|
|
Вите О.Т. Социал-демократическое воспитание Зигмунда Фрейда: Генрих Браун и Виктор АдлерЧто в наше время можно добавить к уже известным биографическим сведениям о Зигмунде Фрейде? В частности, к такому их аспекту, как формирование его мировоззрения, социально-политических взглядов. Осталось ли хоть что-то неизвестное? Задумываясь о таких вопросах, неизбежно попадаешь в проблематику эпистемологии (теории познания). Что такое новое знание, как оно открывается и почему только теперь? Впрочем, за последние 30 лет психоанализ стал позволять себе выходить из пассивной роли потребителя решений проблем человеческого познания, предлагаемых философами, все больше претендуя на активную роль производителя собственных решений. Ведь если для специалиста в большинстве областей знаний рутиной является воспроизведение уже известного, то для психоаналитика — вот он, великий парадокс — именно поиск нового знания (в свободных ассоциациях пациента) является повседневной рутиной. Один пример из многих. В книге «Тысячеликий эрос» Джойс МакДугалл пишет: «В психоанализе (как и в любой другой науке) мы открываем только то, что позволяет нам выйти на наши теории, пока изменения клинических проблем не заставляет нас усомниться в существующих концепциях. Возможно, когда речь идет об исследованиях, поговорку “поверю, когда увижу”, следует читать как “увижу, когда поверю”» (МакДугалл, 1995, с. 253). Следовательно, и биографическим исследованиям не избежать этой участи: обнаруживать новое, всего лишь незамеченное прежде… К настоящему времени опубликовано множество биографических исследований, затрагивающих формирование социально-политических взглядов Фрейда. Отчетливой особенностью этих исследований является разделение всего процесса формирования этих взглядов на два периода: (1) Фрейд в семье, формирующий свои взгляды под влиянием семейной атмосферы, и (2) Фрейд, ставший взрослым, создавшим свою семью, и уже самостоятельно формирующий свои взгляды. Тем самым, упускается из виду две фазы психического развития, обозначенные, между прочим, самим Фрейдом — латентная и генитальная. Эти две фазы — переходные между жизнью в родительском окружении и самостоятельной жизнью. В течение этих двух фаз в привычную атмосферу семейного окружения вторгаются новые люди, ровесники — из других семей, воспитывавшихся в другой атмосфере: одноклассники и однокурсники. Влияние этих «вторжений» на формирование мировоззрения Фрейда, на мой взгляд, сильно недооценено. Ниже я и попытаюсь восполнить этот пробел. Увлечения Фрейда в детстве и юности Александром Македонским, Ганнибалом и его войной против Рима, Оливером Кромвелем (Фрейд назвал своего второго сына Оливер), наполеоновскими маршалами и генералами, — все эти сведения стали общим местом. Все названные фигуры вполне могут быть выведены из семейной атмосферы. Так, по воспоминаниям Фрейда (Фрейд, 1900, с. 212), «одной из первых книг, попавшихся в руки научившемуся читать ребенку», была «История Консульства и Империи» Луи-Адольфа Тьера, выдающегося французского политика и историка. Впрочем, что именно читал Фрейд, не вполне ясно: названная «книга» включала в себя 21 том и издавалась в течение 1845-69 годов — не считая кратких и популярных версий… Но уже интерес Фрейда к Франко-прусской войне, о чем также хорошо известно, не мог как-то не соотносится с пребыванием Фрейда в гимназии, с его общением за рамками семьи. Если поставить вопрос, какие ровесники оказали наиболее сильное влияние на мировоззрение Фрейда в гимназии и университете, то ответ окажется на удивление знакомым всем биографам Фрейда. В юности Фрейд испытал сильнейшее влияние двух своих (почти) ровесников, впоследствии ставших крупными европейскими социал-демократами и даже породнившимися между собой — Генриха Брауна (1854-1927) и Виктора Адлера (1852-1918). I. «Я никогда не покину его партию»: дружба Фрейда с БрауномВ «Автопортрете», опубликованным в 1925 году, Фрейд писал, что «под сильным влиянием своего друга и старшего товарища по гимназии, сделавшегося затем политиком, и я хотел изучать юриспруденцию, чтобы посвятить себя общественной деятельности» (Фрейд, 1925, с. 8). Этим «другом и старшим товарищем» и был Браун. Отмечу, что Макс Шур в книге «Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть» допустил нелепую ошибку, написав, что «другом и старшим товарищем», упомянутым в «Автопортрете», был Адлер (Шур, 1972, с. 31 [Примечание]). Эту ошибку повторяли и другие авторы, например, Жак Шалута в статье «Эго-идеал Фрейда», опубликованной в солидном «Журнале Американской психоаналитической ассоциации» (Szaluta, 1983, с. 172). Тут дело не столько в небрежности редакторов, сколько в традиционном подходе к теме: не так уж это важно, кто там за рамками семьи оказывал влияние на подростка Фрейда… Браун родился в Будапеште и был старше Фрейда на два года, но Фрейд поступил в гимназию на год раньше, чем было принято в Вене (в 9 лет, а не в 10). В Леопольдштадтской реальной гимназии, где возникла их дружба, Фрейд учился в 1865-1873 годах. Общественно-политическим фоном начавшейся дружбы была двухмесячная война между Австрией и Пруссией за гегемонию в деле объединения Германии. В июле 1866 года в решающем сражении Австрия потерпела сокрушительное поражение. Георг Маркус, кажется, последний (на сегодня) биограф Фрейда, привлекший к своему исследованию новые архивные материалы, приводит слова сестры Фрейда Анны о впечатлении, которое произвели на десятилетнего Фрейда эти события: «Вид раненых на австро-прусской войне, которые пребывали на Северный вокзал в Вене, так взволновали Фрейда, что он предложил в своем классе готовить перевязочный материал для раненых» (Маркус, 1989, с. 33). Надо думать, это было самым ранним проявлением общественной активности Фрейда. Вероятно, такая «социальная отзывчивость» и сблизила его с Брауном. В шестом классе Фрейд живо интересовался начавшейся Франко-Прусской войной, в результате которой Луи-Адольф Тьер, автор одной из первых книг, прочитанных Фрейдом, стал первым президентом третьей французской республики. Таким образом, Тьер за несколько лет превратился для Фрейда из исследователя истории Франции семидесятилетней давности в творца ее современной истории. Эрнест Джонс также приводит воспоминания сестры Фрейда: «на своем письменном столе он держал огромную карту и тщательно следил за ходом кампании с помощью маленьких флажков, имея обыкновение рассуждать перед сестрами о войне в целом и о значении различных передвижений воюющих сторон в отдельности» (Джонс, 1961, с. 31). Маркус упоминает (Маркус, 1989, с. 35), что Браун был вынужден покинуть гимназию, «поскольку во время Франко-прусской войны 1870-1871 годов проводил время в кофейнях и читал иностранные газеты вместо занятий латинским, греческим и математикой». Уже получив аттестат зрелости экстерном, Браун поступил на юридический факультет университета Вены. Трудно представить, что «лекции» Фрейда перед сестрами о ходе войны не были отголосками его разговоров с Брауном, с которым его связывала уже пятилетняя дружба. Вероятно, были случаи, когда друзья посещали кофейню вместе, читали иностранные газеты и тут же обсуждали прочитанное. Могли ли они, обсуждая Франко-Прусскую войну, обойти вниманием восстание в Париже, провозгласившее Парижскую коммуну, и ее последующее подавление? Вряд ли. Через пятнадцать лет, находясь в Париже на стажировке у Жана Мартена Шарко, Фрейд посетил кладбище Пер-Лашез, место последнего сражения между коммунарами и войсками правительства Тьера. Джонс пишет, что он искал там лишь могилы Людвига Бёрна и Генриха Гейне (Джонс, 1961, с. 141). Осмотреть «Стену коммунаров» Фрейд еще не мог: памятник был установлен только в 1899 году, когда Фрейд заканчивал работу над «Толкованием сновидений» и когда политические увлечения юности уже были вытеснены в бессознательное, а потому обнаруживались, как и полагается в таких случаях, в сновидениях. Однако есть все основания предположить, что посещая Пер-Лашез, Фрейд не мог избежать не только воспоминаний о том, что происходило на этом кладбище в его гимназические годы, но и воспоминаний о дискуссиях со своим другом Генрихом. Даже если Фрейд очень хотел забыть об этих дискуссиях. А ведь он, скорее всего, действительно, хотел о них забыть! Принято считать, что, поступив на медицинский факультет университета, Фрейд тем самым покончил со своими гимназическими политическими амбициями. Джонс так пишет об этом: «Испытанное им временное колебание относительно изучения юриспруденции (знание которой, по его мнению, было необходимо для будущего общественного деятеля) явилось лишь отголоском его более ранних политических амбиций» (там же, с. 33). Получается, что политические амбиции были у Фрейда в первых классах гимназии, но к последнему классу от них остались одни только отголоски. Это явно не соответствует фактам. Есть много свидетельств (некоторые будут приведены ниже), что такие «отголоски» мучили Фрейда как минимум до весны 1885 года, когда он решил подать заявку (как сказали бы сегодня) на получение гранта для научной стажировки в Париже. Это решение, означавшее «долой сомнения, моя специальность — медицина!», каким-то удивительным образом совпало по времени с уничтожением Фредом всего им написанного за предшествующие 14 лет (см.: Гротьян М., фом Шайдт Ю., 1977, с. 197). Другими словами, Фрейд уничтожил все то, что начал писать еще 1871 году, когда он обсуждал с Брауном Франко-прусскую войну и Парижскую коммуну, а до окончания гимназии оставалось еще два года! Нелепо предполагать, что среди уничтоженных бумаг не было ничего, отражавшего политические амбиции юного Фрейда, с которыми он решился, наконец, покончить «раз и навсегда». Вернемся в Париж. С учетом указанного решения Фрейда, любые упоминания о политике и своем юношеском бунтарстве в письмах из Парижа к своей невесте Марте Бернайс дорогóго стоят: не получалось у него «раз и навсегда». А такие упоминания есть. 19 октября 1885 года — через неделю после прибытия в Париж — Фрейд сообщает невесте о своей прогулке по знаменитому бульвару Республики: «На бульваре я увидел скульптурную группу, символически изображающую Республику в память о событиях 1789, 1792, 1830, 1849 и 1870 годов. Бедняжка Республика часто прерывала свое существование», после чего со знанием дела описывает состоявшиеся накануне выборы в Париже и их результаты (См. Э. Фрейд, 1960, 1968, с. 158). 2 февраля 1886 года Фрейд делится с Мартой воспоминаниями о своих настроениях периода учебы в гимназии и дружбы с Брауном: «Я всегда был среди самых дерзких оппозиционеров и неизменно выступал в защиту какой-нибудь радикальной идеи. Как правило, готов был сполна платить за это, идти до конца» (там же, с. 185). Браун умер в феврале 1927 году. Его вдова, Юлия Браун-Фогельштейн обратилась к Фрейду с просьбой о помощи в подготовке памятного тома. Очевидно, в семье Браунов никогда не забывали о гимназическом приятеле Генриха Зигмунде, ставшим мировой знаменитостью. Помнил о дружбе с Брауном и Фрейд: «Автопортрет», в котором он намекнул на эту дружбу, появился за два года до смерти Брауна и письма его вдовы. В октябре Фрейд пишет вдове Брауна ответное письмо, в котором вспоминает, как познакомился с Генрихом в гимназии «в тот день, когда мы получили наш первый табель успеваемости», и что вскоре они «стали неразлучными друзьями»: «Все дневные часы после занятий я проводил с ним, большей частью у него дома <…>. После стольких лет трудно себе представить, чем мы были заняты все те дни. Я полагаю, он укрепил мою антипатию к гимназии и к тому, чему нас там обучали; он пробудил во мне много революционных наклонностей и мы поддерживали друг друга в чрезмерно высокой оценке наших критических умонастроений и наших исключительных познаний.<…> Я восторгался им: его уверенностью в себе и самообладанием; его независимыми суждениями; я тайно сравнивал его с молодым львом и был твердо убежден в том, что когда-нибудь он станет первым человеком в мире.<…> Ни цели, ни способы достижения наших честолюбивых желаний не были нам вполне ясны. Впоследствии я пришел к мысли о том, что его цели были существенно негативными. Но одна вещь была для меня ясна: я буду работать с ним и никогда не покину его “партию”… Мы впервые расстались — мне думается, это было во время… предпоследнего года обучения, — когда он ушел из гимназии, к сожалению, не по своей воле. Во время первого года учебы в университете я снова с ним встретился. Но я стал студентом медицинского, а он — юридического факультета… Наши пути постепенно разошлись: он всегда был более общительным, чем я, и ему всегда было легче устанавливать новые связи. Отношения со мной, вероятно, давно уже перестали быть для него потребностью. Так получилось, что я полностью потерял его из виду во время последующих лет обучения» (См. Grotjahn, 1956; в русском переводе см.: Розен, 1971, с. 64-65). Забегая вперед, отмечу, что проводя время в доме Браунов (начало 70-х), юный Зигмунд вряд ли мог избежать знакомства с сиблингами Генриха: сестрой Эммой (1858 г.р.), будущей женой Виктора Адлера; братом Адольфом (1862 г.р.), в будущем одним из организаторов помощи немецких социал-демократов русским в деле издания газеты «Искра»… Письмо вдовы Брауна, вне всякого сомнения, оживило воспоминания Фрейда; письмо это, как мог бы сказать он сам, выявило на практике проницаемость границ бессознательного с предсознательным и сознанием. Оно пробудило многое из юношеских фантазий Фрейда и их последующей переоценки: и революционно-политические амбиции, и восхищение «независимостью суждений» своего друга, за которым (восхищением) угадывается зависть, и обида на Брауна за то, что «отношения со мной» в какой-то момент «перестали быть для него потребностью», и, тем не менее, подтверждение клятвы верности «его партии». Показывая в «Толковании сновидений», как образуется связь сновидения «с переживаниями предыдущего дня» (с «дневными остатками»), Фрейд приводит пример: «Я получаю от социал-демократического комитета письмо, в котором ко мне обращаются как к члену партии. Источник: Письма, полученные от избирательного комитета либеральной партии и от президиума Гуманитарного союза, членом которого я и в самом деле являюсь» (Фрейд, 1900, с. 182). Другими словами, в этом сновидении (время его не указано, вероятно, 1896 год) Фрейд получает напоминание об обещании двадцатипятилетней давности не «дезертировать» из «партии Брауна». Когда именно Браун покинул Вену, часто ли в нее возвращался, общался ли с Фрейдом лично, переписывался ли с ним — многое из этого мне не известно. В архиве Нью-Йоркского института Лео Бека (Leo Baeck) имеются сведения о переписке Брауна с Фрейдом, очевидно, переданные туда Юлией Браун-Фогельштейн, эмигрировавшей в 1936 году в США и умершей в 1971 году в Нью-Йорке. Сохранились ли там неизвестные до сих пор письма Фрейда, адресованные Брауну? Но вот, что известно. Браун учился на юридическом факультете Венского университета, затем продолжил образование в Страсбурге, Гёттингене, Берлине и Галле; изучал право, экономику, историю. В то время было в порядке вещей (особенно, среди революционеров) проходить обучение по 1-2 курса (а то и семестра) в разных европейских университетах. Получив в конце 70-х докторскую степень в университете Галле-Виттенберг имени Мартина Лютера, Браун вступил (1879) в фактически нелегальную Социалистическую рабочую партию, созданную на объединительном съезде сторонников Фердинанда Лассаля и Карла Маркса (Гота, 1875), и некоторое время (1887) был ее секретарем. После отмены «Закона против вредных и опасных устремлений социал-демократии» (вошел в историю как «Исключительный закон против социалистов», действовал в 1878-90 годах) партия получила название Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) и под этим именем существует до сих пор. Участие в деятельности нелегальной партии сделало для Брауна академическую карьеру невозможной. В 80-е года один из крупнейших немецких социал-демократов Август Бебель считал его перспективным будущим лидером партии. В 1883 году Браун вместе с другими видными социал-демократами Карлом Каутским и Вильгельмом Либкнехтом основал влиятельный журнал, теоретический орган немецкой социал-демократической партии «Новое время» (Die Neue Zeit), издававшийся вплоть до 1923 года. Известно, что Браун приглашал Фрейда к сотрудничеству — очевидно, зная о близости политических взглядов. Среди авторов журнала были Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Роза Люксембург, Георгий Плеханов, Владимир Ленин, Лев Троцкий и многие другие известные социал-демократы. Какая судьба ждала бы Фрейда, попади он в такой «авторский коллектив»? Известно (См. Grotjahn, 1956), что в 1882 году Фрейд встречался с Брауном. Но отвечая в 1927 году на письмо Юлии Браун-Фогельштейн, Фрейд «забыл» об этой (или этих?) встрече. С середины октября 1882 года и до конца апреля 1883 года Фрейд работал в одной из университетских клиник Вены, которую недавно возглавил Карл Вильгельм Теодор Нотнагель, выдающийся немецкий терапевт того времени. Джонс пишет: «Фрейд испытывал восхищение перед этим человеком, но не разделял его фанатической увлеченности медициной. Он потерял интерес к работе, все больше убеждаясь в мысли о неверно выбранном им поприще» (Джонс, 1961, с. 50). Оправдано предположить тесную связь между мыслями о неверно выбранном поприще и встречей с Брауном, под влиянием которого Фрейд чуть было не выбрал другое поприще. Об этой встрече еще пойдет речь ниже. Возможно, к этой встрече имеет и такой факт из жизни Фрейда того же периода, мимоходом упомянутый Джонсом: «Однажды объединение младших врачей постановило заявить протест властям по поводу ужасающего состояния помещений Патологического института. Своим представителем врачи выбрали Фрейда» (там же). Джонс не указывает ни источника сведений, ни даты события (См. также: Jones, 1953, p. 65). В 1903-04 годах Браун был депутатом германского Рейхстага. Но карьера Брауна как лидера СДПГ не состоялась, что-то там не заладилось. Уж вскоре после победы Ноябрьской революции в Германии (1918) Браун отошел от активной политической деятельности… Своего рода памятником социал-демократическим воспитателям-сверстникам Фрейда является его «революционный сон» (он же сон «граф Тун»), подробно описанный и проанализированный им в книге «Толкование сновидений» (Фрейд, 1900, с. 223-231). Сон приснился Фрейду под впечатлением 50-летнего юбилея восшествия на престол австрийского императора Франца-Иосифа I, — события, случившегося в результате подавления революции 1848 года: идеальные «дневные остатки» для заполнения сновидения революционными мыслями, зашифрованными с помощью смещений и сгущений. И все эти мысли были тщательно расшифрованы сновидцем с помощью ассоциаций, значительная часть которых была связана именно с ними — с Брауном и Адлером. В комментарии к одному фрагменту этого сна Фрейд вспоминает о «гимназическом эпизоде», в котором участвовал 15-летний Фрейд (там же, с. 226): «Мы устроили заговор против нелюбимого и невежественного учителя, и душой этого заговора был один мой товарищ <…>. Нанести главный удар выпало на долю мне». Намек на Брауна («душа заговора») очевиден. Далее Фрейд переходит к характеристике дальнейшей деятельности Брауна, который «похоже, с тех пор взял себе за образец Генриха VIII Английского». Возраст Фрейда-заговорщика заслуживает внимания: именно в этот год он начал оставлять записи, уничтоженные спустя 14 лет. Ассоциации Фрейда к сновидению ведут дальше: «гражданская война Алой и Белой розы», поводом для которой «послужила мысль о Генрихе VIII». Фрейд продолжает (там же, с. 226-227): «От роз недалеко до красных и белых гвоздик.<…> Белые гвоздики стали у нас в Вене отличительным знаком антисемитов, красные — социал-демократов» (т.е. партии Брауна и Алера). Кровавая гражданская война 1455-1485 годов между династиями Ланкастеров (в гербе алая роза) и Йорков (в гербе белая роза) закончилась победой дальнего родственник Ланкастеров и основателя династии Тюдоров Генриха VII, который женился на наследнице Йорков и объединил в своем гербе алую и белую розы. Их сыном и был Генрих VIII, — второй британский монарх новой династии, который осуществил религиозную реформацию в Англии, но остался в исторической памяти как жесточайший тиран. Именно его, уверен Фрейд, Браун «взял за образец»… II. «Я предпочту оставаться старомодным в этом вопросе»: Фрейд и гендерное равноправиеГлавной загадкой являются слова из письма Фрейда к вдове Брауна: «впоследствии я пришел к мысли о том, что его цели были существенно негативными». О чем тут хочет сказать Фрейд? Связана ли такая оценка целей Брауна с жестокостью взятого за образец реформатора — Генриха VIII? Или с переоценкой своих социал-демократических симпатий? Последнее маловероятно. В письме он не отказывается от верности «его партии». Действительно, Фрейд отказал в доверии «его партии» только в 1933 году, поводом для чего, скорее всего, послужила слишком медленная реакция Социал-демократической партии Австрии на приход Гитлера к власти: только спустя девять месяцев партия решилась, наконец, исключить из своей программы пангерманистскую идею «воссоединения» (Anschluss). Фрейд явно сочувствовал «русскому эксперименту», хотя и отмечал в нем уже с начала 20-х годов очевидные негативные тенденции. В год прихода Гитлера к власти в письме к Мари Бонапарт Фрейд с гениальной проницательностью предсказал «парадоксальный сюрприз в Германии. Они начали с большевизма как своего смертельного врага и кончат чем-либо, мало от него отличающимся, за исключением, возможно, того, что большевизм в конце концов принимает революционные идеалы, тогда как идеалы Гитлера являются чисто средневековыми и реакционными» (цит. по: Джонс, 1961, с. 406). Тогда в чем же дело? Для ответа на это вопрос необходимо коснуться личной жизни Брауна. Первый брак Брауна продолжался с 1883 по 1890 год. Второй раз он женился в 1895 году на своей домработнице, но уже в следующем году, когда она была беременной, развелся с ней (с большим скандалом) чтобы жениться на Лили фон Гуситски (урожденной Амалии фон Кречманн и будущей Лили Браун, под именем которой она приобрела широкую известность) — начинающей писательнице и феминистке, дочери прусского генерала, в юности порвавшей со своей средой. Брак с Брауном был ее вторым браком и продолжался до ее смерти (1916). В 1920 году Браун женился на Юлии Фогельштейн (она была моложе его на 30 лет). Будучи четвертой женой Брауна, она опубликовала книгу о его третьей жене: «Лили Браун. Биография» (1922), а затем, после смерти мужа, две книги о нем: «Человеческая жизнь: Генрих Браун и его судьба» (1932); «Генрих Браун. Жизнь за социализм» (1967). Очевидно, к моменту своего «революционного сна» Фрейд был в курсе трех браков Брауна и скандала, предшествовавшего третьему. К тому же, третьей женой была начинающая феминистка! А отношение Фрейда гендерному равноправию было крайне консервативным. В 1879 году (в год вступления Брауна в Социалистическую рабочую партию) Фрейд был на военных сборах, где, по словам Джонса, «боролся со скукой, посвящая свое свободное время переводу сочинений английского философа и экономиста Джона Стюарта Милля <…>. Три эссе Милля касались социальных проблем: рабочего класса, эмансипации и социализма» (Джонс, 1961, с. 45-46). 15 ноября 1883 года (в этот год Браун женился — первый раз) Фрейд пишет письмо своей невесте Марте, которое полностью посвящено изложению своего несогласия с «абсурдными» феминистским идеям Милля. Поводом для письма послужили слова Марты, на что он сам указывает в письме: «Твои слова в последнем письме о Милле и его жене побудили меня найти это место в сочинениях Милля и кое-что тебе рассказать». Отношения между Миллем (1806-1873) и его женой, Гарриет Харди Тейлор-Милль (1807-1858), считались почти скандальным вызовом викторианским нравам тогдашней Англии. Миль поддерживал с Гарриет близкие отношения, не имея возможности официально жениться на ней, 20 лет (до смерти ее первого мужа), но уже через 7 лет после заключения их брака она умерла от туберкулеза. Гарриет Тейлор-Милль была одной из самых известных феминисток того времени и ее взгляды полностью, почти фанатично, разделял Милль. Не вызвал ли у Фрейда некоторую тревогу интерес его невесты к таким отношениям? Ниже будет повод вернуться к схожей проблеме на примере отношений Адлера с его супругой Эммой… Вот как пишет Фрейд о взглядах Милля на гендерное равноправие: «Он выдвигал абсурдные требования относительно эмансипации женщин <…>. «Нежизнеспособна и его мысль о том, что женщины должны бороться за свое существование точно так же, как и мужчины. Выходит, я должен думать о моей нежной, любимой девушке как о конкурентке. Семнадцать месяцев назад я сказал своей милой, что люблю ее и предлагаю ей руку и сердце. Следовательно, она должна позабыть о конкуренции и позаботиться об уюте и спокойствии домашнего очага». В этом письме Фрейд как будто ищет оправдания своей позиции, догадываясь, что она сильно расходится с позицией «партии Брауна», верность которой, он, не смотря ни на что, сохраняет. Более того, Фрейд вполне отдает себе отчет в том, что аргументы этой партии имеют серьезные основания, а его контраргументы уязвимы. Фрейд продолжает: «Неужели женщина должна зарабатывать и добывать хлеб насущный так же, как и мужчины? Возможно, воспитание, среда, укоренившиеся привычки содействуют угнетению женщин, но как многого они достигают совсем по-иному! Возможно, с точки зрения права это не выдерживает никакой критики. В таком случае все очарование, которое женщины дарят миру, исчезает и мы скорбим об утраченном идеале женщины.<…> Нет, я предпочту оставаться старомодным в этом вопросе» (См. Фрейд Э., 1960, 1968, с. 101-103). Перспектива конкуренции с Мартой, похоже, бессознательно беспокоила Фрейда. В письме, написанном двумя месяцами ранее (9 сентября), Фрейд не решаясь признать собственное честолюбие, которое его, очевидно, пугало, доброжелательно указывает на честолюбие Марты: «То, что ты столь честолюбива, мое милое дитя, право же, очень привлекательно» (там же, с. 72). Может быть, здесь и находится исходный пункт постижения Фрейдом эдиповой проблематики: не «эмансипировав» собственное честолюбие от «отцовских запретов», рискованно допускать конкуренцию даже с честолюбивой невестой, будущей женой, заинтересовавшейся проблемами женской эмансипации… Вернемся к ноябрьскому письму. Сомнения не оставляют Фрейда: согласится ли с его позицией Марта? Он продолжает: «Я так страстно тоскую по тебе, моя Марте, такой, какая ты есть, и надеюсь, что и сама ты не хочешь ничего другого [внимание: Фрейд не уверен, что знает, какая она есть! — О.В.]. Закон и обычай должны дать много открыто признаваемых в обществе прав [Фрейд не может не видеть справедливости аргументов «партии Брауна». — О.В.], но есть ситуации, которые никто, кроме самой женщины не может решить». Фрейд, очевидно, понимая, что поднятый вопрос далеко не решен, завершает письмо: «Можно было бы еще много говорить об этом, но [опять сомнения и надежда. — О.В.] мы ведь одинаково думаем по этому поводу» (там же, с. 104). А Браун, отличавшийся (в глазах Фрейда) независимостью суждений и явно не боявшийся конкуренции с кем-либо, мало того что предпочел своей законной жене феминистку Лили, так еще и бросил ее предшественницу беременной! Как тут не укрепиться в желании быть старомодным? И как не вспомнить Генриха VIII?! Ведь Генрих VIII запомнился потомкам не только осуществленной Реформацией, что сделало Англию в большинстве своем протестантской («англиканской») нацией, и даже не только жестокой тиранией своего правления, но еще и вызывающим для христианского правителя числом браков — всего у короля было шесть жен, из которых с двумя он развелся, а двух казнил по обвинению в измене; еще одна умерла своей смертью, и одна пережила своего мужа. В наше время английские школьники как будто заучивают судьбу его жен при помощи мнемонической формулы: «развелся — казнил — умерла — развелся — казнил — пережила». Более того, Генрих VIII и на Реформацию-то пошел «в сердцах»: в ответ на решение Ватикана отлучить его от церкви за первый развод… Влияние великих личностей парадоксально. В 1895 году лекцию Фрейда в Вене посетила знаменитая американская феминистка и анархистка Эмма Гольдман («Красная Эмма»), в юности эмигрировавшая из России в США и специально приехавшая в Вену изучать медицину. В 1-м томе своих воспоминаний, опубликованном в 1931 году, она описывает впечатление, произведенное на нее 39-летним лектором Фрейдом: «Простота и серьезность его блестящего ума способны дать слушателю ощущение того, что его вывели из темного подвала на открытый дневной свет. Впервые я поняла все значение подавления сексуальности и его влияние на человеческую мысль и действие. Он помог мне понять себя, мои собственные потребности; и я также поняла, что только люди с развращенным умом могли подвергнуть сомнению или счесть нечистыми побуждения столь большой и прекрасной личности как Фрейд» (цит. по: Danto E.A, 2005, p. 14). Судя по всему, Гольдман посетил одну из трех лекций, прочитанных Фрейдом в октябре 1895 года перед университетскими врачами и посвященных этиологии истерии (см. Джонс, 1961, с. 148). Похоже, непримиримый враг феминизма Фрейд, еще не успев стать основоположником психоанализа, успел-таки посодействовать становлению американского феминизма… Гольдман также посещала лекции Фрейда в Университете Кларка (Вустер, Массачусетс) в 1909 году. Еще до венской лекции Фрейда Голдман уже провела год в тюрьме за призывы к мятежу (1893), позже побывала обвиняемой в подготовке покушения на президента США (1901), а в год получения Фрейдом приглашения в Вустер (1908), была лишена американского гражданства… Знал ли Фрейд, что среди американских поклонников и поклонниц психоанализа есть и такие, как «Красная Эмма»? Вряд ли. Но по мере стремительно нараставшей по всему миру враждебности к психоанализу со стороны консервативной общественности уже мог догадываться о чем-то подобном. Вскоре после возвращения Фрейда из США в Вену выступление Шандора Ференци перед будапештским медицинским обществом было встречено словами: самым «подходящим местом для психоаналитиков является тюрьма» (там же, с. 249). III. «Оскорбленный был слишком умен»: знакомство с Виктором Адлером на пороге дуэлиПрежде всего, хочу отметить, что между Виктором и Альфредом Адлерами нет ничего общего — кроме фамилии и симпатий к социализму. Фамилия Адлер (Adler, по-немецки орел), была широко распространена в немецкоязычной среде вообще и в Австрии, в особенности. Популярность фамилии Адлер не обошла стороной и знаменитую оперетту «Летучая мышь», премьера которой состоялась в Вене в 1874 году, в год, когда Виктор Адлер познакомился с Генрихом Брауном и все трое, включая Фрейда, завершили первый курс университета. Одного из героев оперетты, русского князя и мецената авторы либретто назвали Александром Петровичем Орловским. В отличие от «Толкования сновидений», где Фрейд нашел возможность намекнуть и на Брауна, и на Адлера, хотя и не назвал их по именам («революционный сон» 1898 года), в «Автопортрете», написанном спустя четверть века, место нашлось только для намека на Брауна. Однако влияние Адлера на Фрейда было много сильнее и продолжительнее. Впрочем, отделить два эти «влияния» друг от друга практически невозможно… Анализируя свое «революционное сновидение» Фрейд вспоминает эпизод публичного конфликта со «старшим коллегой», случившийся во время обучения в университете: «В одном немецком студенческом объединении состоялась дискуссия об отношении философии и естествознания. Я, зеленый юноша, исполненный материалистических идей, вылез вперед, чтобы отстаивать крайне одностороннюю точку зрения. Затем поднялся старший коллега, в дальнейшем проявивший свою способность управлять людьми и организовывать массы<…>, и изрядно нас отчитал<…>. Я вышел из себя<…> и ответил<…>. Огромное негодование; со всех сторон от меня потребовали взять свои слова обратно, но я остался непоколебимым. Оскорбленный был слишком умен, чтобы принять всерьез наглую выходку в свой адрес и оставил этот вопрос» (Фрейд, 1900, с. 227). Этим «старшим коллегой» и был Адлер. Если очевидным намеком на Генриха Брауна в толковании этого сна было сравнение Фрейдом Брауна с Генрихом VIII английским, то аналогичным намеком на Адлера были слова, что он «носит фамилию, относящуюся к царству животных» (там же). Фрейд, похоже, вообще любил ассоциации с миром фауны. Два псевдонима для публичного описания своих «случаев» были — «Волков» и «Крысин». Правда, в случае «маленького Ганса» Фрейд не стал использовать напрашивающийся псевдоним «Конев»… Адлер родился в 1852 году в Праге, поступил (1871) на химический факультет Венского университете; затем перешел на медицинском факультет, где учился в 1872-1881 годах, т.е. практически одновременно с Фрейдом (1873-1881). Оба — и Фрейд, и Адлер были членами «Читательского союз немецких студентов Вены», идеологией которого был радикальный пангерманизм и немецкий национализм, разделяемый многими австрийскими евреями, воспитанными на немецкой культуре. На собрании именно этого «немецкого студенческого объединения» и состоялась в 1873 году их дискуссия, чуть не закончившаяся дуэлью и напомнившая о себе в «революционном сновидении» Фрейда. По словам Маркуса, среди аристократов, офицеров, студентов того времени «было принято вызывать друг друга на дуэль после подобных споров» (Маркус, 1989, с. 102 [примечание]). Через год после этой дискуссии Адлер знакомится с гимназическим другом Фрейда Брауном, под влиянием которого становится социал-демократом и на сестре которого Эмме через четыре года женится. Вскоре Браун знакомит Адлера с видными немецкими социал-демократами — Карлом Каутским, Августом Бебелем, Фридрихом Энгельсом. С последним Адлер дважды встречался (1883 и 1889) и, со времени второй встречи и до смерти Энгельса (1895) состоял в переписке. Жена Адлера Эмма под влиянием своих четверых братьев (одного из них еще будет повод упомянуть ниже: с Лениным встречался!) которые были убежденными социалистами, также становится активисткой социал-демократического движения. Адлер закончил учебу (став психиатром) одновременно с Фрейдом (ставшим неврологом) и работал ассистентом известного врача Теодора Германа Мейнерта, у которого также работал и Фрейд — скорее всего, после Адлера. Они, несомненно, могли в это время встречаться. Встречались ли? Так как отец Адлера (в отличие от отца Фрейда) был успешным и богатым коммерсантом, то Адлер мог позволить себе в 1879 году открыть в родительском особняке — на Бергассе, 19 — врачебную практику для бедных, вскоре получив прозвище «доктор бедных». Маркус пишет, что он мог «принимать бедняков и малоимущих совершенно бесплатно, более того, он обеспечивал своих пациентов медикаментами и продуктами» (Маркус, 1989, с. 103) . В тот же год, как сказано выше, Фрейд переводил работы Милля. В статье «Виктор Адлер» Лев Троцкий писал о влиянии общего с Фрейдом образования на Адлера-политика: «Врач-психиатр по первоначальной своей специальности и притом хороший психиатр, Адлер не раз говаривал в своем выразительном стиле: “Может быть, именно то обстоятельство, что я своевременно научился обращаться с обитателями психиатрических больниц, подготовило меня к общению с австрийскими политическими деятелями”. И теперь еще, когда политическое положение в “этой” Австрии начинает ему казаться безнадежным, Адлер снимает, по его словам, с полки какое-нибудь психиатрическое исследование и, освежив на нем свое знакомство с душевным миром сумасшедших, облегченно откладывает книгу в сторону: “Нет, еще не все потеряно”» (Троцкий, 1913). Были ли на полках Адлера книги Фрейда? Снимал ли он их в трудной ситуации с полки — например, анализ паранойи по «мемуарам Шребера» (Фрейд, 1911)? Говорил ли при этом (как Ленин о книгах Маркса на своих полках): «пойду, посоветуюсь с Фрейдом»? Кто знает… В 1886 году Адлер основал в Вене социал-демократический еженедельник «Равенство» (Gleichheit). За два первых года существования еженедельника, пишет Троцкий, «фанатическая вражда радикалов и умеренных была разрежена, крайности обоих течений преодолены, почва для объединения подготовлена. На рождестве 1888 года собрался партийный съезд в Гайнфельде, принявший выработанную Адлером программу и окончательно примиривший оба крыла <…> В 1889 году правительство, наконец, спохватывается и закрывает «Gleichheit». Но уже поздно, — рабочая газета успела стать необходимостью. Адлер основывает «Рабочую газету» (Arbeiter-Zeitung)<…>. Эти две газеты, отметим мимоходом, поглотили полностью очень значительное личное состояние Адлера» (Троцкий, 1913). Добавлю, что это состояние было не чем иным как отцовским наследством. В 1889 году Адлер был арестован и приговорен к четырехмесячному заключению. Все эти события привели к разрыву Виктора с родителями; в1891 году ему пришлось покинуть родительский особняк и переехать с Эммой в маленькую съемную квартирку в бывшей казарме. Обстоятельства этого переезда, навсегда связавшего (если не сказать: породнившего) Адлера с Фрейдом, ниже будут тщательно проанализированы. Супруга Адлера не выдержала груза навалившихся проблем и с сильным нервным расстройством (видимо, депрессивного типа) была доставлена в больницу. Она не могла прибегнуть к помощи еще не родившегося психоанализа. Лишь после двух лет психиатрических лечебниц и санаториев Эмма Адлер смогла восстановить здоровье, и вскоре сумела проявить немалые литературные, редакторские и переводческие таланты. Среди прочего она перевела на немецкий язык притчу Тургенева «Милостыня», придав ей форму пьесы в двух действиях (1897). Вот еще повод для свободных ассоциаций, подталкивающих к интерпретациям. 1 мая 1889 года Фрейд впервые практикует «катартический метод» (этот метод можно назвать переходным между гипнозом и подлинным психоанализом), и его пациенткой становится Фанни Мозер. Случай был опубликован шесть лет спустя в совместной с автором метода Йозефом Брейером книге об истерии, где первая пациентка Фрейда фигурирует под псевдонимом «госпожа Эмми фон Н.» (Фрейд, 1895, с. 71). Мог ли Фрейд выбирая псевдоним для своей пациентки забыть жену Адлера? Ведь эта пациентка появилась у Фрейда в тот год, когда Эмма Адлер заболела… Эти тяжелые для Адлеров времена имели и другу сторону. С конца 80-х, по словам Троцкого (Троцкий, 1913), Адлер становится «признанным и неоспоримым вождем австрийской социал-демократии».<…> Глубокая и всесторонняя связь с массой, — главная сила Адлера, и этой нравственной связью он больше всего дорожил на всем своем политическом пути. “Я согласен скорее, — говорит он, — ошибаться вместе с рабочими, чем быть правым — против них”». Эти слова Адлера ниже еще будет повод вспомнить. Среди близких друзей семьи Адлеров был и выдающийся австрийский дирижер и композитор Густав Малер, проходивший в 1910 году краткий психоанализ у Фрейда. Адлер посоветовал? Отмечу, на всякий случай, что Пауль Малер, муж знаменитой Маргарет Малер-Шонбергер является, видимо, всего лишь однофамильцем Густава… Есть косвенные свидетельства того, что Фрейд помнил не только Адлера и его жену самих по себе, но и их отношения. 5 октября 1882 (брак Виктора Адлера и Эммы Браун продолжается уже четыре года) Фрейд пишет своей невесте Марте: «Все мои идеи представят большую ценность лишь при условии, если ты примешь участие в их разработке вместе со мною» (См. Фрейд Э, 1960, 1968, с. 52). Фрейд не мог не знать, что Эмма Адлер не менее активная социалистка, чем ее муж, что она, очевидно, «принимает участие» в разработке идей своего мужа. Вероятно, схожие мотивы двигали Фрейдом, когда он, по словам Джонса, попытался пробудить у Марты интерес к своей работе, написав «для нее общее введение в философию, которое назвал “Философские начала”» (Джонс, 1961, с. 104). Внимание: Фрейд счел именно «философские начала» наиболее пригодными для пробуждения интереса к своей работе, а вовсе не начала «биологические» или, скажем, «неврологические»! Событие во взаимоотношениях Фрейда и Адлера, которое, собственно, и пробудило (спустя полвека) интерес психоаналитиков и других исследователей к их отношениям, случилось в год, когда Эмма Адлер завершила двухлетнюю борьбу с депрессией, а именно — летом 1891 года. Едва ли не первым психоаналитиком, привлекшим внимание коллег к этому событию, была Сюзанна Бернфельд-Касирер, третья (с 1934 года) жена психоаналитика Зигфрида Бернфельда, убежденного марксиста, который еще с 1925 года стал активно интересоваться возможностью синтеза психоанализа и марксизма — вместе с (будущим) «ревизионистом» Вильгельмом Райхом и непоколебимым «фрейдистом» Отто Фенихелем… Насколько далеко заходил интерес ранних психоаналитиков к такому синтезу видно из одного лишь названия статьи Фенихеля: «Психоанализ как зародыш будущей диалектико-материалистической психологии» (Fenichel, 1934). IV. «Видишь, из меня все-таки кое-что вышло»: дом Адлера и его захват (Besetzung, Cathexis)Итак, что же случилось в конце лета 1891 года? Мартин Гротьян в 1956 году опубликовал статью «Письмо Зигмунда Фрейда с воспоминаниями о его юности» (Grotjahn, 1956). В статье, кажется, впервые было опубликовано письмо Фрейда к Юлии Браун-Фогельштейн, а также приведен анализ переезда Фрейда на Бергассе, предложенный С. Бернфельд. Статья Гротьяна позволяет достаточно подробно изложить события лета-осени 1891 года, связанные с переездом. Еще в конце 1890 года семья Фрейдов озаботилась поиском нового жилья. Семья росла, вскоре должен был родиться третий ребенок; в феврале 1891 года родился сын, названный (в честь Кромвеля) Оливер. Доходы уже позволяли арендовать более просторное и удобное жилье. Зигмунд и Марта, посвятившие планированию переезда много времени, согласовали критерии нового жилья: количество комнат, подходящий район с учетом доступности дома для пациентов и доступности подходящих школ для детей, да и вообще — соответствие комфортности жилья и его расположения в Вене первым, уже обретенным профессиональным успехам и растущим доходам Фрейда. И вот однажды днем, в конце лета, во время прогулки после приема пациентов Фрейд неожиданно забрел на улицу, которой, возможно, долгое время сторонился, и на одном из домов увидел объявление: «сдается в аренду». Адрес этого дома — Бергассе, 19, тот самый дом, где еще совсем недавно «доктор бедных» принимал своих пациентов… Фрейд вошел и осмотрел квартиру, которую для него открыли, и немедленно подписал договор. Его импульсивное решение можно передать словами: «дом Адлера станет моим»! Он возвратился домой, сообщил о своем решении Марте, и в тот же вечер они посетили дом Адлеров уже вместе. И хотя, по ее мнению, выбранный мужем дом решительно не соответствовал оговоренным критериям (дом был мрачным, непрактичным, да и расположен был в бедном районе, где не принимают успешные врачи), она, почувствовав силу мотивации мужа, согласилась, признав выбор Зигмунда удачным. Знала ли Марта истоки этой силы? Вполне возможно. Но для того, чтобы эти истоки прояснить, необходимо обратиться к событиям 10-летней давности, когда Зигмунд и Марта были еще женихом и невестой, а именно, к упомянутой выше встрече Фрейда с Брауном в 1882 году… Браун ко времени встречи уже третий год был членом Социалистической рабочей партии Германии (будущей СДПГ). Встретились, о чем-то говорили, вспоминали гимназические шалости. Браун уже готовился к изданию «Нового времени», первый номер которого появится в январе 1883 года; видимо, именно на этой встрече он предложил Фрейду поучаствовать в этом издании в качестве автора. Первая встреча Адлера с Энгельсом также предстояла в ближайшие месяцы. Видимо, эти обстоятельства и побудили Брауна организовать встречу Фрейда со своим шурином, пригласив Фрейда отобедать на квартире последнего. Да, именно там, на Бергассе, 19. Браун, скорее всего, приехал в Вену совсем ненадолго, его ждали партийные дела в Берлине, откуда ему было трудно «опекать» гимназического друга, к которому как будто вернулись прежние политические амбиции. Возможно, организуя встречу Фрейда с Адлером, он надеялся, наладив их отношения, передать «политическое опекунство» над Фрейдом своему шурину. Не здесь ли источник обиды Фрейда на Брауна, которую можно заметить в письме Фрейда вдове Брауна в 1927 году: «Отношения со мной, вероятно, давно уже перестали быть для него потребностью»? Так или иначе, обед на Бергассе состоялся. На встрече кроме еще не женатого Фрейда, Брауна, его сестры Эммы и ее мужа Адлера, присутствовал также 3-летний Фриц, в будущем — один из лидеров австрийской социал-демократии Фридрих Адлер. Возможно, Фрейду показали и второго ребенка, годовалую Мари. Третий ребенок Адлеров, Карл родится в той же квартире позже (1885). В другой ситуации Фрейд мог бы стать крестным отцом Фридриха или Мари. Но дружба, увы, не сложилась. Политический проект Брауна относительно сотрудничества Фрейда и Адлера провалился… С. Бернфельд предложила реконструкцию чувств, возникших у Фрейда после обеда у Адлеров, которые всплыли почти 10 лет спустя во время прогулки около их дома и подтолкнули Фрейда к импульсивному решению переехать в этот дом. Гротьян так пересказывает реконструкцию С. Бернфельд: «Покинув гостеприимных Адлеров, Фрейд загрустил. Никогда, должно быть, думал он, не сможет он добиться того, что было достигнуто Адлером; никогда не будет в состоянии жениться на своей невесте; никогда не будет иметь сына; никогда не станет уважаемым членом общества. Все свои надежды и с ними все надежды Марты, казалось обречены. Простое домашнее хозяйство Адлеров, должно быть, выглядело далеко выходящим за пределы его возможностей в то время». В 1891 году все изменилось: Фрейд чувствовал, что теперь он «может», что он уже поднялся до уровня Адлера. Анализируя свой «революционный сон» Фрейд упоминает эпизод, в котором «отец, ругая меня, обронил: “Из мальчика ничего не выйдет”. Видимо, это было страшным ударом по моему самолюбию, ибо намеки на ту сцену постоянно проявляются в моих снах и, как правило, связаны с перечислением моих успехов и достижений, словно я хочу этим сказать: “Видишь, из меня все-таки кое-что вышло”» (Фрейд, 1900, с. 230). «Захват» дома Адлеров был, надо думать, первым важным шагом Фрейда к проработке своих амбивалентных чувств к авторитетным («отцовским») фигурам. Вторым, решающим шагом будет проработка в рамках самоанализа отношений с отцом и открытие эдипова комплекса еще через 5 лет — после смерти отца в 1896 году… 12 сентября 1891 года семья Фрейда переселяется на Бергассе, 19. Судя по всему, Фрейд в этот период встречался с Адлером несколько раз. Дважды в день подписания контракта и, как минимум, еще раз в день переезда. Множество фотографий дома Адлеров, отдельных комнат, Виктора и Эммы, сохранившихся в архиве сына Фрейда Эрнста (родившегося уже в этом доме), говорят в пользу такого предположения. Маркус пишет, что «до самого переезда маленький Фридрих (Фриц), сын Адлера, которому было двенадцать лет, шалил в просторной квартире» (Маркус, 1989, с. 243) (о событиях, связанных с будущей политической деятельностью шалуна Фрица, см. ниже). Вернемся к мотивам импульсивного решения Фрейда. Гипотеза С. Бернфельд имеет серьезные основания, сомнений нет. Однако, учитывая концепцию Фрейда о «сверхдетерминированности» симптоматического поведения, не будет лишним поискать и другие источники. В чем по Фрейду состоит символика дома в сновидениях? В 10-й «вводной лекции», прочитанной, вероятно, в самом начале 1916 года, Фрейд пишет: «Единственно типичное изображения человека в целом представляет собой дом» (Фрейд, 1916/1917, с. 147). С этой точки зрения, «захватив» (и «катектировав») дом Адлера, Фрейд «присвоил» силу последнего. 1891 год не выглядел самым удачным для Адлера: его сила как вождя австрийский социал-демократов, казалось, безнадежно уступала силе государственной машины Австро-Венгрии. В 1916 году, когда Фрейд готовился к лекции, ситуация была иная, но об это — позже. Но, быть может, ближе всего к символическому значению переезда в адлеровский дом стоит сновидение Фрейда о доме-гробнице (сон «препарирование собственного тела», также проанализированное им в «Толковании сновидений» (Фрейд, 1900, с. 455-458). В этом сне Брюкке, один из самых уважаемых Фрейдом университетских учителей (Эрнст Вильгельм Риттер фон Брюкке, крупнейший европейский физиолог, работавший тогда в университете Вены) «должно быть, поставил передо мной какую-то задачу; странным образом она касается препарирования нижней части моего собственного тела — таза и ног. Я вижу их перед собой как в анатомическом театре, но не чувствую, что у меня их нет, и нисколько не испытываю при этом ужаса. Рядом стоит Луиза Н. и производит со мной работу. <…> Затем я снова стал владельцем собственных ног и прошелся по городу, но (из-за усталости) взял извозчика. К моему удивлению, извозчик въехал в ворота какого-то дома, которые сами открылись, и мы попали в узкий проезд, который в конце завернул за угол и привел на открытую местность». В этом месте Фрейд делает сноску: «Коридор моего дома, где стоят детские коляски жильцов, впрочем, этот образ множественно детерминирован». Фрейд продолжает: «В конце концов, я отправился куда-то вместе с альпийским проводником, который нес мои вещи.<…> Наконец мы пришли в какой-то маленький деревянный дом, который оканчивался открытым окном. Там проводник спустил меня на пол и положил на подоконник две лежавших тут же доски, чтобы, я мог перебраться через ров под окном. Тут я действительно испугался за мои ноги. Но вместо ожидаемой переправы я увидел двух взрослых мужчин, лежавших на деревянных скамьях вдоль стен, и рядом с ними двух спящих детей. Как будто не доски, а дети должны были обеспечить переправу. Я просыпаюсь с неприятными мыслями». Поясняя свой сон, Фрейд добавляет «дневные остатки». Ему нанесла визит «та самая Луиза Н., которая ассистирует и в сновидении» и просит его дать почитать что-нибудь из собственных сочинений. Фрейд отвечает (не во сне!): «“Нет, мои собственные бессмертные произведения еще не написаны”. — “Так когда же выйдут твои так называемые последние разъяснения, которые, как ты обещал, можно будет прочесть так же и нам?” — спрашивает она чуть язвительно. Теперь я заметил, что ее устами со мной говорит другой, и замолкаю. Я думаю о том, как мне придется преодолевать себя, чтобы представить общественности работу о сновидениях, в котором я должен раскрыть столько подробностей своей личной жизни». Не прятался ли Адлер в этой фантазии о «другом», говорящем устами Луизы Н.: «свой дом тебе передал, а где результаты, где обещанные бессмертные произведения?!» Да и дети во сне, призванные «обеспечить переправу» — не намек ли на юного Фрица и годовалую Мари? Не мог ли Фрейд чувствовать вину перед Адлерами? Оказать психоаналитическую помощь Эмме не успел, но невольно поучаствовал в гонениях властей на семью — выгнал из дома… На сознательном уровне Фрейд, разумеется, понимал, что он подтолкнул Адлера не к отказу от родительского дом, но лишь к передаче дома именно себе. Вполне возможно, Адлер был искренне рад, что его квартира досталась Фрейду, а не кому-то совершенно постороннему. Но бессознательное ведь могло делать акцент на другом: «встал на сторону австрийских властей — гонителей Адлера, его жены и детей». Не в этом ли причина того, что в 1925 году, в «Автопортрете» место нашлось только для намека на Брауна, но не на Адлера? «“Деревянный дом”, — завершает Фрейд анализ этого сновидении, — это, несомненно, гроб, то есть гробница. Однако, изображая самую неприятную из всех мыслей посредством исполнения желания, работа сновидения создала мастерское произведение. Я действительно был однажды в гробнице, но это была этрусская гробница в окрестностях Орвиетто <…>. Сновидение, по-видимому, говорит “Если уж тебе суждено пребывать в гробу, то пусть уж это будет этрусская гробница”, и этой подменой превращает самые печальные ожидания в поистине желанные. К сожалению,<…> оно может обратить в свою противоположность представление, сопровождающее аффект, но не сам аффект. Поэтому я просыпаюсь с “неприятными мыслями”, после того, как находит свое изображение еще одна мысль, что дети, быть может, достигнут того, чего не достиг отец». Описанное сновидение случилось уже в адлеровском доме в декабре 1898 года (50-летие правления императора Франца-Иосифа). Фрейд путешествовал по Италии (в том числе, и в Орвието) годом ранее, в августе-сентябре 1897 года. Прошло 30 лет. В феврале 1927 года умирает Браун и его вдова пишет Фрейду письмо. Весной он приступает к работе над книгой «Будущее одной иллюзии» (Фрейд, 1927, с. 135-189), в сентябре ее заканчивает. Мог ли Фрейд, размышляя (на Бергассе, 19!) о своих отношениях с Брауном, не вспомнить и его шурина Адлера (передавшего ему свой дом и умершего 9 лет назад)? В октябре он пишет, наконец, письмо Юлии Браун-Фогельштейн. Еще через месяц «Будущее одной иллюзии» выходит в свет. И удивительное дело: в книгу включается краткий пересказ анализа своего давнего сна о доме-гробнице! Если внимательно прочесть раздел III книги, включающий это сновидение (там же, с. 149-154), нетрудно увидеть, что оно не является логически необходим элементом: если убрать из текста тему сновидений (которая вообще появляется в книге только здесь), логика рассуждений Фрейда не распадется. Скорее, можно предположить, что во время работы над книгой к Фрейду все время возвращалось «навязчивое воспоминание» о том сновидении, и он нашел способ от него «отвязаться», поместив («заперев») его в книгу. Важно учесть: Фрейд практически не пересказывает в других своих работах сновидений, включенных в «Толкование сновидений» (особенно из 1-го издания), хотя нередко пересказывает выводы из своего анализа тех или иных сновидений. Дотошный Джеймс Стрейчи, британский психоаналитик, подготовивший «Стандартное издание» сочинений Фрейда на английском языке с многочисленными комментариями (включая «параллельные места», как принято говорить об изданиях Библии), указал только один этот случай пересказа содержания сновидения (разумеется, без учета «Вводных лекций», где сновидениям специально посвящено десять лекций). Даже если допустить у Фрейда сильные мотивы вытеснения в бессознательное всего, что связывало его с Адлером, их общее проживание в столице Австро-Венгрии, а также никогда не покидавший Фрейда интерес к социально-политическим процессам и событиям, решительно не позволяли такому вытеснению состояться. Тем более, что наблюдал он за этими процессами и за деятельностью Адлера из его бывшего дома. Спустя 7 лет после переезда Фрейда в дом Адлеров, в нем первый раз появляется — в роли будущей пациентки — Ида Бауэр, младшая сестра другого видного австрийского социал-демократа, Отто Бауэра. С октября по декабрь 1900 года проходит ее лечение у Фрейда. Уже 24 января 1901 года Фрейд заканчивает предназначенную для публикации первую версию «случая Доры» (см. Фрейд, 1905б, с. 84 [предварительные замечания издателей]) — описание своей работы с И. Бауэер как своего рода продолжение «Толкования сновидений» (первоначальное название: «Сновидения и истерия»). Однако публикация откладывается… Через два дня после завершения первой версии «случая Доры» Фрейд пишет своему тогдашнему другу Вильгельму Флиссу о другой своей почти готовой работе, а именно о «Трех очерках по теории сексуальности»: «К теории сексуальности накапливается материал, который ждет, когда его сумеет разжечь воспламеняющая искра». «Однако, — как сказано в комментарии Стрейчи, — эта искра долгое время никак не желала вспыхивать. Кроме небольшого эссе “О сновидении” и “Психопатологии обыденной жизни”, которые появились в1901 году, в течение пяти следующих лет Фрейд не опубликовал ничего значительного» (См. Фрейд, 1905а, 42 [предварительные замечания издателей]). Мог ли Фрейд знать эпиграф к первой общероссийской социал-демократической газете «Искра», который Ленин взял из ответа декабриста Александра Одоевского Пушкину (на стихотворение «Послание декабристам»)? В августе 1900 года почти неизвестный в Европе 30-летний русский социал-демократ Владимир Ульянов (его ссылка в Шушенском завершилась в феврале) встречается в Нюрнберге с младшим братом Брауна Адольфом, редактором местной социал-демократической газеты, и договаривается с ним о помощи в издании «Искры» (см. Зазерский, Любарский, 1975). В конце сентября прекращает свое действие «Исключительный закон против социалистов» и легализованные немецкие социал-демократы активизируют свою помощь русским коллегам-нелегалам. Первый номер «Искры» с эпиграфом «Из искры возгорится пламя», набранный и сверстанный в Лейпциге, выходит в декабре 1900 года — за месяц до цитированного письма Флиссу… Через четыре года (9.01.1905) «кровавое воскресенье» в Петербурге открывает новую эпоху европейской истории — Первую русскую революцию. Троцкий писал (Троцкий, 1913): «Второй раз я увидел Адлера в феврале 1905 года, проездом в Петербург. Эмигрантский поток хлынул тогда обратно, в Россию. Адлер был целиком поглощен русскими делами: доставал для эмигрантов паспорта, деньги…». В августе самодержец всероссийский Николай II учреждает Государственную Думу; 9 октября без 5 минут премьер-министр Сергей Витте представляет Николаю II первый вариант «Высочайшего Манифеста Об усовершенствовании государственного порядка». 12 октября в Москве начинается забастовка, стремительно переросшая во всероссийскую и охватившая к 18 октября уже 2 миллиона человек. 17 октября Николай II подписывает «Высочайший манифест». Фрейд по-своему подключается к европейской по сути революции. Не позднее июня 1905 года выходят из печати две работы Фрейда: «Острота и ее отношение к бессознательному» и «Три очерка по теории сексуальности». В октябре-ноябре публикуется «Фрагмент анализа одного случая истерии» (случай Доры). Все три работы, но, прежде всего, конечно, «Три очерка…», были вызовом общественному мнению вообще и мнению коллег-врачей — в первую очередь. По словам Джонса, Фрейд «осознавал, что возглавил революционный поход за переворот в принятых в медицине воззрениях» (Джонс, 1961, с. 142). Тщательное избегание Джонсом политических коннотаций помешало ему обратить внимание на ключевой аспект научной революционности Фрейда: Фрейд прекрасно осознавал, что «возглавленный им революционный поход» затронет «воззрения», отнюдь не ограничивающиеся медициной, а потому и решился возглавить свой «поход» только с началом русской революции и ее первыми отголосками в Вене. С началом самой что ни на есть политической, а не какой-нибудь научной революции. Не под влиянием же, скажем, присуждения в 1904 году Нобелевской премии русскому физиологу Ивану Павлову за исследования условных рефлексов (с работами Павлова Фрейд был знаком). В конце 1905 года Адлер впервые избирается в Рейхсрат — двухпалатный парламент австрийских земель Австро-Венгерской империи. Однако избирается он (уроженец Праги) не от собственно Австрии, но от чешского города Райхенберг (ныне Люберец). Через год (1906) под воздействием русской революции по всей Австро-Венгрии проходят массовые митинги, возникает угроза всеобщей политической забастовки, что заставляет правительство в январе 1907 года санкционировать принятие закона о всеобщем избирательном праве для мужчин, достигших 24-летнего возраста. На выборах 1907 года руководимая Адлером Социал-демократическая рабочая партия превратилась в крупнейшую парламентскую силу. Джонс пишет, что Фрейд как раз в это время становится избирателем: «После того, как он прожил в Вене почти пятьдесят лет, Фрейд решил официально стать “гражданином” этого города. Это произошло 4 марта 1908 года. В результате Фрейд получил право голоса, что, как я подозреваю, и явилось причиной для подачи этого прошения» (Джонс, 1961, с. 222). Трудно признать случайностью хронологическое совпадение такого решения Фрейда с политическими успехами партии Адлера, точнее, «партии Брауна-Адлера», которую Фрейд еще в юности решил никогда «не покидать». V. «Но кто мы такие, чтобы…»: эдипов конфликт в семье Адлеров на фоне мировой войны и революции
|
|
Данный материал НЕ НАРУШАЕТ авторские права никаких физических или юридических лиц. Если это не так - свяжитесь с администрацией сайта. Материал будет немедленно удален. Электронная версия этой публикации предоставляется только в ознакомительных целях. Для дальнейшего её использования Вам необходимо будет приобрести бумажный (электронный, аудио) вариант у правообладателей. На сайте «Глубинная психология: учения и методики» представлены статьи, направления, методики по психологии, психоанализу, психотерапии, психодиагностике, судьбоанализу, психологическому консультированию; игры и упражнения для тренингов; биографии великих людей; притчи и сказки; пословицы и поговорки; а также словари и энциклопедии по психологии, медицине, философии, социологии, религии, педагогике. Все книги (аудиокниги), находящиеся на нашем сайте, Вы можете скачать бесплатно без всяких платных смс и даже без регистрации. Все словарные статьи и труды великих авторов можно читать онлайн.
|