Лукьянченко Н.В. Некоторые аспекты семейного сценарного программирования: из опыта работы

В данной статье представлен материал, который не является в полной мере оригинальным. В нём используются идеи и понятия, не новые для практической психологии. Вместе с тем он не вписывается однозначно в известные концептуальные рамки, являясь некоторым обобщением опыта анализа семейных отношений и семейных историй. Будем относить обсуждаемые феномены к той области психологических воззрений, которая недостаточно чётко определена, но может быть обозначена как «семейное сценарное программирование».

Если рассматривать эволюцию представлений о «предписанном» в психической организации человека, то можно начать её краткое описание с постулатов психоанализа. Идея о том, что человек не свободен в своих выборах, «решает» одни и те же проблемы, появляющиеся под воздействием неконтролируемых и нерациональных психических сил, восходит ещё к З.Фрейду. А.Адлер конкретизировал представление о диспозиционной оформленности способа структурирования индивидуального существования человека, введя понятие стиля жизни (Приведено по Сидоренко, 2000). В транзактном анализе определилось понятие сценария как бессознательного плана жизни. Структурный аспект сценарного программирования во многом ассоциировался с ролевым поведением. Некоторые воплощения типичных семейных ролей стали фигурировать в психологических источниках как семейные сценарии (Берн, 1998; Стюарт, Джойнс, 1996; Штайнер, 2003).

Понимание психологической сути семейной проблематики кардинальным образом изменилось с появлением системной семейной психотерапии (Варга, 2011). Семейные психологи, исследуя происхождение симптомов, во-первых, обнаружили, что их детерминация в значительной степени связана с семейным жизнеустройством человека. Симптом стал рассматриваться как функциональное порождение семейной системы. Во-вторых, при проведении ретроспективного межпоколенного анализа жизнедеятельности семьи, обнаружилось, что многие паттерны повторяются. Это указывало на то, что способ существования «тиражируется» не только на уровне индивидуальной жизни, но и на пространстве семейной системы. Психологи обратились к анализу семейных историй и семейных мифов (Варга, 2011; Эйдемиллер, Юстицкис, 1999), фиксирующих системную целостность семьи в социальном и временном контекстах. М. Боуэн в своей теории семейных систем одним из базовых полагал положение о межпоколенной трансмиссии и считал важным понимание логики передачи детям определённых особенностей семейного взаимодействия. Он придавал особое значение анализу истории семьи и стереотипов жизнеустройства членов семьи в течение нескольких поколений. М.Боуэн сделал осознание особенностей и механизмов функционирования семьи основной формой помощи клиенту в достижении его личной продуктивности (Bowen, 1978).

Новый ракурс видения роли семьи привёл к новому пониманию сути семейной психотерапии. Первоначально этим термином обозначали психологическую помощь клиенту, направленную на оптимизацию его функционирования в качестве члена семьи (решение его «семейных проблем»). Работа психолога при этом была направлена на коррекцию индивидуальных особенностей клиента, препятствующих эффективному выстраиванию отношений и функционирования в качестве члена семьи. Однако с тех пор, как появился системный взгляд на семью, в определённой мере изменилось и понимание семейной терапии. Исходным стало положение о том, что многие симптоматические формы являются не только проявлением индивидуальной психики, но и производной группового функционирования, причём широта идентифицированного группового контекста не обязательно ограничивается нуклеарной семьёй «здесь и теперь».

Н. Пезешкиан в качестве одного из фокусов терапевтического внимания предложил удерживать ментальную составляющую группового функционирования семьи, которую обозначил термином «концепции». Семейная концепция, согласно автору, выражает отношение к различным аспектам существования человека. «Концепции – это когнитивные и эмоциональные структуры, задающие нам схему интерпретации отношений к себе, к другим людям и к нашему окружению» (Пезешкиан, 1994, с.116). “За пределами индивидуального сознания они действуют как правила игры, принимаемые целой группой. По этой причине наша концептуальная программа частично согласуется с концепциями группы, в которой мы живём…..Семье принадлежит особая роль во всём, что касается концепций. В ней типичные концепции передаются из поколения в поколение…» (Пезешкиан, 1994, с.116).

В соответствии с вышесказанным мы определяем и понимание семейного сценарного программирования. Это понимание шире, чем рамка стереотипичности поведения индивида в семье. Семейный сценарий, на наш взгляд, есть развёрнутая в симультанном (взаимодействие здесь и сейчас) и сукцессивном (временная последовательность) пространстве сложная система норм жизнедеятельности семьи. Норма в данном случае – установка долженствования (как должно быть), функционирующая в большей мере на бессознательном уровне и структурирующая жизнедеятельность членов семьи. Нормы соединяют в себе регламентацию нескольких уровней – от индивидуального до группового.

Семейное сценарное программирование определяет:

1) общий стиль существования семьи и семейный миф, обосновывающий этот стиль приемлемым, социально желательным образом

Формируя стиль функционирования семьи, сценарий задаёт определённое жизненное самочувствие, не зависящее от реальных достоинств и внешности её членов. Очень красивая девушка с заданным жертвенным сюжетом, соответственно, будет его иметь. В семье при этом царствует миф об объединяющей всех семейной воспитанности, скромности. Обратный пример из нашей практики - девушка полная с крестьянской внешностью, но потрясающей женской уверенностью. Характерен её рассказ о бабушке, которая легко обходится с мужчинами, совершенно не испытывая барьерных затруднений в общении и обладая феноменальной способностью вызывать приязнь и доверие мужского пола. Причём романтические переживания у неё легко сочетаются с прагматикой жизни. Бабушка очень любит дачу. По мере приближения к дачному сезону у неё актуализируются и романтические мотивы. Она находит ухажёра, проводит с ним сезон в трудовых заботах об урожае, а, получив итоговое воплощение «продуктивности» совместной жизни, с естественной легкостью от партнёра избавляется. Причём, по словам внучки, использованные по назначению мужчины вовсе не страдают от обиды. Они периодически звонят своей бывшей пассии, чтобы засвидетельствовать почтение, поздравляют с текущими праздникам и т.п.. У нашей респондентки тоже есть партнёр, но связь эта весьма специфическая. В данный текущий период, когда ей «некогда» (нужно закончить вуз), он «пока» встречается с другой. А к ней периодически приходит, пьёт чай с пирожками, как бы подтверждая, что договорённости о будущей совместности в силе. Девушка совершенно, и, похоже, небезосновательно уверена, что, как только ей будет надо, она скомандует: «Явись передо мной, как лист перед травой» и получит желаемое.

Интересные особенности эффектов эмоционального стиля семьи находим у В.Н.Ослон. Автор на материале обследования множества семей-усыновителей обнаружила, что в их историях (трёхпоколенный анализ) повторяется паттерн многодетности, ограничения поля социального функционирования семьи и доминирующего положения женщины-матери. Но, если сравнить эффективные семьи c неэффективными, то обнаруживается, что для первых характерно оптимистическое восприятие перемен, рассмотрение их как возможностей. В неэффективных семьях царствует пессимистический настрой с ощущением «вынужденности» перемен, негативного их восприятия как «зла». Соответственно, характеристики ребёнка, принятого в семью (по инициативе самих усыновителей) при малейших трудностях взаимной адаптации начинают восприниматься негативно и интерпретироваться как свидетельства злонамеренности, либо пагубной наследственности, как такие, с которыми «невозможно справиться» (Ослон, 2006).

Анализируя семейные истории, уже по способу их изложения (эмоциональная семантика речи) слышно, как определяется «знак» эмоционального ощущения жизни, принятого данной семьёй. Например, в двух последовательно проводящихся процедурах анализа семейных историй, которые рассказываются молодым человеком и девушкой, в каждом случае фигурируют трагические судьбы родственников в период репрессий: «расстрелян за ведро картошки», «арестован по подозрению в выносе мешка кукурузы и пропал в заключении без вести». Но в рассказе юноши фигурируют мотивы безысходного горя потери, несправедливости и непоправимости. У девушки те же описание событий оформляются фразами: «несмотря на…» ; «наша семья всё равно…».

2) алгоритмы (последовательности) действий и взаимодействий как на ситуативном, так и жизненном уровне;

Например, в некоторых семьях межпоколенная транмиссия стиля существования выстраивается по типу «шахматной доски», на которой чередуются чёрные и белые клеточки. Представитель каждого нового поколения, опираясь на характерную для данной семьи традицию «бунта потомков», недоволен способом существования родительской семьи и старательно конструирует свой вариант, а затем столь же старательно навязывает как единственно верный своим детям. Те, в свою очередь, усвоив из его же рассказов идею бунта, «эмансипируются» и реализуют обратную стратегию, во многом схожую со стратегией дедовской семьи. Такие зеркально обратные детско-родительского противостояния становятся важной частью семейного сюжета.

3) структурные характеристики семьи (широту охвата семейной идентичности, проницаемость групповых границ, набор типичных ролей);

Примером является семья с очень расширенными границами родственности. Практически нивелируются границы нуклеарной семьи. Все члены семьи живут в бесконечном mixing-перемещении, гостюют, сплетничают, одалживаются друг у друга, практически совместно воспитывают детей.

Другой вариант – закрытая семья с чёткими границами и из поколения в поколение структурирующаяся вокруг матери, которая является главным семейным интегратором. Конкретным проявлением является процедура всесемейной встречи мамы с работы, когда, стоя у двери в праздничном ожидании, все в предвкушении: сейчас откроется дверь, и войдёт она… И так практически каждый день. За этим следует совместный ужин с дружным осуждением других семей и их образа жизни.

4) смысловое наполнение семейных ролей и их взаимоотношений;

Например, при анализе ряда клиентских случаев, мы выявили такой вариант женского доминирования. Женщина в семье понимается как существо нежное, нуждающееся в защите. Соответственно, удачный брак – это супружество с «крепким», надёжным мужчиной. Так программирует свою дочь, сама разочарованная в супружестве мать. Девочка, насмотревшись на отца, «никчёмного пьяницу», также мечтает о сильном партнёре. Из поколения в поколение такой партнёр находится. Это обычно «умелец», человек, с «золотыми руками» и не менее «золотым» сердцем. Но женщины этого семейства настолько последовательно женственны и «слабы», что бесконечными требованиями быть «каменной стеной» доводят мужа до состояния безвольного подкаблучника и, соответственно, защитного пьянства.

Установки семейного сценария функционирует на уровне индивидуальной психики, но, будучи ассимилироованным членами семьи, становится в общих элементах механизмом групповой интеграции. Можно полагать, что их присвоение происходит через впитывание вербализаций значимых членов семьи о её истории и характеристиках основных участников семейного сюжета. История семьи в данном случае – не столько объективная последовательность реальных событий, сколько некоторое устоявшееся «сказание», складывающаяся из высказываний и повествований значимых членов семьи в относительно целостную сюжетную композицию, нагруженную определёнными смыслами и отношениями. Семейная «сказка» имеет безусловные объективные событийные основания, но в весьма субъективной трактовке с выраженной оценочной составляющей, конситуирующей некоторое имплицитное представление о «долженствованиях» семейной жизни.

Обращает на себя внимание, что в анализируемых историях семей, в том, как они излагаются, часто фигурируют некие «ключевые», исходные события. Можно говорить о том, что в основе важнейших составляющих семейного сценария лежат переломные социальные событияили яркие, часто трагические события в жизни семьи. Естественно, что история семьи тесно переплетается с историей страны. Социальные катаклизмы ломают поступательные линии семейного воспроизводства, задавая крутые виражи новой системы отношений. Периоды «выживания» семей сказываются на следующих поколениях, живущих в более спокойные времена. К таким экстремальным периодам относятся, например, годы репрессий и войн, а также послевоенноговыживания. Предельная ситуация выживания, когда угроза голода преследует семью буквально по пятам и определяет отношение к членам семьи с точки зрения способности производить, а не потреблять на уровне приговора к жизни или смерти хорошо показана в легендарном японском фильме «Легенда о Нараями». Периоды страшного голода, зверствующего в послевоенные периоды на некоторых территориях нашей страны, породили аналогичные тенденции. Немаловажно, что голод сопровождался отсутствием цивилизованной контрацепции. И в ситуации, когда каждый ребёнок – лишний рот, а аборты, цитируя слова одной из респонденток, «делаются вилкой», отношение к мужчинам окружается ореолом социально предосудительной греховности, а детям задаётся идея конкуренции за выживание и доказательства, что ты имеешь большее право на существование, чем другие. Времена голода, переживаемые сельскими семьями, порождали и такой алгоритм, когда старший ребёнок довольно рано покидал семью ради заработков, сохраняя постоянную связь с членами семьи, опекая младших и работая своего рода «проводником» из мира нужды в более богатый возможностями материального обеспечения городской мир. Впоследствии, даже будучи рассыпанными по разным регионам страны, такие старшие удерживают всю семью и передают соответствующие стратегии своим детям, уезжающим для поступления в МГУ, Сорбону и т.п. В нашей стране глобальные события в их воздействии на семью определённым образом проинтерпретированы. В социологической и психологической литературе, например, годы репрессий поняты как своего рода период «злых внешних сил», которые способствовали укреплению семейности, формированию семейной стойкости. А период Великой Отечественной войны – как период «обрыва» семейных линий и утраты преемственности семейных установок, осложняющей супружескую устойчивость. Анализируя свою практику, возьмём смелость определить и другие варианты последствий социальных трагедий для семьи. Период репрессий сопровождался страхом за членов семьи и реальными потерями с необходимостью их как-то пережить, как-то объяснить и обеспечить выживаемость родного сообщества. В семьях при этом формировались, либо усиливались следующие стратегии. По всей видимости, направление выбора стратегии зависело в некоторой степени от предшествующих констант её существования – общественного положения, социальной ниши, которую семья занимала, сценария предыдущих этапов. Первый вариант - линия социальной адаптации, транслируемая детям. Это предписания быть “идеально правильным», то есть одновременно иметь хорошую результативность в учёбе или работе при демонстрации скромности, отсутствии индивидуальных претензий. Потомки этих детей составляют клиентуру тренингов уверенности. Другой вариант – «героический», основанный на идее страдания и самопожертвования ради конечного ощущения «Нет, врёшь, палач, не встану на колени … (Мусса Джалиль)» Героический сценарий, способствуя психологическому выживанию, поддержанию духа семьи в тяжёлые периоды, транслируемый поколениям, на долю которых «выпали» более спокойные времена, может породить чрезмерное, дезадаптивное стремление искать, а, главное, находить в жизни подвиг. На поведенческом уровне это выражается в бесконечном попадании в экстремальные ситуации, грозящие крайними последствиями. Яркие примеры такого «героизма» представлены в описании А.Я. Варги (Варга, 2001). И ещё один вариант – «семейная хитрость». В этом случае семья ищет обходные манёвры для того, чтобы улизнуть от социальных угроз и в максимальной степени обвести вокруг пальцы официальные структуры, получать максимальные выгоды за счёт семейных связей, того, что называется «блат», «семейственность», «коррупция» и т.д.

Примером влияния трагического события в жизни семьи на её сценарий может быть следующий. В одном из старших поколений во вполне благополучной, находящейся, можно сказать, на взлёте, семье неожиданно погиб семилетний сын, всеми любимый и как будто не имеющий особых проблем. Его нашли в петле. Объяснений этому событию никаких найдено не было. Следствие мало успокоило родителей, «доказав» версию самоубийства. Не пережив горя, отец буквально сломался и уже не смог восстановить былую жизнеспособность, провлачив в жалком состоянии вторую половину жизни. С тех пор мужчины этой семьи благополучно с социальной и личностной точек зрения выстраивали первую половину жизни, а вторая уже «роковым образом» катилась под откос. Причём всегда находился к этому действительно реальный повод.

Семейный сценарий можно выявить при проведении процедуры расширенного генеалогического анализа семьи в нескольких (желательно не менее трёх ) поколениях.

При анализе семейных историй и актуальных отношений проявления семейного сценарного программирования обнаруживается:

1) в повторах сюжетных линий;

Например, в нескольких поколениях семья имеет в качестве главы авторитарного отца. Сына он «держит в « ежовых рукавицах». Молодой человек не имеет даже возможности для так называемой личной жизни. Но, однажды, вырвавшись в командировку (вариант – на учёбу), юноша знакомится с девушкой. Очень быстро закручивается бурный роман. Причём завязывающиеся отношения идентифицируются как любовные, хотя в некоторых случаях сюжет задаёт их откровенно компенсаторный характер. Молодой человек вскоре женится. А это рассматривается в семье как основание для самостоятельной жизни. Такой алгоритм эмансипации от авторитарного родителя за счёт женитьбы повторяется в нескольких поколениях. Конкретным его воплотителем в нашей практике являлся молодой человек, заболевший «срочной» любовью во время трудового семестра и собиравшийся тем же летом жениться.

2) в том, какое значение придаётся определённым событиям, своего рода сензитивность к некоторым их аспектам, интерпретация конкретных «знаковых» событий как ключевых для разворачивания предписанных сюжетных ходов;

Например, у семьи есть сюжетная линия «знакомства по дороге». Прадед ехал на тракторе и увидел прабабушку, дед ехал на мотоцикле и не мог не остановиться, увидев бабушку... Наша респондентка знакомится со своим будущим избранником аналогичным образом. Она идёт по тротуару. Останавливается дорогой автомобиль, и водитель неплохо конструирует ситуацию знакомства. Другая девушка проигнорировала бы данный сюжет, исходя из убеждения, что «на дороге приличные люди не знакомятся». А наша всерьёз раскручивает отработанную предшественниками линию, которая заканчивается законным браком.

Совершенно очаровательно выглядит сценарная линия одной из анализируемых семей, в которой в течение нескольких поколений завязывались романы в апреле месяце. Это стало нежным акцентом, придающим особый флёр романтичности, обостряющим любовную чувствительность каждого нового поколения именно в апреле.

3) втипичных словах и речевых оборотах, используемых респондентом для характеристики членов семьи;

Например, тотальное употребление характеристик сексапильности по отношению к женщинам семьи во всех поколениях (страшно красивая, привлекательная, сексуальная), а в другой семье бесконечные повторы темы хозяйственности, а в третьей – везучести и т.п.

4) в логических противоречиях или априорных схемах в рассказе повествователя о семье;

Например, «Мой брат был первым ребёнком, поэтому его любили». Либо: «В нашей семье вторая беременность обычно с патологией». Так сказала девушка, которая родилась в семье потомственных медиков, одержимых идеей здоровой наследственности. Эта легенда о заведомо ущербной с медицинской точки зрения второй беременности имела широкое распространение в нескольких поколениях среди множества родственников. Неудивительно, что вторая беременность в этой семье обычно заканчивалась абортом. Девочка, которую всё-таки оставили, всё детство находилась под пристальным паранояльным вниманием родственников, выросла классической перфекционисткой с тотальной жаждой подтверждения своей ценности и ценности своей жизни (огромное число романов, отличная учёба и плюс работа). Дальнейший путь - из провинции в Москву, деловая сверхактивность, создание собственной фирмы. В рассказ о предпринимательской успешности постоянно включаются пассажио неспособности коренных москвичей «работать по-настоящему».

5) в откровенной нелогичности действий членов семьи по отношению друг к другу;

Например, женщина жалуется на своих двух детей. Дети очень проблемны, неудобны и ко всему прочему постоянно ссорятся друг с другом, обеспечивая матери добротное, стабильное ощущение неблагополучия и необходимость жертвенности. Подробный опрос показывает, что «несчастная» семья живёт в престижном районе в центре города в хорошем, престижном же доме. Но есть определённая странность их бытоустройства, абсолютно необоснованная с точки зрения даже очень простого здравого смысла. Дети – мальчик девяти лет и девочка пятнадцати лет. Квартира трёхкомнатная. Одна комната - для матери, другая (о норма обывательства!) отведена под диван с телевизором. Дети живут в третьей комнате, ненавидя друг друга за невозможность соответствующего возрасту личного существования и ведя кровопролитные войны за автономию друг от друга.

6)в неконгруентности поведения респондента при рассказе о семье и своей роли в ней.

Пример – клиентка с потрясающей обаятельностью и внутренним светом рассказывающая о страшном на самом деле состоянии семьи. Семья состоит из неё самой и трёх мужчин – мужа и двух сыновей. Все трое – носители несчастья, глубокого, судьбоносного. Муж – алкоголик, которого периодически «зашивают», но даже эта профилактическая мера не помогает и заканчивается обычно драматическим исходом. Старший сын (хороший, по её словам, мальчик) обвинён в убийстве собственной девушке и отбывает наказание. Клиентка вместе с мужем (работником МВД) потратили массу усилий и продолжают их безысходно тратить в попытках доказательства невиновности сына и вызволения его из неволи. Младший сын, подросток, проживет своё подростничество утрированно негативистически. Он практически отказался ходить в школу. Попытки выявить какие-то личностные потребности клиентки приводят к одному и тому же результату – ответу «Хочу, чтобы они (любимые мужчины) были счастливы». Эти слова сопровождаются светлой ангельской улыбкой и видимой удовлетворённостью своим «святым» желанием. Контраст между трагичностью излагаемого и радостной озарённостью святостью собственной позиции не оставляет выбора для интерпретации- перед нами – «суперспаситель». Типичная женская роль её семьи – ангел-спаситель. Мужчины в семье традиционно хорошие, но «гибельные». И перипетии их гибельности», переплетаясь с бесконечным спасительским служением женщин составляют основную сюжетную линию семьи. Женщины – правильные с социальной точки зрения, удобно обеспечивают свою безупречность практическим отсутствием возможности иметь какой бы то ни было жизненный соблазн, встраиваясь в трагедию или, скорее выстраивая её. Наша клиентка в детстве была включена в усиленную линию спасительства. Её мать спасала мужа-алкоголика, а дочь «спасала» мать от обижающего её отца, отца от страшных депрессивных приступов и всю семью своим примерным поведением и успехами. В результате сформировался «суперспаситель», наполненность жизни которого могла быть реализована только при условии тотальной катастрофы семейного существования. Любящие её мужчины бессознательно выстраивали обеспечивающие её сценарий стратегии.

Каково значение семейного сценарного программирования? Первое – оно неизбежно и создаёт основу ориентировки человека в вопросах семейного функционирования, является продуктом социализации в данной сфере. Второе - обладает энергетикой установок, облегчающих определённые действия и затрудняющих другие. Третье – как любой феномен, имеющий в основе природу группового сознания, с одной стороны, обеспечивает определённую слаженность, взаимоприемлимость, даже «притёртость» паттернов поведения членов семейного мобиля, с другой, соответственно, оно ограничивает жизненный репертуар человека и проявления личностного начала. Четвёртое – являясь в одних контекстах основой продуктивной адаптации, в других может стать патологизирующим механизмом, порождающим разной степени тяжести психологическую симптоматику. Пятое – возможность осознания сценарных шаблонов и установок у разных людей выражена в разной степени. По-видимому это связано с мерой эго-дифференцированности, как её понимает М. Боуэн (эго- дифференцированность – способность выделять своё «Я» из социального поля на основе осознания собственной системы ценностей в противовес симбиотичности существования и способность отделять интеллектуальное функционирование от эмоционального в противовес их слитности, когда мышление, пусть даже очень развитое, обслуживает эмоции, обеспечивая им рациональное» обоснование (Bowen, 1978). Осознание составляющих сценария позволяет выработать более конструктивные стратегии и решения, оптимизировать взаимоотношения с членами семьи, ощущать свою большую субъектность в этих отношениях. Впрочем, большая личностная свобода не ограничивается рамками семьи. Энергия освобождается для более полной самореализации во всех сферах жизни человека.

Анализ семейного сценарного программирования в свете вышесказанного может быть терапевтической практикой, а может быть инструментом для личностного роста. Интересно, что его осознание не является конечным одноразовым инсайтом, вскрывающим тайную подоплёку отношений и действий человека и его семьи. Процесс осознания оставляет ощущение очаровательной бесконечности, сказки без конца, так как сам сценарий – «многопластовый пирог» и можно получать определённое удовольствие от возможности открытия всё новых его нюансов. Лишь бы рефлексия не стала самодостаточной, исчерпывающей себя формой личностной активности.

В нашей практике мы отдаём предпочтение групповой форме анализа, которая проводится в несколько этапов. На первой стадии со­бирается информация о моделях взаимоотно­шений в семье, имевших место в течение нескольких поколений. Информация вклю­чает фактические данные о рождениях, смертях, браках, разводах, религиозных ве­рованиях, полученном образовании, здо­ровье, месте проживания, трудовой био­графии и т.п. Информация записывается на подробной генограмме семьи. Генограмма оформляется совместно с членами небольшой (до пяти человек) группе. Члены группы стараются задать максимально возможное количество вопросов, оформить генограмму и определить «реперные», ключевые точки сценарного наследия клиента. Продукт групповой работы представляется на обсуждение более широкой группе (до 20-25 человек) с ведущим-психологом. Здесь также задаются вопросы и оформляются дополнительные обобщения. Такая аналитическая практика помогает как самому клиенту, так и всем участникам в повышении личностной дифференцированности, способности «вычленить» себя из привычной системы отношений и увидеть их со стороны.

При необходимости следующей стадией может стать индивидуальная работа, где клиент совместно с психологом строит план личностного изме­нения, основанного на понимании, которое было достигнуто на предыдущей стадии.

Итоговая стадия предполагает активное претворение плана личностного изменения. На этой стадии клиент консультируется с психологом. Основной линией консультирования является отслеживание эффектов изменения и поддержка клиента в неизбежной ситуации переживания стресса сопротивления окружающих изменению устойчивых стереотипов взаимодействия.

ЛИТЕРАТУРА

1. Берн Э. (1998) Игры, в которые играют люди (Психология человеческих взаимоотношений) и Люди, которые играют в игры (Психология человеческой судьбы) / Пер. с англ. - Санкт-Петербург - Москва : "УНИВЕРСИТЕТСКАЯ КНИГА" ACT.
2. Варга А.Я. (2011) Системная семейная психотерапия. Краткий лекционный курс. - СПб: «Речь».
3. Ослон В.Н. (2006) Жизнеустройство детей-сирот: профессиональная замещающая семья. – М.: «Генезис».
4. Пезешкиан Н. (1994) Позитивная семейная психотерапия: семья как терапевт/ Пер. с нем. – 2-е изд., с изм. – М.: «Культура».
5. Сидоренко Е.В. (2000) Терапия и тренинг по Альфреду Адлеру. - СПб: «Речь» .
6. Стюарт Я., Джойнс В. (1996) Современный транзактный анализ. СПб: «Социально-психологический центр».
7. Штайнер К.(2003) Сценарии жизни людей. Школа Эрика Берна. СПб.: «Питер».
8. Эйдемиллер Э.Г., Юстицкис В. (1999) Психология и психотерапия семьи. – СПб: «Питер».
9. Bowen M. (1978) Family therapy in clinical practice New York: Jason Aronson.