Арутюнян М.Ю. Комментарий к статье Х.Томэ

Заинтересованному читателю Хельмута Томэ представлять, вероятно, не нужно. Толстый двухтомник Томэ и Кехеле "Современный психоанализ" у этого гипотетического читателя уже несколько лет является настольной книгой, или, по крайней мере, ярким прямоугольником выделяется на книжной полке. Но сейчас этому читателю предлагается полемический текст одного из отцов-основателей современного немецкого психоанализа, прошедшего многотрудный путь от "мальчишки-кандидата" в перебаламученной послевоенной стране до мэтра не только клинического психоанализа, но и исследовательского направления в психотерапии и психоанализе. И мэтр делится с нами плодами своих размышлений именно о том отрезке пути, который сейчас нами проходится, или рассматривается в качестве возможного, или только что пройден - об этапе психоаналитического обучения. Критический взгляд обращался на психоаналитические институты в частности, (и даже на волшебную гору "Психоаналитического Института" вообще) изнутри профессионального сообщества с самого начала его существования, а начиная с середины 50-х даже большие "ереси" стали реже грозить отлучением... Однако здесь мы имеем дело с синтетическим обзором различного рода "про" и "контра", с иногда очень личными, заинтересованными, эмоционально окрашенными предложениями реформ системы психоаналитического обучения; предложениями, подытоживающими собственный путь в профессии, с его достижениями и травматическим опытом. И тут кажется уместным хотя бы очень поверхностное сопоставление этого опыта с тем, который начинает кристаллизоваться у нас.

Одним из самых невнятных пунктов психоаналитического обучения является личный анализ (он же тренинг-анализ или дидактический анализ). Какова его задача - лечение или обучение? А какова цель - всего лишь " дать будущему аналитику образчик аналитического процесса", как полагал Фрейд, или расширить рамки восприятия, или вылечить от невроза, или даже изменить характер? В псевдо-синонимическом словоупотреблении проглядывают противоречия. "Личный" - значит, ты лечишься. Болен, страдаешь, жаждешь облегчения. " Тренинг" - тренируешься, руку набиваешь, например, на изобличении защит и сопротивлений. "Обучающий или дидактический" - есть некий дидакт, его роль центральна, ученику приличествует прилежание. Вряд ли, пишет Томэ, кто-то не согласится с тем, что "цель личного анализа в достижении куда более важной новой способности улучшенного психологического функционирования. Решающий вопрос здесь таков: насколько долгое время потребуется, чтобы с помощью личного анализа придти к положению, при котором в достаточной мере уменьшатся ограничения восприятия, препятствующие квалифицированной работе?" Фантастически долгие анализы западных кандидатов (до 10 лет, нередко свыше 1000 сессий) словно отвечают на этот вопрос - мол, куда дольше, чем мы прежде думали. Структурные изменения требуют времени. Новая нейрохимия в голове от пары удачных интерпретаций не заработает. Томэ спрашивает - а это надо? Структурные изменения - нужны, чтобы работать аналитиком? Чем докажешь? Вопрос длительности и "валидности" тренинг-анализа (Томэ говорит о "правильной генеалогии": ригидной, по его мнению, идее, что "истинный" психоаналитик должен происходить от истинного же, т.е. тренинг-аналитика МПА) для аналитиков российской выпечки болезненный. И критика Томэ существующих в этой сфере догм некоторым покажется очень убедительной - и критерии неясны (когда здоров-то, когда обучен достаточно?), и идеализированный перенос может поневоле поддерживаться, и ложная идентификация с аналитиком, а через него - со школой, к которой он принадлежит, может создаваться. А условия тренинг-анализа мешают его терапевтической цели - в самом деле, как свободно ассоциировать, когда твой аналитик член Института, или какого-нибудь Правления, Комиссии, Комитета, от которых зависит твоя судьба? А Лакан, говорят, когда его в кулуарах критиковали, требовал от своих анализантов доноса - кто да что. И грозен становился и гневен. И все это мешает выработке критического суждения и творческого мышления, не говоря уже о личной жизни. И Кернберг об этом же пишет ( O.Kernberg. A concerned critique of psychoanalytic education. IJP, Feb.2000,V.81, part 1), и Спурлинг (L.Spurling. On psychoanalytic figures as transference objects. IJP, Feb. 2003, V.84, part 1 ), и многие другие. И получается, что оптимален "один анализ для института, другой для себя" - то есть почти вся оставшаяся сознательная (в идеале: доступная сознанию бессознательная) жизнь. А между тем, послевоенное поколение немецких аналитиков анализ проходило нередко кое-как: коротко, ознакомительно; мотались на "шаттл" в Англию и Соединенные Штаты, торопились возродить психоанализ в посленацистской Германии, где "правильную генеалогию" здорово проредили, не всем досталась. А между тем из этого поколения вышло немало талантливых и успешных людей, "делавших погоду" для следующих поколений. И тут хочется предостеречь заинтересованного (кровно) читателя от слишком поспешных выводов. В России связь времен прерывалась не на пять, а на семьдесят лет. "Правильной генеалогии" никогда и не было. Это древо не обломали - оно просто не успело вырасти. Значит, задача не подвязывать веточки, не привой-подвой, а вырастить. Иногда приходится слышать, что мы так же в начале пути, как были первые аналитики. Это очень некорректное сравнение - они-то были вообще первые, а мы вынуждены признать тот факт, что психоанализ десятки лет развивался без нас, школы там разные, противоречия, дебаты, возвышения, исключения, смена парадигм, появления новых "властителей дум" - все это происходило без нас. И если их институты стали ригидны и авторитарны, то наши пока вообще "не стали", качает их из стороны в сторону. Но у нас и свои преимущества (или нет?): мы пока с трудом можем формировать идеализирующий перенос на направление, к которому принадлежит наш аналитик и наш институт: то института толком нет, то направления, а то и аналитика. У меня аналитик кляйнианец, у тебя - эго-психолог, у него - кохутианец, а у нее и вовсе "француз", а институт один. Идентификация со школой через аналитика, может, и происходит, но не обязательно совпадает с ориентацией института, если таковая вообще просматривается. И тезис о том, что в рамках одного института кандидат лишен доступа под страхом отлучения к идеям другой школы, кажется, пока нам не близок. У нас, наоборот, от широкого ознакомления с аналитиками и текстами разных школ иногда как-то совсем либерально в головах, диффузно как-то. А насчет "короткого" анализа - так речь идет о 300-400 сессиях. Не думаю, что это многим из наших покажется коротко. Хотя на мой (искаженный) взгляд, этого времени достаточно, главным образом, чтобы "войти во вкус" и сформировать "психоанализ как хороший внутренний объект" (Лоренс Спурлинг). Следующий этап - достичь такого совершенства, чтобы исследование такого объекта не несло в себе угрозы его повреждения или разрушения.

И, a propos, немного об исследовании

Критика различных моделей институционального психоаналитического обучения (кстати, эти модели довольно внятно обрисованы в обсуждаемой статье) имеет общей точкой тот факт, что "зацикленность" этого процесса на знаменитой трехчастной схеме "теория-супервизия личный анализ" затрудняет обогащение новым знанием, которое приносят междисциплинарность, исследования, верификация психоаналитических гипотез в рамках внеклинических методов; такое положение дел создает образ анализа как "игры в бисер", где поэзия мысли преобладает над ее истинностью. В этой критике есть, как кажется, определенная доза раздражения десятилетиями культивировавшемся анти-эмпиризмом психоаналитической работы, представленной, в основном, клинической практикой и метапсихологическими спекуляциями; образом психоаналитика, в интимной тиши кабинета ведущего нескончаемый диалог, полный непроверяемых и невоспроизводимых (воспроизводимость - критерий "научности") озарений и "вытекающий" наружу лишь после парикмахерской обработки и в надежном камуфляже столь же непроверяемых и посему неоспоримых теорий. "Назад, к позитивному знанию!" могло бы быть девизом оппонентов, хотя они говорят: "Вперед!". Однако мы этой истории не пережили. Наши академические психологи как раз собаку съели на статистических гипотезах, значимостях и корреляциях, на гипотезах в начале дипломов и диссертаций, их эмпирической проверке и верификации или отвержении в основной части и, наконец, выводах. Обоснованность, надежность, валидность. Метатеория одна - марксистско-ленинская. Даже ее дериваты, вроде теории деятельности, и те уже порой подлежали разбиению на частные гипотезы, доступные все той же верификации. Ну, правда, философам порой везло - они могли Канта или Платона изучать почти безответственно. А вот тот самый клинический диалог, с его романными, сюрреалистическими свойствами, с простором для собственной и чужой фантазии, с завораживающими концептуализациями, оставался "смутным объектом желания". И теперь, когда он, наконец, вроде дался в руки или почти, еще усилие, вот-вот! - к тебе "пристают" все с тем же нудным требованием поверять алгеброй - гармонию... Хочется воскликнуть "Ах, оставьте!"

Если заинтересованный читатель узнает в этом описании собственное переживание, ему придется сделать над собой усилие и призвать рацио, разместиться где-то между идеализмом и практицизмом, потребовать от себя научной честности и непредвзятости, храбро проявить готовность утрачивать иллюзии в тайной надежде или с явной убежденностью, что никакие это не иллюзии, а истины - и это будет пробной идентификацией с доктором Томэ. Что вы решите после пробы, дело ваше.