Томэ Х. Тренинг-анализ и психоаналитическое обучение: предложение реформы

ЭПИЛОГ в качестве предисловия...

Недавнее исследование Морриса (1992) "Психоаналитическое обучение сегодня", опубликованное уже после того, как эта статья ушла в печать, подтверждает уместность моих предложений по реформированию психоаналитического обучения. Среди "наименее ожидаемых результатов", полученных Моррисом при помощи специального опросника, оказался, например, такой: "Ни в одном из 28 институтов Американской Психоаналитической Ассоциации не существует какой-либо практики представления тренинг-аналитиками или даже младшими преподавателями собственных клинических случаев на регулярных клинических конференциях; лишь в рамках своих обучающих курсов они порой приводят небольшие фрагменты своего клинического материала - так называемые "виньетки". Зато на таких конференциях всегда практикуется представление кандидатами недавнего или текущего аналитического материала, причем ни один институт не ставил целью проследить один случай от начала до конца. Таким образом, собственный анализ часто становится единственным завершенным анализом, который кандидату удается испытать" (стр.1200).

Моррис выражает сожаление, что "предложение Левальда (1956), чтобы опытные преподаватели представляли студентам случаи, не стало реальностью; кроме того, кандидаты получают теперь все меньше и меньше возможностей участвовать и получать пользу от лонгитюдных обсуждений случаев или супервизии случаев в стадии окончания анализа" (стр.1209)

К несчастью, теперь стало ясно, что в "ремесленнической" модели психоаналитического обучения ("ученик-мастер") десятилетиями отсутствовало самое существенное звено: демонстрация мастером своей работы (образца психоаналитического лечения) с начала и до конца.

Типичные для большинства обучающих институтов недостатки не могут быть компенсированы некоторыми улучшениями "основной программы", которые, видимо, дают Моррису основания для оптимистического заключения, что "психоаналитическое обучение живо и здорово" (стр.1207). Конечно живо, если оно существует. Но вот здорово ли? Если здоровая жизнь предполагает прогресс и изменения, а не застой или даже регресс, то с психоаналитическим обучением совсем не все в порядке. В действительности между 1960 и 1990 годами число кандидатов на институт снизилось с 60 до 24, хотя за это время число самих американских институтов возросло вдвое (с 14 до 28). Не выросла и общее число психоаналитических кандидатов - всего их было 888 в 1960 (все врачи), стало 1051 (17% немедицинских специальностей) в 1990.

Поразительно и то, как далека трехчастная модель обучения - личный анализ, семинары, супервизии - от другой триады, которая была дорога Фрейду как составляющая классической академической традиции: исследование, тренинг, лечение. Сорок лет назад в статье "Современное состояние организованного психоанализа в Соединенных Штатах" Найт (1953) сожалел о последствиях некоторых правил психоаналитического обучения американцев. Он говорит прямо: "...наши нормы иссушают источник психоаналитиков-исследователей" (стр.215). Эта оценка все еще верна в отношении большинства институтов в США. В самом деле, исследование Морриса еще раз подтвердило, что психоаналитическое обучение не предусматривает раздела, посвященного исследованиям.

Еще в одной статье, (Бухингер (1993): "Об организации психоаналитических институтов"), проясняются проблемы, которые я затронул в ответе Беланду (Томэ, 1992). Бухингер определяет "две ошибки, которые склонны совершать психоаналитики, когда имеют дело с организациями. Первая состоит в смешении психодинамики с динамикой организации; вторая - в том, что они рассматривают организованную профессиональную группу как вид семьи, к которой можно обратиться за помощью и поддержкой" (стр.70).

Мое предложение радикального реформирования психоаналитического обучения находит косвенное обоснование в исследовании Морриса. Предлагаемая мной модель кооперации между психоаналитическими институтами и исследовательскими центрами доказала свою ценность не только для некоторым аналитикам, вроде Кехеле и меня самого (Кехеле, Томэ, 1993а,б). Она должна быть институционализирована. Без революционных изменений нынешнего психоаналитического обучения и структуры и функций МПА состояния стагнации и регресса станут преобладающими, несмотря на развитие психоанализа в некоторых странах, например, в Германии. Там сейчас проходят тренинг 500 кандидатов в 12 институтах Немецкой Психоаналитической Ассоциации (НПА). Некоторые из этих институтов вынуждены ограничивать прием из-за недостатка тренинг-аналитиков.

Такой неожиданный рост в основном вызван признанием психоанализа как терапевтического методы всеми типами страхования здоровья в Германии. В свою очередь, всем немецким университетам пришлось открыть отделения (факультеты) психотерапии и психосоматической медицины, независимые от факультетов психиатрии. Многие из этих отделений возглавляются психоаналитиками. На мой взгляд, будущее психоанализа зависит от продуктивной кооперации между практикующими психоаналитиками, психоаналитическими институтами и исследовательскими центрами, обычно академическими. Систематические исследования нужны и затем, чтобы поставлять страховым компаниям убедительные данные. Это требует ресурсов, недоступных частнопрактикующим специалистам. К сожалению, такое сотрудничество в большинстве мест отсутствует, и улучшение кажется маловероятным.

Недостаток исследований стал очевиден, когда недавно НПА потребовала от страховой системы официального признания и полной оплаты лечения с высокой частотой сеансов (4-5 в неделю) в тех случаях, когда это дает возможность облегчить или вылечить невротические или психосоматические симптомы или тяжелые нарушения характера. В этой просьбе было отказано, и проигранная битва имела печальные последствия для репутации психоанализа в Германии.

Можно надеяться, что инициированная Дж.Сандлером "Регулярная конференция по исследованиям и психоаналитической практике" привнесет изменения к лучшему в МПА. Мое идеалистическое предложение состоит в том, чтобы сократить до минимума администрацию МПА и превратить "Брумхиллз" в центр психоаналитических исследований и место встречи психоаналитиков (см. Предложения Валлерстайна, 1991).

ТРЕНИНГ-АНАЛИЗ и ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЕ ОБУЧЕНИЕ: Предложения к реформе

Суть дела в том, что состояние проблемы, кажется, не очень-то изменилось за последние сорок пять лет! Но, пока я вас здесь слушала, у меня сложилось также впечатление, что коллеги, первыми настаивавшие на тренинг-анализе... вряд ли отстаивали бы его - если бы они знали обо всех опасностях, о позитивных и негативных переносах, расщеплениях ненависти и всем прочем! Они бы сказали: "Пусть остаются как есть!" (Анна Фрейд, 1983, стр.259)

Всемирно известное исследование Валлерштейна (1978а, 1985а) показало, что заложенная в тренинг-анализе дилемма вполне проявилась уже в 1938 году в докладах Фенихеля (1938) и А.Фрейд (1938). Все были согласны с их описанием тех условий, которые осложняют обучающий анализ и во многих отношениях отличают его от анализа терапевтического. Оба автора подчеркивали изменения переноса, происходящие за счет того, что тренинг-аналитик как реальный человек играет исключительно важную роль в жизни кандидата. Действительно, если считать профессиональным промахом, когда аналитик "навязывает пациенту идентификацию со своей личностью и профессиональной работой" (А.Фрейд,1938), то у этой "синкретической дилеммы" (1960; 1973) нет решения, так как идентификация с профессиональной работой неизбежна.

Таким образом, становится ясно, что эти проблемы осознавались еще 50 лет назад. Первый "ревизия", предпринятая после Второй мировой войны Балинтом (1948), и исследование Найтом состояния институционализированного психоанализа в Соединенных Штатах (1953), продемонстрировали срез, относящийся не к одному временному отрезку. Балинт показал, как тренинг анализ занял основную позицию в обучении кандидатов после того, как он был в 1912 году рекомендован Фрейдом (1912) ¹⁾, и после того, как Нунберг (1918, цитируется по Валлерштейну, 1985, стр.37) потребовал, чтобы тренинг-анализ считался незаменимой предпосылкой профессиональной практики. 18-й Международный психоаналитический конгресс в Лондоне в 1953 году оказался первым симпозиумом после Второй мировой войны, предоставившим трибуну для обсуждения проблем психоаналитичского обучения. В основном там речь шла о тренинг-анализе. Найт (1953), Балинт (1954), Бибринг (1954), Гительсон (1954) и Хайман (1954) затронули тогда проблемы, которые впоследствии тренинг-аналитики стали регулярно обсуждать на национальных и международных конференциях. Несколькими годами позже Найт, Лебовичи и Дяткин (1960) представили детальную критику институционализированного тренинг-анализа и рассказали о "французском" решении проблемы, цель которого состояла в уменьшении зависимости кандидата от его тренинг-аналитика и устранении влияния последнего на процесс обучения. Предложение отделить тренинг-анализ от остального обучения приветствовалось многими авторами. Как показали исследования Сандлера (1982) и Валлерштейна (1978а, 1985), некоторыми психоаналитическими институтами эти предложения были внедрены в практику.

Манера, в которой протекает тренинг-анализ, зависит от многих условий: от личности и профессиональных устремлений кандидата, особенностей данного аналитика и его или ее теоретической и профессиональной ориентации, наконец, от конкретного обучающего института. Эти три условия не просто разнят обучающий и лечебный анализ, но составляют их фундаментальное отличие. Более того, обучающий институт, локальное и национальное профессиональное сообщество в целом формируют весьма влиятельный психосоциальный фон, отсутствующий в терапевтическом анализе.

По указанным причинам психосоциальная реальность, присутствующая в тренинг-анализе, отличается от той, которая переживается обычным пациентом. Я хотел бы выразить озабоченность несколькими присущими тренинг-анализу типичными проблемами, для которых ни в одной из существующих на сегодня моделей обучения пока не найдено решения. То, что когда-то было эпохальной идеей, в течение десятилетий реализовывалось таким образом, что привело к возникновению широкого спектра последствий, неблагоприятных для психоанализа как науки и как терапии. Подобный критический пересмотр психоаналитической системы обучения делает необходимым новое определение статуса и функции тренинг-анализа, так, чтобы будущее отдало должное когда-то историческому нововведению в психоаналитическое и психотерапевтическое мышление - а именно основанному на уникальном методе "опыту на себе".

Обескураживает тот факт, что, многие психоаналитики, хотя они и не удовлетворены системой обучения, относятся без особого энтузиазма к ее реформированию. Следовательно, мои утверждения в поддержку такой реформы нуждаются в тщательном аргументировании. Необходимо сравнительное исследование, ибо благодаря международному распространению психоанализа, в нем широко представлены различные теоретические и практические модели. Мне проще для начала говорить о Германии. В последние десятилетия развитие психоанализа в моей стране, если говорить осторожно и дипломатично, отслеживалось извне очень внимательно. Мои тревожащие предложения реформ, несомненно, могут рассматриваться и под микроскопом личностных оснований. Как представитель первого послевоенного поколения, я особенно остро осознаю наш исторический груз. Тем не менее, я надеюсь, что предлагаемая реформа тренинг-анализа в психоаналитическом обучении будет серьезно рассмотрена и проверена, поскольку она основывается на уроках, вынесенных из международной критики.

Большинство проблем психоаналитического тренинга и тренинг-анализа гендерно-неспецифично. Я использую общий мужской род для обоих полов и говорю об "аппликантах"²⁾, "кандидатах", и "психоаналитиках". В немецкой системе обучающийся становится кандидатом, когда он получает разрешение начать психоанализ контрольных случаев. В англо-говорящем мире "контрольный" заменяется на "супервизируемый" и кандидат часто называется студентом. Я опускаю терминологические различия, хотя, разумеется, небезынтересно, что в Нью-Йоркском Психоаналитическом институте термин "кандидат" заменен на "студент" - чтобы "студент" психоанализа, не дай бог, не подумал бы, что он уже на пути к членству³⁾ (Левин и Росс, 1960, стр.31). Я использую для всех, находящихся в психоаналитическом тренинге, обозначение "кандидат". Женщины-кандидаты, в зависимости от их основной профессии и семейного и социального положения, находятся в особой ситуации - ее мы рассмотрим отдельно.

Реформа психоаналитического образования включает в себя многие элементы, по-разному выраженные в традиционных моделях. Включение новых элементов дает начало модели, которая сможет решить многие проблемы, если станет применяться на практике. Я стараюсь предложить вашему вниманию систематическую логику рассуждения, цель которого - дать толчок для радости экспериментирования. Моя оценка кризиса в психоанализе, учитывающая все существующие модели, вместе и отдельно взятые, привела меня к убеждению, что неудачные компромиссы приводят к неудачам.

Критика психоаналитического обучения

Приведенное выше замечание Анны Фрейд о вызывающих беспокойство проблемах тренинг-анализа было высказано в 1976 году на симпозиуме МПА "Идентичность психоаналитика". Эта негативная оценка уравновешивалась позитивными дополнениями с целью обратить внимание на слишком редко упоминаемый на симпозиуме процесс обучения посредством идентификации - эффект, достигающийся через тренинг-анализ, который, по мнению А.Фрейд, вселяет любовь к психоанализу. Приведенные ею примеры убедительно показывают, как энтузиазм в отношении психоанализа может передаваться не за счет индоктринации, а через идентификацию.

В 1971 году Анна Фрейд обрисовала "Идеальный психоаналитический институт: Утопия". Она отрицательно оценивала тогда ситуацию традиционного вечернего обучения и тщетно призывала к созданию программы дневного обучения⁴⁾, считая это единственной возможностью создать адекватную базу для психоаналитического опыта и научного продвижения психоанализа. Кернберг (1984) также не уклонился от диагностики и описания "болезни" психоаналитического тренинга: "Люди, обучающие психоанализу, убеждены, что психоанализ есть нечто среднее между искусством и наукой, в то же время организационная структура психоаналитических институтов в наибольшей мере соответствует комбинации технической школы и теологической семинарии" (стр.59).

Разделяя взгляды А.Фрейд и Кернберга, я считаю, что эта критика справедлива, независимо от формы организации и от того, принадлежит ли организация к какой-либо "зонтичной" структуре. Психоаналитические терапевты везде обучаются в "вечерних школах", и в большинстве случаев школы эти весьма напоминают гибрид, описанный Кернбергом.

Медикализация и демедикализация

Десятилетиями психоаналитиков беспокоило расхождение между идеалом и действительностью. Находя положение дел за границей еще хуже, чем дома, не очень-то этим утешаешься. Стала общим местом критика психоанализа в Америке, где до недавнего времени образование психиатра было обязательным начальным условием психоаналитического обучения. Говорилось, что в Соединенных Штатах психоанализ превратился в "горничную психиатрии". С другой стороны, Старый Свет может ссылаться на Фрейда; может указывать на традицию дилетантского анализа; может подчеркивать родство психоанализа с гуманитарным знанием, социальными науками, культурологией. Однако же, если прямо смотреть на вещи и избегать искушения использовать идеалы в профессиональных политических интересах, то придется признать, что везде в мире тренинг имеет целью формирование определенного типа психоаналитического психотерапевта. В виду того, что между медициной и психотерапией существует определенная связь, конечным результатом повсюду становится "медикализация", независимо от базовой специальности аналитика. Фрейдовское пожелание, чтобы психоаналитическое обучение было всеобъемлющим, нигде не выполняется. Только очень редко психоаналитическое обучение сопровождается систематическими исследованиями процесса и результатов анализа. Балинт (1948) указал на утрату триады обучение-исследование-лечение, которая входила когда-то в концептуальные основы Берлинского Психоаналитического Института. Если озаботиться более актуальными предметами, следует спросить: где в традиционных вечерних школах существует независимое обучение, где проводятся систематические исследования, и где притязания на гуманитарный и общекультурный вклад психоанализа соответствуют действительности? Мое впечатление таково, что за сорок лет, прошедших после того, как Балинт высказал свои критические замечания, изменилось немногое. Вынося за скобки несколько важных исключений, похоже, не оказавших заметного влияния на общепринятый тип тренинга (хотя исследования Валлерштайна (1986, 1989) и Канторовича и др.(1989) должны были бы дать пищу для размышления всем аналитикам), надо сказать, что в целом существует явное несоответствие между претензией и реальностью. Огромное богатство опыта - и, с другой стороны, научная целина. Практикующие аналитики сами по себе не имеют возможности проводить исследования, предназначенные для проверки гипотез - и, соответственно, ни прошлые, ни новые открытия не подвергаются тщательному изучению (Каплан,1981; Глассмен,1988; Хенли,1992). Если бы аналитики начали самокритичное изучение собственных находок, видя в этом первые шаги на пути к исследованиям психотерапии, это могло бы привести к систематическому процессу медикализации в лучшем смысле этого слова. То же, что преподается в большинстве "вечерних школ" - это частичная медикализация вне исследований.

Нисколько не лучше и картина в Европе, где психоанализ претендует на всестороннесть, и психоаналитические институты должны соответствовать этой заявке. В Европе получили психоаналитическое образование психологи, филологи, философы, социологи, теологи, другие гуманитарии и люди, не имеющие академического образования. Идея, что таким образом реализуются по крайней мере некоторые элементы "психоаналитического университета" и отдается должное фрейдовской идее всеобъемлющего психоанализа (1927), оказалась миражом. Правда, весьма влиятельным миражом, способность которого вводить в заблуждение вновь и вновь проявляется на каждой очередной конференции, посвященной идеалам, которые предполагается осуществить в будущем. Кстати сказать, за исключением очень маленькой группы американских психоаналитиков, в основном пришедших из психологии, подавляющее большинство психологов, составляющих половину членов европейских психоаналитических обществ, продвинули исследования совершенно незначительно. Психоаналитики, пришедшие из сфер, не относящихся к медицине или психологии, которых неверно именуют "аналитиками-дилетантами", обычно утрачивают компетентность в своей первоначальной академической области. Они редко вносят вклад в междисциплинарные исследования. Хольт (1989) так резюмировал положение вещей:

Многие годы я считал, что проведению необходимых реформ могло бы способствовать привлечение в психоанализ ученых-бихевиористов, преданных научным методам и исследованиям, и уже хорошо обученных. Говоря коротко: мы попробовали, и это не сработало. Продолжительные усилия и довольно дорого обошедшаяся попытка Фонда Исследований в Психиатрии, который привлек и обучил достаточно много таких специалистов, имели лишь незначительное влияние на организованный психоанализ. Некоторые, утратив иллюзии, ушли; другие же кооптировались и превратились в аналитиков, неотличимых от всех других. Большинство продолжало свои первоначальные исследования параллельно психоаналитической практике, поддерживая непроницаемый барьер между двумя видами деятельности. Итак, я полагаю, что теперь мы удостоверились в неэффективности такого пути" (стр.341).

Терапевтическое применение психоанализа порождает столько проблем, требующих разрешения, что поиск профессиональной идентичности полностью занимает молодых аналитиков и кандидатов, как медиков, так и не-медиков. Работа психоаналитика предполагает опыт, относящийся к человеческому страданию и в частности - к психическим и психосоматическим заболеваниям. Поскольку психоанализ как метод претендует на терапевтическую эффективность, он не может устраниться от методологических требований к исследованиям психотерапии. Сравнительно небольшая группа психоаналитиков, работающих в своих странах в университетах, в течение нескольких лет усиленно трудились над тем, чтобы решить проблемы, вытекающие из исследовательской парадигмы психоанализа (см. Даль, Кехеле и Томэ,1988). Тот факт, что подобные исследования игнорируются, стал очевиден как раз в то время, которое в США характеризовалось быстро распространяющейся "демедикализацией" (Купер,1990). Та самая страна, которая столь долго способствовала расцвету психоанализа, теперь расплачивается за упущенные шансы основать центры психоаналитических исследований. Благодаря Эйсслеру (1953, 1958) психоаналитическая техника лечения была стандартизована; "техника базовой модели" - вот пример, которому следуют везде, где сильно влияние американского психоанализа. Психоаналитический метод и система его правил не подвергались систематическому изучению с точки зрения их плодотворности и терапевтической эффективности. В модели Эйсслера стандартная техника достигла наиболее чистой, классической формы.

Менее всего склонны подвергать критическому рассмотрению теорию и систему правил оба участника тренинг-анализа. Можно считать, что тренинг-аналитики предпринимают все усилия, чтобы передать метод как можно ближе к учебнику. Эйсслерова техника "базовой модели", воплощенная в структурной теории эго-психологии, оказала влияние на все школы. Присущий ей пуризм интерпретаций культивировался и за рамками эго-психологии - например, в кляйнианской теории техники и в сэлф-психологии Кохута, при всей полярной противоположности их представлений о том, какие бессознательные содержания должны интерпретироваться. Подобная идеализация всегда превращает аналитика в "хранителя аналитического процесса" и делает его, по выражению Калефа и Вайншеля (1980, стр.284), "совестью анализа" - словно истинность теории и терапевтическая эффективность уже больше не являются предметом обсуждения.

Критический реализм Фрейда, требовавший проверки всех теоретических построений, отступил, когда из метапсихологии была выведена эго-психология. Запоздалая критика Арлоу (1982) и Арлоу и Бреннера (1988) не могла изменить того факта, что творческие силы целого поколения аналитиков были связаны этим стилем и отвлечены от независимого изучения аналитического процесса и его результатов. Один из выдающихся исследователей, Р.Хольт (1989), верно следовавший традиционному определению метапсихологии Рапапорта и других известных сторонников эго-психологии, посвятив десятилетия изучению первичных процессов, пришел в результате к горькому заключению: "Понимать, что большая часть профессиональной деятельности была посвящена такой ничего не стоящей теории, как метапсихология, чрезвычайно неутешительно" (стр.327).

Похожие чувства выражает и Эдельсон, представитель большого числа аналитиков своего поколения (1988, стр. xii). Он описал изначальный энтузиазм, с которым он начинал свою карьеру, и постепенно усиливавшееся разочарование. Самое неприятное, по его мнению, было обнаружить недостатки своего профессионального сообщества. Уже пройдя большую часть профессионального пути, оглядываясь назад, Эдельсон заявлял, что так или иначе, эти недостатки с каждым годом возрастали без всякой перспективы улучшения. Типично, может быть, что Эдельсон не утратил веры в психоанализ и указал на исследования, как на путь, способный вывести из кризиса.

Теперешний кризис не следует недооценивать, успокаивая себя тем, что за свою жизнь психоанализ пережил много бурь (Фрейд, 1927в, стр.37). Постулаты метапсихологии, лежащие в основе всех клинических теорий, оказались во многих отношениях сомнительными, поэтому позиции психоанализа расшатаны больше, чем когда-либо в его истории. Потерпел фиаско и поиск общего языка на Психоаналитическом конгрессе в Риме в 1989. Привели к неудаче и усилия, приложенные Валлерштайном (1990, 1991а), чтобы достичь согласия и союза между школами хотя бы на уровне наблюдений; его призыв рассматривать теории, недоступные наблюдению, в качестве метафор не смог смягчить или гармонизировать фундаментальное противостояние. Несмотря на то, что он пытался найти общую почву в данных наблюдений за аналитическим взаимодействием, приводимые им примеры и цитаты из работ С. и Е. Файн (1990, 1991), а также Арлоу и Бреннера (1988) "озвучивают" противоположное мнение: данные наблюдений с самого начала несут в себе отпечаток метафор и теорий, а такие термины, как "перенос", "контрперенос", "сопротивление" и тому подобные, имеют различный смысл в разных психоаналитических школах (Ричардс, 1991). Шафер (1990), похоже, ощутил на этом конгрессе воплощение Zeitgeist (духа времени - МА) как духа психоаналитического плюрализма. Само собой понятно, что такой плюрализм не отменяет обязанности проводить сравнительные исследования терапии разных школ и ориентаций. Как продемонстрировали Хэнлу (1992), Томэ и Кехеле (1975), Даль и другие (1988), эпистемологические и практические проблемы в этой области могут быть разрешены.

Из-за того, что тренинг так далек от исследований, интенсификация или пересмотр парадигмы Фрейда долго откладывались. Новые концепции часто принимаются группами без вопросов, что способствует возникновению новых течений, предлагающих универсальный рецепт излечения для всех форм психопатологии; от них ждут, что они принесут спасение! К примеру, немецкие аналитики прожили длительный период, в течение которого была принята модель эго-психологии. Следующая Фрейду и выведенная из метапсихологии, она была сформулирована Рапапортом, Хартманном, Крисом, Лёвенштайном, Анной Фрейд, Якобсон и многим другими и пришла к нам после 1945 года. Затем последовал короткий расцвет работы "по Эриксону". Впоследствии всех захлестнуло влияние Кохута. Теории объектных отношений приходят под разными именами - и это несколько сдерживает возникновение универсально модного движения. Самодостаточная теория и техника Кляйн возобладала над влиянием Кохута. Теперь становится уже очевидным растущий интерес к Лакану и Ранку - особенно располагает к этому последний, из-за его терапевтической концепции об излечении всего из одной начальной точки. Вряд ли можно продвинуться намного дальше к началу начал, чем травма рождения и материнская утроба - разве что к реинкарнации (Томэ, 1991). Существенно, чтобы тренинг-анализы как можно меньше подвергались влиянию направлений моды. Цитируя Фрейда: "Ничто не должно удерживать нас от наблюдений за самими собой или от приложения нашей мысли к критическому рассмотрению самой себя" (стр.34).

Особенно печально, что не исполнились надежды, возлагавшиеся на психоаналитические институты, основанные в университетах и связанные с кафедрами психиатрии. Психоаналитическое влияние на психиатрию в Америке снизилось. Идею Куби (1957) и Валлерштейна (1978в) создать особую специализацию или докторантуру и таким образом обезопасить и прочно установить междисциплинарные стандарты психоанализа, реализовать не удалось. Шаков (1962) тщетно пытался создать небольшой психоаналитический институт в соответствии с концепцией "психоаналитического университета" Фрейда, который с самого начала формировался бы людьми, воплощающими междисциплинарную смесь медицины, гуманитарных и социальных наук. Во Франции создание докторантуры по психоанализу привело к напряжению в отношениях с психоаналитическим обществом (Жибо, 1984; Рудинеско, 1990).

Предлагаемая мной реформа зависит от кооперации между психоаналитическими институтами и академическими или другими исследовательскими центрами. Провал предпринятых ранее попыток следует изучить, чтобы вынести уроки из упущенных возможностей. Заметны неприятные признаки того, что "свой шанс", причем уникальный, был упущен и в Германии. Пути академических исследовательских центров и обучающих институтов все более расходятся. Как я уже писал в другом месте (Томэ,1983в), проблема тут не в чьей-то автономии, которую должно уважать, а просто это - вопрос власти. Затрагиваются очень чувствительные - в силу исторических причин - области, что стало мне ясно по реакциям на мою вышеупомянутую статью по поводу отношений между психоанализом и университетом (университетской наукой). Жибо (1984) приписал мне тогда намерение узурпировать власть с помощью университетов, что было весьма далеко от моих устремлений как тогда, так и теперь.

По мнению Купера (1990), демедикализация в Соединенных Штатах в первую очередь сделает обучение психоаналитической терапии весьма привлекательным для психологов, несмотря даже на то, что традиционная отвергающая установка в отношении академической психологии на этот счет осталась прежней. Вполне возможно, что через некоторое время это поможет компенсировать резкое уменьшение числа кандидатов-медиков в признанных психоаналитических институтах. Однако в отсутствие поддержки или кооперации со стороны медицинских учреждений, особенно психиатрических клиник, на интенсификацию исследований психотерапии в ближайшем будущем шансов не много - тем более, учитывая высокую конкуренцию. Купер справедливо сомневается в том, что возросший интерес к психоанализу у специалистов-гуманитариев может компенсировать негативные последствия происходящего. К примеру, очарование работ Лакана для многих филологов - это особый феномен, нагруженный всеми проблемами, которые обычно возникают, когда психоаналитический метод применяется вне терапевтического диалога. Однако такие перекосы вновь свидетельствуют о бессмертном богатстве идей в психоанализе, "слишком прочном, чтобы кто-то смог истребить его" (Купер, 1990, стр. 195). Бессмертие такого рода столь же очевидно, как и тот факт, что без соотнесения с терапевтической Mutterboden ("материнской почвой" - МА) психоанализ потеряет связь с жизнью и станет историей. Даже бессознательные процессы работы сновидения, которые Фрейд считал инвариантными во времени и протекающими по неизменным законам, тем не менее содержательно определяются временами, в которых мы живем. Поэтому "социальному бессознательному" (Фромм, 1990) предстоит снова и снова открываться в индивидуальных бессознательных фантазиях. В противном случае психоанализ, несмотря на то, что некоторые его прозрения впитали все психодинамические виды терапии, и что работы Фрейда остаются одним из излюбленных объектов истории культуры и медицины, утратит актуальность.

Вызывает тревогу то, что Валлерштайн (1991в, 1992) считает беспочвенными ожидания поддержки психоаналитических исследований со стороны университетских фондов. Он обращается поэтому к организованному психоанализу с призывом собирать до нескольких миллионов долларов в год, чтобы финансировать некий центральный исследовательский институт. Сомневаюсь, чтобы такую сумму можно было получить за счет дополнительных взносов членов МПА. Поэтому я предлагаю внести изменения в структуру и функции МПА. Ее следует преобразовать в научное (по преимуществу) общество. Такая реформа позволила бы превратить административный офис МПА в Лондоне - "Брумхиллз" - в институт психоаналитических исследований. Обычные членские взносы должны быть в основном использованы для финансирования этого института. Администрацию следует резко сократить, снизив расходы на ее содержание. Лозунг Ленина, что контроль лучше доверия, утратил свою силу. Способны ли МПА и НПА отказаться от избыточного контроля и заменить его доверием к своим членам? Пражский психоаналитик Борецкий (1992) описывает сходство между коммунистическими и психоаналитическими организациями. Необходимы объединенные усилия, чтобы сделать реальным образ лучшего психоанализа. У моей утопии - конкретная цель: превратить "Брумхиллз" в центр психоаналитических исследований и площадку для "Установочной конференции по исследованиям и психоаналитической практике".

Потеря триады обучение - исследование - лечение

Очевидны все признаки того, что сегодняшний кризис психоанализа - косвенное последствие самой системы обучения, которая за последние 40 лет существенно увеличила продолжительность тренинг-анализа, которому отводится центральная роль. Этот дидактически существенный элемент познания психоаналитического метода стал связываться с более широкими целями. Цели же эти, сами по себе важные, в данном контексте превратили тренинг-анализ в инструмент, которы наносит вред самому психоанализу. Пяти-, а то и пятнадцатилетняя зависимость от тренинг-аналитика воздействует на приходящее поколение как раз в разгар креативной и ищущей автономии жизненной фазы. Реформа везде пробуксовывает, потому что продолжительность тренинг-анализа рассматривается как свидетельство его качества, а побочным эффектам столь длительной зависимости не уделяется внимания. Такое положение вещей отрицательно влияет и на сотрудничество между обучающими психоаналитическими институтами и университетами или другими исследовательскими центрами, поскольку тренинг-анализ занимает наибольшую часть жизни молодого человека - день за днем, год за годом. Время, отдаваемое тренингу, когда параллельно человек еще где-то работает, не позволяет проявлять активность в русле основной профессии.

В больших городах и столицах, где расположено большинство психоаналитических институтов, приходится тратить много времени на дорогу из одного места в другое, и ко времени каждого посещения психоаналитика, супервизора, семинарского занятия, нужно еще прибавить не менее часа на дорогу туда и обратно. К двум двухчасовым семинарам (каждый - два вечера в неделю), т.е. к 18 часам, следует приплюсовать восемь 50-минутных сеансов с пациентами под супервизией и примерно четыре часа супервизии. И вот, еще не открыв учебника, кандидат уже трудился 30 часов в дополнение к своей обычной работе. Это неизбежно должно вызывать напряжение в отношениях с работодателем, который платит зарплату и в любом случае ожидает от врача или психолога не менее положенных 40 часов работы в неделю (а на самом деле, большего - не просто "отбывать" эти часы). Ситуация более удовлетворительна, когда учреждением, где кандидат зарабатывает себе на жизнь, руководит психоаналитик, а работа предполагает оказание терапевтической помощи больным. Несколько лет такой работы создают наилучшие предварительные условия для будущего, когда кандидат начнет практиковать терапию, "завязанную" на психоанализ - впрочем, это вопрос неоднозначный, так как некоторые придерживаются противоположного мнения.

В этом пункте уместно упомянуть гендерные различия. Можно легко увидеть, что тренинг параллельно с работой превосходит средние пределы работоспособности женщин, "работающих" также в качестве матерей и домохозяек - если, конечно, эту работу не выполняет кто-то по найму, или же не берет на себя партнер. В любом случае, налицо значительный семейный стресс.

Существует, правда, группа женщин, чье положение более благоприятно: это те, кто, закончив обучение в области медицины или психологии, проработали по специальности относительно короткое время и затем посвятили себя семейным и материнским обязанностям, однако, благодаря своим личным и финансовым обстоятельствам, могут себе позволить оторваться от семьи по крайней мере на 30 часов в неделю для психоаналитического обучения. Однако эти кандидаты не без оснований спрашивают себя, достаточен ли опыт ведения двух-трех супервизируемых случаев в качестве адекватной базы предстоящей профессиональной психоаналитической практики. Я считаю, что для развития истинного таланта, которым в этой профессии одарены женщины, необходимо создавать в рамках интегрированной программы обучения достаточное количество трудовых мест с неполным рабочим днем, что послужило бы основой приобретения широкого профессионального опыта.

Будущее институционализированного психоанализа существенно зависит от качества тренинга следующего поколения. В последнее время в серии из девяти (пока) опубликованных Psychoanalytic Quarterly статей известные психоаналитики обсуждали "будущее психоанализа"⁵⁾ Несмотря на большую степень согласия в критическом отношении к одностороннему психоаналитическому тренингу, большинство авторов пытаются проявить больше дипломатичности, чем позволяли себе А.Фрейд и Кернберг. Валлерштейн и Вайншел, в частности, являются единственными авторами, которые, обсуждая идеальные и реально существующие на сегодня модели обучения, упоминают в этом контексте абсолютно практическое предложение Анны Фрейд, по причинам профессиональной политики объявленное утопией. В публикациях подразумевается, что трехчастная модель: "тренинг-анализ, супервизия психоаналитических случаев, теоретические курсы и семинары по технике" не сбалансирована, и что исследования и клиническая работа оторваны друг от друга. То, что такой дисбаланс может приводить к серьезным нарушениям во всем организме, становится ясно из прогностических соображений и предложений относительно терапии, которые выдвигают исследования на центральное место. Из комментариев Хольцмана (1976) к докладам девяти комиссий, основанных в 1974 году "Конференцией по психоаналитическому обучению и исследованиям" в качестве прямой реакции на ощущаемый кризис, очевидно, что он пришел к тем же заключениям. За последние 15 лет кризис лишь расширился и углубился. Критика Хольцмана словно "рассосалась", как и предложения комиссий, что, как это часто случается, выполнило группо-динамическую функцию общего возвращения к состоянию покоя.

Фрейдовское утверждение (1927) относительно "неразрывного единства лечения и исследования" (стр.256) десятилетиями имело успокоительный смыл и даже магическую власть. Украшая виньетки случаев сокращенным цитированием этого тезиса о неразделимости, докладчики на конференциях создавали впечатление, что терапевтические и научные проблемы психоанализа уже решены. В действительности, великий тезис Фрейда содержит множество требований, соответствие которым характеризует психоаналитическую парадигму. Наш доморощенный кризис как раз и вызван тем, что терапевтические и научные вопросы, предполагаемые парадигмой Фрейда, в целом в институтах не исследуются. Диспут о месте психоанализа в истории науки, касающийся отношений между интерпретативной техникой и объяснительной теорией - "понимание" и "объяснение" - не должен проводиться в абстрактных терминах; он требует конкретного круглого стола по исследованиям терапии. С тех пор, как Хабермаас (1968) высказал идею об "ошибочном научном самопонимании Фрейда", она превратилась в модную фигуру речи, а прилагательные "позитивный" ("позитивистский"), "эмпирический" и "каузальный" стали употребляться с уничижительной интонацией, и не только немецкими психоаналитиками. Сопутствующая претензия на самостоятельную психоаналитическую герменевтику, конечно, не может быть спонтанно осуществлена. Особенно беспокоит, что "отступление в герменевтику" (Блайт, 1981) обычно не сопровождается лингвистическими или другими междисциплинарными исследованиями психоаналитического диалога. По моему опыту, такие исследования особенно плодотворны для междисциплинарного сотрудничества, и могут углубить истинно психоаналитическое понимание того взаимодействия, которое происходит в терапевтической ситуации. Психоаналитическую интерпретацию отличает от других видов интерпретации не только особый теоретический фон. Самое важное в ней то, что пациент говорит своим собственным языком, и продуцируемый текст имеет двух авторов, которые также косвенно адресуются к симптомам, нуждающимся в истолковании в рамках соответствия теории правды (Хэнли, 1990). Следовательно, всегда, когда производится сравнение, надо не терять из виду тот факт, что психоаналитические интерпретации имеют терапевтическую функцию. При экзегезе (толковании) текста исследователя не волнует вопрос об эффективности интерпретаций. Наличие конкурирующих герменевтических теорий в отношении не только их терапевтического эффекта, но и "нарративной правды", побудило Стренгера (1991) сформулировать, что "теория должна согласовываться с общепринятым фоновым знанием, воплощенным в других дисциплинах, и не противоречить ему" (стр.188). В соответствии с его философским подходом, внутренняя согласованность нарративов должна дополняться "ограничениями, относящимися к тому, что я назвал бы внешней согласованностью герменевтических теорий" (стр. 188).

Оставим в стороне вопрос о том, в чем состояло неверное понимание Фрейдом самого себя как терапевта и как ученого. В какое бы место научной теории не помещали тезис Фрейда о нераздельности (терапии и исследования - МА) известные философы столь различной направленности как, например, Хабермаас и Грюнберг, профессиональное сообщество не может быть освобождено от следования этой парадигме - от изучения психоаналитического процесса, то есть исследований процесса и результатов. Посему новое поколение, чтобы реализовался его потенциал, должно как можно раньше знакомиться с методологическими проблемами психоаналитических исследований. Негативный перенос в тренинг-анализе будет скорее всего протекать более легко, если кандидат станет больше удовлетворен обучением. Установка на критическое изучение должна быть изначально присуща различным школам и ориентациям. Похвальная терпимость, воплощающаяся в растущем психоаналитическом плюрализме, имеет тенденцию маскировать недостатки теории и практики определенных направлений.

Мои собственные, начатые десятилетия назад (Кехеле и Томэ, в печати), попытки применить научные критерии к психоаналитической ситуации и утвердить беспристрастные исследования процесса и результатов, убедили меня в том, что одного этого недостаточно, чтобы создать более сбалансированную триаду.

В психоаналитическом обучении развилась серьезная дисгармония между головой, сердцем и конечностями, и поскольку тренинг-анализ стал тайным, но всеопределяющим рулевым этого процесса, здесь и должно начинать лечение. Мои предложения ведут к снижению нагрузки на чрезмерно разбухшее сердце, и к укреплению головы и конечностей - научно ориентированных учебных курсов и заметно более интенсивного супервизирования. Я совершенно уверен, что реформа, за которую я выступаю, которой в дальнейших разделах дам детальное обоснование, могла бы вывести психоанализ из его нынешнего кризисного состояния и в будущем привести к расцвету психоаналитических институтов - однако, весьма вероятно, что ничто не стронется с мертвой точки и все останется как прежде. Как свидетельствует первое в послевоенное время исследование Балинта (1948), большинство психоаналитических институтов слишком долго дистанцировались от испытанного академического союза обучения, исследования и лечения, к которому Фрейд всегда стремился, и который Берлинский психоаналитический институт от него унаследовал в качестве своей задачи и цели. В наше время и в нашем возрасте нельзя отворачиваться от того факта, что сердце обучения, тренинг-анализ, задающее ритм и скорость, не способно справиться с той задачей, которую в клиническом, научном обучении следует решать голове, и коей должны заниматься выдающиеся учителя.

Типология психоаналитических тренинг-институтов

"Открытая" и "закрытая" структуры

Различаются открытые и закрытые структуры. В закрытой структуре, имеющей международное преобладание, соискатели оцениваются с точки зрения того, насколько они подходят для этой профессии. Процедура оценивания предусматривает три интервью с тремя аналитиками, после чего претендент либо принимается, либо отвергается. Принятый начинает тренинг-анализ. Поучаствовав в семинарах и пройдя затем более или менее формальный экзамен, кандидат начинает проводить лечебный анализ под супервизией. По многим причинам предварительные условия и ограничения при приеме весьма значительно различаются в разных странах. В Германии с недавних пор в психоаналитический тренинг принимаются только те, кто получил высшее образование врача или психолога.

В отношении тренинг-анализа в системах закрытого типа существует важная альтернатива: либо тренинг-аналитик в той или иной форме информирует руководителей программы (о ходе анализа и/или своем суждении об анализанте - МА), либо анализ остается личным делом его участников, хотя и является частью официальных функций аналитика. То, что тренинг-аналитик ничего не сообщает, настолько характерно для институтов такого рода, что об этом часто говорят коротко как о "бездокладной" системе⁶⁾. В прошлом в закрытых системах был принят и другой вариант, при котором тренинг-аналитик предоставляет руководству свой отчет о прогрессе анализанта и в конце концов, свою оценку "пригодности" кандидата. Этот тип институтов длительное время находился под перекрестным огнем критики, несмотря на то, что репутация его наиболее чистого воплощения, Лондонского Института, оставалась незыблемой. (см. раздел "Тренинг с точки зрения кандидата").

Открытая модель полностью оправдывает свое наименование: анализ начинается как совершенно частное дело и проводится членом института или национальной психоаналитической ассоциации. Был ли этот анализ тренинг-анализом - станет ясно лишь задним числом, ретроспективно и ретроактивно, спустя много лет, когда анализант будет (или не будет) принят в обучение, или еще позже, когда будет решаться вопрос о его членстве в соответствующей национальной ассоциации. Нет необходимости говорит, что открытая система всегда "бездокладна", и аналитик никогда ничего не сообщает в обучающий институт о своем анализанте. Открытая система позволяет и больший разброс в базовом академическом и профессиональном образовании кандидатов.

Теория и практика психоанализа, как всем известно, имеют столь обширное основание, что позволяют сосуществование различных академических дисциплин и плодотворный обмен между ними. В открытой системе после присвоения квалификации уже не имеет никакого значения, какой была изначальная профессия новоиспеченного аналитика. Наиболее иррелевантен вопрос о предшествующих образовании и профессии сравнительно недавно принятому Австрийскому Закону о Психотерапии, который включает так называемый "параграф о гениальности". Во избежание каких-либо ограничений междисциплинарной природе психотерапии, и для того, чтобы мобилизовать возможно больший потенциал таланта, закон этот предусматривает, что "те, кто особенно подходит (даже если им не хватает высшего образования и академических знаний) могут быть приняты в психоаналитический тренинг - без всяких условий касательно предшествующих знаний или опыта - после того, как их положительно оценила экспертная правительственная комиссия по психотерапии" (цитируется у Кальвасса, 1990). Право, не позавидуешь консультантам, на чьих рекомендациях канцлер основывает свои решения, их трудной задаче отбора тех, кого следует считать особо талантливыми. В прошлом отличительной чертой одаренных людей, даже гениев, было как раз то, что, используя свои незаурядные творческие способности, они достигали своих целей, несмотря на неблагоприятные обстоятельства. (Можно с интересом ждать, что из этого выйдет: приведет ли "параграф о гениальности" к принятию в тренинг высокоодаренных мужчин и женщин, которые в будущем придадут новый импульс, к примеру, междисциплинарным исследованиям. Предлагаю делать ставки - с тем, чтобы выигрыш пошел на исследования психотерапии).

Если, используя оценки Сандлера и Валлерштейна, разместить системы тренинга европейских психоаналитических ассоциаций на шкале "открытость - закрытость", то наиболее либеральной окажется швейцарская модель. С давних времен тренинг там был довольно неформальным; лишь в конце, когда ставится вопрос о членстве, принимается ретроспективное, основанное на достигнутой за много лет квалификации, решение о том, был ли анализ данного человека действительно тренинг-анализом, и достиг ли "анализант в тренинге" зрелости. Традиционная швейцарская модель, несколько видоизменившаяся в последние годы, так как стала придавать большее значение доказательству квалификации, очень напоминала "деинстуционализированный институт", описанный Бернфельдом (1962). Далее на полюсе "открытости" располагаются французские тренинг-институты, за ними, по Валлерштейну, итальянские, испанские, португальские - все со своими модификациями.

Закрытая система в том виде, в каком она существует в большинстве европейских институтов, "наиболее сильно, а может быть, и наиболее убедительно" (Валлерштайн, 1985. стр.42) представлена Лондонским Институтом. Во всем мире закрытая система доминирует. Похоже, в большинстве институтов отчет тренинг-аналитика больше не предусматривается - эта практика отменена из-за сопутствующего ей осложняющего влияния на конфиденциальность и отношения переноса. Профессиональное сообщество примирилось с разнообразием моделей тренинга. Функционирование национальных и международных "Установочных конференций" по вопросам тренинга привело к более или менее продуктивному обмену опытом обучения. Такой обмен обладает гармонизирующим потенциалом, так как факт признания проблем в сходных или же различных системах создает перспективу для рассмотрения собственных трудностей. Так вырабатывается "модус вивенди", учитывающий как различие мнений, так и преимущества и недостатки той тренинг-модели, которая реализуется в собственной ассоциации. Достигнутые компромиссы, в свою очередь, провоцируют конфликты, которыми порой поглощены участники на заседаниях местных, региональных или международных групп. Способность к компромиссам возросла за последние десятилетия. Несомненно, дискуссии об открытых и закрытых системах обучения повсеместно породили большую чувствительность к косвенным влияниям тренинг-аналитиков на тренинг кандидатов. Многие известные аналитики близко к сердцу приняли критику Бернфельда. Многое пришло в движение благодаря противоположным позициям Лайриса (1964), Е.Ф. МакЛафлин (1967) и Дж.МакЛафлина (1973) с одной стороны, и Флеминга (1961, 1963), Флеминга и Вайса (1978), как и Вайншелла (1982) - с другой стороны. В Германии впереди других с разработкой и интенсификацией критической позиции Бернфельда в отношении институционального психоанализа выступил Кремериус (1989), сформулировавший проблему как "Тренинг-анализ и власть".

Если разместить различные типы, иллюстрирующие эти расхождения, в спектре от либерального крыла до консервативного, то следует прежде всего упомянуть Цюрихский Психоаналитичсекий семинар (Quellenstrasse), самостоятельно существующий с 1977 года. Не имея возможности углубляться в фазы "деиннституционализации", вероятно, приближающиеся к идеалу Бернфельда, отметим, что это осуществилось в качестве института в Швейцарии, так как в Женеве столь высока степень открытости, что говорить об ограничивающей институционализации вряд ли уместно. Из исследования Мозера (1987) я узнал, что для психоаналитического тренинга в рамках Швейцарского Психоаналитического Общества, и, вероятно, поэтому и в рамках современного Института Фрейда в Цюрихе, характерны "особый либерализм и недостаток структуры" (стр. 61). В то время, когда была опубликована статья Мозера, не проводилось никаких экзаменов, и отбор осуществлялся лишь после долгого периода тренинга, при подаче заявления о членстве в обществе. Мозер говорит о высоком спросе на такой финал. В процессе тренинга - обычно продолжавшегося более 10 лет - кандидаты сами прокладывали себе путь, часто за счет самообучения; по мнению Бларера и Брогла (1983), путь этот предполагает, что психоаналитический процесс становится целью сам по себе, что способствует созданию мистической атмосферы. В этих условиях анализ хорошо защищен от институционального влияния. Однако, если принимать бессознательное всерьез, то становится очевидно, что кандидат подвергается влиянию даже со стороны деинституционализированного института, при максимально возможной свободе и открытости. С психоаналитической точки зрения вполне вероятно даже, что скудость структуры - вплоть до пустого экрана (психоаналитический институт, как пустой лист Роршаха) - имеет особенно беспокоящий эффект.

Чем более открытая система приближается к идее Бернфельда о деинституционализации, тем больше возрастает "неформальная власть" группы, что хорошо показано в выверенном исследовании Курца (1987) об истории Цюрихского Психоаналитического Семинара. В демократических, правовых системах, приверженных свободе исследований и обучения, любой, кто выполняет определенные функции в институциональных рамках, может быть призван к отчету и, в принципе, смещен. Хорошо известно и то, что компетентностью в данной области и приобретенным благодаря ей авторитетом порой злоупотребляют в интересах усиления личной власти или из-за "группового соперничества между аналитиками и его влияния на кандидатов" (Гарма и др.,1972; Циммерман, 1983). Важный вопрос состоит в том, насколько тренинг-аналитики тех или иных психоаналитических институтов готовы допустить возможность оценки их компетентности в данной области, так как это могло бы стать одним из путей предотвращения явного или скрытого злоупотребления властью.

Проблемно-ориентированные клинические и научные дискуссии в профессиональных сообществах служат хорошим уроком смирения и защищают как от доминирования со стороны отдельных личностей, так и от "неформальной власти" политизированных группировок. В свое время Бернфельд упустил из виду, что разрушение институциональных структур, с их четко определенными функциями и открытым контролем, может приводить к возникновению политизированных и политизирующих групп. Явно или скрыто, власть в психоанализе используется особенно тогда, когда терапевтические и дидактические действия не сопровождаются научной проверкой декларируемых компетентности и авторитетности.

Самостоятельное прокладывание пути и обретение цели, в сочетании с приоритетностью личного анализа, по-видимому, усиливает страх перед экзаменом и отбором. Эти шаги относятся все дальше в будущее, и многие "аналитики в тренинге" в результате не добираются до коллоквиума, пройти который необходимо для вступления в Швейцарское Психоаналитическое Общество. Подготовиться к экзамену тем труднее, чем неопределеннее критерии; тем больше опасность того, что презентация случая кандидатом превратится в очередное яблоко раздора между различными направлениями - даже если это принимает форму помогающего коллегиального обсуждения, даже если процент неудач, как в НПА, очень низок.⁷⁾

Рассматривая другие типы психоаналитического тренинга, можно сказать, что французская система в отношении либеральности недалека от швейцарской. Длительный анализ получает подтверждение в качестве тренинг-анализа (даже при частоте три раза в неделю), когда анализант выразил желание пройти психоаналитический тренинг, и был принят в качестве кандидата.

Ужас перед презентацией доклада супервизированного клинического случая беспределен. В тех местах, где можно иметь профессиональную практику без одобрения профессионального комитета, многие избегают экзаменационной процедуры - в действительности столь снисходительной, что вряд ли заслуживает такого названия. Не будем погружаться слишком в этот предмет - это уведет нас от основной темы. Теория тревоги Фрейда, различие, которое он делает между реальным страхом и невротической тревогой, объясняет экзаменационные страхи. Проходя финальный коллоквиум - представляя доклад, на основании которого принимают в члены психоаналитического общества - будущий психоаналитик попадает в ситуацию, которая потом не раз повторится в его профессиональной жизни. Экзаменаторы порой озабочены не столько способностями и знаниями кандидата, сколько тем, насколько он интернализовал психоанализ, представленный теми, кто в данном случае составляет большинство. Естественно, чем выраженнее такая ситуация, тем более сомнительной оказывается индивидуальность и собственная психоаналитическая идентичность кандидата. Кинг (1989) описал пять кризисов идентичности аналитика, которые всегда относятся к личностной интеграции и охватывают всю его профессиональную жизнь. И действительно, насколько тактически верные дипломатические ходы и компромиссы совместимы с внутренней интегрированностью и правдивостью в изложении клинического случая? Неоднократные испытания, которым подвергается честность и цельность аналитика, создают почву для реалистических страхов.

Зависимость кандидата наиболее высока там, где существует система отчета тренинг-аналитика о прогрессе анализа. В Лондонском психоаналитическом институте подобные отчеты должны предоставляться каждое полугодие. Кроме того, аналитик определяет, будет ли кандидат допущен к лекциям и семинарам, а впоследствии от него же зависит решение о том, позволить ли кандидату приступить к психоаналитическому лечению пациента под супервизией. Окончание тренинга также происходит с благословения тренинг-аналитика. Мне неизвестно, насколько точно в реальности придерживаются этих правил, и сколь большой вес имеет мнение тренинг-аналитика при принятии решений управляющими структурами. Во всем мире "отчетная" система подвергается острой критике; сами же британские кандидаты на удивление ею довольны - желающие могут предлагать интерпретации этого феномена. Лиментани (1989), бывший с 1981 по 1985 президентом МПА, решительно отстранился от системы отчетов. Другая его публикация привела меня к заключению, что либо он не мог дать негативный отзыв неподходящему кандидату, либо тренинг-комитет не принимал его мнения во внимание. Во всяком случае, Лиментани рассказывает, как с виду нормальный кандидат на поверку оказался очень нарушенным, что все же не помешало ему стать членом Британского психоаналитического общества. Это сообщение показывает, что система обладает высокой толерантностью к противоречиям.

Критика "отчетной" системы в последние годы стала почти единодушной. Оргел (1982) пишет, что в Северной Америке "бездокладной" системе следуют 17 институтов в США и четыре института-ответвления Канадского психоаналитического общества. Лишь семь институтов Американской психоаналитической ассоциации предоставляют аналитику возможность отчета, причем сообщения обычно минимальны(1982, с.429). Обстоятельный обзор Кабернайта (1982) рисует сходную ситуацию и в психоаналитических институтах и обществах Южной Америки. Что же до остальных компонентных обществ МПА, а именно, всех европейских обществ, индийских и австралийских институтов, то по свидетельству А.Сандлер (1982) уже десять лет назад институтов, в которых от тренинг аналитика ожидался отчет о кандидате, оставалось лишь два: Лондонский и Австралийский, моделью для которых послужило Британское психоаналитическое общество. Можно, следовательно, предположить, что, наконец, подошла к концу нередко ожесточенная полемика о власти, которой обладает аналитик благодаря своему участию в решениях по поводу кандидата. Теперь-то станет очевидно, что все эти дискуссии отвлекали внимание от фундаментальной проблемы, которая требует изучения, а именно, - от проблемы косвенного влияния аналитика на психоаналитическую идентичность кандидата. В заключительной части исследования Аннмари Сандлер, охватывающего значительно более широкий круг вопросов, чем выбор и функции тренинг-аналитиков, автор подчеркивает, что обсуждение формальных проблем будет бесполезным, если существенные различия в понимании и концепциях психоаналитического процесса не окажутся в центре внимания. Большинство аналитиков поддерживают эту точку зрения. Я считаю, что это указывает на необходимость исследования влияния на терапевтический процесс со стороны аналитиков, принадлежащих к "отчетным" и "бездокладным" системам. Поскольку влияние "отчетной" системы самоочевидно, давайте рассмотрим воображаемую ситуацию: предположим, что очередной полугодовой отчет лондонского тренинг-аналитика накладывает вето на начало кандидатом ведения собственного случая под супервизией. Маловероятно, что анализант останется в неведении относительно источника отвержения. Возникнет вопрос, как аналитик обосновал свое мнение (и обосновал ли вообще), и каковы последствия этого его вердикта о степени пригодности кандидата. Не подлежит сомнению, что такое вмешательство окажет сильное воздействие на перенос и контрперенос. Однако, похоже, что тренинг-аналитики и кандидаты Лондонского института нашли некий "модус вивенди" внутри системы.

Удивительно, что до сих пор никто не взглянул на идею отчета тренинг-аналитика с точки зрения базовой модели техники Эйсслера. В соответствии с этой моделью, одобрительный или дисквалифицирующий отчет аналитика выходит за рамки введения параметра и, следовательно, по определению Эйсслера, выводится за рамки психоанализа. Вмешательство психоаналитика в этом случае имеет столь решающее воздействие на профессиональную карьеру кандидата, что никакая интерпретация не сотрет его последствий с лица земли. Несмотря на мою критику определения Эйсслером классической техники, я убежден: когда подобными интервенциями творятся реальные факты, психоаналитический метод деформируется и утрачивает терапевтический потенциал. Можно также добавить, что сходная проблема возникает, когда терапевт составляет отчет для страховой компании с обоснованием оплаты, не ставя пациента в известность о том, что он о нем написал коллегам-экспертам, и не давая пациенту возможности прочесть этот текст. Несмотря на некоторые вариации в том, как именно тренинг-аналитик оказывает влияние на кандидата, остается нерешенным технический вопрос: в какой мере он посвящает кандидата в свое мнение и причины, на которых оно основано? Как поступать по отношению к анализанту "подотчетному" или "неподотчетному" аналитику, если у него возникают серьезные сомнения в пригодности кандидата к столь требовательной профессии? Существуют, конечно, некоторые способы обойти проблему, однако, без сомнения, невозможно, чтобы установка аналитика не повлияла на отношения переноса. С этой точки зрения ясно, что глубже, чем вопрос об "отчетной" и "бездокладной" системах, лежит действительно психоаналитический вопрос о том, как тренинг-аналитик видит и интерпретирует личные и профессиональные проблемы кандидата.

Теперь, возможно, стало более понятно, почему в открытых системах говорят не о тренинг-анализе, а о "личном анализе". Анализант не может быть в "тренинг-анализе", так как о том, что он принят (как кандидат или член сообщества), ему становится известно лишь через несколько лет, и лишь тогда его анализ ретроактивно приобретает статус "тренинг-анализа". Соответственно этому сформулированы основные принципы Швейцарского общества (цитируется по Вергопуло, 1989):

Личный анализ является основой всего обучения; начало личного анализа, однако, не дает права на обучение, это может быть решено лишь впоследствии. Индивид, желающий стать психоаналитиком, должен иметь другую профессию и работать по специальности в то время, как он ожидает официального признания (подтверждения). Лишь личный анализ позволяет получить опыт динамики бессознательного, явлений переноса и защит" (стр.79-80).

Ретроспективное признание личного анализа в качестве тренинг-анализа в конце концов тоже превращает открытую систему в закрытую - лишь самозванство может обойтись без доказательства квалифицированности. Невзирая на различия в терминологии, все согласны в том, что анализ, как бы его ни описывали, связан с терапевтическими ожиданиями, которым кандидат придает субъективные контуры в зависимости от своих "лечебных - и жизненных - целей" (Тихо, 1972).

В "отчетной" системе аналитик имеет большую власть, так как именно он сообщает свое мнение комитету по тренингу - хотя это может выражаться "всего лишь" в праве, после многих лет анализа, дать или не дать согласие на ходатайство о членстве. С другой стороны, в терапевтическом анализе в рамках открытой системы у аналитика может и нет реальной власти, но пациент, мотивированный своими профессиональными устремлениями, тем более сильно идентифицируется со своим аналитиком. С этой идентификацией связана надежда, что интернализация аналитической модели в дальнейшем увеличит его шансы при подаче заявления. Весьма нередки случаи, когда пациенты, работающие в социально-психологической сфере, обращаются к аналитикам, а в процессе анализа обнаруживают, что хотели бы сделать психоанализ своей профессией. Частота такого поворота событий заставляет подумать о той ответственности, которую берут на себя аналитики, лечащие потенциальных претендентов на аналитический тренинг, так как в закрытой системе терапевтический анализ обычно не защитывается, особенно - если его проводил не тренинг-аналитик. В таких случаях по формальным причинам общая продолжительность анализа⁸⁾ часто превышает десятилетие. Судьбы таких людей часто складываются не очень-то счастливо.

Проблемная область становится видна, если задать вопрос от имени гипотетического анализанта, который не удовлетворяется одними интерпретациями, а хочет знать: почему он может ходатайствовать о тренинге только после многих лет анализа? Порой даже послушные тренинг-анализанты или те, что стремятся стать таковыми, становятся настойчивы и не дают заткнуть себе рот. Годфринд (1988) приводит подходящий пример: после четырехлетнего тренинг-анализа миссис А., в случае которой "невротическая структура" была очевидна, захотела получить разрешение тренинг-комитета на супервизии.

Миссис А. считает, что она готова попросить встречи с членами Комитета по тренингу. Ей кажется совершенно уместным задать мне вопрос: что я об этом думаю? Впервые в своем анализе миссис А. настойчиво спрашивает: каково мое мнение о решении, которое она собирается принять? Первый элемент контрпереноса: удивление. Быть столь настойчиво требовательной - не в привычках миссис А. Сегодня я тронут настойчивостью ее вопроса. В ответ на мое молчание она развивает идеи о причинах своего требования. Она объясняет, что раньше не стала бы спрашивать. Она бы идентифицировалась со мной: когда ее пациенты задают прямые вопросы, она чувствует скуку. Она хотела избавить меня от этого (стр.19).

Понятно, что миссис А. годами смиряла себя, чтобы не доставлять своему аналитику неприятностей, и соответственно переняла его "скучающее" отношение, перенеся его на собственных пациентов. Так, оказывая терапии дурную услугу, воспроизводится и увековечивается власть, а анализы становятся все более длительными. В особенности проблематично то, что происходит в открытых системах. Можно полностью подписаться под замечаниями Валлерштайна (1985):

До тех пор, пока существуют формальные научные и обучающие структуры (наши психоаналитические общества и институты), в определенные моменты должно осуществляться оценивание пригодности, продвижения, удовлетворительности требуемых знаний и способностей. Чем более время этих событий определяется самим кандидатом, чем меньше для них поводов - (совершенно минимально, когда должно состояться одно такое событие) - окончание тренинга и сертификация - тем более все зависит от исхода каждого конкретного случая. При этом надо иметь в виду, что данные получены в условиях давления ситуации (группового) интервью, повторяющейся самое большее несколько раз, и это тем более расширяет поле для субъективных и иррациональных оценок, для произвольного и капризного использования власти и контроля над всей профессиональной активностью, над ее живой сущностью. В таких обстоятельствах еще менее ясны критерии, по которым личный анализ оценивается как удовлетворительный психотерапевтический опыт - не говоря уже о его роли как проводника неких "дополнительных" полезных образовательных ценностей. Это справедливо, даже если допустить возможность согласия по поводу этих желаемых образовательных ценностей, которые должны быть достигнуты в личном анализе, в общем философском климате "отделенного" анализа - "отделенного" либо лишь конвенцией не-докладывающих-тренинг-аналитиков (НДТА), либо большей "свободой" "открытых" систем тренинга. Обрисованная проблема устрашающе концентрированной власти и ответственности стала предметом активного обсуждения на Четвертом симпозиуме МПА ("Изменения в анализе и тренинге") в Англии в апреле 1984. Возможно, эта дискуссия и сама постановка проблемы воплотили также рефлексивный ответ на актуальный опыт: чрезвычайно высокий процент неудач при окончании тренинга и сертификации в "открытых" институтах, наряду с "накоплением" большого числа тех, чей кандидатский стаж невероятно велик (буквально свыше двух десятилетий).

Критика, которой на разных основаниях подвергаются "открытые" и "закрытые" системы, заставляет, вслед за Гроен-Праккен (1990), задать вопрос: можно ли избежать парадоксов и достичь более здорового сосуществования внутри психоаналитических обществ? Мне кажется, к концу своего исследования я смогу дать положительный ответ на этот вопрос.

Тренинг с точки зрения кандидата

Можно с удовлетворением отметить тот факт, что в последние годы не только некоторые аналитики представили биографические ретроспекции собственного анализа - в общем-то, в большей или меньшей степени, дела минувших дней - но и сами кандидаты стали проводить систематические исследования. Я имею в виду публикации Bruzzone et al. (1985), Charlier & Korte (1989), Koepp et al. (1990) и обширное исследование, проведенное Blaya-Perez (1985). В исследовании Blaya-Perez 140 успешным "выпускникам" 1978-79 и 1983-84 гг. институтов, входящих в МПА из разных стран, был разослан опросник. Вопросы были направлены на определение того, что было достигнуто в результате тренинг-анализа и насколько это соответствовало ожиданиям. В сопроводительном письме к первой группе автор подчеркивал свой интерес к тому, как происходила их интеграция в сообщество, и не думают ли они о новом анализе (или уже начали его). Основная часть вопросов ко второй группе относилась к переживанию фазы окончания анализа.

Несмотря на гарантию абсолютной конфиденциальности, число ответов было очень мало - 38, причем некоторые анкеты были заполнены лишь частично. Нет особого смысла рассуждать о том, почему это так, следует лишь признать тот факт, что во всем мире 102 молодых аналитика отказались принять участие в важном исследовании. Blaya-Perez пришлось удовлетвориться частным исследованием, которое, не являясь репрезентативным, все же говорит о многом. Автор проиллюстрировал примерами некоторые тенденции, которые просматривались в ответах опрошенных. Сравнивая ожидания от анализа с реальными достижениями, Blaya-Perez цитирует мнение членов Израильского психоаналитического общества, прозвучавшее несколько раньше. Они ответили на вопросы, разосланные перед преконгрессом о тренинге в 1977 году: "Мы ожидаем слишком многого, мы достигаем слишком малого".

Большинство ответов подчеркивало важность, приписываемую созданию климата свободы, когда аналитик никак не влияет на решения, принимаемые о дальнейшем прохождении тренинга кандидатом; он не обязан предоставлять никакой информации или как-либо оценивать прогресс анализа. В большинстве случаев аналитик и анализант вместе решали, когда анализ должен быть закончен, закладывая тем самым основу пост-аналических отношений взаимного уважения (стр.21).

Судя по полученным ответам, подобная атмосфера свободы возможна и в тех институтах, где требуется отчет аналитика (например, рассказ В. о кандидате, который, начав как пациент, через два года анализа был принят в тренинг). Из некоторых ответов можно видеть, что есть некоторые вполне нормальные кандидаты, которые даже во время собственного анализа так и не смогли почувствовать себя пациентами. Таков, например, аналитик С.: он по своему желанию закончил анализ до конца обучения, в чем его поддержали и члены его института, и его аналитик. Никаких трудностей при сдаче коллоквиума у него не было. С. добавляет:

Во время финального экзамена все шло хорошо. Я подумал, не кроется ли основная причина не столько в недостатке психоаналитических способностей, и даже не в недостаточном личностном сходстве. Психоаналитическое общество оказалось группой человеческих существ, как всякие другие, и одни мне нравятся, а другие нет. Благодаря анализу я отказался от идеализированной картины, от мечты обрести группу, где не будет места ревности, соперничеству или ненависти. Мне нравится мой аналитик, но я считаю, что в какой-то мере я все еще его идеализирую (стр.21).

Блайа-Перес⁹⁾ посвящает отдельную главу теме "Разрывы versus окончания". В случае с аналитиком Д. особо печальное развитие событий привело вначале к временному перерыву в анализе, затем к окончанию тренинга и, наконец, к началу нового личного анализа. В переписке с Блайа-Пересом этот аналитик не скрывал своего имени, и Блайа-Перес, имея дополнительную информацию, выражает уверенность, что сообщенная им версия абсолютно правдива. Наибольшее беспокойство вызывают решения, осуществляемые на основании критериев, о которых тренинг-анализанту ничего не известно. В этом контексте описываются и конфликты между тренинг-аналитиком и анализантом, с одной стороны, и управляющим звеном института, с другой. "Там, где отношения в треугольнике институт-анализант-аналитик основаны на власти принимать решения без участия одной из сторон - обычно анализанта - трудно не возникнуть ситуациям, в которых стороны начинают защищаться от того, что считают притеснением, внешне соглашаясь с навязанными правилами, а втайне борясь с ними" (стр.24).

Проблема субординации иллюстрируется и короткой репликой аналитика Ф., упомянувшего, что он бы закончил свой анализ раньше, будь он лечебным, а не тренинговым анализом. Тем не менее, в этом случае, как и в некоторых других, за длительным первым анализом и окончанием тренинга последовал плодотворный второй анализ. Блайа-Перес недвусмысленно отдает предпочтение "бездокладной" системе, однако подчеркивает, что успешное окончание возможно при любых институциональных условиях. Представленные выводы свидетельствуют, что проблематичные окончания и разрывы чаще происходят там, где тренинг-аналитик сообщает сведения об анализе кандидата тренинг-комитету. Этот комментарий нужно воспринимать в контексте: похоже, что анализанты Лондонского института, принадлежащего к закрытому типу, вполне лояльно настроены и довольны организацией и проведением своего тренинга, равно как и пересечением своего анализа и собственно тренинга. В ответах британских информантов читается убежденность в том, что тренинг в их институте - лучший в мире, и посему они чуть свысока смотрят на состояние дел на другой стороне Ла-Манша.

Короче, можно сказать, что там, где установки позитивны, это ведет к удовлетворенности типом соответствующего института. Выпускники французской системы не могут себе представить, чтобы их анализ был как-то связан с институтом. В конце концов, каждый хочет относиться с одобрением к тому, чему отдавал столько лет жизни - в Париже обычно три раза, а в Лондоне, как правило, пять раз в неделю.

В 1982 году во всем мире наиболее распространенная модель включала частоту четыре сеанса в неделю продолжительностью по 45 минут. Проблема тут в том, что в сфере влияния французского анализа частота в три сеанса в неделю считается нормой. Несмотря на британскую склонность к некоторому психоаналитическому "тэтчеризму", экспансионистская политика пяти сеансов в неделю до сих пор серьезно не отразилась на англо-французских отношениях. Дж.Сандлер (1982) отмечал, что " "нормальное" число аналитических сеансов в Европе варьирует от трех до пяти в неделю", однако "многие аналитики видят своих пациентов еще реже" (стр.44). С тех пор, как психоаналитический плюрализм получил признание, дипломатическая обходительность наблюдается все чаще. В конечном итоге, хочется напомнить идею А.Санлер о том, что на кону - понимание природы психоаналитического процесса.

"Бесконечный" тренинг-анализ как супертерапия

В ведущих психоаналитических группах тренинг-анализ считается "супертерапией" и напоминает "бесконечный" анализ. В психоаналитических обществах его средняя продолжительность, похоже, возрастает с каждым годом - в НПА она приблизилась уже к 1000 часов. Балинт описывал супертерапию словами Фрейда (1937): "В этом смысле мы спрашиваем себя, действительно ли аналитик так глубоко повлиял на пациента, что от продолжения анализа не следует ожидать уже никаких дальнейших изменений? Как если бы было возможно средствами анализа достичь уровня абсолютной психической нормальности - более того, уровня, в стабильности которого мы были бы уверены..." (стр.219, курсив мой - Авт). Разумеется, более неоспоримо было бы определить, что такое "строгий, нетенденциозный" анализ, на звание какового претендует тренинг-анализ, да еще хорошо было бы объяснить, как он может к тому же не оказывать влияния. Дабы не загрязнять чистое золото анализа, терапия, в той мере, в какой она все же имеет место в тренинг-анализе, должна рассматриваться как непреднамеренный побочный эффект.

Тот факт, что при адекватном анализе бессознательных аспектов психического конфликта симптомы проходят как бы сами по себе, постоянно подтверждается. Из этого наблюдения не следует, однако, что аналитик не должен интересоваться симптомами пациента. Фрейд (1916-1917) настаивал на том, что любые психические феномены, в особенности, симптомы, требуют интерпретации. При анализе психических конфликтов ни их возникновение в переносе - связанное с актуальной психосоциальной реальностью, - ни их отношение к симптомам не могут игнорироваться. Нет ничего более убедительного, чем когда понимание бессознательных побуждений приводит к тем самым изменениям, на которые надеялся пациент. Табу на анализ симптомов основано на заблуждении, которое распознал Бреннер (1989): одно дело обдумывать психоаналитические объяснения симптомов и обсуждать их структуру и функции на семинаре; и совсем иное - прокладывать дорогу от переживания к поведению в диалоге с пациентом в ходе терапии, ища причины симптома в бессознательной мотивации. Такое самоналоженное табу на внимание к симптомам приводит к бесцельным интерпретациям¹⁰⁾; этим табу психоанализ ограничивает свой терапевтический и научный потенциал.

К истории утопии

Увеличение продолжительности тренинг-анализа "рикошетом" сказывается на удлинении терапевтического анализа пациентов. Это вызывает озабоченность, которую Гловер (1955), много лет отвечавший за исследования в Лондонском психоаналитическом институте, сформулировал так: "Решая вопрос о продолжительности анализа, неплохо бы вспомнить, что первые аналитики обычно проводили анализ в течение 6 - 12 месяцев, и, насколько я мог обнаружить, исходы таких анализов не сильно отличались от тех результатов, которых современные аналитики достигают за 4-5 лет" (стр.382-383). Эти наблюдения впоследствии нашли еще большее подтверждение. Очевидно, что везде в мире степень удлинения терапевтического анализа пропорциональна возрастанию длительности тренинг-анализа. Балинт показал, что истоки супертерапии восходят к требованию Ференци, которое в свою очередь основано на идее Фрейда (1912) о "психоаналитическом очищении" (стр.116), и по видимости ведет к беспристрастности. В тот же контекст следует поместить и открытие Фрейдом контрпереноса (1910), и его замечание, что всякий психоаналитик может продвинуться лишь настолько, "насколько позволяют его собственные комплексы и внутренние сопротивления" (стр.145). Именно поэтому Фрейд настаивал на условии, что аналитик должен начинать свою работу с самоанализа.

Большинство сегодняшних проблем останутся неясными тому, кто незнаком с развитием психоанализа между 1910 и 1937. Среди событий тех лет было и воображаемое усовершенствование тренинг-анализа со стороны Ференци, который, в изложении Балинта (1952), полагал тренинг-анализ

"вторым фундаментальным правилом психоанализа, правилом, которое требует, чтобы каждый, стремящийся проводить анализ, сначала сам был бы проанализирован. Со времени установления этого правила личному элементу, который аналитик привносит в свою работу, начинает придаваться все меньшее значение. Всякий, кто был глубоко проанализаирован, и приобрел полное знание неизбежных слабостей и особенностей своего характера, придет к тем же объективным заключениям относительно конкретного сырого психологического материала, сделает те же наблюдения в курсе лечения и соответственно, выберет те же тактику и метод работы. Мое впечатление, определенно, таково: с введением второго фундаментального правила различия в аналитической технике имеют тенденцию к исчезновению" (с.283).

Процитировав таким образом Ференци, Балинт предлагает собственный комментарий:

"Понимание, что, хотя это идеализированное утопическое описание достаточно правдиво отражает картину в отношении любой из современных клик в психоаналитическом движении, оно совершенно неприложимо к целому - печальное и отрезвляющее переживание. Ференци верно предвидел результаты одной "супертерапии", но ему даже не приходило в голову, что реальное развитие приведет к сосуществованию нескольких "супертерапий", соревнующихся друг с другом и тем воспроизводящих вавилонское смешение языков" (стр.284).

"Победителей" в этом соревновании можно было бы определить лишь на основе критериев качества, которые, однако, не могут стать предметом исследования в случае строго конфиденциального тренинг-анализа - а коли так, особое значение начинает придаваться факторам количественным: чем дольше, тем лучше. Соревнование переносится на поле длительности супертерапии. Лавровый венок не ожидает аналитика или аналитическую школу, которые наиболее эффективно исполняют завет Фрейда о слиянии лечения и исследования.

Бесконечные анализы в рамках лидирующих школ, да и те, что проводятся независимыми тренинг-аналитиками, имеют общие знаменатели частоты и длительности.

Фрейд хотел обеспечить такое положение, когда, благодаря тренинг-анализу, восприятие аналитика освободится от "слепых пятен" контрпереноса и позволит ему стать своим собственным инструментом, способным к объективности в сравнении и исследовании. В системе же Кляйн цель психоаналитического очищения не предусматривает избавления от контрпереноса; задача в том, чтобы аналитик был открыт к особому типу восприятия бессознательного пациента. Таким образом, для понимания этих двух моделей терапевтической техники, фундаментальную роль играют изменения понятия контрпереноса. Позитивные и негативные последствия новых представлений о контрпереносе обсуждались мною раньше. ¹¹⁾

Вспоминается ироническое замечание Эйсслера (1963) о том, что тренинг-анализ не служит больше разрешению котнрпереноса, который "провозглашается несравненно эффективным для излечения пациента. В шутку скажу, что недалеки те времена, когда кандидатом станут рекомендовать возобновить их тренинг-анализ, так как они не формируют контрпереноса на своих пациентов" (стр.457). Особенно большая продолжительность кляйнианских тренинг-анализов связана, возможно, с тем, что по теории Кляйн "очищение" кандидата совпадает с его наилучшим излечением. Если бы эта теория выдержала проверку, идеально проведенный кляйнианский тренинг-анализ одновременно излечивал бы тяжелейшее психическое нарушение на самом глубинном уровне, и порождал бы наилучшую из возможных профессиональную квалификацию. Временнoе понятие бесконечности корреспондирует пространственному представлению о неизмеримой глубине. Используемые метафорически, они создают более прочную связь между школами, чем все взаимно разделяемые содержательные убеждения.

Продолжительность, частота и глубина тренинг-анализа кажутся оправданными с позиций весьма различных теорий детского развития и его влияния на психологические нарушения. Теории Фрейда, Ференци, Эйсслера, Кляйн, Кохута, Лакана, Малер, Винникотта - а ведь этими важными примерами список не исчерпывается - содержат внутренние противоречия; они несовместимы друг с другом; они могут не совпадать с наблюдаемыми фактами и теориями других дисциплин. Этот факт должен бы приводить в смущение всякого научно мыслящего аналитика. Однако, если считать, что на метафорическом уровне психоаналитические теории верны и содержат ядро истины, то терапевтические успехи возможны, несмотря на различие во взглядах на этиологию психических нарушений. Все же, из-за вопиющих противоречий в рамках теорий об этиологии психического страдания, я не могу разделить идею Джозефа (1984) и Пулвера (1987)о том, что пациенты достигают инсайтов, которые выражаются терминологически различно, но представляют один и тот же процесс - как если бы один и тот же мотив был просто сыгран на разных музыкальных инструментах¹²⁾. Метафора в психоаналитической терапии и психоанализе может стать беспредельной, если, используя ее, не отнестись со всем вниманием к "негативной аналогии".¹³⁾ Мозер (1992) поставил действительно интригующий вопрос о том, каким образом достигается успех в психоанализе, несмотря на несогласованность этиологических теорий (стр.40). Эту же проблему подразумевал Гловер (1931), когда ввел различение "неполных" и "неточных" интерпретаций. Он полагал, что психоаналитический инсайт ведет к все более полным интерпретациям, в то время, как суггестивная часть терапии начинает играть все меньшую роль. Гловер считал, что продвижение будет иметь постоянный характер - он не учел, что могут развиваться достаточно противоречивые теории, каждая из которых претендует на точность понимания и терапевтическую действенность.

Никакие теории во время тренинг-анализа впрямую анализанту не транслируются - и все же кандидат бессознательно перенимает ту теоретическую модель, которая выражается в интерпретациях аналитика и в его обращении с правилами. Сама природа такой бессознательной интернализации препятствует конфронтации с мыслительными процессами аналитика - характер которых часто лишь подразумевается. Таким образом кандидату передаются и им воспринимаются некорректные теории.

Из-за обманчивых теорий и некритичного применения технических правил, аналитики, независимо от того, придерживаются ли они определенной школы, не могут реализовать потенциал психоаналитического метода. Для влиятельных приверженцев какой-либо школы или аналитиков, твердо держащихся некоторой догмы собственного изобретения, порой сокрушительно бывает обнаружить в последние годы своей профессиональной карьеры антитерапевтические элементы собственной техники. Так, Х.Розенфельд (1987) пришел к выводу, что типично кляйнианские интерпретации зависти приводят "на тупиковый путь" и потому в некоторых обстоятельствах служат причиной патовой ситуации или полной неудачи терапии. Балинт (1968) указывал на это на много лет раньше, однако не был услышан.

Исторически, похоже, продолжительность тренинг-анализа возрастала двумя скачками. Если построить график, то можно было бы видеть, что в основных институтах кривая роста длительности анализа достигает уровня плато к концу 1950-х, а затем снова повышается, но медленнее. В некоторых регионах средняя продолжительность тренинг-анализа намного превышает 1000 сеансов.

Ссылаясь на личный опыт, Балинт (1952) описывал скитания и жертвы, на которые до начала 30-х годов шли уже работающие аналитики с определенной репутацией, чтобы найти другое место, где они могли бы начать новый личный анализ. Основной причиной такого положения было то, что некоторые аналитики старшего возраста пришли к выводу, что их тренинг был неполноценным. Они пытались восполнить недостатки дальнейшим анализом.

Поразительно, что аналитики все дефекты приписывали себе и более того, возможно, своей психопатологии. Даже Балинту, при взгляде назад, не приходило в голову никаких других объяснений. Несомненно, тяготы этой одинокой и аскетической профессии больше, чем начинающий способен себе представить, и требуется много времени, прежде чем, пройдя в кабинете психоаналитика через сокрушительное отчаяние и человеческое страдание, можно начать получать удовольствие от тех уникальных возможностей, которые предоставляет анализ. Причины недостаточности тогдашней подготовки к самостоятельной практике, возможно, крылись не столько в тренинг-анализе, сколько в неадекватном клиническом обучении под супервизией. Сомнительно и то, что сегодняшний разбалансированный тренинг свидетельствует о большом улучшении (по крайней мере, это касается кандидатов, чьи институты не предоставляют возможности соприкосновения с широким спектром опыта). На другом уровне находятся проблемы, возникающие, когда аналитик по личным причинам ищет помощи, и хочет вновь пройти лечение. Во времена, описываемые Балинтом, у такого человека из-за сложных и запутанных переносов в своей группе, не было другого выхода, как оставить свою практику и проходить новый анализ в другой стране. Такие личные решения долгое время считались типичными и влияли на общественное мнение: вот, мол, как много анализа понадобилось господам X, Y, Z, чтобы справиться с трудностями жизни, особенно в такой одинокой и аскетической профессии. Почти полвека спустя большая продолжительность анализа обосновывалась психогигиеническими доводами. Купер (1985) суммировал итоги дискуссии об окончании тренинг-анализа на Втором семинаре тренинг-аналитиков МПА, подчеркнув, как далеко все участники отошли от Фрейда,

"который считал, что цель личного анализа - дать будущему аналитику образчик аналитического процесса. Я думаю, что все наши авторы согласятся, что цель личного анализа в достижении куда более важной новой способности улучшенного психологического функционирования, позволяющей анализанту противостоять стагнации в течение длительного периода профессиональной жизни. Однако, в рамках этого общего согласия, очевидны и конфликтующие интересы. У институтов на кону - безопасность профессии; поэтому они хотят иметь голос в определении того, как они будут оценивать аналитический процесс или влиять на него, по крайней мере, в точке окончания - с тем, чтобы новоиспеченный аналитик соответствовал их модели психоаналитика. Институты весьма различны по своим моделям, и чрезвычайно отличаются по степени готовности предоставить тренинг-аналитику независимость в его работе. Кандидаты чаще всего хотят получить наилучший личный психоанализ в условиях полной автономии и совершенной приватности. Важнейшей составной частью такой автономии была бы свобода закончить анализ на основании только лишь происходящего в аналитическом кабинете. Мы, тренинг-аналитики, жаждем понять, что мы сделали и что может быть сделано для выполнения двойной задачи: анализа пациента и подготовки кандидата к тому, чтобы он стал нашим коллегой. Тренинг-аналитики, разумеется, различаются в отношении того, насколько согласуются две эти цели; все же, я думаю, что никто из нас не свободен от ответственности за будущих аналитических пациентов "наших" кандидатов. Обращаясь вновь к названию конференции - процесс, ожидания и достижения тренинг-анализа - замечу, что было бы большим упрощением поддаться искушению считать, что процесс прежде всего касается институтов, ожидания затрагивают главным образом аналитиков, а достижениями в первую очередь озабочены кандидаты" (с.4).

Далеко не безразлично, кто наделен правом решать, каким должен быть стресс у кандидата и способности его переносить. Сегодня это Стандарты, раньше это было личным решением. На самом деле вторая волна роста продолжительности тренинг-анализа была обусловлена не благими намерениями, а реакцией на давление со стороны целеустремленного молодого поколения со стороны части Американской Психоаналитической Ассоциации. Оглядываясь на 15 лет работы в различных комитетах АПА, бывший президент АПА Найт (1953), описывает то давление, которое испытали на себе институты из-за большого числа кандидатов и их "амбициозной спешки". Они торопились скорее закончить обучение и имели тенденцию удовлетворяться лишь поверхностным пониманием теории. В качестве контр-реакции, объясняет Найт, аналитики старшего поколения настояли на количественных требованиях в отношении числа аналитических часов и супервизий; частоты тренинг-анализа и частоты супервизируемого лечебного анализа; примерного количества лет между зачислением человека в качестве кандидата и принятием его в члены АПА.

Есть и другой сюжет, который мог бы помочь прояснению обсуждаемой проблемы. Взгляд через психоаналитический микроскоп фокусируется в глубине, минуя поверхность, которая часто в любом человеке оказывается лишь фасадом; становятся видны "безумные" бессознательные измерения. Психоаналитическая теория характера описывает некоторые типичные связи, существующие между манифестными поведенческими паттернами и бессознательными фантазиями. Что же происходит тогда в случае кандидата, считающего себя нормальным, который к тому же настолько успешен в различных жизненных сферах, что и все вокруг него уверены в его нормальности? Гительсон (1954) обрисовал "терапевтические проблемы в анализе нормального кандидата". В предшествующее десятилетие большинство кандидатов в США считались вполне нормальными - и это контрастировало с поколением их предшественников. Терапевтические проблемы с этими кандидатами возникали тогда, когда при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что речь может скорее идти о "нормальных нарушениях характера", "нормопатах". С дидактической точки зрения абсолютно необходимо, чтобы кандидат, живущий в согласии со своим окружением и не страдающей от своего характера, ознакомился с психодинамикой сопротивления характера и расширил свои возможности распознавать бессознательные мотивы. Существует, разумеется, и тенденция генерализовать доктрину Райха (1949) о "панцыре характера", как и наблюдения, согласно которым контрфобические установки порой достигают такой силы, что равно уничтожаются и нормальность, и оригинальность - или превращаются в нечто патологическое. Лиментани (1984) полагает, что так называемый нормальный кандидат вновь стал раритетом как в Англии, так и за ее пределами - факт, заслуживающий замечания на полях. Эту проблему не решить упоминанием того, что и так всем известно: среди кандидатов попадаются и очень больные люди (см. Лиментани, 1989). Даже после окончания длительного тренинг-анализа, даже утвердившись в качестве психоаналитиков, они не смогли удовлетворительно разрешить свои бессознательно мотивированные конфликты и манифестные жизненные трудности. Если целью тренинг-анализа считать структурные изменения, то требование доказательств подобных изменений (допустим, как условия допуска к коллоквиуму) повысило бы вероятность бесконечного анализа. Тренинг-анализ располагается в науке на ничейной земле.

До начала 50-х годов руководства по обучению, публикуемые многими институтами, включали минимальные требования к продолжительности тренинг-анализа - обычно около 300 часов (см.Балинт, 1948; Смирнофф, 1987). Каково бы ни было значение этих минимальных стандартов в реальности, в конце концов из программ исчезли все упоминания о рекомендациях в отношении длительности тренинг-анализа. Число 300 осталось, по словам Оргеля (1982), неизменным в качестве минимума в числе строгих условий "Комитета Соединенных Штатов по профессиональным стандартам". Оргель, однако, добавляет, что у него есть веские основания думать, что большинство тренинг-анализов, если не все они, длится гораздо более 300 часов. Действительно, статистические данные Левина и Росса (1960) говорят о том, что даже в то время минимальные требования как правило значительно превышались.

В НПА и НОПТ существует правило, согласно которому все обучение должно сопровождаться тренинг-анализом, что способствует увеличению продолжительности последнего. Длительность тренинг-анализа таким образом ставится в зависимость от внешних обстоятельств и случайностей, особенно от того, когда кандидату удается найти подходящих пациентов для супервизируемого контрольного случая. Это должны быть слегка или умеренно невротические личности, к тому же готовые посещать аналитика четыре раза в неделю не менее трех лет. При этом, когда пациент, коллега или представители страховой компании спрашивают, не приведет ли к успешному результату и терапия с частотой три раза в неделю, довольно редко удается убедительно обосновать показания именно такого - четырехразового - режима. Поиск подходящих случаев может вынужденно отсрочить практическое обучение на много месяцев. Другой фактор состоит в том, что от тренинг-случаев требуется много больше, чем просто частота сессий и длительность лечения. Анализ, представляемый на колловкиуме в качестве зачетного случая, должен насчитывать не менее 300 сеансов, и все еще продолжаться. Если пациент, выбранный в качестве "экзаменационного случая", закончит терапию раньше; если он по важным внешним или внутренним причинам предпочтет снижение частоты до трех сессий в неделю - кандидату придется начинать все сначала с новым пациентом.

Правило, согласно которому, тренинг-анализ должен сопровождать всю практическую фазу обучения, было введено для того, чтобы у кандидата была возможность прояснять со своим тренинг-аналитиком те личные проблемы, которые усиливаются во взаимодействии с пациентами и могут отрицательно влиять на них. Вполне приемлемое объяснение; естественно, любые сомнения в обоснованности такой позиции, похоже, непопулярны. Насколько часто кандидат привносит в собственный анализ то, что обеспокоило его в работе с пациентом? Какие сюжеты кандидат не считает возможным обсуждать с аналитиком-супевизором? Ответы на эти и подобные вопросы могли бы с легкостью быть получены в анонимных опросах тренинг-аналитиков и кандидатов. Результаты такого исследования могли бы способствовать более объективной оценке преимуществ и недостатков правила, которое годами приводило к стойкому удлинению тренинг-анализа и тренинга вообще, но которое официально остается неприкосновенным (за счет того, что с удовлетворением, с чувством вины или, наконец, в силу жизненной мудрости, каждый понимает, что правила существуют, чтобы их нарушать). Кандидаты же, которым выпало на долю стать "исключениями, подтверждающими правило", часто еще больше боятся экзамена, чем остальные, и особенно опасаются вопросов о своем контрпереносе.

Тот, кто вместе с Дж.Сандлером (1982), считает, что "психоанализ есть то, что практикуют психоаналитики" (с.44), оказывается перед вопросом "о том, что же такое психоаналитик. Короткий ответ был бы таков: психоаналитик это тот, кто прошел соответствующее обучение в одном из наших тренинговых институтов" (с.45). Для начала неплохо, но на следующем ходу мы сталкиваемся с проблемой того, что есть психоанализ по сравнению с тем, чем он в идеале должен быть: к примеру, соответствует ли он парадигме Фрейда "неразделимой связи между лечением и исследованием"(1927; с.256).

Еще более очевиден в аргументации Сандлера другой парадокс, который он сам замечает, но разрешает, на наш взгляд, неудовлетворительно. "Именно это довольно консервативное расширение психоаналитического тренинга, по моему мнению, наилучшим образом экипирует аналитика для того, чтобы он смог гибко и спокойно работать с широким кругом пациентов" (с.45). Вместе с большинством Сандлер придерживается идеи, что наилучшая психоаналитическая практика - та, что "на первых порах как можно более приближена к "классическому" психоанализу". Тогда возникает вопрос: если этот тип "интернализации психоанализа" впоследствии, после многих лет профессионального опыта, должен смениться каким-то другим, то все ли тут в порядке с самого начала?

Парадокс Сандлера - искусственный продукт, как он сам замечает в сходном контексте в другом месте, порожденный тренингом, провоцирующим скорее тревогу, нежели способность критически смотреть на вещи (Дж.Сандлер, 1983). Для справки:

"Убеждение, что реально происходящее в кабинете аналитика "не кошерно", что коллеги, узнав об этом, все раскритиковали бы, вытекает из реальности: всякий чего-то стоящий аналитик приспосабливается к конкретному пациенту на основе особенностей коммуникации с этим пациентом. Он изменяет свой подход, чтобы достичь развития возможно лучшей рабочей ситуации.... Я думаю, что множество приспособительных маневров, к которым аналитик прибегает в своей работе... часто приводит к такому развитию (или отражает такое развитие) с помощью свойственной ему личной предсознательной теории, которая больше подходит материалу данного пациента, чем официальные общие теории, под которыми этот аналитик подчас "подписывается"" (с.38).

Так как аналитик изучил "официальные теории" во время своего обучения, точное описание Сандлера является ничем иным, как суровой критикой системы обучения во многих институтах. "Парадокс" имеет искусственный характер, процесс либерализации может быть ускорен. Сандлер показывает неблагоприятное влияние современного обучения на психоаналитическую практику, и это, на мой взгляд, подчеркивает необходимость фундаментально реформирования традиционно одностороннего психоаналитического образования.

Идентификация или Индоктринация

Идентификации с функциями аналитика так же неизбежны, как необходимы; важнейший вопрос тут в том, могут ли они быть организованы таким образом, чтобы предотвратить даже саму возможность индоктринации - или, если индоктринация все же произошла, чтобы они, тем не менее, могли сквозь нее пробиться. Если бы существовала опасность нарастания индоктринации пропорционально длительности тренинг-анализа, возможно, до уровня необратимости, это бы означало, что анализ отступился от самых благородных своих устремлений. А.Сандлер (1987) поставила тревожащий вопрос: "В какой мере неизбежная индоктринация, происходящая в нашем тренинге, является чем-то нежелательным, и если так, что можно с этим сделать?" (с.109). На той же конференции по тренинг-анализу, Смирнофф призывал рассматривать психоаналитический фонд идей как нечто, что должно передаваться в неизменном виде, в качестве доктрины, определяемой - в отличие от научных теорий - как сумма непреложных принципов. Однако, как свидетельствует история, фундаментальные принципы доктрины, которые упомянул Смирнофф - бессознательное, сопротивление, детская сексуальность, Эдипов комплекс и бисексуальность - являются как раз изменчивыми теориями. Точка зрения психического детерминизма, тоже объявленная неизменной, может служить плодотворным эвристическим принципом. Именно доказательства определенных причинных связей имеют решающее значение. Я имею в виду скромное заявление Хольта (1992): "Все, что мы можем утверждать, это то, что постулируемое отношение обнаруживается существенно чаще, чем нет" (с.380). Психоаналитические теории слишком часто передавались как доктрина. Взгляд Фрейда на бисексуальность как на биологический феномен, долгое время препятствовал признанию важности бессознательных фантазий и психосоциальных условий в этиологии половой идентичности (см. 1961, 1968, 1974, 1984, 1986).

Многие психоаналитики задумывались над тем, как можно избежать индоктринации. Доклады А.Сандлер и Смирнофф вызвали заметную озабоченность. Нетрудно заметить из резюмирующего доклада Файмберга (1987), сколь большие усилия были приложены к тому, чтобы различить "индоктринацию" и "передачу доктрины". Можно даже усмотреть прогресс в том факте, что столь щекотливая тема вообще была затронута. Моя основная позиция состоит в том, что индоктринация всегда нежелательна, и более того, я убежден, что ее можно избежать. В конце концов, именно аналитик должен постоянно прояснять для себя, в чем состоит его "латентная антропология" (Х.Кунц, 1975), ибо она лежит в основе его Weltanschauung¹⁴⁾ и относится к общим и специальным теориям. Это ведет и к поправкам научного Weltanschauung Фрейда. К тому же, в актуальной психоаналитической ситуации имеет значение не абстрактный взгляд аналитика на человечество, а то, как он видит специфические конфликты пациента и их влияние на поведение и симптомы - то есть те схемы психодинамических интерпретаций, которые ожидают проверки. В разрешении конфликтов, как и в других случаях, интернализации, однако, возникают неизбежно, и пациент всегда делает выбор, последнее слово всегда за ним. Вся структура, в которой размещается тренинг-анализ, насыщена сложностями, десятилетия назад совершенно неизвестными.

Как показывает исследование Кернберга, как раз по причинам, присущим самой системе, сверхдлительный тренинг-анализ (практикуемый нередко и вне институционального психоанализа) может иметь неблагоприятные побочные эффекты, сказывающиеся и на индивидуальном уровне, и на уровне профессионального сообщества. Начнем с поставленного Кернбергом (1984) диагноза:

"Несмотря на то, что психоаналитические институты порой впечатляюще напоминают теологические семинарии, я сторонник мнения, что психоанализ должен выстоять или придти в упадок как наука, а не как не как религиозная система или вера. Я согласен с тем, что первоочередной задачей психоаналитических институтов является обучение тому, что я считаю наукой, и эта наука должна передаваться в атмосфере научной любознательности. Следует поддерживать критическое отношение к предмету обучения" (с.58).

Однако "религиозные" аспекты тренинга затрудняют прокламируемый критический подход: "То, что новообращенный подвергается самому тщательному изучению, в то время как личности его учителей в сильной степени остаются в тени, - типичная черта религиозного обучения"(с.85).

Закс (1930) провел параллель с "церковным послушанием"¹⁵⁾. Подобная субординация явно противоречит фрейдовским идеалам просвещения. Тенденция к "послушничеству" возобладала, видимо, оттого, что в большинстве институтов лишь в малой степени ставятся и поддерживаются цели более скромные и благоразумные, подобные принципам "технической или торговой школы". Кернберг критически замечает, что именно этих принципов обучения психоаналитические Мастера обычно избегают - они не представляют своей собственной работы.

"Кандидатов систематически отгораживают от всякой возможности узнать, как именно их учителя проводят анализ. На клинических семинарах и в личной супервизии кандидаты работают лишь с собственными клиническими случаями и случаями других кандидатов - а следовательно - имеют доступ только к далеко не оптимальным техникам лечения. Чем более опытен аналитик, тем меньше он склонен делиться со студентами материалами своей работы.

Если кандидатам не дают ознакомиться с искусной психоаналитической техникой, они будут тяготеть к идеализации как техники, так и старших членов института, обучающих психоаналитиков. Эти "старейшины" еще больше идеализируются, если они проводят конкретную психоаналитическую работу под покровом тайны, никогда не обсуждают своих случаев, не публикуются или как-либо иначе не представляют другим свой труд" (с.56).

Он так описывает создающуюся атмосферу:

"Преобладание идеализации и фантазий преследования - буквально всеобщая черта психоаналитических институтов. Основным "активатором" этих защитных механизмов служит идеализация тренинг-анализа и тренинг-аналитика. Стараясь представлять собой "чистый экран" для своего кандидата-анализанта, тренинг-аналитик вынужден скрывать свою активность в рамках института. Необходимость оберегать собственную частную жизнь, контролировать как эмоциональные проявления и идиосинкратические черты характера, так и контрперенос, приходит в противоречие с правомерностью заявления общественной позиции в отношении вопросов организации, образования, клинических и профессиональных проблем. Такая спутанность подпитывает идеал "анонимного" аналитика, человека, морально неуязвимого по определению".

Бруццоне и другие (1985) в дипломатичном изложении точки зрения кандидатов, фактически подтвердили наблюдения Кернберга, продемонстрировав, вместе с тем, чересчур быструю готовность приписать типичный климат психоаналитического института их собственной проективной идентификации.

Здесь-и-теперь и психосоциальная реальность

Процесс, описанный Кернбергом, Бруццоне и другими, сводит вместе реалистические факторы (триггеры) негативных переносов, приводя их в соответствие со схемой проективной и интроективной идентификации. Действительная важность триггеров фатально недооценивается, и тренинг-аналитик - даже, если он оставляет место для ошибки то там, то здесь - остается неприкосновенным, так как позволяет видеть в себе объект переноса, спроецированный на пустой экран. Поскольку вероятные реалистические триггеры игнорируются, они истолковываются как искажения. Этому процессу способствует и роль тренинг-аналитика в тренинг-анализе. Даже когда аналитик и кандидат редко встречаются в институте, они все же принадлежат к одной психосоциальной реальности и, каждый по-своему, "впутаны" в свойственные ей конфликты и сложности. Все попытки предотвратить подобную контаминацию обречены на неудачу. Выдуманное "зеркало" постоянно затуманивается. Ватиййон (1989) пишет об этом с удивительной прямотой:

"В действительности, через свои интерпретации и сам способ существования, мы передаем теорию и технику, и более того, как-то выявляем себя в привычках, вкусах, в многочисленных способах, какими наш портрет в аналитической рамке оказывается в распоряжении кандидата. То же справедливо для любого анализанта, но кандидат более внимателен ко всему этому, ведь он обучается той же профессии. Мы раскрываем свою теоретическую приверженность в содержании своих интерпретаций и в том, как мы выбираем, когда их делать. Мы позволяем познавать свою личность благодаря индивидуальным особенностям применения международных правил психоаналитической техники. Вид нашего рабочего помещения, мебель, выбор интерьера - существует множество индикаторов наших вкусов и внеаналитических увлечений. Наше отношение обнаруживает и меру нашей внутренней доступности - через взгляды, улыбку, голос, качество молчания и т.п. Все это очень банально и поддается анализу, однако подобные впечатления сильно осложняют дело, когда они повторяются кандидатами, обсуждаются, полагаются единственно верными, распространяются порой до такой степени, что становятся частью репутации, которая оказывается насыщенной проекциями и искажениями. Бумеранг первых впечатлений возвращается в виде "репутации", основанной на сплетнях в кругу кандидатов, и это порой нелегко выдержать, так как создавшаяся картина может быть и несправедливой, и плохо анализируемой. Встречаясь с другими аналитиками, сравнивая, кандидат пытается что-то понять по поводу определенных манер и привычек собственного аналитика. Кандидаты, имитируя нас, предлагают нам искаженное зеркало, созданное из нас самих, отражающее те аспекты нашей личности, о которых мы, возможно, предпочли бы не знать. Такие имитации заметны каждому, кроме самого аналитика того или иного кандидата." (с.61)

Ассоциации кандидата снова и снова приводят к проблемам и индивидам, знакомым как ему самому, так и его аналитику. Каковы же будут результаты, когда этими восприятиями и описаниями пренебрегают, не усматривая в них триггеров переноса, или даже просто пропускают, считая их противоречащими задаче распознавания бессознательных фантазий? Убедительный ответ опубликовал недавно Смит (1990) под непритязательным названием "Сигналы: перцептивная грань переноса". После систематического обсуждения новых открытий по поводу вклада актуальных явлений в перенос (начиная с работ Швабера 1983, 1986), Смит приходит к выводу об огромной важности "перцептивных спусковых механизмов" (триггеров) для понимания психической реальности пациента. Интерпретация правдоподобных и реалистических ключевых стимулов открывает запертую дверь, обнаруживает предрасположенность к переносу, диспозицию переноса - схему или клише по Фрейду. Эти ключевые стимулы являются частью психосоциальной реальности, и поэтому "социальный критицизм неотъемлем от процесса интерпретирования" (Парин, 1975). Считая, что происхождение переноса, основанного на актуальной действительности, следует принимать всерьез, я предложил в качестве особого типа интерпретации "интерпретацию генезиса здесь-и-теперь" (Томэ и Кехеле,1992).

Если факт постоянного взаимовлияния отрицается, оно только возрастает - до степени бессознательного манипулирования - так как аналитик не осознает бессознательного внушения, скрыто присущего его интерпретациям. Фрейд (1921с) ссылался на английское слово to suggest¹⁶⁾ в значении "подтолкнуть", "стимулировать" (с.90). Таким образом, аналитик, несомненно, часто suggest что-то пациенту, однако, по Фрейду, "не без адекватного логического основания", то есть в рамках рационального. В течение многих лет я носился с идеей исследования влияния аналитика на пациента, при этом особое внимание в таком проекте уделялось бы проблеме "здесь-и-теперь", психосоциальной реальности и "косвенного внушения" (Гилл,1991).

Фрейд, возможно, более, чем кто-либо, осознавал важность взаимного влияния и могущество слова, проникающего глубоко в бессознательные процессы; все же проблема внушения и до сих пор остается одной из труднопреодолимых. Георгиу и другие (1989) продемонстрировали, что в психологии феномены внушения и внушаемости остаются столь тесно связанными с гипнозом, что обычные словарные определения оказываются аналогичны тому, которое дал когда-то Фрейд (1888): "внушение от других видов психического влияния, таких как команда, информация или инструкция, отличает то, что в случае внушения в мозгу другого человека возбуждается идея, которая не рассматривается в отношении ее происхождения, но принимается, как если бы она спонтанно возникла в уме" (с.82; курсив мой). Когда, 30 лет спустя, Фрейд вернулся к "загадке внушения" (1921с), он рассмотрел различные виды внушающих влияний и ввел узкое понятие "влияния без адекватной логической основы" (с.90, курсив мой).

Всю жизнь Фрейда заботило - и это выражено в его знаменитой метафоре "золота и меди"(1919, с.168), - что всякое внушение, будь то в терапевтическом анализе или где-либо еще, способно разрушить "научный", "нетенденциозный" психоанализ. Фрейд (1927) хотел "быть уверенным, что терапия не разрушит науку" (с.256; см. Хольцман, 1985).

Он особый термин Junktim (от латинского jungere, junctio, jugum - как в английских словах "junction"¹⁷⁾ и "yoke"¹⁸⁾), переведенный в "Стандартном издании"¹⁹⁾ как "неразрывная связь лечения и исследования" в психоанализе (Фрейд, 1912, с.114; 1916-17,с. 452; 1927b, с.257).

Фрейд много раз весьма плодотворно пытался выделить различные виды внушения и расшифровать "ребус", отнеся его разгадку к переносу и его разрешению (см., например, 1916-17 с.452). Однако новаторские психосоциальные истолкования Фрейдом внушения и внушаемости (1921) не заняли достойного места в теории аналитической техники (см. Томэ, 1977). Здесь-и-теперь в переносе и контрпереносе как интерактивном процессе лишь недавно стали принимать всерьез при интерпретациях переноса. Так фрейдово психосоциальное понимание внушения и внушаемости оказалось в центре терапевтических и научных дискуссий.

Вера в то, что избавленный от тенденциозности психоанализ соответствует, благодаря технической нейтральности, научным принципам, привела к многолетнему пренебрежению двумя вещами: во-первых, изучением влияния аналитика на пациента; во-вторых, исследованием сравнительной эффективности различных объяснительных теорий. Убежденность Фрейда в "Junktim" исследования и лечения в психоанализе породила иллюзию, что "неразрывная связь" реализуется автоматически, когда пациент, подходящий для классического анализа, встречается с аналитиком, который интерпретирует без предустановленных целей, полагая, что таким образом следует научному кредо Фрейда о свободе от внушения. Не только явные представители определенных психоаналитических школ (которые, несмотря на основополагающие различия, тут как раз сходны), но и эклектичные плюралисты игнорируют проблемы, заложенные в утверждении о "неразрывной связи". Поиск решений парадигматического тезиса Фрейда - главная задача современного психоанализа (Томэ и Кехеле, 1987, 1992).

Особенно тревожный знак виден в том, что, благодаря ведущим аналитикам различных школ и ориентаций, (впрочем, и эклектикам), якобы непреднамеренные изменения стали обязательной частью "супертерапии" кандидатов. Есть все причины считать, что тренинг-аналитики заходят достаточно далеко в транслировании кандидатам строго аналитической техники. Нигде, кажется, тезис о "неразрывной связи" не полагается столь непреложным, как в тренинг-анализе. Тренинг-анализ и, особенно, тренинг-аналитики остаются недосягаемы для научной оценки, так что нельзя даже исследовать, действительно ли такие непреднамереннные структурные изменения происходят, и если - да, то каким образом. Все же психоаналитическое знание бессознательных процессов заставляет предположить, что такое влияние - и даже до степени бессознательной манипуляции - может быть тем сильнее, чем более отрицается его существование здесь-и-теперь.

Многочисленные данные свидетельствуют, что - в особенности в тренинг-анализе - перцептивные триггеры переноса, берущие начало в общей психосоциальной реальности тренинг-института, систематически затемняются. Фикция "чистого проекционного экрана" облегчает избегание всех тем, касающихся тренинг-института и проистекающих из реалистических наблюдений. Когда же отношения между ключом и замком, отношения взаимной зависимости бессознательных схем и психосоциальной реальности опускаются ради якобы непредвзятого исследования бессознательных фантазий, запускается порочный круг. Этот процесс описан Фрейдом как паранояльное развитие, которое всегда возникает из сочетания исторической истины и ее отрицания. Сегодня к этому следовало бы добавить: и которое поддерживается благодаря неприятию истинного положения вещей в настоящий момент.

Пришло время использовать знание для понимания описанного Кренбергом и Бруццоне развития параноидной атмосферы. По-видимому, затемнение триггерных стимулов в тренинг-анализе привело к бесконечной спирали интерпретаций проективных и интроективных идентификаций. Игнорирование этих стимулов, признание которых в интерпретации генезиса здесь-и-теперь могло бы хотя бы частично способствовать признанию психосоциальной реальности, ведет к неразрешимым проекциям в прошлое. Уже существующая предрасположенность в таких случаях усиливается благодаря ретравматизации. Если подобные триггеры переноса, обязанные своим происхождением общей реальности офиса, института, общества, не замечаются, не признаются в достаточной мере истинами "разнородной реальности" (Кафка,1989), то путь назад загромождается спутанностью, неразрешимыми препятствиями - и искажения переноса ничуть не уменьшаются. Они растут. Разумеется, интерпретируя подобные проблемы, нелегко находить путь между Сциллой и Харибдой. Все же, если придерживаться убеждения, что "генезис человеческого опыта здесь-и-теперь" всегда имеет реальное обоснование, изначально являющееся частью общего мира, то находишься на твердой почве. Есть все основания думать, что пренебрежение актуальными источниками переноса и контрпереноса может приводить к злокачественной регрессии и неэффективным стереотипным интерпретациям. Важность здесь-и-теперь в вышеописанном смысле лишь недавно стала предметом систематического рассмотрения. Купер (1987) назвал это "модернистским взглядом на психоанализ", который, по Стренджеру (1991), "привел к новой концепции природы психоаналитической интерпретации, не нашедшей отражения в понимании психоанализа по Грюнбауму" (с.72).

Подтверждение этих новых идей в клинической практике и сравнительных исследованиях процесса и результатов психоанализа могло бы помочь ретроспективному пониманию определенных аналитических тупиков. Неизбежное в наше время признание взаимовлияния в анализе заставляет отказаться от аналогии с зеркалом и открывает новые измерения для анализа процесса обмена и критического изучения суггестии и внушаемости в аналитической ситуации. Различия между терапевтическим и дидактическим анализом должны быть также подвергнуты более пристальному рассмотрению с точки зрения концепции взаимовлияния, развиваемой Гиллом (1982, 1983, 1984а, 1984б, 1988) и другими известными аналитиками.В отношении так называемой контаминации переноса, существующие различия - это просто вариации степени, которые, в зависимости от случая, могут принадлежать обширному спектру. Чистый перенос - фикция, ведущая к систематическому ограничению восприятия. Отсюда следует, что происхождение и интерпретация переноса здесь-и-теперь в тренинг-анализе имеют даже большее значение, чем в анализе терапевтическом.

Дидактика (обучение) и терапия

Психоаналитический процесс зависит от многих внешних и внутренних условий. Пациенты обращаются к аналитику с терапевтическими целями, ожидая, по крайней мере, облегчения страданий. Они надеются на излечение. Кандидаты же ставят перед собой как лечебные, так и профессиональные цели. Во всех случаях человек мотивирован пройти анализ какими-то личными, зачастую болезненными, переживаниями или же симптомами и нарушениями поведения в более узком смысле. В этом отношении между кандидатом и пациентом нет никакой разницы. Тем не менее, наличие двойной мотивации у будущего аналитика является исходным пунктом аналитического процесса и существенно на него влияет.

В какой-то момент жизни будущего кандидата его терапевтические надежды, интерес к трудам Фрейда и осознание их важности в истории человеческого разума (откуда бы этот интерес не проистекал) привели его к идее стать психоаналитиком. Он подает заявление, и - в закрытой системе - весомость его мотивов не так-то просто определить. Тот, кто знаком с соответствующей процедурой, знает, что наилучшие шансы быть принятыми - у аппликантов, которые ясно (или, во всяком случае, правдоподобно) продемонстрировали определенный баланс между восприимчивостью к страданию и конфликтам и своими интеллектуальными интересами. Слишком выраженная нормальность создает впечатление отрицания. В то же время, серьезные пробелы в человеческих отношениях, психические или психосоматические симптомы заставляют предположить, что профессия, к которой такой человек стремится, бессознательно является для него лишь поиском средства решения личностных проблем (кстати, то же вероятно относится к любому профессиональному выбору в поле психосоциальных специальностей: психиатрии, психологии, социальной работы и т.п). В таких случаях основные ожидания в отношении тренинг-анализа скорее всего будут терапевтическими. Несмотря на то, что это лишь абстрактно возможно, все же необходимо разделять терапевтические и дидактические аспекты тренинг-анализа.

Открытая система, в которой обязателен личный анализ вне институциональных структур, обеспечивает основу конфиденциальности. И все же фундаментальные технические проблемы, возникающие из-за профессиональных надежд анализанта, не решаются ни в каком типе обучающей системы. Открытая система в этом контексте может даже создавать иллюзию, что "проективный экран" может остаться незапятнанным. Наивно полагать, что кандидат, который собирается, наконец, подать заявление в тренинг-комитет после многих лет требуемого анализа, не чувствует, как его аналитик относится к этому намерению. Прояснение сознательных и бессознательных причин (включая явные или скрытые терапевтические ожидания), приведших к личному анализу - это один уровень. Проблема пригодности к профессии - другой. Долгие годы анализа, как правило, укрепляют в желании приобрести искомую профессию. В открытой системе, когда предварительный анализ обязателен, анализант надеется, что будет, в конце концов, принят. Там же, где тренинг-анализ следует за отбором, - и кандидат, и институт ожидают, что способности кандидата со временем возрастут. Позитивные изменения ожидаются всеми сторонами, тренинг-анализу приписывается терапевтическая функция - и особенно в тех случаях, когда существуют сомнения в способностях кандидата. Эта тема требует более детального пояснения.

Задача тренинг-анализа состоит в том, чтобы устранить специфические ограничения восприятия. Для достижения требуемой правилами "проанализированности" необходим диалог. Самоанализ как монолог - Анзье вводит в заблуждение, описывая его как "некритическое самонаблюдение" (Anzieu, 1988) - не способен достичь достаточной глубины. Согласно сегодняшним психоаналитическим взглядам, самоанализ, использующий свободное ассоциирование к сновидениям и другим психическим феноменам, моделью которого послужил самоанализ Фрейда, все же недостаточен, чтобы освободить человека от "слепых пятен". Желающий стать аналитиком подвергает себя тренинг-анализу в интересах будущих пациентов, чтобы его собственные комплексы (от которых нельзя избавиться другим путем - например, супервизией или участием в клинических обсуждениях) не препятствовали восприятию себя и других. Проникновение в психические процессы и связи, достигаемое в диалоге с опытным аналитиком, имеет освобождающий эффект и, можно надеяться, терапевтическую сторону. В этом смысле лечебная функция была присуща тренинг-анализу с самого начала, а со временем она выдвинулась на первый план. Все основные участники вносят свой вклад в это развитие: анализант хочет стать профессионалом, но также имеет и терапевтические цели; практика многих известных аналитиков в какой-то мере "завязана" на тренинг-анализе кандидатов - соответственно, аналитики от них зависят; наконец, институт ожидает, что тренинг-анализ благоприятно отразится на характере кандидата. Это создает самостабилизирующийся треугольник. Критика же приводит к всеобщему беспокойству. Учитывая тот факт, что тренинг-анализ развился в супертерапию, напоминание о его дидактической функции столь же необходимо, сколь и нежелательно. У Фрейда между 1912 и 1937 годами развивались сомнения в том, соответствуют ли сами аналитики "тем стандартам психической нормальности, к которым они хотят подвести своих пациентов" (с.247).

Можем ли мы в настоящее время исходить из уверенности, что способны при подаче заявления определить, является ли апликант "достаточно нормальным человеком", и тренинг-анализ позволит ему, говоря словами Фрейда (1912), "осознать те свои комплексы, которые склонны мешать улавливать то, что говорит ему пациент" (с.116)? Фрейд обосновывал необходимость "психоаналитического очищения" как средства устранения "слепых пятен", вызывающих когнитивные ограничения. Решающий вопрос здесь таков: насколько долгое время потребуется, чтобы с помощью личного анализа придти к положению, при котором в достаточной мере уменьшатся ограничения восприятия, препятствующие квалифицированной работе? Компромиссные указания на сей счет одновременно и обнаруживают эту дилемму, и вуалируют ее. Говорят о пациенте-кандидате или о кандидате-пациенте. В англоязычных странах дидактический (обучающий) анализ превратился в тренинг-анализ. Его дидактическая функция, составлявшая основной смысл понятия Lehranalyse, совершенно отошла на задний план. В большинстве психоаналитических институтов и обществ, где кандидатов отбирают для обучения, название "тренинг-анализ" сохраняется, однако же цель его стала в основном терапевтической. В то же время особые условия тренинга заставляют многих усомниться в том, что в этих рамках терапевтический потенциал психоаналитического метода может полностью реализоваться. Какова же судьба вторичной, дидактической функции тренинг-анализа, когда основная его работа - терапия - происходит в обстоятельствах, вовсе для этих целей не оптимальных - и при том еще, что будущий аналитик, не понимая этого, затем будет воспроизводить их в собственной практике?

Кандидат, искавший излечения в тренинг-анализе, будет разочарован результатами. Квалифицировавшись как аналитик, он, вероятно, предпримет попытку новой терапии, не отягощенной никакими обязательствами: "Тренинг-анализ для института, второй анализ для меня".

Здесь возникает вопрос: кто, и на базе каких критериев, принимает решение о способностях кандидата, и чем обеспечивается надежность этой оценки? В конце концов, эта оценка в той части, какую составляет роль тренинг-анализа в прогрессе кандидата, должна ясно отграничиваться от других составляющих - предприятие трудное, если не невозможное. Опыт показывает, что в последние десятилетия тренинг-анализ становится все более длительным. Действительно, приобретение профессии психоаналитика связано с такими необычайными перегрузками, что избравший это поприще становится особенно подвержен "синдрому помощника" - помощник, нуждающийся в помощи. В сущности, тяготы супертерапии следовало бы вычитать из выгод защищенности, которая может ей воспоследовать. И, похоже, какая-либо профилактика здесь вряд ли возможна. Кроме того, "психоаналитическое очищение", когда оно выходит за рамки обнаружения собственных комплексов, грозит привести к другим, даже более обширным, "слепым пятнам". Не так-то легко отмахнуться от мысли, что именно многолетний тренинг-анализ в рамках различных школ и ориентаций может приводить к однобокости, к систематическим ограничениям восприятия - и тогда личные слепые пятна заменяются на общие, свойственные конкретному теоретическому направлению.

Фрейд предостерегал аналитиков против искушения проецировать вовне некоторые личностные особенности, воспринимаемые лишь смутно, - проецировать в область науки в качестве универсальной теории. (1912, с.117). К этому предостережению следует отнестись особенно серьезно, когда речь идет о групповых проекциях, так как они внешне соответствуют научному условию интерсубъективного консенсуса. Биографии многих психоаналитиков, которые, в конце концов, после болезненных баталий, достигли профессиональной независимости, показывают, как это трудно - освободиться от псевдо-истин, защищенных групповой динамикой.

Признав, как это сделал Фрейд, что будущий аналитик - это человек не совершенный, и, вероятно, никогда таковым не станет, можно согласиться и с мнением Фрейда, что собственный анализ по причинам практическим может быть лишь коротким и незаконченным; и его "цель достигнута, если он дал ученику твердое убеждение в существовании бессознательного; если он позволяет анализанту, когда возникает вытесненный материал, воспринимать в себе вещи, которые иначе были бы для него невероятны; если он продемонстрировал первые образцы единственно эффективной в аналитической работе техники" (1937, с.248). Тем не менее мы, явно противореча Фрейду, сегодня утверждаем, что "основная задача" или цель не должна состоять в том, "чтобы позволить учителю составить суждение о пригодности кандидата к дальнейшему обучению" (там же). Такая цель тренинг-анализа, открыто, или под личиной личного анализа в либеральных моделях, привела к извращению его смысла. Суждение о кандидате должно составляться совершенно независимо от тренинг-аналитика и от любых ожиданий, связанных с тренинг-анализом.

Независимо от того, на какой стадии "приема" находится аппликант, он не только надеется, что анализ позволит ему обогатиться как личности, но и ожидает, что благодаря этому возрастут его шансы быть принятым или впоследствии благополучно сдать экзамен; что будет постоянно увеличиваться степень его пригодности к искомой профессии. Причем как раз "проблемные" кандидаты - те, по поводу которых у тренинг-комитета есть определенные сомнения - дольше и упорнее цепляются за надежду, что тренинг-анализ еще поможет добиться (довольно-таки неуловимых) личностных изменений, которые сделают их подходящими для избранного поприща. Трудно, разумеется, доказать, что в конкретном случае соблюдены критерии, определяющие идеального аналитика - но как ни велики отклонения в профессиональном сообществе, высмеивать стандарты качества нет ни малейшей причины. Несмотря на то, что им приходится иметь дело со сложными материями, аналитики часто оказываются едины в своей оценке профессиональной непригодности аппликантов и кандидатов, соглашаясь, к примеру, в том, что недостаток эмпатии или самокритичности в будущем психоаналитике неприемлемы. Представления о том, что именно входит в понятие "непригодности" достаточно гибки, и позволяют допустить человека к обучению даже при наличии некоторых сомнений (см. van der Leeuw, 1964). В проблемных случаях расхождение во мнениях является типичным - и в этом одно из слабых мест системы.

Вместо того чтобы прояснить процесс оценивания и принятия решений в тренинг-комитете и согласовать систему возможных последствий в тех случаях, когда возникают сомнения в профпригодности, этот вопрос "переваливается" на трениг-анализ. От него ожидается привнесение таких личностных изменений, которые смогут способствовать развитию профессиональных качеств. Такое отношение привело к подмене и превратило тренинг-анализ в супертерапию в интересах профессиональной квалификации (сдачи "экзамена"). Вот отчего Гроен-Праккен (Groen-Prakken, 1990) справедливо рекомендовала хотя бы оставить место неизвестности в этом отношении. Та же проблема возникает и в тех личных анализах, которые в открытой модели в течение многих лет предшествуют подаче заявления - хотя тут и в большей степени соблюдаются аналитические меры предосторожности, которыми "отчетная" система уже совершенно пренебрегла. При взгляде на профессию в целом в голову приходит неприятная мысль, что, перефразируя библейское изречение, анализант только тогда попадет в рай, когда после многолетней терапии освободится от своего невроза.

Превращение тренинг-анализа в супертерапию произошло уже в 1930х годах. Фенихель в этом контексте утверждал, что при всех серьезных осложнениях переноса, возникающих из-за особых условий зависимости, тренинг-анализ должен быть особенно хорошим терапевтическим анализом (Fenichel, 1938, с.34). Несмотря на принятие Фрейдом (1937) того факта, что по необходимости тренинг-анализ "может быть лишь короток и неполон" (с.248), теперь, в свете анализа бесконечного, целью становится совершенство.

Пионеры прошлого - а будущего?

История психоанализа свидетельствует о том, что пионеры, которые, несмотря на краткость тренинг-анализ, завоевали международное признание, были во всех странах и во все времена. Не секрет, что за плечами видных немецких психоаналитиков послевоенного поколения, занимавших в качестве тренинг-аналитиков важные позиции в МПА, был лишь небольшой опыт личного анализа. Особенно поучительно, что некоторые коллеги моего поколения анализировались у психотерапевтов, не принадлежавших к принятой "генеалогии". Особенностью институционализированного психоанализа является то, что генеалогическое древо и принадлежность к нему - легитимная, если ее каким-то образом можно возвести к Фрейду - значат больше, чем личные достижения. Многие аналитики с неохотой называют имя своего тренинг-аналитика, хотя простой факт, что человек Х проходил анализ у человека Y в течение Z сессий в таком-то году, не раскрывает никаких личных данных. Но человек Х хочет, чтобы о нем судили по его собственным заслугам, при чем имя тренинг-аналитика или число сессий не должно играть никакой роли.

Насколько высоко ценится генеалогическое древо, для меня стало очевидно, когда мне пришлось выполнять те или иные функции в комитетах МПА. При рассмотрении квалификации аппликантов из тех стран, где еще не существовало признанных психоаналитических групп, большее внимание уделялось "генеалогической позиции" тренинг-аналитика, чем компетентности. Карьеры многих аналитиков, включая членство в НПФ или НПГ, часто зависят от случайных причин, которые могут определить историю жизни. К примеру, то, что сам я стал частью "правильной" генеалогии, произошло совершенно случайно. Мой первый аналитик, доктор Шоттлендер (Schottlaender) из Штутгарта, в свое время прошел свой тренинг в Вене и являлся, насколько мне известно, единственным признанным членом МПА в Германии после 1945 года. Когда я обратился к нему по личным причинам и, в процессе очень короткого анализа, принял участие в его учебной группе, я ничего не знал о его "происхождении", и, разумеется, не мог предвидеть, что анализ с ним и тренинг в Психосоматической Больнице Гейдельберга сделают возможным мое избрание экстраординарным членом НПФ в 1957 году. Как некоторые другие, впоследствии я предпринял еще один анализ и, после годичной аспирантской практики в Лондонском Психоаналитическом Институте в 1962 году, почувствовал себя достаточно надежно, чтобы приступить к анализу кандидатов.

Мои личные воспоминания и знание истории психоанализа убедили меня, что от продолжительности тренинг-анализа зависит гораздо меньше, чем у нас принято считать. До того, как ввести тренинг-анализ в диалогической форме, Фрейд (1910) подчеркивал необходимость самоанализа, рекомендуя аналитику "начать свою деятельность с самоанализа и постоянно продвигаться все глубже, по мере наблюдения за пациентами" (с.145). Несомненно, такого углубления можно достигать и посредством супервизий, и принимая участие в открытых обсуждениях на семинарах. Счастье, что то здесь, то там наступают времена пионеров, приводящие к инновациям. Нечто похожее на то, как международно признанные немецкие психоаналитики вышли из послевоенного поколения лишь с небольшим опытом тренинг-анализа, возможно, происходит и сейчас с поколением 70-х. Опыт пионеров приобретает особое значение на фоне растущего интереса к психоанализу в объединенных частях Германии, Восточной Европе и бывшем СССР. В этих странах мужчины и женщины - "самоучки" пойдут собственным путем, даже будучи отвергнутыми МПА из-за недостаточного тренинг-анализа.

Самоочевидно, что количество не говорит о качестве. Для разработки критерия качественного сравнения нужны немалые усилия. Лишь таким образом можно преодолеть недоверие к немецким психоаналитикам, недоверие, хоть и исторически объяснимое, все же имеющее дополнительные источники в профессиональной политике и распределении власти, и к тому же спровоцированное высокими темпами роста немецкого психоаналитического сообщества. НПА на сегодня третье по величине общество МПА. Если принять во внимание другие психоаналитические общества Германии, а также не аффилированных медиков-психоаналитиков, то психоанализ в Германии окажется довольно широко представленным. В 1982 году в НПА проходило тренинг в 10 раз больше кандидатов, чем в Лондоне (А.Сандлер, 1982). В 1990 НПА стала третьей по величине ветвью МПА, большее число членов насчитывалось лишь в обществах США и Аргентины.

Несмотря на то, что психоаналитики постарше, глядя на сегодняшние критерии приема, сомневаются в том, что им самим удалось бы стать кандидатами на таких условия, мой вопрос состоит в том, существует ли какое-то различие между представителями моего поколения и современными кандидатами в терминах "личности". Если правда то, что во все времена во всех странах терапевтически успешные, продуктивные творческие аналитики выходили на передний план, даже имея краткий опыт личного анализа или прошедшие анализ у не-члена МПА, то это лишь еще одна причина пересмотреть статус тренинг-анализа.

Оригинальность произрастает независимо от того, какова почва; вот почему я нахожу не только подозрительным, но и вовсе неподходящим противопоставление креативности старшего поколение нормопатии более молодых. Оставляя в стороне некоторые очень приблизительные критерии, все же действительно имеющие отношение к профессиональной пригодности аналитика, лишь с течением времени можно понять, из кого выйдет хороший и самокритичный терапевт. И только постфактум станет ясно, кто сделает оригинальный вклад в психоанализ как науку.

В психоанализе многое определяется отношениями между теми, кто учит и теми, кто учится - заимствуя аналогию Кернберга из языка гильдий, можно сказать - между мастером, учеником и подмастерьем. Под покровом тренинг-анализа (и это никак не меняется, когда называется личным анализом вне институциональных рамок) новообращенный должен позволить себе с помощью "духовного родителя", тренинг-аналитика, освободиться от невротических нарушений, приобретенных в собственной семье. Внешняя независимость от биологических родителей, достигнутая благодаря первой профессии, теперь сменяется новыми формами зависимости. Значительная часть доходов от основной работы идет на финансирование тренинг-анализа. Если кандидат не принадлежит к медицинской сфере, то во многих странах возможность психотерапевтической работы для него зависит от успешного окончания психоаналитического обучения. В Германии квалифицированные психологи несомненно имеют и другие варианты, и все же понятно, что как психоаналитические кандидаты они оказываются в менее устойчивом положении, чем находящиеся в психоаналитическом тренинге врачи (Шарлье и Корте/ Charlier&Korte, 1989).

Обращение к психоанализу определяется личными мотивами; однако, возможно, что мотивация разных поколений заметно различается. Похоже, что мое поколение влекли к психоанализу иные причины, нежели сегодняшних кандидатов и аппликантов. Я, тем не менее, сомневаюсь, что эти причины что-либо могут прояснить в вопросе о пригодности к профессии, которая по-настоящему проявляется лишь со временем. Вероятно, у моего поколения чувствительность в отношении человеческого страдания, как собственного, так и чужого, была связана с большим идеализмом, чем тот, что присущ поколению молодых врачей и психологов; они представляют себе объективную картину профессии, которой в 1945 еще вообще не существовало. Но я не нахожу ничего дурного в том, что молодые люди, задумываясь о будущих возможностях избранной профессии и фантазируя о новых открытиях, принимают также во внимание стоимость, спрос и результат. Внешний мир требует реалистичного планирования. От аппликанта ожидается какая-то информация о том, как он собирается финансировать свой тренинг-анализ. То, что расходы эти - немалые, легко оценить, если принять во внимание, что средняя оплата одной сессии колеблется от 50 до 80 Евро, и что к концу тренинга в НПА кандидат имеет в среднем 1000 сессий. Если приплюсовать к этому еще 45-50 минут времени сессии и время на дорогу, то нагрузки и косвенные расходы окажутся велики. Если бы не возможность оплаты их супервизируемых контрольных анализов медицинскими страховыми компаниями, у многих кандидатов образовались бы солидные долги.

Резюмируя, повторим, что широко известные представители моего поколения проложили свой путь в терапию, а также внесли вклад в исследования, пройдя лишь краткий анализ. Будучи немецкими психоаналитиками, мы были отягощены прошлым, что вело к постоянным проблемам идентичности - тем более в этой профессии, с ее еврейской генеалогией. Так, и тогда и теперь, при неблагоприятных личных обстоятельствах и после всего лишь краткосрочного анализа, пионеры вырастали в успешных специалистов, порой знаменитых своими международно признанными достижениями. Разумеется, никогда не удастся опровергнуть обратного: что пионеры могли бы стать еще лучшими и еще более научно продуктивными аналитиками, если бы имели возможность получить все выгоды обучения в соответствии с сегодняшними стандартами - но очевидность свидетельствует против такого предположения.

Реформа

В предложении реформы, которое я собираюсь изложить, я попробовал включить преимущества старой модели, избегая при этом слабостей и недостатков как открытого, так и закрытого типов обучения. Следует снова акцентировать экстерриториальный статус тренинг-анализа и его дидактическую функцию, которые помогают кандидату ознакомиться с психоаналитическим методом. В той части, где метод связан с исследованием личности кандидата, тренинг-анализ следует рассматривать как абсолютно частное дело. Всякая форма отчета тренинг-аналитика становится, таким образом, совершенно недопустимой. Решать вопрос о пригодности кандидата должен институт, независимо от того, что думает о себе и своей мотивации сам кандидат или его тренинг-аналитик. Поскольку есть необходимость избежать "самозванства" (этот феномен был в свое время с тонким юмором проинтерпретирован Меервайном (1987) в связи с некоторыми обстоятельствами в Цюрихе), то нужно признавать профессиональную квалификацию в определенный момент - не слишком рано, но и не слишком поздно. Мое предложение заимствует из закрытой системы процедуру принятия, но не слишком ригидную: я полагаю, что если есть сомнения, то аппликанта следует скорее принять, чем отвергнуть.

Обучение на примерах

Идеализации тренинг-анализа и тому ведущему месту, которое он занял в существующей системе обучения, следует с самого начала противопоставить примеры работы разных мастеров психоанализа. Побочные эффекты отношений мастера и ученика, развивающихся в тренинг-анализе, могут быть сбалансированы, если новичок получит возможность "заглядывать через плечо" многим маститым мэтрам (см. Кремериус, 1987). И гильдия, и пациент только выиграли бы, если бы опытные аналитики "выложили карты на стол" и показали тем самым хороший пример для подражания; однако до сих пор этот призыв в основном оставался не услышанным. Рассматривая "будущее психоанализа", Оргель (1990) считает важным, чтобы мы помогли кандидату идентифицироваться не с идеализируемым и бессознательно обесцениваемым объектом - тренинг-аналитиком - но с функциями аналитика. Достижение этого и есть та существенная задача, которую должен бы поставить перед собой тренинг-аналитик ради будущего психоанализа. Я согласен с этим, но также считаю, что столь же необходимо обеспечить кандидату возможность установить отношения, в основном свободные от конфликта, вне переноса с мастерами, которые могут послужить примерами профессионализма.

В дополнение к исследованию Кехеле (1981) могу без ложной скромности заметить, основываясь на своем знании литературы, что за последние десятилетия немногие аналитики сделали свою терапевтическую работу открытой для изучения в той мере, в какой это сделал я. Вдобавок к многочисленным аналитическим публикациям, я дал таким образом возможность заинтересованным коллегам и ученым других специальностей работать с текстами аналитических диалогов. Разумеется, совсем не трудно на основании лишь теоретических соображений, даже не прослушав ни разу магнитофонной записи сессии, счесть, что такие открыто коммуницирующие аналитики не озабочены собственно психоанализом в его истинном значении. Во всяком случае, подпустив коллег как можно ближе к психоаналитическому диалогу, я гораздо больше почерпнул для себя из их обычно конструктивной критики, чем из традиционных семинаров. Если бы большие мастера не только критиковали кандидатов и представителей других ориентаций, но и как можно более точно представляли бы коллегам собственное терапевтическое мышление, это сослужило бы психоанализу хорошую службу. Как я уже говорил, различные формы точной записи позволяют продвинуться в направлении тезиса Фрейда о единстве лечения и исследования; по крайней мере, такая запись ухватывает некоторую минимальную часть того, что чувствовал и думал аналитик, и что вызвали у пациента его интерпретации (см. Томэ, 1967; Томэ и Хоубен, 1967; Томэ и Кехеле, 1992).

С ростом готовности экспериментировать меняются привычки, сложившиеся в течение десятилетий. Почему бы психоаналитикам не следовать принципам, доказавшим свою ценность в ремесленных цехах? Почему кандидаты так редко, если вообще когда-либо, слышат клинические презентации опытных аналитиков? Когда задаешь подобные вопросы, слышишь в ответ, что это может способствовать предвзятости в отношении личного опыта в тренинг-анализе. А разве нечего сказать в пользу кандидата, обнаружившего еще до собственного анализа, как психоаналитики лечат своих пациентов? Это создало бы базу для сравнения, полезную в критической оценке своего аналитика. Идеализация, сопутствующая психоаналитическому процессу, все равно останется достаточной. Наоборот, если все устроено таким образом, что с самого начала эта идеализация достигает небес, то гораздо больше времени требуется, чтобы спуститься по всей лестнице, и, наконец, стать на твердую почву. Так конечный анализ рискует превратиться в бесконечный; похоже, что психоанализ достиг той точки, когда дальнейшее движение невозможно: чтобы продолжаться, он должен вновь спуститься на землю. Только так можно вновь обнаружить золото психоанализа, чистое и без всяких сплавов, особенно если принять во внимание метафору Фрейда и ее ложное использование в профессиональной политике.

По вышеприведенным причинам, тренинг не должен начинаться с тренинг-анализа или личного анализа до знакомства с институтом. Для повышения стандартов до уровня хорошей технической или торговой школы нужно, чтобы аналитики позволили новичкам получить представление об их мышлении и действиях посредством клинических семинаров. Вполне возможно, что некоторые участники в этом процессе пересмотрят, может быть и по совету учителей, свои намерения стать аналитиками еще до того, как начнут собственный анализ. Эта часть реформы может войти в практику независимо от остального проекта. При такой измененной программе тренинг-анализ может начинаться где-то через 18 месяцев. Обсуждения важных клинических и теоретических сюжетов в контексте презентируемых клинических случаев позволит кандидатам начать свой первый супервизируемый анализ вскоре после начала тренинг-анализа. У кандидата будет, таким образом, достаточно возможностей обсуждать беспокоящие реакции котрпереноса не только в супервизии, но и в собственном анализе.

Количество и качество

На институты и профессиональные ассоциации возложена обязанность стремиться к как можно лучшему обучению. Благополучие пациентов зависит от квалификации аналитика. Однако неадекватное определение качественного критерия и несбалансированность системы тренинга привели к часто критикуемому переоцениванию критерия количественного. Я уже описал в различных контекстах, как наилучшие намерения привели к противоположному результату, так что читателя не удивит парадокс: "меньше будет больше". В своем предложении реформы я настаиваю на введении ограничений продолжительности тренинг-анализа и на усилении качественных аспектов научно обоснованного тренинга. Мне бы хотелось выразиться как можно яснее, чтобы избежать неверного понимания, (например Беланд,1992): я совершенно не имею в виду, что тренинг-аналитиков не волнует качество их работы, и что они заменяют соображения качества соображениями количества. Моя идея состоит в том, что качественная оценка трениг-анализов (и в этом контексте, тренинг-аналитиков) в принципе невозможна (Томэ, 1992).

Как уже упоминалось, терапевтическая роль тренинг-анализа может быть отделена от дидактической лишь абстрактно. В то же время, чем менее мы готовы к этому разделению хотя бы мысленно, тем более неразрешимыми становятся некоторые практические проблемы. Как известно, тренинг-анализ вначале не имел терапевтической функции. Его роль состояла в устранении ограничений восприятия, возникающих из-за комплексов и эмоциональных предубеждений. Бессознательные защитные механизмы ведут к образованию когнитивных и аффективных слепых пятен, которые могут не улавливаться самоосознанием или самоанализом. Пока на личном опыте человек не узнает, что происходит в том или ином межличностном взаимодействии, и как это определяется и окрашивается влиянием бессознательных мотивов, он не способен (гениев не рассматриваем) понимать и лечить пациентов аналитически. В дидактическом смысле тренинг-анализ - это испытание на себе первом, которому каждый психотерапевт должен себя добровольно подвергнуть из чувства долга перед своими пациентами.

Что бы не искал и не находил для себя кандидат в анализе, как в экзистенциальном, так и лечебном отношении, - это его личное дело и не касается обучающего института. Во всяком случае, оценка кандидата с точки зрения его клинической компетенции и психоаналитического мышления должна, по официальной версии, производиться без учета состояния тренинг-анализа, о котором может быть ничего не известно (в системах, где не предусматривается отчет тренинг-аналитика).

Тем не менее, вновь и вновь выносятся суждения о "личности" - на фоне туманных догадок об изменениях, которые могут воспоследовать в результате продолжения тренинг-анализа. Рекомендация "еще какого-то времени на кушетке" становится основанием задержки. Вместо того, чтобы выносить решение на основании того, как проявил себя кандидат в клинических и теоретических обсуждениях, ясно связывая эти решения с установленными критериями, личный анализ нагружается ожиданиями, которым он зачастую не может соответствовать. Более того, в атмосфере обоснованной подозрительности безобидные вначале латентные предиспозиции переноса задним числом искажаются - в логике фрейдовского открытия nachtraeglichkeit (ретроактивная атрибуция) - и достигают таких пропорций, что анализ все дальше отходит от конфликтов, активных в настоящий момент.

Тихо (Ticho, 1972) провел важное различие между "целями терапии и жизненными целями". Анализ нередко проводится без явно выраженных терапевтических целей, потому что пациент надеется таким образом с большей легкостью достичь своих жизненных целей. Поскольку эмоциональные и финансовые затраты весьма велики, такой анализ, как правило, не будет длительным, если только пациент не убедит себя, попросту говоря, что "оно того стоит". Всякий, кто решает вложить деньги в длительный анализ - часто за счет более легко дающихся вознаграждений - для того, чтобы вести более плодотворную жизнь, часто становится объектом насмешек. С другой стороны, бесконечный анализ может и вовсе не задаваться вопросом о том, насколько тот или иной психоаналитический процесс продвигает работу в направлении жизненных или терапевтических целей. Патологизирование столь популярно, что нередко сопровождается намеками на то, что анализ того или иного коллеги был недостаточно глубок, что он не достиг ранней фазы жизни и, по крайней мере, будущие кандидаты должны иметь особенно глубокий анализ. В конце концов все приходит к психопатогенезу, специфичному для каждой школы - узелку, откуда вроде бы и проистекает все богатство человеческого опыта. По Балинту это "базисный дефект", вызванный травматизацией, и человек в стадии "нового начала", чтобы восстановить некоторую гармонию, должен вернуться к тому, что этой травме предшествовало. По Винникотту, для творческого переживания необходимо вновь открыть переходные объекты. В школе Мелани Кляйн универсальный психопатогенез жестко увязывается с психотическим ядром. В любом человеке не составит также труда обнаружить элементы нарциссического расщепления, которое, по Кохуту, составляет основу неуверенности в себе и заболеваний. В сфере влияния Лакана полноценный анализ несомненно должен повторить стадию зеркала. Не претендуя на то, что исчерпал весь список, закончу его снова именем Фрейда. В конце концов, теперь, как и всегда, существеннейшим пунктом в схеме объяснения бессознательно детерминированных человеческих переживаний является эдипов комплекс, его проявление в переносе, его обновление и проработка или его пожизненная ущербность (Левальд, 1980). Фрейд открыл его путем самоанализа без всякой посторонней помощи. Аналитическое знание и компетентность облегчают и ускоряют "переоткрытия" в терапии. Если человек знает, что нужно для того, чтобы справиться с неврозом, анализ может достичь успешного завершения за короткое время. Эта идея Фрейда (1918) включает и вопрос о терапевтически эффективной передаче знаний, который сейчас решается лучше, чем 70 лет назад. Нет сомнений в том, что психоаналитическое знание может ускорить терапевтические изменения и процесс достижения пациентом большей зрелости. Аргумент же, что более глубокие причины серьезных психических заболеваний были открыты лишь в недавнее время, и теперь пациентов такого рода лечат психоаналитически чаще, чем прежде, требует критического изучения (Райхе, 1991).

На мой взгляд, близкий к практике начальный курс должен быть введен, даже если остальные идеи реформы уйдут в песок. Кандидата необходимо знакомить с психоаналитическим мышлением и действиями различных мастеров профессии; это поможет противостоять индоктринации и поможет превратить психоаналитические вечерние школы по крайней мере - в хорошие технические училища. Обучающий процесс продвинется, если несколько аналитиков рискнут регулярно обсуждать свои продолжающиеся случаи. То, что обычно "единственный близкий контакт кандидата с опытным аналитиком складывается в тренинг-анализе" (Хольцман, 1976, с.255), попросту вредно. В самом деле, кандидаты учатся на примере коллег, тоже начинающих, как не следует делать! В недавнем исследовании Моррис (1992) выразил сожаление о том, что побуждение Левальдом (1956) "опытных аналитиков к презентации собственного клинического материала студентам не воплотилось; в настоящее время у кандидатов все меньше становится возможностей участвовать в очень полезных продолжающихся обсуждениях случаев или клинических супервизиях случая вплоть до фазы окончания анализа" (с.1209). Немалое удивление вызвал у Морриса следующий обнаруженный им факт: "Ни в одном из 28 институтов Американской Психоаналитической Ассоциации не существует практики, при которой тренинг-аналитики или хотя бы рядовые аналитики когда-либо презентировали продолжающиеся случаи... Таким образом, единственный завершенный анализ, с которым кандидат знакомится лонгитюдно - его собственный." (с.1200). Все данные опросника Морриса наглядно демонстрируют недостатки, типичные практически для всех психоаналитических институтов МПА. Реформа становится насущной необходимостью!

Обучение на негативных примерах, которое было характерным для психоаналитического тренинга, должно быть заменено обучением на материале работы опытных аналитиков. Только такой шаг позволит приблизить абстрактные размышления о соотношении различных форм аналитической психотерапии и психоанализа к клинической реальности. Малочастотный анализ можно было бы освободить от позорного клейма "неаналитичности", опытные аналитики могли бы демонстрировать различные типы аналитических терапий.

В результате участия в подобных семинарах через один-два года средний кандидат был бы готов к тому, чтобы начать работу под супервидением. Сравнение с ролевыми моделями помогло бы самокритичной проверке собственных навыков как самостоятельно, так и в кандидатской группе и с преподавателями. На этом фоне предшествующие решения, касающиеся профессионального пути, могут быть пересмотрены даже до начала трениг-анализа.

В отличие от действующих ныне правил, тренинг-анализ должен начинаться лишь после вводного курса. Такая задержка позволит избежать чрезмерно односторонней идентификации с тренинг-аналитиком и смягчить его влияние. В этом отношении мое предложение отлично как от "открытой" так и от "закрытой" модели. Продолжительность тренинг-анализа должна быть ограничена, с оговоркой о высокой частоте сессий. Несомненно, развертывание бессознательных процессов интенсифицируется тремя-четырьмя сессиями в неделю, но кандидат должен иметь опыт и меньшей частоты сессий. В той же мере, в какой по-своему эффективен высокочастотный анализ, анализ с меньшей частотой имеет определенные следствия, с которыми аналитикам следует ознакомиться на собственном опыте. Тогда они смогут оценить роль континуальности и прерывности в формировании помогающего альянса в переносе.

Вариативность частоты сессий не нужно путать с предложением Александера влиять на перенос с помощью изменения частоты. Оглядываясь назад, приходится вместе с Кохутом (1984,с.78) сожалеть о том, что "корректирующий эмоциональный опыт" Александера, будучи связан с сознательной манипуляцией контрпереносом, был привнесен в контекст краткосрочной аналитической терапии. Благодаря озвученной Эйсслером критике со стороны эго-психологии, вновь возникла поляризация взглядов на лечебную функцию эмоционального опыта и инсайта (см. Томэ, 1983а; Валлерштайн, 1990). Младенец - корректирующий новый эмоциональный опыт - был выброшен вместе с водой. Исцеляющая роль нового переживания в отношениях с аналитиком признается теперь широко известными аналитиками всех школ и высоко ценится независимо от специальной техники Александера (см. Марон, 1990; Миллер,1990; Сигал,1990; Вольф, 1990). Младенец вырос и освободился от того контекста, в который поместил его Александер. Корректирующий эмоциональный опыт выступает теперь в новом обличье. Если взглянуть на то, как Дж.Сандлер (1976) рассматривает перенос и контрперенос в качестве взаимодействия с ролевой отзывчивостью, можно близко подойти к предложению Александера (1961) намеренного введения в игру контрпереноса как комплиментарной реакции на перенос, с целью предоставить пациенту возможность приобрести новый опыт.

Надеюсь, что мне удалость предохранить от непонимания мое предложение варьировать частоту отдельных частей анализа. Взаимная договоренность о смене сеттинга в квази-экспериментальных целях совершенно противоположна манипуляции за спиной пациента. Изменение частоты сессий в определенной фазе с четырех до трех или двух в неделю, или, наоборот, увеличение частоты в дидактических целях позволит кандидату испытать на себе, как частота влияет на перенос, сопротивление и регрессию; такой опыт увеличит его способность к эмпатии в дальнейшем, в случаях менее частотной терапевтической работы со своими пациентами. Это также помогло бы решить вопрос о том, в чем состоит влияние частоты сессий на психоаналитический процесс. Против моего предложения "выступают" только существующие правила, но они не принимают во внимание то, что частота два-три раза в неделю на сегодняшний день превалирует в обычной психоаналитической практике во всех странах. Неплохо также вспомнить, что анализ с частотой пять-шесть раз в неделю унаследован с тех времен, когда дидактический анализ был, как правило, достаточно краток. В этой связи хочется упомянуть незабываемый разговор, состоявшийся в 1976 году в Сан-Франциско между Эриком Эриксоном, Хорстом Кехеле и мной. Эриксон объяснил тогда, почему на фоне типичных фаз жизненного цикла идея "бесконечного" анализа становится более чем сомнительной. Так как ему не удалось получить разрешение на ограничение тренинг-анализа примерно 200 сессиями, он в знак протеста сложил с себя функции тренинг-аналитика. Его позиция состояла в том, что предложенный им временной период достаточен для знакомства с работой бессознательного без того, чтобы неблагоприятно сказаться на молодом человеке, находящемся в процессе построения своей внешней и внутренней независимости.

В соответствии с идеей "меньше - это больше", я предлагаю ввести правило временной ограниченности тренинг-анализа. Парадоксально, но я рассматриваю такое ограничение в рамках сильно модифицированной системы обучения как единственный путь к повышению стандарта качества. Вместо того чтобы объявлять минимальные требования к продолжительности тренинг-анализа, тем самым молчаливо подразумевая супертерапию и используя сроки в качестве инструмента оценки, следует ввести ограничение "сверху". После некоторых колебаний, я предложил бы установить лимит где-то в районе 300-400 аналитических часов. Средний кандидат за это время успеет освоить дидактическую часть. Особо одаренным кандидатам следует дать возможность и более ранней проверки их психоаналитической компетенции. С другой стороны, разумеется, каждый кандидат может сам решать, хочет ли он продолжать анализ по личным причинам, после того, как условие выполнено. Перерыв в терапии позволит также и смену аналитика. В момент, когда формальности позади, кандидат может обнаружить, что его терапевтические ожидания остались неисполненными, а проникновение в бессознательные истоки его переживаний и поведения почти не привели к заметным изменениям - тогда наступает подходящее время для промежуточной инвентаризации. Такая ситуация может быть признаком серьезной психопатологии, так как обычно 300-400 сессий, как мы знаем из опыта работы с пациентами, достаточное время для появления изменений. Причиной негативного поворота событий может быть несоответствие техники аналитика потребностям данного кандидата или пациента. В этом случае можно рассматривать смену аналитика в качестве возможного решения. Дидактическая же часть анализа может в то же время быть достаточной, поскольку устранение слепых пятен может приводить к увеличению диагностических и терапевтических способностей даже в тех случаях, когда расширение самопознания не привело самого кандидата к терапевтическому результату. Кроме того, нельзя делать выводы о профессиональной квалификации аналитика на базе устойчивости его симптомов и характерологических особенностей.

В условиях отсутствия временных ограничений дидактической части тренинг-анализа (дифференцированной лишь абстрактно) кандидат часто оказывается связан с аналитиком, отношения с которым при этом сложились не вполне благоприятно. Открытие Люборски (1984) - из категории хорошо документированных и ценных эмпирических находок в психоаналитических исследованиях - состоит в том, что возникновение помогающего альянса нередко прослеживается уже на первых сессиях и является надежным прогностическим индикатором.

Регрессия и безвременье

Одним из аргументов против ограничения обязательной продолжительности тренинг-анализа может служить то соображение, что трех лет будет, возможно, недостаточно для глубокой регрессии. Эта идея часто связана с утверждением, что анализ ранних и самых ранних стадий предполагает повторение их в переносе во время тренинг-анализа; тогда впоследствии, когда дело дойдет до собственного контрпереноса аналитика в отношении очень нарушенных пациентов, он будет способен к эмпатическому инсайту. Этим идеям сопутствует анти-рациональная установка, недооценивающая важность когнитивных процессов в открытиях, в диагностике и терапии психических и психосоматических заболеваний. Для того, чтобы понимать и лечить глубокую беспомощность или параноидные процессы, нет никакой необходимости вначале повторить в переносе все фазы и позиции раннего детского развития. Хорошую пищу для размышлений мог бы дать тот факт, что ни открытия Зигмунда Фрейда, ни Мелани Кляйн не были сделаны на основе их собственной терапевтической регрессии! Знания, накопленные с тех пор, помогают каждому психоаналитику более коротким путем вновь открывать для себя эти идеи и критически их переосмысливать.

Кроме того, в отличие от акцента на анализе сопротивления, которому Фрейдом и его ближайшими последователями придавалось первостепенное значение, техника Кляйн базируется на том, что посредством глубоких интерпретаций можно действовать за спиной сопротивления, и интерпретации ранних страхов возможны сразу же - и даже необходимы (см. Томэ и Кехеле, 1992, с.132). Повсеместное удлинение тренинг-анализа любых ориентаций имеет мало общего с регрессией к ранним фазам как к предпосылке профессионализма. Если бы аналитик мог понимать пациентов и успешно лечить их только после того, как он полностью повторил и постиг свое прошлое, ему не хватило бы жизни, чтобы приступить к работе. К счастью, это и невозможно, и ненужно: если тренинг поощрял способность критического взгляда на вещи, то субъективные ограничения могут быть сбалансированы богатством опыта, полученного как в профессии, так и вне ее. На примере проблемы регрессии видно, как различные теории этиологии психических заболеваний претворяются в однобокое понимание аналитической ситуации. Объяснительная теория Фрейда гласит, что все психопатологические феномены демонстрируют регрессивные аспекты. Симптоматическое поле, таким образом, содержит частичную регрессию: с нею пациент приходит, она может стать более очевидной в ходе терапии и может также усиливаться. Процитируем Арлоу (1975): "Часто повторяемое утверждение, что психоаналитическая техника побуждает пациента к регрессии... - принцип, который в течение длительного времени цитируется и распространяется, не вызывая сомнений. Я считаю, что психоаналитическая ситуация создает атмосферу, набор условий, которые позволяют давно существующим регрессивным аспектам психического функционирования пациента проявиться в более ясных и доступных наблюдению формах." (с.73).

Соглашаясь с мнением Арлоу, Гилл (1984а) добавляет при этом, что "обычный аналитический сеттинг часто вызывает дополнительную ятрогенную регрессию - ненужную, если не вредную (с.170). Различие типов регрессии в работе аналитиков различных школ доказывает большое влияние аналитика на регрессивные проявления. Регрессия в психоаналитической ситуации и регрессия в этиологической теории - разные вещи, лишь слабо связанные между собой. Балинт в 1968 году напоминал, что "регрессия - это не только интрапсихический, но и межличностный феномен; для его терапевтической полезности именно межличностные аспекты - решающие. Чтобы понять весь смысл регрессии и чтобы работать с ней в аналитической ситуации, важно иметь ввиду, что форма, в которой проявляется регрессия, лишь частично зависит от пациента - его личности и заболевания - но частично и от объекта..." (с.147). Подчеркивает влияние аналитика на регрессию и Этчегоен (1991).

Терапевтический потенциал психоаналитического метода может быть полностью использован, когда сдвиги с точки регрессии становятся возможными - согласно теории Фрейда о совладании с ранними формами тревоги. Тогда регрессия и прогресс идут рука об руку. С другой стороны аналитик, которому не удалось создать благоприятных условий для "регрессии на службе эго", частично ответственен за возникновение злокачественной регрессии. (Крис, 1936).

Освобождение тренинг-анализа от открытого и скрытого влияния институциональных ожиданий личностных изменений кандидата сопровождается в предлагаемой мной модели интенсификацией психоаналитического тренинга.

Триада лечения, обучения и исследования, основанная на университетской традиции и бывшая идеалом для Фрейда, должна быть восстановлена. Это стимулировало бы также междисциплинарный обмен. Кандидат должен подойти к квалификационному экзамену так, чтобы это позволило ему на практика применить полученные знания психоаналитических теорий и исследовательских находок. Такие квалификационные требования могут предъявляться и достигаться, если учителя прокладывают путь собственным примером. Иногда кажется, что к психоанализу, как к философии, приложима ироническая формула Фейерабенда: "все сойдет". В действительности же вовсе не все возможно, и лишь частично из-за того, что правила являются важным фактором терапии. Некоторые теории находят более или менее веское подтверждение, другие же - никакого. Многообразие психоаналитических теорий, техник и систем интерпретаций говорит о жизнеспособности психоанализа и его открытости новым идеям. Проблемы возникают не из-за многообразия как такового, но из-за того, что группы и школы не проявляют готовности к проверке валидности своих этиологических и терапевтических теорий. Длительность анализа, в особенности тренинг-анализа, обосновывается "школозависимыми" этиологическими теориями, которые претендуют на универсальность, но которые в действительности внутренне непоследовательны, противоречат друг другу и порой вообще несовместимы.

Важно, чтобы кандидаты хорошо представляли себе критерии оценки теорий. Предлагаемая реформа приведет к усилению экзаменационных требований. Продолжительный тренинг-анализ создает иллюзию высокого качества. На деле же, на коллоквиуме в конце тренинга уже десятки лет кандидатов обычно оценивают весьма снисходительно, избегая критической конфронтации между учителями и учениками.

Если дать возможность кандидату еще до начала собственного анализа ознакомиться с клиническими докладами опытных аналитиков, он использует их потом для сравнения и сможет задаваться критическими вопросами. Так происходит, например, с пациентами, проходящими вторую терапию. Сравнения смогут породить множество полезных возможностей интерпретирования. Можно думать, что кандидат скорее достигнет глубинных переживаний и инсайта, если начнет анализ без всякой предустановки - однако опят вторых анализов противоречит этой идее. Каких бы взглядов ни придерживался человек по поводу правил нейтральности или абстиненции, его несомненно не поколеблет, если кандидат до или во время своего анализа узнает что-то о том, как работают другие аналитики.

Тренинг-анализ и супервидение

Даже при ограниченной продолжительности анализа кандидат все же будет в находиться в его процессе, когда начнет свои первые опыты работы под супервидением. Общепринято, что преимуществом этого является возможность обсуждения контрпереноса не только в супервизии, но и с тренинг-аналитиком. В рамках венгерской модели кандидат супервизировал свой первый случай у собственного аналитика, буквально "на той же кушетке". Я упоминаю этот вариант, не укоренившийся, по-видимому, из-за еще большего усиления зависимости от аналитика, чтобы привлечь внимание к разнообразию и в этой области тренинга. Опыт супервизирования прорабатывался и освещался в психоанализе весьма основательно (см. Флеминг и Бенеде, 1966; Валлерштайн, 1981; Чесоди, 1990), однако простые вопросы о соотношении тренинг-анализа и супервидения эмпирически никак не исследовался. Интимность тренинг-анализа предполагает определенный барьер между ним и супервидением, однако, как считал Де Белл (1963), обратное не обязательно верно. Например, полностью на усмотрении кандидата находится решение, станет ли он следовать совету углубиться в какую-то тему, имеющую отношение к пациенту, в своем анализе, или пренебрежет этим советом. Направление, приданное аналитиком интерпретациям переноса, в любом случае в основном лежит за рамками обсуждения с супервизором.

В любом случае, преимущества и недостатки параллельности процессов супервидения и тренинг-анализа еще предстоит изучить. Тот факт, что этот вопрос уже поставлен на повестку дня непредвзятыми исследователями (среди прочих, Денцлером (1988), Юнкером (1988), Вергопуло (1989)), указывает на возрастание в психоанализе критического потенциала пересмотра стереотипов.

Заключение

В предлагаемой трехчастной модели личный анализ утрачивает свое королевское место. Ограничение его продолжительности освобождает тренинг-анализ от исходящих от института явных или скрытых ожиданий изменения личности кандидата. Пока реформы, предлагавшиеся Анной Фрейд и Отто Кернбергом еще не осуществимы, огромным шагом в этом направлении было бы введение практики клинических обсуждений с влиятельными аналитиками в стиле, приближающемся к исследованию процесса и результата лечения.

В предложенной реформе ограничение продолжительности анализа мотивировано его дидактическим аспектом, для которого длительность на сто сессий больше или меньше - несущественна. Полностью на усмотрении кандидата остается вопрос о продолжении анализа, когда формальные требования выполнены. Мой опыт говорит о том, что в случаях слабо выраженного или более серьезного невроза многое - излечение или существенное улучшение - достигается за 300 сессий при частоте 3-4 раза в неделю. Если полагать, что личностные проблемы кандидата не более тяжелы, чем у обычного пациента, то этого времени будет достаточно не только для дидактического, но и для терапевтического эффекта. Трехсот-четырехсот сессий достаточно, чтобы получить личный опыт, необходимый в профессии, и прочувствовать динамику бессознательных процессов в переносе и сопротивлении.

С дидактической точки зрения, сегодня, как и всегда (Фрейд, 1937), от тренинг-анализа не требуется большего, чем дать "обучающемуся твердую убежденность в существовании бессознательного, позволить ему, по мере проявления бессознательного материала, воспринять в самом себе вещи, которые при других обстоятельствах он счел бы невероятными, и продемонстрировать первый образец техники, которая одна лишь доказала свою эффективность в аналитической работе" (с.248). Сопутствующие терапевтические изменения являются впечатляющим и убедительным личным опытом. Если же нет - время изменений еще придет!

Идея создания психоаналитических центров дневного обучения и систематических исследований все еще встречает большое сопротивление. Ввиду такой ситуации крепость научной базы психоаналитического тренинга зависит от кооперации институтов с исследовательскими центрами, которые должны оплачиваться обществом. Позор, что психотерапевтическая забота о населении десятилетиями финансировалась главным образом частными тренинг-институтами, что возможно только благодаря духу самопожертвования практикующих психоаналитиков. Реализация триады обучения, лечения и исследований требует такого же вложения ресурсов, какое делается правительством в другие области медицины.

Примечания

¹⁾ Фрейд сделал это по инициативе Цюрихской школы, то есть Юнга (прим. автора)

²⁾ людях, подающих "ходатайство" (аппликацию) об обучении

³⁾ в Международной Психоаналитической Ассоциации

⁴⁾ то есть полный рабочий день

⁵⁾ (Arlow and Brenner, 1988; Michels, 1988; Rangell, 1988; Reiser, 1989; Spruiell, 1989; Wallerstein and Weinshel, 1989; Cooper, 1990; Orgel, 1990; Richards, 1990).

⁶⁾ non-reporting system

⁷⁾ здесь и далее я использую аббревиатуры: НПА - Немецкая психоаналитическая ассоциация (является компонентным обществом Международной психоаналитической ассоциации - МПА); НПО - Немецкое психоаналитическое общество (по историческим причинам, ставшим анахронизмом, в МПА не входит); НОПТ - Немецкое общество психотерапии, психоанализа, психосоматической медицины и глубинной психологии (прим. автора).

⁸⁾ вероятно, личного плюс тренинг-анализа

⁹⁾ Blaya-Perez

¹⁰⁾ Barrat, 1990; Caper, 1992)

¹¹⁾ Thomae & Kaechele, 1987, pp.81-98

¹²⁾ Thomae & Kaechele, 1992,стр.22 и далее

¹³⁾ Cheshire & Thomae, 1991.

¹⁴⁾ мировоззрение

¹⁵⁾ нститутом послушников

¹⁶⁾ (1) предлагать, советовать; (2) внушать, подсказывать, намекать, наводить на мысль, означать; (3) предполагать

¹⁷⁾ связь, соединение, перекресток

¹⁸⁾ хомут, связь, узы (брака)

¹⁹⁾ меется в виду наиболее полное издание работ Фрейда на английском языке, под редакцией и в переводе Стрэйчи