Философские истоки возникновения психоанализа

     Философские истоки психоанализа оказываются чаще всего вне пределов какого-либо рассмотрения. В лучшем случае признается сходство между некоторыми психоаналитическими идеями Фрейда и философскими концепциями Артура Шопенгауэра или Фридриха Ницше. В худшем — вообще отрицается какое-либо влияние философских идей на становление и развитие психоанализа.
     Прежде всего, это связано с широко распространенным представлением о том, что рождение психоанализа обусловлено терапевтической практикой. Первые психоаналитики, в направленной на защиту психоанализа аргументации апеллировали к клиническим данным. Имеющие медицинское образование и неискушенные в истории психоаналитического движения практикующие психоаналитики последующих поколений в своем большинстве оказались несведущими относительно подлинных истоков возникновения психоанализа. Отсутствие внимания большинства психоаналитиков к данному аспекту истории становления и развития психоанализа как раз и объясняется их безоговорочной верой в истинность того, о чем говорил Фрейд в своей «Автобиографии».
     Но Элленберг Г., например, в своей фундаментальной работе по истории и эволюции динамической психиатрии подчеркнул: «Философские источники Фрейда многообразны, но, вопреки многим исследованиям, они до сих пор еще неизвестны достаточно хорошо».
     Раскрытие вопроса о философских истоках психоанализа связано с затруднениями объективного характера, и обусловлены они, прежде всего, противоречивостью высказываний Фрейда о философии, его бессознательным желанием не возвращаться к истокам возникновения психоанализа, выходящим за рамки естественнонаучных представлений, и его сознательным стремлением к увековечиванию образа человека, для которого непредвзятость была более важным делом, чем приоритет.
     Фрейд категорически заявил: «К теории вытеснения я пришел определенно самостоятельно; мне неизвестны влияния, которые бы приблизили меня к ней, и я долго считал идею оригинальной, пока О. Ранк не показал то место в работе «Мир как воля и представление» Шопенгауэра, где философ пытается дать объяснение помешательству. То, что там говорится о сопротивлении восприятию болезненного участка действительности, так полно покрывается содержанием моего понятия вытеснения, что и на этот раз я оказался обязан открытием собственной неэрудированности».
     Обсуждая проблему сексуальности, Фрейд подчеркивал, что «философ Артур Шопенгауэр уже давно указал людям, насколько их действия и мысли предопределяются сексуальными стремлениями в обычном смысле слова» и что он «в неизгладимых по силе словах отметил ни с чем не сравнимое значение сексуальной жизни». Обосновывая в 20-х годах представление об инстинкте смерти, основатель психоанализа писал о том, что тем самым он нечаянно попал «в гавань философии Шопенгауэра, для которого смерть есть «собственный результат» и, следовательно, цель жизни, а сексуальное влечение воплощает волю к жизни». Вместе с тем в «Автобиографии» он счел необходимым подчеркнуть, что «прочел Шопенгауэра уже очень поздно».
     Аналогично отношение Фрейда и к Ницше. В частности, рассматривая вопрос о роли отца в первобытном обществе, Фрейд в работе «Массовая психология и анализ человеческого Я» (1921) замечал, что на заре истории человечества отец был «сверхчеловеком, которого Ницше ожидал лишь в будущем».
     Вводя в свои психоаналитические конструкции термин «Оно», ранее использованный немецким психиатром Георгом Гроддеком для описания бессознательных процессов, Фрейд отмечал, что Ницше часто пользовался этим грамматическим термином для обозначения «безличного и, так сказать, природно-необходимого в нашем существе».
     В своей работе «К истории психоаналитического движения», где упоминаются имена Шопенгауэра и Ницше Фрейд пишет: «От высокого наслаждения произведениями Ницше, я позже отказался сознательно, чтобы не создавать себе определенными ожиданиями помех в переработке психоаналитических впечатлений». В этом высказывании заслуживают внимания два момента. Во-первых, чтение работ Ницше доставляло Фрейду «высокое наслаждение». Во-вторых, примечательно использованное им слово «позже». Позже, какого периода? Когда же Фрейд мог читать работы Ницше? Может быть, как раз до того, как начал выдвигать и обосновывать свои психоаналитические идеи?
     Есть основания для утвердительного ответа на последний вопрос. Дело в том, что в юности, будучи студентом Венского университета, на протяжении ряда лет Фрейд входил в студенческую организацию, в которой широко обсуждались философские идеи Шопенгауэра и Ницше. Члены этой организации даже переписывались с Ницше.
В «Толковании сновидений» Фрейд, по крайней мере, трижды ссылался на немецкого философа.
     Сожалея по поводу того, что его дуалистическая теория влечения к жизни и влечения к смерти не нашла поддержки даже среди психоаналитиков, он высказал радость в связи со своей находкой аналогичных представлений у древнегреческого философа Эмпедокла. Сточки зрения этого философа, в мире происходит постоянная борьба между двумя силами — любовью и враждой, что в понимании Фрейда соответствует таким первичным влечениям, как эрос и деструкция. И тут-то Фрейд высказал весьма примечательную в плане философских истоков психоанализа мысль: «Я охотно жертвую престижем оригинальности в пользу такого подтверждения, тем более что из-за массы прочитанного в прежние годы я не могу ручаться, что мое якобы новое творение не является результатом криптомнезии».
     Пытаясь пробудить интерес невесты к своей работе, он написал для нее, по словам Э. Джонса, «общее введение в философию, которое назвал «Философские начала». Очевидно, Фрейд хотел направить образовательный процесс своей невесты точно по такому же пути, который прошел сам. А именно: от философии к естественнонаучному знанию. Не случайно, после «Философских начал» Фрейд предложил невесте «Ведение в науку» Гексли.
В письме Флиссу, датированном 1 январем 1896 года, Фрейд подчеркнул, что в отличие от своего друга, который окольным путем медицины стремился достичь своего идеала, то есть физиологического понимания человеческого существа, он через медицину стремится выйти на философский уровень. Фрейд писал буквально следующее: «Я тайно лелею надежду достичь теми же самыми путями моей первоначальной цели — философии».
     Письма Фрейда к своему другу юности Э. Зилберштейну, с которым он вместе учился в гимназии. В этих письмах он подчеркивал свой интерес к философии и выражал сожаление по поводу того, что его друг, изучающий право, отвергает философию, в то время как он сам, обучаясь на медицинском факультете, посещает философские курсы и читает работы немецкого философа Людвига Фейербаха, которым восхищается больше всего среди всех философов.
Известно, что в студенческие годы Фрейд прослушал пять курсов лекций по философии, прочитанных знаменитым в то время философом Францем Брентано. Этот философ произвел на Фрейда такое впечатление, что в очередном письме к Зильберштейну весной 1875 года он написал: «Под влиянием Брентано я решил добиваться докторской степени по философии и зоологии».
     Увлечение Фрейда неврологическими концепциями, нашедшими отражение в его размышлениях о «научной психологии для физиологов» и подготовке рукописи, известной сегодня под названием «Проект», сменяется после 1895 года разочарованием в попытках физиологического объяснения психических процессов и поиском новых идей, которые могли бы быть положены в основу учения, названного психоанализом.
     Стремясь выйти из методологического тупика, связанного с попытками перенесения неврологических и физиологических схем на почву психологии, Фрейд знакомится с трудом немецкого философа и психолога Теодора Липпса «Основные проблемы жизни души» (1883), в котором особое внимание уделялось рассмотрению бессознательных психических процессов. Фрейд называл Липса «светлейшим умом среди современных философских авторов». Липпс выдвигал постулат, согласно которому основным фактором психической жизни являются бессознательные ее проявления. Он исходил из того, что исследование бессознательных процессов и раскрытие их закономерностей не является прерогативой физиологии: «... там, где дело идет о психических фактах и связях, это понимание и постижение может быть только психологическим».
В книге «Остроумие и его отношение к бессознательному», Фрейд использует другое произведение Липпса — «Комизм и юмор» (1898). В обеих работах Липпса содержапись мысли о бессознательном.
     Забывчивость Фрейда по отношению к своим философским истокам можно объяснить тем, что он стремился выглядеть в глазах окружающих истинным ученым, строящим свои теории не на сомнительных абстрактных спекуляциях, которыми нередко грешили многие философы прошлого, а на эмпирическом материале, почерпнутом из врачебной практики, из реалий жизни. Фрейдовские теоретические конструкции далеко не всегда подкреплялись клиническим материалом. Но Фрейда нельзя упрекнуть в нечестности по отношению к его исследовательской и терапевтической деятельности. В предисловии ко второму изданию «Толкования сновидений» он подчеркнул: «Кто знаком с моими другими работами (об этиологии и механизме психоневрозов), тот знает, что я никогда не выдавал неготового и неполного за полное и готовое и всегда старался изменять свои убеждения, когда они переставали соответствовать моим убеждениям».
     Во многих случаях Фрейд писал о необходимости философского осмысления тех новых положений, которые ему удалось сформулировать в связи с изучением человеческой психики. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в процессе работы Фрейда над «Толкованием сновидений», которую, сравнивая с интерпретацией сновидений в древнем Египте, он в шутку иногда называл «египетской книгой сновидений».
     Прежде чем обосновывать свои психоаналитические концепции, Фрейд предварительно подвергал сомнению существовавшие до него философские теории, ибо, как он сам отмечал, не мог идти дальше, «не разобравшись прежде с нашими философскими авторитетами».
     При чтении работ Фрейда бросается в глаза его критический настрой по отношению к философским авторитетам. Фрейд упрекал философов в том, что они до такой степени расширяют значение слов, что эти слова теряют свой первоначальный смысл. При рассмотрении проблемы бессознательного он не хотел видеть ее предметом споров между философами и натурфилософами, так как считал, что довольно часто эти споры имеют лишь этимологическое значение.
Фрейд упрекал философски образованных людей в том, что для многих из них идея психического, которое одновременно не было бы сознательным, представлялась абсурдной и несовместимой с логикой.
     Философия находится в сфере вероятностного, но и всякий исследователь, который попытается интерпретировать значение феноменов объективной реальности вынужден будет работать в этой сфере. Толкуете ли вы значение сновидения, определяете ли вы, лжет вам человек или нет, или вы пытаетесь выявить суть и причины его симптома, вы неизменно входите в область вероятностного – предполагающего различную совокупность факторов которые могли бы стать причиной исследуемого феномена. Задача психолога исследователя найти пути перевести предмет исследования из сферы вероятностного в сферу очевидного. Для этого необходимо знать ту совокупность факторов, которые могли обуславливать значимые для нас характеристики объекта исследования, и найти пути которые позволили бы нам определить, какие именно из возможных факторов имели место быть.
     Читая свои лекции медикам, и разъясняя им важность психологического подхода к больным, Фрейд замечал: «Вам не хватает философских знаний, которыми вы могли бы пользоваться в вашей врачебной практике». Он подчеркивал, что психоанализ «должен работать, прежде всего, с концепциями, которые являются философски неопределенными».
Но в итоге, Фрейд не только задал мировоззренческие ориентиры для новой психоаналитической философии, но и незаметно, под видом психоанализа как науки, ввел ее в западную культуру.
     «Быть философом — хорошо, слыть им — не слишком полезно». Это изречение французского писателя XVII века Жана Лабрюйера как нельзя лучше проясняет вопрос, почему обращение Фрейда к философии выступало в качестве тайной надежды, а не явного, открытого для понимания всех намерения и почему созданная им психоаналитическая философия, будучи действенной в рамках западной культуры, оказалась, тем не менее, спрятанной за ширмой психоанализа как науки.
Фрейд по этому поводу писал: «Толкование сновидений» и книга об остроумии изначально показали, что психоаналитические теории, не ограничиваясь областью медицины, могут быть использованы в разнообразных областях гуманитарного знания».
     Последующее обращение основателя психоанализа к художественным произведениям, религиозным верованиям и истории развития человечества не было каким-то неожиданным отходом от медицины в сторону философского понимания тех или иных явлений, а представляло собой логически последовательное и заранее целенаправленное их изучение, предопределенное внутренней ориентацией Фрейда на психоаналитическую философию, то есть ту его первоначальную цель, которую он втайне от других лелеял и тщательно скрывал.