Погодин И.А. Мы – современники конца Света

Базовые атрибуты концепций мира взрослого человека, например, представления о субъекте/объекте, пространстве и времени являются их фундаментом. Полагаю, именно поэтому концепции, описывающие относительность этих конструктов, воспринимаются обычным человеком как научная фантастика или попросту бред, выносясь тем самым за пределы его переживания. К таким концепциям относятся представления об относительности времени И. Канта, теория относительности А. Эйнштейна, а также теория Большого Взрыва.

Жизнь после конца Света или одновременно с ним?

Астрономы и физики говорят, что категории пространства и времени очень относительны. Пространство все время расширяется, причем, чем дальше от нас, тем быстрее. Отдаленные точки Вселенной ускользают от нас со скоростью, большей, чем скорость света, поэтому увидеть их не представляется возможным. Но самое интересное, что до Большого Взрыва ни пространства, ни времени не существовало вовсе. Так, Вернер Карл Гейзенберг в своей работе «Физика и философия» пишет: «Что касается времени, то здесь, кажется, что-то вроде «начала» имело место. Многие наблюдения указывают на то, что вселенная около 4 миллиардов лет назад имела «начало» или, во всяком случае, что в то время материя вселенной была сконцентрирована в значительно меньшем объеме пространства, чем сейчас, и что с того времени вселенная все еще продолжает расширяться из этого небольшого объема с различными скоростями. Это одно и то же время в 4 миллиарда лет все снова и снова появляется во многих различных наблюдениях, например возраста метеоритов, минералов на Земле и т. д., и поэтому было бы, вероятно, затруднительно найти этому объяснение, совершенно отличное от идеи возникновения мира 4 миллиарда лет назад. Если идея «возникновения» в этой форме окажется правильной, то это будет означать, что по ту сторону указанного момента времени – то есть ранее, чем 4 миллиарда лет назад – понятие времени должно претерпеть существенные изменения» [1; С. 75].

Схожую позицию на эту проблему, но с другой стороны, мы обнаруживаем у Августина Блаженного. В исповеди Августина, например, вопрос поставлен в следующей форме: «Что делал бог до того, как он создал мир?» Августин не был удовлетворен известным ответом: «Бог был занят тем, что создавал ад для людей, задающих глупые вопросы». Это был бы слишком дешевый ответ, полагает Августин; и он пытается рационально проанализировать проблему: только для нас время течет, только мы ожидаем его как будущее, оно протекает для нас как настоящее мгновение, и мы вспоминаем о нем, как о прошлом. Но бог не находится во времени. Тысяча лет для него – что один день, и один день – что тысяча лет. Время было создано вместе с миром, оно, стало быть, принадлежит миру, и поэтому в то время, когда не существовало вселенной, не было и никакого времени. Для бога весь ход событий во вселенной был дан сразу. Значит, не было никакого времени до того, как мир был создан богом [1].

Возможно, именно идея разрушения стабильности времени, пространства, субъекта/объекта способствовала также появлению представлений о конце света, который, кстати говоря, иногда и называют «окончанием времен». Но, может быть, Жан Бодрийяр прав, утверждая, что мы живем уже после конца Света? Я бы, однако, уточнил, что мы живем не после конца Света, а одновременно с ним. Апокалипсис в некотором смысле присутствует всегда, в каждой минуте нашей жизни. Равно как и создание Вселенной принизывает каждый момент нашего переживания. Мы как бы сосуществуем со своей смертью. Но не только со смертью, но и с рождением. И рождение, и смерть как бы присутствуют одновременно, хотя слово «одновременно» очевидно не совсем корректно в настоящем контексте. Полагаю, страх смерти как популярнейшая тема психологических и философских исследований появился как способ отказа от ее переживания в рамках первичного опыта. Она была изолирована внутри абстрагированного опыта в разделе «будущее» и управляет нашей «сегодняшней психической жизнью» на расстоянии.

Итак, мы живем не после Апокалипсиса и не после множества прошлых «исторических» событий, а вместе с ними. Процесс рождения и смерти, как нашей собственной, так и всей Вселенной разворачивается в едином процессе переживания, который первичен по отношению к процессу сегментирования его категориями времени, пространства, субъекта/объекта. Нивелирование значения времени ставит под сомнение наши представления об истории. Если для переживания все уголки «времени» доступны, то историческая динамика должна претерпеть некоторые довольно значительные изменения. Или история утрачивает свой смысл вовсе, или имеет право на существование, но с учетом фактора переживания. Иначе говоря (знаю, насколько это звучит безумно), мы всегда остаемся современниками Ивана Грозного и Петра Первого. Более того, история, собственного говоря, перманентно создается переживанием. И лишь отчуждение множества соответствующих элементов поля не дает нам возможности это осознать. И хотя некоторым людям и удается актуально переживать исторические и пространственно отдаленные события, никакого влияния на культуру и мышление это ни оказывает ввиду сегрегации этих людей на основании их «безумия» и изоляции этого нового и опасного культурального вируса внутри института психиатрии.

Сказанное верно также и в отношении концепций Рая и Ада. Рай и Ад, будучи вынесенными за пределы актуального переживания и известного нам жизненного пространства, выступают лишь в качестве некоторых ориентиров в «будущем». Но поскольку в едином процессе переживания значение времени нивелируется, то можно предположить, что ад и рай являются реальностью каждого человека. В этот момент моих рассуждений пришла пора напомнить, что с рассматриваемой методологической позиции примата первичного опыта над базовыми атрибутами реальности, нивелируется значение не только времени, но и пространства. Это означает, что рай и ад присутствуют потенциально или актуально (чаще, разумеется, потенциально) в самом переживании. Поле переживания, таким образом, оказывается значительно шире любых конструктов, которыми оно сегментируется.

Настоящее стремится к нулю или в сторону отрезка времени, именуемого ничто[1]. Это лишь мгновение между «прошлым» и «будущим». А жизнь – это попытка продлить настоящее до бесконечности путем его тиражирования, поскольку мы живем лишь в настоящем – в будущем нас еще нет, а в прошлом еще нет. Таким образом, процесс переживания, который может происходить лишь в настоящем, описывает единственную реальность. «Прошлое» же и «будущее» существуют за пределами бесконечности.

Структурирование переживания категориями времени, субъекта и пространства как основание клинической теории

Представления о прошлом, настоящем и будущем, равно как категории здесь и там, а также Я/ Ты/ Они являются лишь инструментами ориентирования в переживании. Что-то в нем мы замыкаем в рамки воспоминаний, при этом неизбежно острота и витальность переживания снижается, то же происходит и с феноменами «будущего». Поэтому и способ обращения с феноменами, релевантными воспоминаниям и проектам, ограничивается нашими представлениями о времени. Например, переживать будущее как актуальное настоящее невозможно, феномены прошлого, разумеется, также блокируются в своей витальности. Таким образом творческий вектор переживания парализован, власть в полной мере принадлежит концепции мира. Нарушение этих правил приводит к тем или иным психическим нарушениям – депрессии как результату отчаянной и безнадежной попытки изменить прошлое, фобиям как чрезмерно интенсивному переживанию «возможного», шизофрении и пр.

То же можно сказать и относительно категории пространства. Представления о «там» и «здесь» структурируют в значительной мере процесс переживания. Именно так – структурируют, т.е. трансформируют природу переживания, превращая его из процесса в структуру. Например, я могу переживать в полной мере только то, что происходит «здесь» и совсем не могу психологически присутствовать в «там». С точки зрения традиционной концепции переживания это совершенно оправдано – я не могу переживать то, что находится за пределами моего «присутствия». Предыдущее предложение в полной мере демонстрирует зависимость переживания пространства от категорий времени и субъекта. Иначе говоря, «там» всегда предполагает отсутствие субъекта и то, что присутствие в нем возможно лишь в прошлом (в этом случае я вспоминаю о нем) либо в будущем (тогда я фантазирую об этом, или отсрочиваю переживание «там» на некоторое время, когда, возможно, в нем окажусь). Таким образом, «там», «потом», «он (а/и)», «раньше» и пр. выступают в некотором роде сегментами переживания, «местные законы» каждого из которых обусловливают динамику переживания. Если некто начинает переживать в полной мере феномены, относящиеся к «там», то это является достаточным основанием для того, чтобы засомневаться в его душевном здоровье.

И, наконец, как мы уже отмечали ранее, представления о субъекте (личности), определяя «здоровый» процесс переживания, также обусловливают статус психическое здоровье/патология. Человек может в полной мере переживать лишь только часть поля, которая связана с «Я». Доступ к феноменам поля, релевантным «Другому», рассматривается как эмпатия, если находится в пределах сегмента «Я», либо как дереализация или расстройство множественной личности при смещении переживания в сегмент поля «не-Я».

Можно сказать, что современная клиническая теория базируется на коллизиях переживания поля, дифференцированного фундаментальными категориями времени, пространства и субъекта (личности). Говоря клиническим языком, одним из основных критериев дифференциации психической нормы и патологии выступает способность тестировать «реальность». В случае сохранности этой способности, что, разумеется, предполагает принятие «реальности адаптационного вектора переживания», человек считается нормальным. Если адаптационный вектор «выбивается» из конвенциональных рамок договоренностей о времени, месте и личности, современная психиатрия диагностирует наличие психопатологии.

Комментарии: