное преодоление которых осуществляется на путях совершения ритуалов, церемониалов, навязчивых действий. И в том и в другом случае у человека наблюдается амбивалентность, двойственность чувств.
    В понимании Фрейда различие между табу и неврозом связано, по меньшей мере, с двумя обстоятельствами.
Во-первых, примитивный человек боится наказания за нарушение табу, воспринимаемого им в форме возможного заболевания или смерти, то принужденный к свершению запрещенного деяния страдающий неврозом навязчивости больной боится наказания не за самого себя, а за другое лицо, как правило, самое любимое и дорогое ему. То есть, если примитивный человек ведет себя как эгоист, то невротик — как альтруист. Другое дело, что благородство невротика не является первичным, и его нежно альтруистический невроз служит компенсацией, лежащей в основе его противоположной направленности — жестокого эгоизма.
    Во-вторых, при табу запретное прикосновение имеет как бы общее значение (нельзя прикасаться к вождю, к какому-то предмету), в то время как при неврозе речь идет о сексуальном влечении (запрещении сексуального прикосновения), отклоняющемся от первичной своей цели и переносящемся на другие. То есть, если в табу преобладают социальные влечения, то в неврозе проявляются главным образом сексуальные влечения. С точки зрения Фрейда, табу — социальное явление, а невроз — асоциальное образование, питающееся средствами индивида.
    В работе «Тотем и табу» Фрейд рассматривал анимизм (первого миросозерцания, предшествующего религии и науке), магии и всемогущества мысли. Он показал, что в анимизме и магии господствует «всемогущество мыслей». Термин «всемогущество мыслей» Фрейд почерпнул из общения со страдающим навязчивыми представлениями пациентом. Этим термином пациент обозначал доставляющие ему мучения странные, непонятные и жуткие процессы, которые вели к возникновению у него различного рода суеверных предположений. К примеру, если пациент спрашивал кого-либо о своем знакомом, с которым давно не встречался, то неизменно узнавал, что тот умер, и у него возникало предположение, что покойник напоминает о себе путем телепатии.
    Согласно представлениям Фрейда:
    анимистическая фаза соответствует нарциссизму;
    религиозная фаза — стадии выбора объекта любви, характеризующегося привязанностью к родителям;
    научная фаза — состоянию зрелости человека, приспосабливающегося к реальности и находящего своей объект во внешнем мире.
    В работе «Будущее одной иллюзии», эти идеи получат свое дальнейшее развитие в плане выявления различий между религией и наукой. В соответствии с этой гипотезой, в первобытной орде управлял жестокий праотец, обладавший единоличной властью над детьми и женщинами, насильственно подавлявший все попытки его сыновей вмешаться в его управление или изгонявший их из орды. Однажды изгнанные братья объединились между собой, убили и съели своего отца, положив тем самым конец отцовской орде. Ранее они завидовали и боялись праотца. Они находились во власти тех же амбивалентных чувств, которые наблюдаются у современных детей и у невротиков, то есть одновременно ненавидели и любили отца. Теперь же в акте поедания они как бы отождествились с ним и присвоили себе часть его силы. Но, утолив свою ненависть и отождествившись с ним, братья оказались во власти нежных чувств, что породило раскаяние и сознание вины. Они попали в такую психологическую ситуацию, когда под воздействием нежных чувств сами наложили запрет на то, чего так усиленно добивались раньше. В результате осуществления психологического сдвига сыновья на место отца поставили тотем, объявили недопустимым убийство этого тотема как заместителя отца и отказались от освободившихся женщин. Так, из сознания вины сына перед отцом были созданы два основных табу тотемизма: запрет на убийство животного-тотема и запрещение инцеста. Последнее имело важное практическое значение, поскольку способствовало сохранению человеческой организации. Первое сопровождалось попыткой создания религии. Отсюда конечный вывод Фрейда о началах происхождения религии: «Тотемистическая религия произошла из сознания вины сыновей, как попытка успокоить это чувство и умилостивить оскорбленного отца поздним послушанием. Все последующие религии были попытками разрешить ту же проблему...»
     Исходя из психоаналитического понимания возникновения тотемизма, к религиозно обоснованному запрещению убивать тотем присоединяется социально обоснованное запрещение убивать брата, что со временем перерастает в заповедь «не убий». Каждый создает бога по образу своего отца, и бог является ничем иным, как «превознесенным отцом». Тотем был первой формой замены отца, бог — позднейшей, где отец снова приобрел человеческий образ. В дальнейшем развитии религии сохраняется амбивалентность, находящая свое отражение в том, что, наряду с сознанием вины сына, продолжает существовать сыновне сопротивление, стремление сына занять место бога-отца. В христианском учении человечество признается в преступном деянии доисторического времени, поскольку искупление его нашло свое отражение в жертвенной смерти сына. Наряду с отцом, сын стал богом, а потом и заменил его, в результате чего «религия сына» сменила «религию отца». Древняя тотемистическая трапеза ожила, как причастие, в котором братья «вкушают плоть и кровь сына, а не отца».
Постепенно создаются представления, предназначенные для того, чтобы сделать беспомощность людей более переносимой: добро вознаграждается по заслугам, а зло наказывается, трудности и страдания в земной жизни подлежат искуплению, а жизнь после смерти приносит блаженство и покой.
     Отношение человека к Богу вновь обретает интимность и инфантильность, напоминая собой отношение ребенка к отцу. Религиозные представления становятся достоянием культуры и высшей ценностью для многих людей.
     Фрейд показал логическую и историческую связь между отцовским комплексом и беспомощностью человека. Разъясняя этот момент, он подчеркнул, что «беспомощность ребенка» находит свое продолжение в «беспомощности взрослого», мать оказывается первым объектом его любви и защиты от опасностей внешнего мира, то есть становится «первым страхоубежищем», а позднее вытесняется более сильным отцом и закрепляется на весь период детства. Ребенок боится отца и тянется к нему, ненавидит его и восхищается им. Это амбивалентное отношение к отцу закрепляется и сохраняется во всех религиях. Взрослый человек не перестает нуждаться в защите от чуждых ему сил, наделяет их чертами отцовского образа и создает себе Богов.
     Почему, человек, непременно должен верить в религиозные учения? Как правило, на это даются три ответа, далеко не всегда согласующиеся между собой: во-первых, религиозные учения заслуживают веры, поскольку в них верили наши предки; во-вторых, имеются дошедшие до нас из древности свидетельства об их истинности и ценности; в-третьих, ставить вопросы подобного рода вообще запрещено, так как доказательства догматов веры не требуют от человека знания, а требуют исключительно веры.
    В работе «Массовая психология и анализ человеческого «Я» (1921), Фрейд предпринял попытку рассмотрения двух масс людей — церкви и войска. Фрейд отметил, что, как и в войске, в церкви «культивируется одно и то же обманное представление (иллюзия), а именно, что имеется верховный властитель (в католической церкви — Христос, в войске — полководец), каждого отдельного члена массы любящий равной любовью». «На этой иллюзии держится все»: Христос является заменой любящего отца для каждого члена верующей массы, верующие называют себя братьями по любви (братьями во Христе), которую питает к ним Христос.
    Речь идет не о заблуждении, а именно об иллюзии, происходящей из желания человека и в этом отношении напоминающей собой бредовую идею в психиатрии. Различие в том, что бредовая идея противоречит реальности, в то время как иллюзия не обязательно может быть ложной или противоречащей действительности, но соответствует психической реальности.
    В работах немецкого философа Людвига Фейербаха «Происхождение христианства» (1841), «Сущность религии» (1945) и «Лекции о сущности религии» (1851), были высказаны мысли, которые в несколько иной форме были воспроизведены Фрейдом. В частности, о том, что:
    • Бог есть выражение Я человека, который, и в этом заключается тайна религии, «объективирует свою сущность»,
    • Бог — это «слеза любви, пролитая в глубоком уединении над человеческими страданиями»,
    • вера «объективирует всемогущество человеческого чувства, человеческих желаний»,
    • «желание есть источник, есть самая суть религии»,
    • религия — «младенческая сущность человечества», противоположность между божественным и человеческим — «только иллюзия».
    Немецкий философ также подверг критике суждения различных авторов, касающиеся необходимости веры в религиозные догматы и не требующие каких-либо доводов рассудка и разума.
    Фрейд комментируя свои взгляды на религию скромно пояснил: «Я всего лишь — и это единственная новинка в моем изложении — добавил к критике моих великих предшественников кое-какое психологическое обоснование». Отвечая на вопрос об опасности для многих людей развенчания религиозных иллюзий, он добавил, что это психологическое обоснование вряд ли произведет большее воздействие на людей, чем ранее приведенные аргументы его предшественников. Тем более, как подчеркнул основатель психоанализа, религиозно верующий человек никому не позволит лишить себя веры.
    С психоаналитической точки зрения, отход от религии в зрелом возрасте человечества является таким же естественным процессом, как и ее возникновение в период общечеловеческого инфантилизма.
    Отдавая должное грандиозности религии, Фрейд отметил, что она выполняет три функции:
    • удовлетворяет человеческую любознательность, по-своему объясняя происхождение и развитие мира;
    • умаляет страх людей перед превратностями жизни, утешая их в несчастье и вселяя в них уверенность в благоприятном исходе;
    • провозглашает запреты и ограничения, а также дает людям предписания по поводу того, как они должны жить в этом мире, то есть предъявляет им определенные этические требования.
При этом, Фрейд изложил свои предшествующие положения, согласно которым религиозное мировоззрение «детерминировано ситуацией нашего детства»,
    • вера в магию берет начало во «всемогуществе мысли»,
    • первой формой проявления религии был тотемизм, происхождение религии связано с «детской беспомощностью» и ее
    • содержание выводится из «оставшихся в зрелой жизни желаний и потребностей детства»,
    • воспоминания об отце, которого ребенок переоценивал в детстве, порождают образ Бога, 
    • аффективная сила этого образа-воспоминания и дальнейшая потребность в защите несут в себе «веру в Бога»,
    • религиозные постулаты, обещающие человеку защиту и счастье, «оказываются на поверку несостоятельными»,
    • религия является не вечным достоянием, а «аналогией неврозу», который каждый культурный человек должен преодолеть на своем пути «от детства к зрелости»,
каковы бы ни были ценность и значение религии, она не имеет право «ограничивать мышление».
    Конечно, можно выдвигать сколько угодно интерпретаций по поводу высказывания основателя психоанализа, что теперь он думает «по-другому» о религии. И таких интерпретаций было сделано немало, включая утверждения, согласно которым, испытывая амбивалентное отношение к религии, Фрейд в душе был религиозным человеком, и последние годы его жизни отмечены печатью радикального пересмотра своих собственных взглядов на религиозные верования, подтверждением чего может служить его обращение к иудаизму и фигуре Моисея, что нашло отражение в последней его прижизненной публикации.
Но, как вытекает из вышеприведенных суждений Фрейда о религии, содержащихся в лекции о мировоззрении, он не только не отказался от своих первоначальных представлений о происхождении и природе религиозных верований, но и почти дословно воспроизвел их. Поэтому, не лучше ли вместо произвольных интерпретаций по поводу того, почему он стал думать о религии «по-другому», предоставить слово самому Фрейду, который в сделанном им в 1935 году добавлении к своей «Автобиографии» недвусмысленно написал о том, в чем состоит его новое думанье. «В «Будущем одной иллюзии», — подчеркнул основатель психоанализа, — я говорил о религии в основном негативно; позднее я нашел формулу, которая более справедлива к ней: ее власть основана, вообще говоря, на истинном ее содержании, но эта истина не материального, а исторического свойства».
    Фрейд предвидел тот враждебный прием, который будет оказан его публикации. И действительно, книга «Человек Моисей и монотеистическая религия» встретила неприятие, а подчас и открытое осуждение со стороны, как представителей иудейского вероисповедания, так и некоторых коллег, отговаривавших патриарха психоанализа от подобной публикации. Об этом можно судить, например, по высказыванию специалиста по еврейской истории и библейским текстам Абрахама Шалома Иегуды. «Мне кажется, — писал он по поводу опубликованной книги о Моисее, — что я слышу голос одного из наиболее фанатичных христиан, выражающего свою ненависть к Израилю, а не Фрейда, который ненавидит и презирает фанатизм такого рода от всего сердца и изо всех сил».
    В своей публикации Фрейд повторил, по сути дела, все предшествующие соображения о религии, которые им были высказаны ранее в таких работах, как «Навязчивые действия и религиозные обряды», «Тотем и табу» и «Будущность одной иллюзии».
    • отцеубийство в первобытной орде,
    • акт поедания отца сыновьями,
    • последующий запрет на инцест,
    • заповедь экзогамии,
    • возникновение тотемизма как первой формы проявления религии,
    • очеловечивание почитаемых существ и появление человеческих Богов,
    • фиксированность на пережитках прошлого,
    • возвращение забытого спустя сотни лет, являющееся аналогом бредовой мании психотиков религиозное верование,
    • религия как общечеловеческий невроз, мощное воздействие ее на людей, имеющее природу навязчивых невротических состояний — все это нашло свое отражение в книге «Человек Моисей и монотеистическая религия». Но не эти повторения вызвали столь бурную реакцию протеста среди значительной части ее читателей.
    С первых строк публикации становится ясно: Фрейд намерен «отнять у народа человека, которым он гордился как величайшим среди своих сыновей». Он собирается это сделать путем обоснования гипотезы, что «человек Моисей, освободитель и законодатель еврейского народа, был не еврей, а египтянин», давший еврейскому народу в Египте такую новую религию, которая «была египетской», и что цель исследования — «ввести в контекст еврейской истории образ египтянина Моисея». Не обращая внимания на приводимые Фрейдом аргументы в защиту своей гипотезы, было выражено возмущение предательством «неверного еврея», но и обвинить его в кощунстве, в подрыве авторитета иудаизма, поскольку в книге утверждалось, что достигнутая греческим народом гармония в развертывании духовной и телесной деятельности «оказалась евреям недоступна» и что в религиозно-историческом смысле «христианство было прогрессом», а иудейская религия «стала в какой-то мере окаменелостью».
    Согласно рассмотренной Фрейдом исторической канве событий, в период правления 18-й династии Египет превратился в мировую державу, что не могло не отразиться на становлении новых религиозных представлений, особенно среди тех, кто стоял на вершине власти. В египетской религии того времени существовало множество богов, которым поклонялись египтяне. Приблизительное 1375 году до рождества христова на трон взошел молодой фараон Аменхотеп IV, который ввел новую монотеистическую религию, в основе которой лежало представление о едином вселенском боге солнца Атоне как творце и хранителе всего живого. Введению этой религии противились жрецы, поклонявшиеся богу Амону. Противостояние между ними и молодым фараоном настолько обострилось, что Аменхотеп IV изменил свое имя. Вместо «Аменхотепа», в первую часть которого входило имя бога Амона, он назвал себя «Эхнатоном», во вторую часть которого вошло имя бога солнца Атона. Молодой фараон запрещал богослужения, связанные с Амоном, преследовал тех, кто поклонялся многим богам, перенес свое местожительство из Фив в новую резиденцию, назвав ее в честь бога солнца Ахетатоном.
    Однако правление молодого фараона длилось недолго. Его 17-летнее правление прервала смерть, имевшая место в 1358 году. Вызвавшая ранее недовольство среди жрецов и простого народа политика притеснения поклонявшихся Амону сменилась после смерти фараона гонением на религию Атона. Резиденция Эхнатона была разрушена и разграблена, фараон был объявлен вероотступником, религия Атона была упразднена, и жрецы сделали все для того, чтобы искоренить ее из памяти египтян. Зять фараона Тутанхатон вернулся в Фивы и заменил в своем имени бога Атона на Амона. В Египте восстановились старые религии, основанные на идеи многобожества.
    Согласно Фрейду, среди приближенных к фараону Эхнатону был человек, во вторую составляющую часть имени которого входило египетское слово «мосе», означающее «дитя». Этот человек был наместником одной из провинций, где проживали культурно отсталые чужеземцы, некогда переселившиеся в те края и имевшие семитское происхождение. Он был знатен, честолюбив, энергичен, разделял убеждения молодого фараона и придерживался религии Атона. После кончины фараона, отмены его религии и развязывания соответствующих преследований со стороны жрецов он сблизился с чужеродцами, достиг соглашения с ними, встал во главе их и решил претворить в жизнь свои идеалы по основанию нового государства. Вместе со своей свитой и новым народом он покинул Египет, исход из которого мог быть в период между 1358 и 1350 годами. Будучи египтянином, подвергнутым обряду обрезания, он, Моисей, решил сделать его новый народ лучшей заменой своего прежнего народа, в знак освещения ввел обычай обрезания среди семитских чужеземцев и стал насаждать среди них идеи и ценности религии Атона.
    Египетский Моисей стал вождем и законодателем тех, кого он повел за собой в новые земли, расположенные между Палестиной, Синайским полуостровом и Аравией. Он так решительно и сурово приобщал свой новый народ к религии Атона, что однажды этот народ взбунтовался, убил Моисея и отверг навязанную им религию. Соответствующее библейскому преданию сорокалетнее странствование по пустыни завершилось воссоединением с другими родственными им племенами в Кадеше. Возвратившиеся из Египта евреи приняли религию этих племен, основанную на почитании бога вулканов Ягве. Однако воспоминания о Моисеевском боге Атоне не исчезли бесследно. Внедряемая в свое время Моисеем идея единственного Бога по прошествии длительного времени вновь возобладала. Почитаемыми стали и заповеди Моисея, некогда привнесенные в мировосприятие тех, кто покинул вместе с ним Египет, и сохранившиеся в последующих поколениях в виде предания о великом прошлом. Со временем это предание приобрело значительную власть над умами евреев, привело к росту сознания вины, что привело к видоизменению культа Ягве в направлении ранее отвергнутой Моисеевой религии.
    Воспоминание о совершенном в древности отцеубийстве вызвало неоднозначную реакцию. Еврейский народ, повторивший на личности Моисея преступное деяние, отрицал совершенное отцеубийство. Иудаизм оставался религией Отца. Еврей Савл из Тарса, называвший себя в качестве римского гражданина Павлом, выразил прозрение об убийстве прообраза Бога и искуплении вины посредством жертвенной смерти Христа, тем самым оказавшись продолжателем и одновременно разрушителем иудаизма. Христианство стало религией Сына, где Бог-отец уступил место Христу, взявшему на себя покаяние и ставшему Богом, а представление о первобытном грехе скрывало отцеубийство и богоубийство. Блаженное избранничество еврейского народа в иудаизме стало освободительным искуплением в христианстве. Христианское учение о первородном грехе и искуплении через жертвенную смерть вышло за рамки еврейства и вобрало в себя традиции и ритуалы других народов.
    В работе по прикладному психоанализу Фрейд в концентрированной форме настолько четко и доступно изложил основные идеи клинического психоанализа, что исследование Моисея можно было бы рекомендовать в качестве учебного пособия для начинающих аналитиков. Он не просто воспроизвел отдельные психоаналитические представления о природе психических расстройств, а в систематическом, хотя и лаконичном виде изложил, по сути дела, многое из того, что разбросано в его многочисленных публикациях. Особенно ценной в этом отношении является третий раздел его работы, озаглавленный «Моисей, его народ и монотеистическая религия».
    Благодаря исследовательской и терапевтической деятельности было выявлено, что симптомы невроза являются следствием определенных переживаний и впечатлений, признаваемых в психоанализе за этиологические травмы. Все эти травмы относятся к раннему детству и имеют место в возрасте до пяти лет. Травмами являются переживания или впечатления ребенка — переживания, связанные с его собственным телом, впечатления, обусловленные чувственным восприятием от увиденного и услышанного им. В плане важности понимания истоков возникновения невроза особое значение имеют детские впечатления, относящиеся к возрасту ребенка в период от двух до четырех лет. Соответствующие переживания за редким исключением полностью забываются, оказываются недоступными для сознания. Они относятся к периоду инфантильной амнезии. Иногда на поверхность сознания всплывают разрозненные фрагменты воспоминаний, но они являются скорее «маскирующими», нежели реальными воспоминаниями. Переживания восходят к впечатлениям сексуального и агрессивного характера, включая ранние нарциссические обиды, нанесенные детскому Я.
    Похоже, что человек является единственным живым существом с подобным периодом латентности и сексуальным запаздыванием. Период инфантильной амнезии у него совпадает с ранним развитием сексуальности. В этом обстоятельстве можно видеть действительное условие возможности возникновения неврозов, являющихся, по-видимому, привилегией человека.
    Говоря об особенностях неврозов, следует иметь в виду, что бывают двоякого рода последствия травмы, а именно, положительные и отрицательные. Положительные последствия связаны с усилиями вспомнить забытое переживание или сделать его реальным, снова пережить его повторение и дать ему возвратиться, но по отношению к другому лицу. Речь идет о фиксации на травме и навязчивом повторении. Отрицательные последствия обусловлены отсутствием желания иметь какие-либо воспоминания и повторения забытой травмы. Речь идет о защитных реакциях, основное выражение которых заключается в избегании всего того, что связанно с неприятным прошлым.
    Невротические симптомы представляют собой компромиссные образования, содержащие фиксацию на травме с противоположными тенденциями, доминирующее выражение которых может иметь то одну, то другую направленность. В результате противонаправленности реакций как раз и возникают внутрипсихические конфликты, чаще всего не способные придти к своему завершению.
    Симптомы и ограничения Я, при большой своей интенсивности, становятся независимыми от тех психических процессов, которые подчиняющихся законам логического мышления. Они не соотносятся с внешней реальностью. Как следствие, внутренняя психическая реальность начинает господствовать над реальностью внешнего мира, тем самым открывая путь к психозу.
    Позднейшие рецидивы заболевания отделены от первых реакций на травму скрытым периодом, свидетельствующим о латентности невроза. Отделившиеся под влиянием травмы процессы приобретают власть над человеком. Все феномены образования симптомов являются «возвращение вытесненного».
    «Ранняя травма — защита — латентность — наступление невротического заболевания — частичное возвращение вытесненного», все это оказывается существенным для понимания истории религии вообще и истории иудаизма в частности, поскольку, с его точки зрения, имеется некое соответствие между травматическим неврозом и еврейским монотеизмом.
    В религиозных учениях и ритуалах наблюдается фиксированность на старом родовом предании, на его пережитках и возобновление прошлого, возвращение забытого спустя значительные промежутки времени. Так, ритуал христианского причастия, когда верующие символически поглощают кровь и тело своего Бога, по сути дела, воспроизводит смысл и содержание древней тотемистической трапезы. Убийство Моисея еврейским народом оказывается необходимым связующим звеном между забытым событием прадревности и позднейшим возвращением вытесненного в форме монотеистической религии. В воскресении Христа «есть частица исторической правды, ибо он был возвратившимся праотцом первобытной орды, преображенным и в качестве сына взошедшим на место отца».
    В бредовой идее имеется фрагмент забытой истины, которая искажается в процессе своего возвращения в сознание.
    Сегодня не менее актуальным становится изучение с позиций психоанализа различного рода религиозных движений, на почве которых нередко возникают национализм, шовинизм, братоубийственные войны, международный терроризм.
    В области клинического психоанализа необходимы элементарные знания о религиозных верованиях, поскольку психоаналитикам приходится иметь дело подчас как с верующим пациентами, так и с религиозными фанатиками.
    Во время исповеди пришедшего в церковь верующего священник выступает в качестве посредника между ним и Богом, тем самым отводя перенос с себя на Всевышнего и способствуя активизации механизмов сублимации, что упрощает его работу. При аналитической терапии психоаналитик может рассчитывать только на себя, ему приходится бороться с различного рода сопротивлениями и переносом, и, следовательно, многое зависит от него самого, от того, насколько он компетентен в тех или иных вопросах, включая знания, относящиеся к религиозным верованиям и религии в целом.
    Фрейд опирался на материалы исследований, авторы которых уделили особое внимание раскрытию мотивов поведения и движущих сил индивида, находящегося в массе. Одно из таких исследований принадлежало перу французского психолога и социолога Густава Лебона «Психология народов и масс» (1895). В своей работе французский автор исходил из того, что внутренним двигателем и скрытой пружиной развития человечества является неразумное начало, бессознательное, детерминирующее мысли людей, хотя многие полагают, что идеи носят разумный характер. «Мысль людей преобразуется не влиянием разума. Идеи начинают оказывать свое действие, когда они, после очень медленной переработки, преобразовались в чувства и проникли, следовательно, в темную область бессознательного, где вырабатываются наши мысли».
    «Наши сознательные поступки, — заключал Лебон, — вытекают из субстрата бессознательного, создаваемого в особенности влиянием наследственности. В этом субстрате заключаются бесчисленные наследственные остатки, составляющие собственно душу расы».
    В работе Лебона «Психология народов и масс» содержались соображения о наследственности бессознательного. О сновидениях и мифах, где скрытые бессознательные содержания выражены в символической форме. О толпе, всегда блуждающей «на границе бессознательного». Об исчезновении сознательной личности в толпе и преобладании в ней «личности бессознательной», легко поддающейся внушению и превращающейся в послушный автомат, лишенный воли и разума. Находясь в массе, индивиды приобретают «коллективную душу», думают, поступают и чувствуют себя совсем иначе, по сравнению с тем, когда остаются изолированными. На передний план выступает «расовое бессознательное», у людей стираются их индивидуальные различия и исчезает чувство ответственности, проявляются такие явления, как заражаемость и внушаемость, которые можно отнести к феноменам гипнотического рода.
    Фрейд указал на несовпадение лебоновского понятия бессознательного с тем, которым оперирует психоанализ. «Бессознательное Лебона, — подчеркнул он, — содержит, прежде всего, глубочайшие признаки расовой души, которая, собственно говоря, не имеет значения для индивидуального психоанализа». «Оно» принадлежит архаическое наследие человеческой души, а вытесненная часть бессознательного у Лебона отсутствует.
    Размышления основателя психоанализа о массовой психологии основывалось на предпосылке, в соответствии с которой сущностью массовой души являются именно любовные отношения, эмоциональные связи.

     Либидозные связи с вождем и другими индивидами.

     В понимании Фрейда, и церковь, и войско имеют либидозную структуру. Как в том, так и в другом случае каждый отдельный человек оказывается либидозно связан, с одной стороны, с Христом или полководцем, а с другой стороны, со всеми участниками этих масс. Обращая внимание на подобную двойственную связь, основатель психоанализа считал, что эта связь, как и значение вождя для психологии масс, недостаточно изучена и психоанализ может внести посильный вклад в осмысление данной проблемы. Одновременно он исходил из того, что главным явлением в массой психологии следует признать несвободу в массе отдельного индивида.
     Интерес Фрейда сосредоточился на рассмотрении того, какова в действительности либидозная связь в массе и каково в ней аффективное отношение людей друг к другу.
     Каждая продолжительная интимная эмоциональная связь между двумя людьми, будь то отношения между родителями и детьми, дружба или брачные отношения, содержит осадок враждебных чувств, которые оказываются вытесненными из сознания.
     Породнившиеся между собой через брак две семьи косо поглядывают друг на друга, и каждая из них считает себя лучшей. Родственные и близкие между собой народы не могут подчас найти общий язык между собой, нередко выражая презрение и недоверие друг к другу.
     Направленная против любимых людей вражда связана с амбивалентными чувствами человека. В проявляющейся антипатии к близким людям находят свое выражение себялюбие, нарциссизм индивида. Однако при образовании массы все эти враждебные чувства исчезают. В период продолжающегося соединения в массу индивиды терпят друг друга, примиряются между собой. С точки зрения Фрейда, «такое ограничение нарциссизма может быть порождено только одним моментом, а именно либидозной связью с другими людьми». Дело в том, что себялюбие наталкивается на преграду лишь в том случае, когда имеет место любовь к другому. И если в массе проявляются ограничения нарциссического себялюбия, то это может служить убедительным доказательством установления новых либидозных связей членов массы друг с другом, что и составляет сущность массообразования.

     Установление эмоциональной связи между людьми основывается не только на преследовании цели, напрямую связанной с сексуальной направленностью на объект. Раннее проявление эмоциональной связи с другим лицом возможно также на путях идентификации с ним. В частности, у мальчика могут наблюдаться две психологически различные связи со своими родителями: сексуальная захваченность матерью как объектом желания и идентификация с отцом по типу уподобления ему, образуя нормальный Эдипов комплекс. Будучи изначально амбивалентной, идентификация как таковая может служить выражением нежности и враждебности ребенка, но, в конечном счете, она стремится сформировать Я человека по подобию другого, взятого в качестве идеала и образца.
     Для наглядности работы механизма идентификации Фрейд использовал примеры, почерпнутые из его представлений об Эдиповом комплексе и образовании невротических симптомов. Это не только способствовало пониманию существа идентификации применительно к отдельному индивиду, но и дало возможность перейти к рассмотрению массовой психологии с учетом действия механизмов идентификации в человеческой массе.
     Идентификация является интроекцией объекта в «я», - это замена либидозной объектной связи; она может возникнуть с лицом, не являющимся объектом сексуальных влечений. По самой природе идентификации взаимная связь отдельных индивидов между собой усиливает их общность посредством соотнесенности с вождем.
В целях лучшего понимания эмоциональной связи между людьми при массообразовании Фрейд рассмотрел, наряду с механизмами идентификации, такие явления, как влюбленность и гипноз.
     В случае идентификации объект становится на место Я, в то время как в случае влюбленности происходит идеализация объекта, когда объект служит заменой никогда не достигнутого «идеала Я». Гипноз сообразен с массообразованием, он задает ориентиры поведения массового индивида по отношению к вождю и отличается от влюбленности отсутствием прямых сексуальных намерений. Он занимает как бы среднее положение между влюбленностью и массообразованием.
В человеческой массе происходит замена идеала Я - объектом.
     Но при массообразовании наблюдается еще идентификация с другими индивидами, основанная на одинаковом отношении к объекту. Гипноз и массообразование представляют собой наследственные остатки филогенеза либидо. Первый феномен может быть рассмотрен в качестве предрасположения либидо, второй — помимо этого как непосредственный пережиток.
Принимая во внимание подобные соотношения между влюбленностью, гипнозом и массообразованием, Фрейд предложил своего рода «формулу либидозной конституции массы». Имеющая вождя первичная масса представляет, на его взгляд, «какое-то число индивидов, сделавших своим «идеалом я» один и тот же объект и вследствие этого в своем «я» между собой идентифицировавшихся».
     До развала Советского Союза физическое и духовное насилие над людьми осуществлялось главным образом благодаря идеологическому воздействию, в то время как в настоящее время это насилие обусловлено экономическими факторами жизни.
     Задолго до Фрейда пытливые умы человечества обратили внимание на символическую деятельность человека, а некоторые из них — на символику, находящую свое отражение в сновидениях. Сам Фрейд ссылался на философа Шернера, опубликовавшего в 1861 году работу «Жизнь снов», в которой были рассмотрены различные символы и, в частности, такой наиболее типичный и постоянный символ, как дом, отображающий в сновидении, по мнению автора данного труда, человека в его целостности. По его собственному выражению, «психоанализ только подтвердил открытия Шернера, хотя и основательно видоизменил их».
     Опираясь на исследования Аткинсона, Ч. Дарвина и Р. Смита и выдвинутые ими гипотезы о переходе первобытной орды к последующим социальным ступеням развития человечества, Фрейд придерживался следующих взглядов, связанных с возникновением Эдипова комплекса.
     Когда-то на ранних ступенях развития человечества существовала первобытная орда, которой правил сильный и свирепый отец. Благодаря своей силе первобытный отец осуществлял свою власть над всеми женщинами и детьми. Если сыновья начинали проявлять свои сексуальные чувства по отношению к принадлежащим ему женщинам, то он изгонял их из орды или кастрировал. Но однажды изгнанные из орды братья объединились между собой, убили и съели своего отца. Так, благодаря отцеубийству, был положен конец отцовской орде.
     Сыновья завидовали своему праотцу и боялись его. В акте поедания убитого они осуществили отождествление со своим праотцом. До отцеубийства, объединившиеся между собой, братья находились во власти противоречивых чувств, аналогичных тем, которые имеются у детей и невротиков. Они любили его, восхищались силой отца, но одновременно ненавидели его и хотели устранить, так как он мешал реализации их сексуальных влечений и властных желаний. Совершив отцеубийство, утолив свою ненависть и осуществив в совместной трапезе желание отождествиться с праотцом, братья подпали под власть усилившихся к тому времени чувств любви и привязанности. Это привело к раскаянию и сознанию вины, что послужило основанием для последующего недопущения убийства тотема — заместителя отца и для отказа от освободившихся женщин. Запрет на отцеубийство и инцест совпал с вытесненными желаниями Эдипова комплекса. Оба преступления стали рассматриваться как такие злодеяния, недопустимость которых составила предмет особой заботы в примитивном обществе. «Общество покоится теперь на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия — на сознании вины и раскаянии, нравственность — отчасти на потребностях этого общества, отчасти на раскаянии, требуемом сознанием вины».
     В понимании Фрейда отголоски древних преступлений, связанных с отцеубийством и инцестом, находят свой отклик в психике современного человека. В процессе своего психосексуального развития ребенок, фактически, повторяет историю развития человеческого рода. Отцеубийство и инцест были в древности физической реальностью. В современном мире, не будучи физически действенными, они тем не менее вошли в плоть психической реальности. Как и древний человек, ребенок испытывает амбивалентные чувства к своим родителям, в рамках которых на фаллической стадии развития возникает Эдипов комплекс. Этот комплекс как бы вновь воспроизводит в психике ребенка то, что некогда было реальным событием. И если реальные события далекого прошлого привели к возникновению нравственности и социальности в человеческом обществе, то точно так же развитие и изживание Эдипова комплекса в рамках психической реальности, отражающей известную долю исторической действительности. Осуществляется таким образом, что ребенок начинает вбирать в свой внутренний мир нравственные и социальные ценности, приобщение к которым способствует становлению ребенка взрослым человеком.
     К. Г. Юнг замечал, что современный человек просто не понимает, что бессознательно предается кровосмешению, но только в других областях, например, в религиозных символах. В. Райх подчеркивал, что, хотя Эдипов комплекс ограничивается формой общественных отношений, истина одного из основных положений психоанализа вовсе не отменяется.
Акцентируя внимание на аффективных связях в массе. Фрейд выделил такие характерные черты, как отсутствие у находящегося в массе индивида самостоятельности и инициативы, однотипность его реакций с реакцией других людей, ослабление интеллектуальной деятельности, безудержность аффектов, неспособность к умеренности и отсрочке в выражении чувств и деяний. Тем самым он выразил свое мнение о регрессе психической деятельности в массе к более ранней ступени развития, свойственной дикарям или детям.
     В понимании Фрейда, в отличие от первичных инстинктов: инстинкта самосохранения и сексуального инстинкта, стадный инстинкт не является таковым. Так, у ребенка долгое время не наблюдается никакого стадного инстинкта. Напротив, при виде любого другого незнакомого ему человека из «стада» у ребенка возникает страх. Только позднее, находясь среди детей и строя свои отношения с родителями, ребенок начинает отождествлять себя с другими и обретает чувство общности. Причем, как полагал Фрейд, чувство общности является ничем иным, как реакцией на первоначальную зависть, испытываемую ребенком по отношению к другим детям. И именно на этой основе позднее возникает требование равенства, которое становится корнем социальной совести и чувства долга.
     Социальное чувство базируется на изменении первоначально враждебных чувств, в положительную связь с другими людьми, характеризующуюся идентификацией с ними. Следует иметь в виду лишь только то, что требование равенства относится к участникам массы, а не к вождю. Жизнеспособная масса основана на равенстве ее участников, идентифицированных друг с другом, и одном вожде, обладающем властью над ними. Таким образом, заключал Фрейд, «высказывание Троттера, что человек есть животное стадное, мы осмеливаемся исправить в том смысле, что он скорее животное орды, особь возгловляемая главарем орды».
     В работе «Тотем и табу» основатель психоанализа обратился к осмыслению явлений массовой психологии и предпринял первую попытку применить точку зрения и результаты психоанализа к некоторым проблемам психологии народов. Именно в ней он высказал мысль о том, что в душевной жизни народов не только должны быть открыты схожие с индивидом процессы и связи, но и должна быть сделана смелая попытка выявить с помощью психоанализа те особенности, которые характерны для массообразования. И именно тогда он сформулировал гипотезу об отцеубийстве в первобытной орде, превращении орды в братскую общину, становлении тотемизма, заключающего в себе зачатки религии, нравственности, социальности.
     Фрейд провел параллели между первобытной ордой и человеческой массой. Он исходил из того, что психология массы, характеризующаяся исчезновением сознательной личности, ориентацией мыслей и чувств в одинаковом с другими людьми направлении, преобладание аффективности и действенность бессознательной душевной сферы, стремление к немедленной реализации импульсивных намерений, — свидетельствуете о состоянии регресса к примитивной душевной деятельности, столь свойственной для первобытной орды.
     «Масса, — писал он, — кажется нам вновь ожившей первобытной ордой. Так же, как и в каждом отдельном индивиде первобытный человек фактически сохранился, так и из любой человеческой толпы может снова возникнуть первобытная орда; поскольку массообразование обычно владеет умами людей, мы в нем узнаем продолжение первобытной орды. Мы должны сделать вывод, что психология массы является древнейшей психологией человечества».
     Размышляя об истории становления индивидуальной и массовой психологии, Фрейд считал, что с самого начала сушествовало две психологии.
     Первая — это психология отца, вождя, стоявшего над остальными членами сообщества.
     Вторая — психология массовых индивидов, связанных между собой и подчиняющихся воле отца, вождя. Как в древние времена, так и сегодня, массовые индивиды питают иллюзию относительно того, что все они равны и одинаково любимы вождем. Сам же вождь, как и отец первобытной орды, нарциссичен, обладает силой и властью, является самостоятельным и независимым. По этому поводу основатель психоанализа замечал, что на заре истории человечества первобытный отец был, по сути дела, не кем иным, как сверхчеловеком, о появлении которого в будущем рассуждал в свое время Ницше.
     Фрейд полагал, что в случае смерти отца первобытной орды на его место становился один из его сыновей, который до того времени был, наряду с другими, массовым индивидом. Лишь со временем произошло великое событие (отцеубийство), положившее начало становлению религии, общества, культуры. В работе «Массовая психология и анализ человеческого «Я» основатель психоанализа не столько воспроизвел ранее высказанные им предположения, сколько попытался показать, как и каким образом в историческом плане могло происходить превращение психологии массы в индивидуальную психологию, и наоборот. Согласно его взглядам, до тех пор, пока первобытный отец обладал силой, он всячески препятствовал удовлетворению прямых сексуальных потребностей своих сыновей. Праотец принуждал своих сыновей к воздержанию и тем самым способствовал установлению эмоциональных связей, как с ним, так и друг с другом. Эти эмоциональные связи вырастали на почве реализации стремлений с заторможенной сексуальной целью.
     Таким образом, праотец как бы вынуждал своих сыновей к массовой психологии. На этих размышлениях как раз и основывались предположения Фрейда, в соответствии с которыми, во-первых, сексуальная зависть и нетерпимость отца по отношению к своим сыновьям стали причиной массовой психологии, и, во-вторых, изгнанные сильным отцом из первобытной орды, сыновья путем идентификации друг с другом перешли к гомосексуальной объектной любви и на этом пути обрели свободу, использованную ими в целях отцеубийства. Появившаяся таким образом возможность сексуального удовлетворения создавала почву для выхода из массовой психологии, поскольку фиксация на любви к женщине и непосредственное удовлетворение ранее заторможенных по цели влечений способствовали нарастанию нарциссизма.
     Сведение массы к первобытной орде дало возможность Фрейду по-своему объяснить становление массовой и индивидуальной психологии. Одновременно оно позволяло по-новому осмыслить то таинственное и непонятное, что скрывалось за явлениями гипноза и внушения. Так, за таинственной силой в гипнозе основателем психоанализа усматривалась та же самая сила, которая считалась источником табу у примитивных народов. Гипнотизер требует смотреть в глаза и гипнотизирует индивида своим взглядом, первобытный человек не переносит взгляда вождя, считающегося для него опасным. Гипнотизер будит у человека часть его архаического наследия, проявляющегося по отношению к родителям, в частности, к отцу, в результате чего оживает представление о могущественной личности, которой следует подчиняться, что напоминает собой отношение человека первобытной орды к праотцу. Внушение же представляет собой частичное явление гипнотического состояния, уходящее своими корнями в бессознательно сохраненное из праистории человеческой семьи предрасположение. Таким образом, по мнению Фрейда, проявляющийся в феноменах внушения жуткий характер массообразования можно объяснить его происхождением от первобытной орды. «Вождь массы — все еще праотец, по отношению к которому все преисполнены страха, масса все еще хочет, чтобы ею управляла неограниченная власть, страстно ищет авторитета».
     Внутренние механизмы работы психики, позволяющие человеку отказываться от своего «идеала Я» и заменять его массовым идеалом, находящим свое воплощение в вожде. Он продемонстрировал и то, что, благодаря совпадению Я и «идеала Я», способствующего сохранению нарциссического самодовольства индивида, облегчается выбор вождя в массе. Нередко человеку достаточно обладать типичными качествами индивидов массы, производить впечатление исходящей от него силы и либидозной свободы, как это сразу же находит отклик у других людей и порождает потребность в сильном лидере. Применительно к нашей отечественной реальности типичным примером в этом отношении может служить В. Жириновский, выступающий в роли самоуверенного человека и изображающего из себя сексапильного мужчину, что находит отклик в глубинах бессознательного ряда представителей сильного и слабого пола.
     Иллюстрацией различия между идентификацией Я и заменой идеала Я служили у Фрейда примеры, почерпнутые из предшествующего рассмотрения двух видов человеческих масс, то есть войска и христианской церкви. В войске солдат делает своим идеалом полководца и идентифицируется с другими солдатами. И хотя, как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, полководцем, тем не менее, идентификация с ним ставит его в смешное положение. В церкви дело обстоит несколько иначе. Каждый верующий видит в Христе идеал, идентифицируется с другими верующими, но помимо этого церковь претендует на то, чтобы во имя всеобщей любви верующий идентифицировался с Христом. Отмечая последнее обстоятельство, Фрейд критически отнесся к подобному требованию церкви, считая, что можно быть хорошим христианином, любить людей, но не ставить себя на место Христа и не требовать от себя силы его любви.
     Рассматривая эти отношения, Фрейд исходил из того, что совпадение Я с идеалом Я дает ощущение триумфа. Если эти психические инстанции сливаются между собой таким образом, что превалирующим становится триумфальное довольство самим собой, не нарушаемое никакой самокритикой и упреками в свой собственный адрес, то в этом случае может развиться мания. Если между обеими инстанциями наблюдается острый раскол, когда идеал Я беспощадно осуждает Я, низводя его на уровень самоунижения и неполноценности, то в этом случае человек впадает в меланхолию.
     Невроз свидетельствует о бегстве человека из массового образования и делает его как бы асоциальным. Отсюда основатель психоанализа делает два вывода. Во-первых, как и влюбленность, при которой двое не нуждаются в третьем человеке и обществе в целом, невроз действует на массу разлагающим образом. Во-вторых, там, где происходит массообразование, там наблюдается снижение степени невротизации отдельного человека и индивидуальный невроз может исчезнуть на какое-то время. Другое дело, что в человеческой массе вместо индивидуального невроза может возникнуть коллективный невроз. Но Фрейд признавал, что религиозно-мистические и философско-мистические объединения людей служат выражением косвенного лечения неврозов. «Даже те, — писал он, — кто не сожалеет об исчезновении в современном культурном мире религиозных иллюзий, должны признать, что, пока они были в силе, они служили наиболее эффективной защитой от опасности невроза тем, кто был во власти этих иллюзий».
     Невроз связан с особенностью развития либидо, проявляющейся в двойном, прерванном латентным периодом начале сексуальной функции человека. В этом отношении он имеет, согласно основателю психоанализа, нечто общее с гипнозом и массообразованием. Этим общим для них является регресс, который характерен и для невроза, и для гипноза, и для массообразования. Причем невроз оказывается чрезвычайно богатым по своему содержанию, поскольку он охватывает многообразные отношения как между Я и объектом, независимо от того, сохранен ли объект, покинут или восстановлен в Я, так и между Я и его идеалом Я.
     В представлении Фрейда этот прогресс от массовой психологии к психологии индивидуальной нашел свое отражение в мифе об отцеубийстве и в мифе о герое и мог осуществляться следующим образом. В далекие времена истории праотец был идеалом для своих сыновей, которые образовали первую человеческую массу. Однажды эта толпа объединилась и убила отца. Никто из победителей не мог занять его место, так как попытки подобного рода приводили к развязыванию новой борьбы. К массовым индивидам пришло понимание того, что они должны отказаться от отцовского наследия на право обладания женщинами. Это привело к образованию тотемистического братства, возникновению табу, стремлению искупить свою вину за совершенное отцеубийство. Несмотря на все это, среди массовых индивидом сохранилось недовольство в отношении достигнутого ими, что положило начало новому развитию событий. Со временем объединение в братство привело к восстановлению прежнего положения, но уже на качественно ином уровне. Вместо материнского господства и приобретенных женщинами соответствующих привилегий во время безотцовщины мужчина вновь стал главой семьи. Воспоминания о прошлом побудили отдельного индивида отделиться от массы и мысленно восстановить себя в роли отца. Это было достигнуто в сфере фантазии и тот, кто сумел совершить подобный шаг, стал поэтом, подменившим действительность мечтой. Так было положено начало героическому мифу, в котором воображением поэта герой убил тотемистическое чудовище, олицетворяющее собой отца, и стал первым идеалом Я. И именно этот миф явился, по мнению основателя психоанализа, тем первым шагом, благодаря которому отдельный индивид попытался выйти за пределы массовой психологии.
     В 1908 году на одном из заседаний Венского психоаналитического общества, посвященного обсуждению готовящейся к изданию работы Ранка, он подчеркнул, что с помощью героя в мифах индивид восстает против отца и защищается от различного рода нападок в его адрес. В книге «Массовая психология и анализ человеческого «я» со ссылкой на Ранка основатель психоанализа заметил, что первым мифом был, несомненно, психологический, героический миф, и поэт, создавший подобный миф и отделившийся таким образом в своей фантазии от массы, встал на путь развития индивидуальной психологии. Так, в представлении Фрейда, пересекается история развития массовой и индивидуальной психологии.