Лиар Д. Существует ли детский юнгианский анализ?

Девочка внимательно и с удовольствием   рисовала домашнее животное с рогами и с чем-то вроде папской короны в форме башни на голове. «Это коровка»,- сказала она мне. Созерцание своего творения, казалось, доставляло ей большое удовольствие. И ее явно позитивная энергия проникала в нас. «В этой картинке много хорошего. Глядя на нее, мы ощущаем это», - удовлетворенно сказала  я себе.

Увидев великолепные иллюстрации к книге Юнга «Метаморфозы души и ее символы», я поняла, что для этого  обездоленного ребенка коровка представляла образ богини-матери - поставщицы вкусного молока.  Это был перенос: констелляция позитивного полюса материнского архетипа. Воспоминание о пережитых лишениях снова выводило на сцену отрицательные переживания, тогда как психическое привносило новизну и новое обострение. Здесь моя роль аналитика состояла в оценке оттенков и  насыщенности сопровождающего аффекта,  в озвучивании и  проговаривании оценки, с целью гуманизировать аффект, то есть перевести из прожитого глобального телесного опыта в осознанный психический опыт.

«Я находилс я в какой-то стране времен галлов, и одна девочка, спрятавшаяся в дереве, показала мне дорогу.  Вторая девочка, стоявшая рядом с деревом, сказала: “Иди по ней”.

Я попадаю на дорогу, по которой ездят только немецкие машины.  Я понимаю, что это невозможно, ведь это же Галлия.

Я иду дальше. Прихожу в село, где живут очень бедные люди.  Мужчины, вооруженные вилами, хотят на меня напасть.

Я просыпаюсь и вижу в окне  волка, который смотрит на меня.  Я не решился заснуть снова, из страха быть съеденным».

Реми  рисует этого волка: голова в складках занавески очень похожа на голову дьявола с рогами.  Он рисует также   дерево, которое плачет,- его левая ветка срублена. Первоначальный сон усиливают два черно-белых карандашных рисунка, выполненных в жесткой манере, сделанных  на следующем сеансе.

На огромном пространстве мы видим  утку-мать с пятью утятами. Первый, вылупившись из яйца, по знаку матери направляется направо к пруду; но его подстерегает лиса.  Два других выбираются из своих скорлупок, на четвертом яйце появляются трещины. А вот пятое от удара материнской лапы откатывается влево, и змея проглатывает его.

После того, как был установлен первый контакт, мы решили встретиться вновь по окончании каникул, которые Реми провел в лагере. В процессе  тяжело переживаемой  разлуки  ему снилась древняя эпоха - страна, напоминающая  страну из рассказов его дедушки по материнской линии: Галлия и галлы. Этот мир накладывается на мир его матери, рожденной в 1940 г. во время  немецкой оккупации, в семье, где было шестеро детей.

Девочки из первого сна (образы фемининности в руководящей женской роли) велят ему идти в очень бедное село, но путь ему преграждает агрессивная и ощетинившаяся маскулинность.

Рисунок матери-утки позволяет думать, что эти мужские особи пока не  соотносятся  с отцовским запретом  инцеста. Они скорее демонстрируют  то, что  препятствует к возвращению к хорошей матери, какой бы бедной она ни была.  Это препятствие - не что иное, как  взаимная агрессия, которая  впервые дала негативную окраску отношениям мать–ребенок и создала ядро негативного комплекса  матери у Реми. Тревога, вызванная этим воспоминанием, настолько сильна, что ребенок просыпается. Волк является носителем тревоги, он придает ей форму и контейнирует ее.

Последовательный и  структурированный образ у мальчика девяти с половиной лет вызывает удивление, учитывая то, что у него проблемы в школе и иногда он  как будто страдает аутизмом,  что у него бедная и несвязная речь. Также удивительна и уверенность рисующей  девочки, упомянутой вначале.  Факты такого рода привели детских аналитиков к осознанию того, что идет процесс развития и к гипотезе существования с самого раннего детства сомато-психического организатора, названного ими  первичная Самость. Вторая гипотеза касается существования, начиная со стадий самых архаических, ядра Я - ядра, которое будет играть роль любящего в образовании комплекса Я.

Гумберт рассматривал самость как бессознательный принцип, в соответствии с которым психика находит свою линию роста, подчиненную Я  и связанную с телом, но трансперсональную.

Фордхам, начиная с 1940 г., обнаружил присутствие  самости в рисунках  самых маленьких детей. Первые округлые закорючки, превращающиеся в законченные кружочки  в период с восемнадцати месяцев  до трех лет,- это и есть первые попытки центрации. В это же время Юнг констатирует те же проявления  в детских снах, которые он представил на своих семинарах в Цюрихе.

Анализируя материал Реми, мы также должны отметить  фундаментальное значение первого отношения маленького человека к своим родителям, к окружающим людям и к внешней среде в целом. В равной степени  мы должны отметить  и способность этого отношения проецироваться на аналитическое отношение. 

Первичная самость

Фордхам и Нойманн, опираясь на свой опыт и свою типологию, представили нам свои точки зрения на  процессы функционирования первичной самости. В моих  размышлениях я использовала их труды, также как концептуальные понятия Юнга.

Для начала - два факта. Для нас, юнгианцев, ребенок не рождается “tabula rasa” - как чистая доска, но приходит в этот мир с капиталом коллективного бессознательного. С другой стороны, маленький человечек оказывается полностью погруженным во внешнюю среду, от которой он зависит и без которой не может жить и стать полноценным человеком.

Этот сложный  комплекс можно обозначить понятиями взаимодействия между  трансперсональной  вневременной системой и историей межсубъективных отношений, между сущностью («капиталом») и средой. Таким образом, мы сталкиваемся с парадоксальной идеей - характерной  для  юнгианской мысли.

Капитал 

Первый  подход

Начиная с 1944 г., Фордхам определяет первичную самость как «целостность, как систему,  которая включает в себя как сознательные,   так и бессознательные структуры и процессы».

Самость функционирует без  помощи  Я,  образующегося благодаря механизмам освобождения инстинктов, описанным Н. Тинбергеном. Тело, архетипы и Я  - это развивающиеся аспекты: первичная  самость информирует Я о  фазах интеграции. Это определение близко к  юнгианскому  «врожденному бессознательному».

Нойманн  также утверждает, что:

«целостная  личность и ее управляющий центр, самость, существуют еще до того, как Я примет свою окончательную форму и   разовьется в центре сознания; законы, управляющие развитием Я и  сознания, зависят от бессознательного и  целостной личности».

Следовательно, первичная самость есть априорная данность, развивающаяся в течение жизни и постоянно взаимодействующая с другими: с  Я, с окружающими и миром. Самость появляется в мире в теле,  которое  несет в себе бессознательное.

В течение жизни и своего развития самость последовательно  включает в работу различные  архетипические структуры, которые  Нойманн метко называет «одежды самости». Так будут констеллированы  архетипы Матери, Отца,  группы и другие. Это происходит еще  до того, как  личность сможет объясниться со своей самостью.

Характеристики  первичной самости

С одной стороны, природная самость - это то, что мы унаследовали, то, что архетипы  выражают  один за другим. Нойманн  дает прекрасное описание:

«Человек приобретает опыт с помощью этих образов в психике, но  эти образы соответствуют чему-то, что существует в  объективном  мире. Психический образ чего-либо в мире есть одновременно и  сумма опыта,  и   орган  психического, который, посредством этого образа, экспериментирует,  а позднее интерпретирует мир».

Функцию архетипов  в  более актуальной  формулировке, использующей  современное понятие информации,  определяет Гумберт: 

«1) Они обуславливают, ориентируют и поддерживают формирование индивидуальной психики в зависимости от программы, которую несут; 2) они вмешиваются, когда психика нарушена, получая информацию либо от самой психики, либо из внешнего окружения; 3) они обеспечивают обмен информацией с внешним миром».

Вслед за Юнгом  Гумберт говорит:

«архетипы вписаны в тело как все органы информации живой материи. Они передаются  генетически».

- С другой стороны,  первичная самость есть наиболее персональное выражение индивидуальности новорожденного, факт  уникальности его генетической карты.

- Этот капитал, который выражает одновременно индивидуальное и видовое, будет выражен благодаря тому, что заложено в младенце, эти «потенциальные способности получать и интегрировать информацию, самостоятельно посылать сигналы или вести себя определенным образом, то есть совершенствоваться».

Коснер уточняет:

«Если  информация, стимул, сигнал не  развивают  то, что заложено в младенце (…) эти способности,  в отсутствии адекватного окружения, могут остаться  нереализованными».

В  юнгианских  терминах проявить способности означает привести в действие человеческий архетип, то есть создать  схему поведения; а также создать условия для развития, которые  определяют состояние сознания, когда Я достигает достаточной  целостности. Я еще вернусь к этому.

И, наконец, открытие, принадлежащее Нойманну, оказалось особенно ценным  для моей клинической практики. В связи с незрелостью маленького ребенка на архаической стадии отношений  Мать–Ребенок, Нойманн говорит о двух формах выражения cамости: телесная cамость и cамость отношения.

Телесная Самость 

Первый раз Нойманн употребляет этот термин в «Происхождении и развитии сознания».

Этот капитал, одновременно общечеловеческий и уникально-индивидуальный, вписывается в телесную cамость, эта «регулирующая совокупность как детского, так и взрослого  организма, направляющая биопсихическое развитие, включая развитие обусловленных архетипами фаз».

Телесная cамость - биопсихическая целостность тела.

Это первое проявление cамости и первая поддержка функции центроверсии.

Это не только физиологическая сущность, так как телесные и психические способности, унаследованное и индивидуальное, там уже присутствуют. Отсюда cамость–тело есть поддержка специфической и уникальной тенденции индивида реализовать свой потенциал, раскрыть свою конституционную сущность  в кругу коллектива, но, если будет необходимо, то и без последнего, а возможно, и даже противостоя ему».

Эту тенденцию Нойманн называет аутоморфизмом.

Телесная самость есть фундаментальное телесное прожитое. Оно несет не только память всего вида, но и телесную память индивида, телесную память его пережитого, самого архаического.

Я  говорю о прожитом, а не об опыте, так как для последнего будет  нужен повторяющийся  контакт с телом матери и ее слова, чтобы это     прожитое  телесной  самостью   постепенно привело к опыту сознательного   Я.  Именно так и вырабатывается комплекс Я.

В заключение следует добавить, что телесная самость есть носитель и коллективной, и индивидуальной памяти, равно как и того, каким станет  индивид.

В нем организуются творческие склонности, присущие природе человеческого дитя. Из-за своей незрелости ребенок нуждается в присутствии хорошей матери для поддержки своего инстинкта самосохранения, несмотря на то, что у него уже имеются  значительные количества либидо, призванные  развивать его автономию.  Утверждение самости и отношение к  другому  парадоксальным и неразрывным образом связаны.

2. Самость отношения

Даже еще не родившись, ребенок уже погружен в человеческое окружение и является его частью, без  него ребенок не может жить, не может стать настоящим человеком.  Говорить о человеческом окружении - значит говорить об отношении зависимости: существование ребенка невозможно без существования матери, не только дающей жизнь, но регулирующей ее и поддерживающей возможность  развития в качестве человека.

Мать сама живет в центре психофизической реальности мира. Мир состоит из людей, более или менее близких к диаде мать–ребенок.  Отец играет  в этом мире  особую роль. Также обязательно следует учесть  географические, исторические, социально-экономические и культурные условия, в которых были пережиты первые отношения.

Это первоначальное отношение,  Архаическая Зависимость, есть первое проявление отношения человеческого дитя к другому и к миру. Это функциональное архетипическое единство, включающее мать и эмбрион, а затем - мать и новорожденного, единство,  где отец играет особую роль.  Цель  Архаической Зависимости - продвигать развитие Я ребенка к обретению сознания, автономии и индивидуации.

Несмотря на свои неоспоримые возможности, в частности - способность вызывать заботу матери, младенец  пока  не может иметь достаточную автономию.  Мать принимает на себя его самость отношения, то есть ту функцию целостности  Я–Самость ,  которая обеспечивает отношение индивида к самому себе, к  другому человеку  и  к миру. Мать инстинктивно прочитывает и объясняет внешний мир своему ребенку, а также его внутренний мир, где побуждения и архетипические  образы могут быть ужасающими. Именно она должна выразить словами чувства, которые эти образы вызывают, с целью гуманизировать и интегрировать их.

Я ребенка  полностью примет на себя  эту функцию отношения только тогда, когда он приобретет достаточную силу, целостность и независимость.

Нам кажется, что одна из характеристик сущности мать–ребенок в  Архаической Зависимости есть функционирование сразу в двух аспектах.   В архетипическом аспекте:  вневременным, предписанным видом,  и в  социальном и историческом аспекте - в отношениях с окружением. Эти два  аспекта неразрывно связаны.

3. Двойной аспект самости

Все это позволяет Нойманну сказать, что в начале жизни самость младенца имеет двойственную природу. Телесная самость является носителем наиболее близкого, интимного. Самость отношения - несущая ответственность за взаимоотношения с внешним миром - пока обеспечивается матерью, на нее  проецируется архетип Матери.

С клинической точки зрения, этот  двойной образ самости очень полезен для понимания процесса ранних психосоматических  расстройств, нарушающих первичную самость до такой степени, что ей придается негативный аспект и возникает патология. Позднее я проиллюстрирую это в истории трех сестер. Это также позволяет понять, как восстановление в памяти этих негативных опытов пробуждает тело и вызывает  соматические проявления, которые могут быть опасными. Это то, что  касается телесной самости. 

Понятие «самость отношения» позволяет уловить, как некоторые патологии отражают ранние нарушения отношения не  только с людьми, но и со словами, с речью. Тенденция к аутизму и нарушения в разговорной и письменной речи - у  Реми,  например,- именно здесь  берут свое начало. 

В процессе развития именно телесная  самость, благодаря созреванию нервной системы и различных функций тела, выводит  на сцену трансперсональные эпизоды.

В первый год жизни появляются: определенная двигательная автономия, сопровождаемая  целостностью сознания, и начало вербального общения. Ребенок становится способным частично управлять своим отношением к миру и к  себе подобным.

Благодаря матери, способной проживать и интегрировать негативные события, как для себя, так и для своего младенца, Я постепенно превращается в Я  интегрированное, то есть способное переживать негативный опыт без ущерба для себя. Я становится партнером  самости, которая тоже становится более целостной. Телесная самость и самость отношения, впрочем, квалифицируют целостную личность. Позднее комплекс Я возьмет на себя функцию интеграции. 

4. Ось Я–Самость

Теперь мы вправе говорить о строении оси Я–Самость.  Это  понятие Нойманна, ставшее  классическим для клинической юнгианской литературы,- инструмент, который служит  для понимания, в частности, обоснованности анализа маленьких детей.

Ось Я–Самость - это демонстрация в  образах парадокса постоянно меняющегося отношения, которое существует между  Я и самостью. Они достигают собственной целостности. Я приобретает опыт подчинения самости, из которой оно  выделяется, степень подчинения варьирует не только с возрастом, но даже в течение одного дня.  Самость берет власть, например, во время сна, или в моменты острой опасности, или в некоторых «пограничных» ситуациях. Взаимодействие самости и Я настолько креативно, что позволяет сбыться всем желаниям. Понятие «ось» не должно вызывать ассоциаций с позвоночником,  оно использовано с целью демонстрации  колебаний возможных отношений между Я и самостью.

Нойманн уточняет, что «главная связь между Я и самостью, выраженная в понятии ось  Я–самость, делает Я способным, благодаря самости, получить знание прожитого, которое оставило свои отпечатки на целостной  личности в ситуации, когда Я пока еще не способно (у ребенка) или уже не способно (у взрослого) на эксперимент».

Как я уже говорила, самость, индивидуальная память, сохраняет следы этого прожитого вне сознания  и может  их воспроизводить  во сне,  или в таком специфическом явлении, как аналитический  перенос.

Вспомним, например, первый  сон Реми, демонстрирующий  бедность и агрессивность, которые характеризовали его первоначальные отношения. Это не общая семейная память навеяла их Реми.  У его матери все было хорошо. Для нее, выросшей  в пансионе во время войны и не знавшей  ласки и тепла, это было абсолютно естественно.

Мне приходит на память одна  девушка-подросток, страдающая эпилепсией, с которой произошел довольно странный несчастный случай, когда она каталась на велосипеде. Она была найдена в помраченном сознании,  на участке дороги, где движение было запрещено. Как она смогла там очутиться? Она совершенно не могла вспомнить о том, как она попала в это  отдаленное от дорог место. Позднее, на одном из сеансов, она расскажет свой сон, описывающий весь пройденный путь,  запечатлевшийся на уровне телесной самости.

ПАМЯТЬ И ПЕРЕНОС

Как складывается  история ребенка и как получить  доступ к этим воспоминаниям?

В течение жизни целостность младенца, сталкиваясь с другими индивидами, конкретными людьми и с миром в целом,  взаимодействует с ними, т.е. первоначальный капитал взаимодействует с окружением. Это взаимодействие в различных жизненных ситуациях  раскрывает возможности  ребенка, вызывает определенные поведенческие схемы. Психическое аффективно-телесное  прожитое этого взаимодействия  запоминается. Фордхам говорил об этом, употребляя   термины архетипов в динамическом поле отношения. Как бы то ни было, именно так складываются комплексы   эмоциональной тональности, как описывает их Юнг,  начиная с «Психологии  Dementia Ргаесох»  (1907 г.).

По мнению Фордхама, доступ к воспоминаниям о происшедшем  осуществляется благодаря новой дезинтеграции. А по мнению Нойманна -  благодаря проекции комплексных психических структур в динамическом поле аналитических взаимоотношений.

1. Модель Фордхама: дезинтеграция–реинтеграция

Модель Фордхама, разработанная после 1947 г., была пересмотрена и улучшена в 1976 г. в его работах, посвященных детскому аутизму. Вот как  я это вижу.

В начале жизни психосоматическое единство ребенка,  первичная самость, находится в состоянии отдыха, которое Фордхам обозначил как «интегрированное»: например, спокойно спящий ребенок.

В жизненно важные моменты первичная самость встречается со значимым элементом мира, например, реальные грудь и мать появляются в ответ на   внутренний импульс, в данном случае  - чувство голода.

Самость выходит тогда из своего интегрированного состояния и, опираясь на свою архетипическую предрасположенность, деинтегрирует свою человеческую возможность адекватно отвечать  на ситуацию; в данном случае  ребенок ищет грудь, начинает сосать -   происходит встреча  с реальной матерью.

Структура  вырабатывается в реальной жизни. После многочисленных повторяющихся игр, экспериментов,  любви и ненависти малыш соединяет свое архетипическое ожидание с реальными субъектами, объектами, явлениями, в нашем случае - с грудью и матерью. Так он создает  объект сам  по себе  и устанавливает взаимодействие с объектом, уточняет K. Ламберт,  другой лондонский  юнгианец.

То, что потом становится снова реинтегрировано,- это уже не простая способность. Это действительно структура, в которой  отныне объединились  сомато-психо-аффективные  определившие опыт. В частности, это способ,  которым  мать или ее заместитель вступает в отношения, поддерживает эти отношения и создает эмоциональную атмосферу.

K. Ламберт добавляет:

«динамика исходит из галереи архитепических образов, чтобы привести к объектным отношениям и к формированию внутренних архетипических  объектов».

По моему мнению, последние есть не что иное, как так называемые Юнгом имаго -  первоначальные образы; в данном случае  - это материнское имаго, это возникающий толкователь материнской функции.   Что же касается реинтегрированной структуры, отныне она будет входить в состав комплекса Матери, который будет обогащаться другими составляющими из последующих эпизодов деинтеграции–реинтеграции, проживаемых с матерью.

Как бы то ни было, для Фордхама и его школы эта способность самости деинтегрировать некоторые из своих составляющих под воздействием  окружающей среды и реинтегрировать результат нового опыта  базируется на феномене  переноса. Делает возможным анализ маленьких детей в возрасте от тринадцати месяцев, даже до периода консолидации Я.

2.  Юнг и Нойманн: архетипическое поле

Для меня понятие архетипического поля - это еще один способ говорить о восстановлении человеческих архетипов. Гумберт назвал архетипы  органами информации, вписанными в тело, передача которых заложена генетически.

Эмбрион и новорожденный не имеют другой модели в своем распоряжении и действуют по архетипической программе. Тем не менее, человеческие архетипы: Мать, Отец, Ребенок, Мудрый Старец, Черная или Белая Ведьма не есть органические  механизмы, структуры, работающие автоматически.

Нойманн замечает:

«их восстановление и  освобождение психических  развитий, которые с ними связаны,  есть не  только интрапсихические процессы. Они находят свое место в динамическом поле, которое простирается  и снаружи, и внутри, и допускает и включает фактор внешнего мира.

Это означает, что базовая структура имеет два полюса: один - это внутренняя предрасположенность  каждого из партнеров к сигналам определенного состояния мира; второй - присутствие в мире адекватного партнера.

Как не вспомнить работу двух нью-йоркских фрейдистов Х. Папоушек и М. Папоушек «Интуитивное родительство: диалектический вклад в развитие интегративной способности ребенка». Речь идет о том, что они называют «интуитивное родство», определяемое ими как:

«целостность универсального поведения  родителей, которое способно наиболее адекватно стимулировать интегративные возможности ребенка и которое  родители абсолютно не осознают».

Авторы уточняют, что это «интуитивное» поведение «находится где-то между врожденными рефлексами и вынужденной  рациональной ответной реакцией». Для них «эти родительские  дидактические  интеракции  базируются больше на психологической предрасположенности, чем на социокультурных  рациональных условиях». 

Не правда  ли - прекрасная иллюстрация адекватности родительскому архетипу? Понятия «врожденные рефлексы» и интуиции заставляют меня думать об инстинктивном руководстве, осуществляемом самостью, которое у женщины проявляется через наиболее архаические уровни ее Анимуса.  Что касается «рационального  поведения», то относится к функциям Я, включенным в работу патриархальным Анимусом, используя термин  Нойманна.

Что касается соответствия Архаической матери своей архетипической роли, то больше всего это характеризует то, что  Винникот описал  как «безумие» матери: «это состояние, позволяющее матери все лучше заботиться о новом существе, которое она только что произвела на свет, и, следовательно, быть “почти совершенной”  матерью».

Безумие? Следуя юнгианской терминологии, мы сказали бы скорее «одержимость» в смысле бессознательного функционирования под руководством  архетипического фактора: мать проживает состояние   единения с архетипом Матери.

Именно так и следует воспринимать гипотезу слияния - того слияния, которое произойдет между матерью в  Архаической Зависимости и ее  ребенком.  Слияние, яростно не принимаемое Фордхамом. Слияние, о котором упоминает  Нойманн. Говоря  об  обоюдном отношении, он   описывает самость матери, охватывающую целостность эмбриона и новорожденного. Тем не менее, по его концепции,  понятие «телесная самость», психосоматическое единство, четко говорит о том, что ребенок  есть существо отдельное. Именно незрелость малыша заставляет мать принимать на себя, а потом  поддерживать часть функций самости ребенка настолько, насколько полно она  выполняет свою роль в архетипической диаде.

Для меня существуют два различных индивида, две телесных самости,  которые  имеют  свои особенности и действуют каждая в своих интересах. Новорожденный есть индивид, как провозглашает Фордхам.  Тем не менее, фактом является то, что одно из главных действующих лиц нуждается в другом, чтобы выжить  и реализовать свои человеческие качества. Так возникает асимметрия, описанная  Нойманном в его гипотезе  о передаче младенцем матери некоторых функций самости  отношения.  С другой стороны, эта асимметрия  никак не  мешает  существованию  взаимодействий мать–грудничок. Однако необходимо заметить, что в этой паре  существует отношение, динамика, энергия, где достаточно трудно определить границы каждого, аналогично зоне общего бессознательного - основе  функционирования переноса.

Настало время поговорить о том, что я называю материнское - понятие, на которое я буду опираться  как в обсуждении патологии триады родители–ребенок, так и в понимании того, что может проецироваться в переносе.

Материнское для меня есть функциональная целостность, результат всех ранних взаимодействий младенца в его личной истории и истории окружения. Для удобства повествования я вынуждена постепенно затрагивать составляющие всей этой целостности; но всегда нужно помнить, что речь идет о взаимодействии, развивающемся при  взаимных воздействиях в течение многих месяцев и лет.

У эмбриона, и у  ребенка телесные органические факторы отражаются  на  психическом механизме и эмоционально прожитом.  (Вспомним, к примеру, о том, что выводит  на поверхность первый сон Реми.) В некоторых случаях речь может идти о конституционных психобиологических элементах, связанных с хромосомами и генами - не важно, унаследованными или нет. Также это могут быть события, затронувшие тело:  лишения, болезни, недомогания и  страдания, несущее в себе ранний опыт умирания. Я имею в виду случаи потери сознания, комы, когда телесное сознание теряется, или врожденный порок пищеварительного  тракта, превращающий удовольствие от сосания в болезненный ужас. Все это может привести к ранней длительной разлуке, и тогда  пребывание  в больнице заставит младенца почувствовать себя брошенным.

Некоторые составляющие - это  материнские  факторы. Хорошо или плохо она питается, как себя чувствует? Может ли она вообще иметь детей, а если может, то насколько она хочет этого? Что означает для нее этот ребенок в конкретный момент ее жизни?  И по отношению к братьям и сестрам, уже рожденным? Что означает для нее иметь ребенка от этого мужчины, который также желает его?   Как она ведет себя  по отношению к обоим родительским  линиям, в особенности по отношению к  материнской  линии своих предков? От всего этого зависит, какой матерью она станет. В своей работе на тему психологии  юной девушки Юнг писал, что одна из репрезентаций самости женщины  двойственна, это пара мать–дочь. Это отнесение  к «матерям» особенным образом квалифицирует самость юной матери. И, наконец, в первые месяцы жизни своего младенца достаточно ли  присутствие  матери  не только телесное ( я думаю о расставаниях), но особенно интеллектуальное и эмоциональное?  Я напоминаю здесь о депрессиях  матерей, воздействие  которых можно описать словами Андре Грина как «синдром мертвой матери».

Мы знаем,   насколько необходимо бдительное и любящее присутствие отца во избежание непоправимых ошибок. Действительно, отец является составной частью материнского, не только разделяя заботы о младенце, но и беря на себя архетипическую роль третьего, стоящего между матерью и младенцем. Материнское - это трио, прелюдия к любой дальнейшей триангуляции, которая требует дифференцированных отношений между  ребенком, отцом и матерью.

Наконец, на беременность и роды оказывают влияние исторические факторы: к ним относятся окружающая среда, культурная атмосфера, некоторые семейные события, произошедшие во время беременности, и первые месяцы жизни ребенка.

Все то, что я только что описала, и есть прожитое  с  матерью в Архаической Зависимости. Это прожитое будет в некотором смысле влиять на  архетип Матери, и именно так может  рано сформироваться негативный комплекс Матери. То, что ребенок сыграет и представит в переносе,- это сомато-психо-эмоциональный опыт, но это не обязательно имеет отношение к его реальной матери. Таким образом, было бы ошибочно безрассудно винить во всем мать, не проведя подробного исследования материнского. Вслед за Фордхамом и Нойманном каждый детский аналитик должен знать, что любое травматическое событие является, в первую очередь, архетипичным,  и что хорошая мать может иногда восприниматься как ведьма.

3. Перенос, как доступ в историю

Мы уже знаем, что для Фордхама феномены переноса базируются на способности самости деинтегрировать некоторые из своих составляющих  - результаты предыдущего прожитого, в том числе и болезненного. Эта деинтеграция воспроизводит их  в исключительной ситуации аналитического отношения, давая, таким образом, доступ к истории  сюжета. Тогда ребенок проживает новый опыт, более благоприятный для его развития. Следующие друг за другом эпизоды реинтеграции модифицируют самость и придают ей  качества организатора здорового развития, благодаря интерпретациям и  опыту отношений. Учитывая, что перенос  -  опыт целостной личности, анализ маленьких детей вполне возможно начинать с тринадцати месяцев.

Вслед за Нойманном я считаю, что укрепление оси Я–Самость открывает Я доступ к своей истории; при здоровом развитии это происходит в 13–15 месяцев, когда, в принципе, состоялось объединение Я и самости. Это  делает возможным использование  разных методов  аналитической работы, в зависимости от состояния Я, не только  «здесь и сейчас» во время сессии, но также  в тот  момент, о котором мы вспоминаем.  

Чтобы исторический и персональный материал «всплыл», Я  должно быть в достаточной степени сформировано. Тогда комплексы проявятся в переносе. 

У пациентов, у  которых Я глубоко  нарушено и раздроблено, разбито на кусочки, или у менее нарушенных пациентов в моменты, когда анализ касается самых глубоких ран, проецируется  коллективный, архетипический  материал, задача которого - укрепить и восстановить  ось Я–Самость. И лишь потом появляется материал из личной истории.

4. Аналитическая реорганизация

Аналитический перенос - это поле живых и динамических  отношений, прототипом  которого является  двойная  архаическая зависимость мать–ребенок. Мы видим, что многочисленные констелляции, которые   проецируются в переносе, являются функцией активированного структурного уровня. В этом энергетическом поле устанавливается процесс трансперсональной реорганизации под  управлением организаторской функции самости. Вспомним первый сон Реми.

С первого же сеанса психическое выводит на сцену конфликт и   препятствия, с которыми сталкивается либидо. Мы чувствуем, что организатор уже работает. Цель анализа будет заключаться в реструктуризации, с более слабого материнского слоя. Эти предложения психического, обозначающие креативные возможности бессознательного ребенка, столкнутся, с одной стороны, со способностью Я их  воплощать, а с другой стороны - с  восприимчивостью окружения.

Зачем нужен аналитик?  Его отношение слушателя бессознательного  служит поддержкой проекции; но роль аналитика этим не исчерпывается. Еще долго он будет служить Я вспомогательным - до тех пор, пока целостная личность достаточно не укрепится, чтобы принять проекцию  на свой счет, когда будет выстроена ось Я–Самость. 

Итак, аналитик должен обратить особое внимание на  обустройство  мира вокруг ребенка, и этим ограничиваются  его действия. Семья, школа, социальное окружение создают дополнительные трудности.

Как бы то ни было, аналитик - это одновременно партнер и свидетель происходящего процесса реорганизации.  Партнер означает, что он активный участник  взаимодействия, в который он вовлечен всем своим существом (сознательное и бессознательное, женское и мужское, со всеми половыми признаками). Свидетель, в двойном смысле этого слова,-  «это тот, кто присутствует при событиях» и рассказывает о них,  но также и тот, кто «является гарантом» процесса, тот, кто  обеспечивает правильный ход событий.

Контейнирующая  функция аналитика обеспечена: у женщины - ее материнской женственностью, которая  устанавливает безопасные границы при встрече  с  бессознательным, у мужчины - женским началом,  его  Анимой. Аналитик подкрепляет свой опыт за счет своей   функции  гида. У женщины эта функция гида действует инстинктивно  на самом архаическом  уровне ее Анимуса. Что же касается  патриархальных, наиболее близких к культурному сознанию, аспектов этого Анимуса, то они помогают в работе по выделению смысла и упорядочиванию. Мужчина управляет этим напрямую на уровне своего сознательного Я, но он тоже имеет доступ к  архаическим инстинктивным пластам маскулинности, через интуицию. Наконец, главной способностью аналитика является его  интегрирующая способность, позволяющая  ребенку управлять по-разному своими побуждениями, своими архетипическими образами и знаниями, накопленным опытом. Тот факт, что аналитик не боится монстров,  позволяет ребенку думать  о чем-то другом, кроме убийства  чудовища с риском для собственной жизни.   

В общем, перенос есть архетипический процесс, целью которого является установление или восстановление у ребенка позитивного отношения к архетипу Матери, в процессе креативного взаимоотношения между маскулинностью и фемининностью - как собственными, так и аналитика. Далее  маскулинность аналитика-женщины расчищает путь архетипу Отца, который присутствует у аналитика-мужчины при условии, что он прошел путь своего собственного  развития. Процесс анализа отрочества - совсем иной, и здесь я об этом не говорю.

Заканчивая теорию  аналитического  подхода к детям, я хотела бы, вместе с Юнгом и Нойманном,  напомнить, что если тип переживаемого опыта легко предсказывается  архетипом, то его содержание, конкретное пережитое, есть индивидуальное и историческое. С точки зрения памяти, это означает, что то, что было восстановлено в переносе, есть не что иное, как сомато-идеологически-эмоциональный конгломерат, характеризующий архетипический опыт. Тогда анализ касается сложившегося комплекса и призван войти в отношение с Я сознательным. С точки зрения перспектив, актуализация архетипической  констелляции зависит от обустройства мира в данный конкретный момент - есть ли рядом  с аналитиком, который выступает в роли  Матери  и Отца, рядом   с  креативностью  бессознательного анализируемого,  настоящий отец или его заместитель, готовый поддержать ребенка в его усилиях по сепарации и индивидуации?

ПРОЖИТОЕ   НА СЕАНСАХ

Так что же требуется для того, чтобы произошла встреча, вызывающая изменения? Ребенку  необходимо безопасное и свободное пространство, где могли бы быть прожиты  и осмыслены чувства, которые вызывает эта встреча, для того, чтобы он мог справиться  с этими  чувствами.

1. Рамки  и техника

После нескольких диагностических встреч я объясняю родителям и ребенку мой план работы: мы вместе будем искать пути выхода из сложившейся сложной и тревожной ситуации, в которой оказались как дети, так и взрослые. Мы  предоставим слово тому, что хочет выразиться  посредством симптомов, которые привели на консультацию, не только для того, чтобы понять причины, но в большей степени для того, чтобы выявлять происходящие изменения.

Мы знаем, насколько это сложно и тревожно, даже в работе со взрослыми, снова дать произойти тому, что было подавлено или  никогда даже  не осознавалось. И дело аналитика - предоставить рамки и адекватные инструменты, что я четко делаю на моих консультациях.

Безопасность рамок

В организационных целях рамка должна фиксировать границы, устанавливать определенный ритуал  действий.  Я устанавливаю правила наших встреч в присутствии  ребенка и  родителей, к которым это относится в равной  степени. Действительно, ведь это они ответственны за явку  в указанное время, за регулярность сеансов и  за оплату. Ребенок должен знать о гонораре - показателе значения, которое родители придают его благополучию. По мере возможности, ребенок  передает гонорар сам, и, в зависимости от возраста и обстоятельств,  он должен принимать посильное участие в оплате - платежным средством может быть рисунок или символическая монета из его копилки.

Если ребенок оставляет свои  работы  у аналитика, то аналитик должен тщательно хранить их - безусловно, это не входит в  оплату. Это расставание с продуктом своего творчества приводит к разъединению - дифференциации, и в  то же время - к признанию ценности  созданного объекта. Некоторые дети отдают свои работы с ярко выраженным опасением. Некоторые из них обеспокоены надежностью хранения своих работ, другие не хотят оставлять работу, испытывая жизненную необходимость унести свое творение с собой в качестве поддержки, постоянного напоминания того, что на сеансе был затронут уровень гораздо более глубокий, чем обычно. В качестве исключения иногда  можно позволить забрать работу с собой,  лишний раз напомнив  действующее правило - оставлять творения у аналитика.

Также четко я говорю о том, что не разрешается наносить какой бы то ни было вред ни себе, ни находящимся рядом объектам. Говорить можно все,  но переход к действию запрещен: «Я понимаю, что ты в гневе и что ты очень боишься. Ты можешь выразить это с помощью абсолютно любых слов, но я не могу  позволить, чтобы тебя охватило  бешенство».

Ставя эти порывы в определенные  рамки, с целью их смягчения, я всегда избегаю обвинять  ребенка, это было бы несправедливостью,  на которую он мог бы обидеться. Как мне призналась однажды девочка семи лет: «Мама хорошо знает, что я - это милый маленький ребенок, который иногда бывает злым».

Слова могут оказаться недостаточными. Гипотетически нужно быть готовым удержать ребенка физически, но не агрессивно, а утешающим и защищающим движением. Детский аналитик должен быть крепким и здоровым человеком.

Творческое пространство

Если игровая психотерапия  - не прерогатива юнгианского анализа, то просто игра, а особенно игра с картинками - есть специфически юнгианские техники. Для меня работа с детьми - это тип юнгианского анализа, с его  пластичностью способов подхода к бессознательному, и преобладающее место в этом занимают игры и рисунки.

Юнг в работе «Воспоминания, сновидения, размышления» пишет, что в самый мрачный период столкновений с бессознательным он вновь обращался к игре с конструктором, в которую играл в одиннадцать лет:   

«При этом мысли мои прояснялись, и я смог сосредоточиться на фантазиях, которые прежде я ощущал довольно смутно (…) Это мое строительство было лишь началом. Затем возник целый поток фантазий».

Игра - это любимое занятие детей, которое направляет все их существо на концентрацию, в ней нет ничего легкомысленного. Это попытка бессознательного дать форму тому, что пока еще не может быть высказано. Юнг признает существование «инстинкта игры». Проистекая из представлений, этот инстинкт является  прежде всего сомато-психически прожитым. Аналитик должен помочь осознать его и сформулировать с помощью слов.

Демонстрация в рисунках -неизбежное тому следствие.

«В той мере, в которой мне удавалось перевести эмоции, которые меня волновали, в образы, т. е. найти в них какие-то скрытые картины, я достигал покоя и равновесия».

Переход от игры к рисунку - очень важный этап, позволяющий трансформировать побуждение в символическое изображение.

Рисунок, по своей  многозначности, дает портрет психического в данный момент. Он указывает также, если мы сумеем это разглядеть, на смысл и цель ситуации. Тогда он становится терапевтическим.

Способы выражения

- Свободная игра. Она требует четко нацеленных проекционных поддержек, но  изобилие их, по моему, может быть  препятствием на пути креативности. Знаменитая детская игра «понарошку…»,   способность детей перевоплощаться, свидетельствует о жизненности этой игры, которая проигрывает второстепенные события, детали. Тем не менее, некоторые объекты мне кажутся необходимыми.

В первую очередь младенец  с его аксессуарами: игрушечной колыбелькой, бутылочкой, кукольным сервизом - дает доступ к архаическим переживаниям и к символическому восполнению недостающего.

Ферма и ее обстановка, даже для городских детей, позволяет выразить  различные импульсивные уровни. Деревья и природа отсылают к вегетативному опыту. Животные выводят на сцену инстинкты, и их появление свидетельствует о важном повороте. С их помощью внимание переключается   снова на тело, часто это  сопровождается соматическими проявлениями, легкими  болезнями, насморками, гастроэнтеритами у практически здоровых  детей .  Если пары мать и ребенок: корова и теленок, кобыла и жеребенок и так далее  - очень востребованы, необходимо располагать несколькими  могучими животными, которые воспринимаются людьми как злые, например, черный бык. Животные должны быть разные: как милые, домашние, так и дикие, злые. Подобный ансамбль способствует трансформации  агрессивного импульса, который находит свое яркое выражение в темах соперничества ковбоев и фермеров. Данная тема приводит к сравнению противоположностей, к дифференциации мира. Безусловно, необходимо, чтобы мужчины, женщины и дети были достойно представлены; в их присутствии побуждения становятся человеческими.

Нужны разные машинки, но слишком большое их разнообразие  приводит к рассеянию внимания, тогда как желаемая цель - сконцентрироваться. 

Куклы тоже нужны - при условии, что они типичны. Куклы, изображающие отца, мать, детей, бабушку и дедушку, колдуна, ведьму, короля, королеву, принца, принцессу, жандарма, собаку и волка, также дождутся  своего звездного часа. Не желательно, чтобы это были известные персонажи из сказок или фильмов. Ребенку  нужен свой собственный миф, который он найдет и проживет.

Теперь я должна сказать несколько слов о способах использования вышеописанного материала. Здесь неизбежно возникает  вопрос об отношении аналитика. Должен ли он только сопровождать игру или участвовать в ней непосредственно. В любом случае он принимает участие в игре, так как игра рождается в его присутствии и часто ему именно предназначена. К тому же он должен выявлять и называть возникающие эмоции - и свои, и  те, которые он чувствует у ребенка. Ребенок может нуждаться в партнере, и здесь проявляется искусство аналитика уметь  адаптировать  свое участие, учитывая всю ситуацию.

- Глина, пластилин и вода. Ребенок прибегает к ним в те моменты, когда ему необходим контакт с основными элементами. Они нас возвращают к первым  ощущениям -  когда мы дотрагивались, вступали в  контакт, в первые отношения.  Образы, которые при этом  возникают,- от шарика и колбаски до снеговика и бытовых сцен.

Эти материалы имеют большое преимущество, поскольку позволяют   разрушать то, что было сделано, то есть всегда дают возможность исправить ошибку, переделать что-то уже построенное. С помощью этих материалов  может быть пережито тревожащее ребенка   разделение на части, и  из этого бесформенного материала может возникнуть  восстановленный или совсем новый объект.

- Живопись и рисунок. Эти два способа проекции имеют четко определенные  рамки – лист бумаги, в тоже  время,  их использование дает  разные ощущения. 

Живопись, при использовании различного  материала, дает прекрасную возможность ребенку  погрузиться в этот вид деятельности полностью, с удовольствием испачкаться, возобновить отношения с подавленной или заторможенной анальностью. Сам процесс творения допускает  хаос и смешение форм, выражающих всю гамму переживаний.

Рисунок не требует специального материала. Маленькие дети охотно рисуют. Нежелание рисовать появляется к двенадцати-тринадцати годам, многие дети  предподросткового  возраста считают рисунок недостойным  для себя делом «маленьких детей» - впрочем, как и игру. Этот бесконечно разнообразный  инструмент, имеющий богатейшую экспрессию, может быть предложен аналитиком для иллюстрации  сна или для выражения мыслей ребенка по поводу его продолжения, или для того, чтобы  отодвинуть слишком сильную эмоцию: ощущение, которое он не может выразить, или разрушительный порыв. Рисунок, как и всякое изображение, одновременно контейнирует  и дифференцирует, но, возможно, он  лучше «охлаждает» аффект чем более «сенсорная» живопись.

Живопись и рисунок будут полезны при вступлении в отношения с бессознательным в анализе как взрослых, так и подростков.

- Сказки и легенды. Для Юнга сказки - это мифы ребенка; они рассказывают ему о невыразимом и готовят к  встрече с неизвестным. У ребенка, скорее всего, уже есть какие-то сказки, но все же аналитик должен подсказать родителям, чем нужно дополнить уже имеющуюся коллекцию. Совместное рассказывание или чтение сказок позволяет найти форму и решение деликатной ситуации. Ребенок вернется к этому сам, прерывая свой путь паузами, которые на самом деле являются моментами интеграции.

Я не рекомендую адаптированные варианты, неполные, с выкинутыми кусками. Они извращают роль сказки, призванной дать типичный человеческий ответ на тревожащие вопросы.

Игра с песком

Я отвожу специальное место технике игры с песком (sandplaytherapy), которую я не практиковала, но знаю из рассказов коллег. Игра  с песком была применена  в юнгианской версии  Дорой Калфф, ученицей Юнга, которая работала в Цюрихе. Школы sandplay потом были организованы во многих странах. Итальянцы, в частности, Франческо  Монтекки,   систематизировали опыт и расширили данную технику до лечения умственных заболеваний не только детей и подростков, но и взрослых.

В комнате, на невысоком столе, соответствующем росту ребенка, должна быть установлена  прямоугольная песочница,  в которой ребенок будет  экспериментировать со своим придуманным миром, создавая свой миф. С помощью различных маленьких фигур,  расставленных  рядом на стеллаже, он будет создавать сценки, дающие трехмерное представление об актуальной психической ситуации. Манипуляции с песком и фигурками дают  новые сенсорные ощущения и развивают  навыки ручного труда.

Дора Калфф  делала акцент на поиске организующего символа, на образах самости, которые она считала терапевтическими благодаря эффекту концентрации и развитию интуиции.

Позиция Ф. Монтекки и его школы, имеющая в основе те же принципы, гораздо более аналитическая. Терапевт обращает внимание не только на то, что представляется, но и на то, что проживается в отношениях: перенос, контрперенос, сопротивление, очарованность… Он испытывает это  и в смысле «ощущает», и в смысле  «проводит испытания, тестирует». Он скорее излагает, нежели интерпретирует. Он открыт любому позитивному и трансформирующему аспекту, становясь, таким образом,  посредником самости отношения, которая выведет на сцену архетипы, способные реконструировать фазу развития, когда конфликт не был разрешен, что и питает патологию. Эта концепция психотерапии близка к  той, которую я  описывала выше.

2. Тональность сеансов

Материал первых сеансов очень часто является показательным и заслуживает особенного внимания, хотя и не может быть интерпретирован сразу.  Не настолько структурированный, как у Реми, он  обычно раскрывает проблематику и дает информацию о состоянии  Я  и  его защитах. Иногда  в материале можно найти намеки на возможное развитие процесса, как, например, у Реми. У психотиков и плохо структурированных,  умственно отсталых, материал хаотичен и  вначале  выдает скорее архетипические, чем  персональные образы. 

Проживаемое на сеансах различается в зависимости от возраста и проблематики.

К каждому ребенку нужен свой индивидуальный  подход. Есть дети,  которые реагируют  сдержанно  и даже заторможенно,  другие реагируют бурно. У меня было внутреннее ощущение, что  и те, и другие встречают меня  через призму родительского комплекса, который является единственной, имеющейся в  распоряжении схемой отношений. В терапевтическом отношении  я имела дело с двумя проекциями: проекцией персонального бессознательного, то есть комплексов, и проекцией  родительских имаго.

Детям  требуется  некоторое   время  на то, чтобы воспринять новый опыт общения с аналитиком, отличающийся от прошлого опыта, который является ядром  комплекса, и разорвать старые связи.  Этот  новый опыт позволяет  сомато-идеологически-эмоциональным содержаниям, связанным, например,  с негативными  переживаниями в сфере материнского, стать  разнообразнее и избавиться от их компульсивного  негативного аспекта.

В ходе этой регрессии, этого разрушения  уместно использование интерпретаций, связанных с  личной историей.  Я это  называю «отсылать к папе–маме».

У таких детей появление структурирующих архетипических организационных  элементов происходит более медленно, более осторожно, сказала бы я. Защищающееся  Я не дает полностью овладеть собой,  и это хорошо. 

На этих этапах анализа динамика переноса соответствует циркулярной тенденции к инерции  и к повторению, которая   является одним из способов функционирования психического  по Юнгу и Нойманну. В зависимости от момента, а часто в течение одного сеанса, эта тенденция может быть представлена двумя противоположными аспектами. С одной стороны, бессознательное и автоматическое  непреодолимое влечение повторения негативной составляющей выражает обычную реакцию защищающегося Я. С другой стороны,  механизмы обучения обеспечивают восстановление, благодаря сознательному экспериментированию, в  новых отношениях  с Хорошей Матерью. Здесь подходящими являются повторяющиеся игры кормления и   ухода за  куклой.

Есть и другие дети, которые сразу дают архетипический материал, структурированный или хаотичный. В этом случае нет защиты Я, которое находится в незрелом или регрессивном состоянии. Я чувствовала себя счастливой,  когда ощущала в терапевтическом пространстве нечто вроде  межличностного  измерения, дающего мне  организаторскую поддержку,  которая констеллировала  во мне соответствующий архетип, его образ и схему поведения в данной ситуации. И моя задача - расшифровать замысел, чтобы помочь ребенку его воплотить, сыграть свою роль в истории собственной жизни.

В этих архетипических переносах я долго  служила вспомогательным Я,  «сопровождала путешествие», пытаясь понять, а затем назвать этапы, но не делала ли я это для того, чтобы самой не попасть  во власть архетипа? В этих случаях игры и повторяющиеся рисунки также являются для ребенка  способом  доступа к сознанию и способом интеграции нового опыта. В этом мы должны искать  динамический  и перспективный аспекты психического.

3. Отношение к образам

Сны

Значение, которое ребенок придает своим снам, зависит от его возраста, но особенно от его семейного окружения и того интереса, который проявляет к ним  аналитик.

Есть семьи, где сновидения воспринимаются как вздор, пустяк. Тогда ребенок боится быть осужденным, если он придает значение сну. Он рассказывает о своих снах с некоторой неуверенностью, особенно в начале анализа.

Есть другие  семьи, где  сны охотно рассказывают за завтраком,  дети из этих семей  легко делятся с аналитиком сновидениями.

Способ, которым аналитик вызывает  рассказы о  снах, не безвреден. Слишком явный интерес со стороны аналитика может быть воспринят как некий каннибализм, который вытеснит самого ребенка, или же вызовет желание сделать приятное аналитику, что спровоцирует поток придуманных, не настоящих сновидений.

Я считаю, что при первой же встрече, которая определяет условия  и представляет материал,  надо обозначить, что нас интересуют сны и кошмары и  то, что они могут нам  сказать. Ведь весь мир видит сны; но не всегда их помнит. Это введение позволяет установить более дистанцированное отношение к сновидениям в дальнейшем.

Очень часто  именно во время игры ребенок намекает на свой недавний сон, и довольно сложно установить, был ли рассказ точным, или был  амплифицирован и обогащен. Так, сон представляется как отправная точка для работы активного воображения, которое развивается в ситуации переноса, идя гораздо дальше самого сна, но всегда имеет отношение к психической  конфигурации момента. Спонтанно могут возникать ассоциации к давно виденным снам, двух-трехлетней давности. Они выводят нас на архаические уровни, лежащие в основе актуального конфликта. 

Рассказ может быть  расширен  рисунком, особенно если сновидение сопровождалось пугающим  появлением архетипических образов.  Рисунок не является иллюстрацией сна, это нечто большее, часто указывающее на  проекцию  психического. Рисунок может иметь защитную функцию: это может быть стена, или какая-то форма, позволяющая удерживать тревожащее содержание.

Символизм некоторых снов имеет четко персональный характер. Он говорит о семейных отношениях, о школе, одноклассниках.  Он выводит на сцену конфликты, способы защиты, позицию Я в целом. Компенсирующая функция, которую Юнг признавал за сном, не может работать без знания аналитиком реальной ситуации, в которой растет ребенок. Ведь он живет с реальными родителями, а не только  с имаго.

Существует и другой тип материала сновидений, на первый взгляд, не имеющий отношения к обычной жизни ребенка. Благодаря  нашему  опыту и знанию архетипических символов мы  обнаруживаем  там архетипические образы.  Наша задача - передать общую картину, ценности, которые будут компенсировать фундаментальные недостатки, характерные для некоторых этапов развития.

Редко удается  проработать сон с детьми. Они принимают некоторые комментарии - гораздо легче, чем интерпретацию - и сразу переходят на другие темы. И вот здесь приходит на помощь рисунок.

Рисунки

Опыт наблюдения позволяет мне выделить  два отношения  к рисунку и, соответственно, два типа рисунков: спонтанный рисунок и рисунок,  рассказывающий сон.

Спонтанные рисунки рассказывают о конкретных фактах  из жизни окружения ребенка. Это прямое обращение к аналитику - какое бы чувство они ни выражали, дает ли ребенок словесные объяснения или нет. Графическая манера обычно отражает уровень зрелости.

Другие же рисунки, стиль которых совсем иной,  переживаются в пространстве, где аналитик, кажется, не существует вовсе, хотя его присутствие необходимо. Рука ребенка, абсолютно уверенная, кажется, управляется  извне. От этих рисунков исходит сильная энергия. Такими рисунками были: мать-утка у Реми и  коровка, о которых говорилось в начале. Очень часто, кроме описания рисунка и признания аффекта, который он во мне вызывает,  я могу только констатировать важность этого произведения для малыша. И моя задача - сохранить рисунки в памяти, для того чтобы понимать перемены, происходящие с ребенком,  и способствовать их воплощению в жизнь.

В самом деле, большой вопрос - что это означает? Картинка - это функциональная форма, и ошибкой было бы иметь только эстетический взгляд на нее. Гораздо важнее проникнуть в действие, представить путь, понять  цель, занять позицию по отношению к ней и вовлечься в это. Простое созерцание приведет к диссоциации, к расслаблению  воображения.

Именно здесь заключена вся сложность и  специфика юнгианской  работы с картинкой. Наша задача - избежать ослепления материалом, рисунком или сном, не  потерять их динамику, слишком быстро сводя их к реальным событиям, то есть к «папе–маме». Картинка требует ответственного отношения, как нашего, так и наших подопечных.

4. Родители

В своей практике я искала факторы в окружающем мире, которые стимулируют выражение креативного бессознательного.  Я знаю, что ребенок живет не один - он живет в  семье, и это окружение воздействует на него постоянно. Он никогда не смог бы  в одиночку достичь той цели, которую ставит ему жизнь. Поэтому  я всегда работаю и с матерями, и с отцами, если они соглашаются, но всегда это бывает по-разному в зависимости от возраста ребенка и семейных проблем.  Важно определить место отца, хотя бы лишь назвав его.

Первая задача в работе с очень маленькими детьми  - помочь функционированию триады. Лучше всего подходит терапия родители–ребенок. Она нацелена на реабилитацию «интуитивного родительства», о котором я говорила выше. На языке Юнга - это помочь отцу и матери найти их родительский инстинкт и довериться ему, то есть соответствовать родительским архетипам. Поиски новых способов взаимодействия и их проговаривание - вот цель встреч, в которых участвуют  родители, ребенок и аналитик. Главное в этой работе - научиться проговаривать эмоции, признавать грубую силу импульсов и направлять ее для строительства внутреннего Я.

Я не фанатик анализа родителей, хотя считаю, что работа с ними необходима. Очевидно, что они чувствуют потребность в более индивидуальном подходе, и я вовсе не против, если они тоже начинают проходить анализ, но  у другого аналитика.

Проблематика детей постарше более личностна. Я затрудняюсь точно назвать возраст, это зависит от уже достигнутой дифференциации: примерно  начиная с двух-трех лет. Такой  ребенок, как, например, Реми, нуждается в восстановлении отношения с   самим собой для того, чтобы смог актуализироваться процесс организации через позитивную самость. Родители также нуждаются в помощи,  прежде их ребенок был вместилищем их проекций, но он больше не будет выполнять эту функцию в связи  с происходящим процессом индивидуации. Они должны будут сами объясняться со своей Тенью, а не требовать это от ребенка. Именно здесь  личностный анализ родителей может стать необходимым.

Что же касается подростка, то он должен найти защиту у своего обычного окружения, где он мог бы раскрыться  с собеседником, воспринимающим его субъектом своей истории. Если родителям нужна помощь, они должны находить ее у другого аналитика, иначе  это лишь путь, ведущий к прежним отношениям. Работа с подростками очень специфична, я оставляю для нее специальное место. 

Итак, в итоге: мужчина или женщина?

Не все ли  равно, кто аналитик - мужчина или женщина? Я так не думаю. Способ индивидуации, через постепенные процессы сепарации–дифференциации, очень чувствителен к способу актуализации маскулинности и фемининности в  мужском и женском теле. Способ, которым женщина активизирует свою маскулинность,  кардинально отличен от способа, котором пользуется мужчина - естественный прообраз  архетипа Отца. Анимус  - не отец, хотя и его предвестник. Мужчина может нести материнское, но не так, как женщина.

Итак, выбор пола аналитика очень важен, и он должен, насколько это возможно, отвечать запросам момента.