Отождествляет
ли себя тестируемый с литературным персонажем или «человеком вообще»?
Проективный метод основан на убеждении психологов в том, что когда человек толкует действия
другого лица, он подсознательно приписывает ему собственные качества, чувства и
желания. На этом убеждении основано подавляющее большинство психологических
тестов, которые используются повсеместно — от кадровых агентств, которые
отсеивают кандидатов при приеме на работу, до психолого-психиатрических
экспертиз, проводящихся в рамках гражданских и уголовных дел и по сути решающих
судьбу человека.
Приведу
пример типичного «проективного вопроса» из репертуара кадровых агентств:
«Почему люди воруют?» Допустим, человек отвечает: «Потому что все так делают».
Из этого делается однозначный вывод, что испытуемый сам ворует.
Если
протестированный возмутится и скажет, что выражал не свою собственную позицию,
а мнение других людей, психолог скажет, что несогласие испытуемого объясняется
особым психологическим механизмом защиты — вытеснением греховных мыслей из
области сознания в подсознание, и подсознание выдает, что на самом деле на уме
у тестируемого, помимо его воли. Это потрясающее положение о том, что личность
на 90% состоит из некоего таинственного «подсознания», которое якобы живет
внутри ничего не подозревающего человека своей жизнью, было введено Фрейдом и с
тех пор не подвергалось сомнению.
Нам
говорят: «Проекция позволяет человеку оправдывать многие свои поступки.
Например, агрессивный человек других людей будет воспринимать также
агрессивными, жадный — жадными, коварный — коварными, а лгунам кажется что все
люди вокруг лгут».
Живучесть
этого представления объясняется тем, что оно дает тестирующему широкий простор
для манипуляций. Дескать, человек думает, что он хочет делать одно, а на самом
деле ему хочется совсем другого, и это другое видит только он, психолог или
психиатр.
Если
речь идет всего лишь о собеседовании при приеме на работу, беда невелика. А что
если вопрос задается в рамках судебной экспертизы, итогом которой будут выводы
о склонности к противоправному поведению?
Чьими
же устами на самом деле говорит человек, отвечающий на вопросы о мотивах
поведения «всех людей» или конкретной персоны? Когда заходит речь о мотивах
поведения людей в какой-либо ситуации, мы прежде всего вспоминаем о том, что
как вел себя и как рассуждал в аналогичных случаях Доминирующий родственник
в семье (как правило, это отец, но возможны и другие варианты, например, волевая
мать, решениям которой подчиняется отец, или мать-одиночка, воспитывающая
ребенка одна, см. мою книгу «Теория доминирования»).
Вернемся к ответу человека, который уверенно заявил, что воруют абсолютно все.
Скорее всего, эти слова он неоднократно слышал от своего Доминирующего
родителя. Между тем, мнения, изрекаемые Доминирующим, ребенок склонен повторять
(в отличие от рассуждений Подчиненного) даже в случае неприязненного отношения
к Доминирующему, поскольку они являются атрибутом «сильного» поведения. Лишь
если Доминирующий никогда о данном предмете (например, о том же воровстве) не
высказывался, его воспитанник может начать искать ответ в своей памяти,
анализируя случаи, когда воровал он сам или кто-то из его знакомых. Причем
согласитесь, что во всех случаях такие ответы имеют совершенно рациональную
природу, а не вытянуты откуда-то из глубин «подсознания».
Если вопрос ставится не о людях вообще, а о мотивах поведения человека
определенного пола, например, какого-то мужчины
(литературного персонажа или героя рисуночного теста), испытуемый отвечает
на такие вопросы, оглядываясь на мотивы поведения того мужчины в своей семье,
который играет роль Доминирующего или Подчиненного родственника. Чтобы
пояснить это, рассмотрим якобы проективные ответы некоторых учащихся на уроках
литературы.
Ребята
обсуждают произведение Короленко «Дети подземелья». Напомню сюжет. Отец
главного героя, будучи подавлен смертью жены, совершенно не уделял внимания
сыну. Мальчик вечно бродил в одиночестве и как-то случайно познакомился с
бедной семьей старика, жившей в заброшенном подвальном помещении. У них была
маленькая девочка, которая болела, и мальчик принес ей на время куклу своей
младшей сестры. Отец узнал о том, что кукла исчезла, яростно набросился на
мальчика и принялся трясти его, требуя сказать, где она, но мальчик молчал, так
как боялся, что отец заставит его отнять куклу у умирающего ребенка. В этот
момент отца окликнул подошедший старик. Он сказал, что девочка умерла, и вернул
куклу. После того, как отец разобрался, что произошло, он начал лучше
относиться к сыну и, наконец, начал с ним общаться по-человечески.
Ряд
учащихся, обсуждая между собой это произведение, выразили удивление черствостью
и непонятливостью отца, выдав тем самым, что их собственные родители ведут себя
намного человечнее. Другие, напротив, сочли нереальным сюжетный поворот насчет
внезапного улучшения отношений отца и сына. А один из школьников обнаружил
следующее понимание мотивов персонажа. «Подвальная девочка брала куклу своими
грязными руками, кроме того она болела, и через куклу к сестре мальчика могла
перейти инфекция. Отец не мог полюбить своего сына за этот поступок. И со
стариком он вежливо поговорил просто потому, что подумал, что у такого пожилого
человека, несмотря на его бедную одежду, могут оказаться какие-нибудь
влиятельные знакомые, которым он все расскажет». «Если бы старик не появился,
отец бы бил сына до тех пор, пока тот не скажет, где кукла», — уверенно
добавила девочка с соседней парты.
Что
бы сказал об этих детях психолог, молящийся на проективный метод? Своими
суждениями они лишь выдали, как ведут себя и рассуждают их собственные отцы,
ничего более. Означает ли такая интерпретация мотивов литературного персонажа,
что сами они вырастут таким же? Вовсе нет. Вполне возможно, что они осуждают
такую позицию. Дело в том, что между ребенком и Доминирующим всегда имеется
определенный антагонизм, который и является причиной развития следующего
поколения. Между тем, с точки зрения проективного метода, всякое истолкование
действий другого человека — это отражение того, как в данной ситуации поступил
бы он сам. Насколько опасно такое заблуждение, мы рассмотрим на примере
конкретного уголовного дела.
Отождествляет
ли себя тестируемый с персонажем, нарисованным художником?
(достоверность
«теста руки» (теста Вагнера) на выявление агрессивности)
Мои
доказательства в пользу того того, что задания, в которых испытуемому
предлагается истолковать действия других людей, дают психологу ложные
результаты, как правило, вызывают следующий ответ. «Что касается словесных
заданий, возможно, вы и правы, поскольку слова человек может понять как-то не
так. А вот рисуночные тесты не врут никогда, ведь они работают непосредственно
с подсознанием». Что ж, давайте проверим.
Возьмем
тест, считающийся классическим и очень любимый работниками учреждений,
проводящих психолого-психиатрические экспертизы, — тест Вагнера («Тест руки»).
Он заключается в том, что испытуемому показывают изображение нарисованной руки
в разных положениях и предлагают сказать, что она делает. Если человек
резонно отвечает, что эти положения можно толковать как угодно, поскольку они
на самом деле нейтральны, такой ответ не принимается, и тестируемого заставляют
дать какую-то одну интерпретацию. Если в отношении большинства рисунков
будет сказано, что рука бьет, указывает или делает запрещающий жест, делается
вывод, что испытуемый — агрессивный, социально опасный человек. Эксперты
полагают, что, толкуя действия руки на рисунке, испытуемый называет те
действия, которые хотел бы совершать сам, однако такое суждение ошибочно.
Человек
не воспринимает жестикуляцию нарисованной руки как свою собственную хотя бы
потому, что когда мы жестикулируем, то не смотрим на свои руки. Испытуемый
прежде всего обращает внимание, кому — мужчине или женщине — принадлежит эта
рука (при этом, независимо от пола испытуемого, практически всегда предлагается
тест Вагнера с явно мужской рукой!) и соотносит пол героя рисунка с полом
Доминировавшего и Подчиненного родственника в своей семье (см. мою книгу «Теория доминирования»).
Он начинает представлять себе, что жесты, изображенные на рисунке, выполняет
Доминирующий или Подчиненный. Иначе говоря, если рука мужская, а у человека
Доминирующий — отец (самый распространенный случай), он представляет,
что означенные действия выполняет его отец, но вовсе не он сам, а далее уже
все зависит от того, насколько часто родитель испытуемого «распускал руки».
Таким образом, откровенно забитых и бессловесных детей ошибочно относят к
категории задиристых. Запредельно абсурдными являются результаты теста
Вагнера в отношении девочек, которые в принципе не могут воспринимать
изображение мужской руки как собственную жестикуляцию.
В
случае, если дается изображение мужской руки, а мужчина в семье испытуемого
играл роль Подчиненного, тот может интерпретировать жесты нарисованной руки как
просительные, из чего психологи делают безапелляционный вывод о том, что
обследуемый инфантилен.
Многие
будто бы проективные тесты на деле не являются таковыми, поскольку испытуемый
видит в них не себя, а свое ближайшее окружение. Результаты этих тестов
обусловлены теорией доминирования и дают представление о Доминирующем и
Подчиненном родственнике в семье тестируемого. Здесь, кстати, возникает
нравственный и правовой вопрос: какое право имеет эксперт добывать сведения о
семье этого человека, которая, в отличие от тестируемого, не давала согласия на
проведение исследования?
Следует
заметить, что методы, базирующиеся на теории доминирования (они изложены в моей
книге «Теория доминирования»), основаны не на скрытом проникновении в
«подсознание» (вернее, в то, что ошибочно принимается за таковое), а на
сознательном анализе особенностей личности Доминирующего и Подчиненного самим человеком,
который делает это (пусть и с помощью специалиста) сам, прекрасно осознавая
причины и результаты каждого своего шага. И этот подход является единственно
нравственным и не нарушающим неприкосновенности частной жизни, в отличие от
методов, где тестируемого используют вслепую и на которых, кстати, держится
карательная психиатрия.
Где
применяется «Тест руки» и другие подобные «проективные» тесты? Во-первых, при
обследовании подростков, содержащихся в детских домах, — чтобы признать их
неспособными жить в обществе и не дать причитающуюся им от государства
квартиру, а оставить в специальном психоневрологическом интернате. Во-вторых,
конечно же, при решении вопроса о том, совершил ли данный человек преступление,
которое ему инкриминируется.
Широко
известна история четырнадцатилетнего Дмитрия Медкова, ложно обвиненного в
убийстве собственной сестры, которая через три года объявилась живая-здоровая,
поскольку на самом деле сбежала из дома и вышла замуж в другом городе.
Специалисты
института им. Сербского вынесли заключение, согласно которому Дима страдает
«параноидной шизофренией» и отличается «эмоциональной извращенностью,
холодностью, жестокостью, склонностью к импульсивной агрессии… с учетом
содеянного, Медков представляет особую социальную опасность, нуждается в
направлении на принудительное лечение в психиатрический стационар
специализированного типа». После того как сестра Димы объявилась, в том же
институте была проведена еще одна экспертиза, признавшая, что указанные
черты личности ему не свойственны. Более того, было установлено, что парень
психически здоров, даже с учетом того, что все три года, что он пребывал в
больнице, его усиленно «лечили» тяжелейшими препаратами.
Мне
не известно, как именно была установлена социальная опасность Медкова, однако
то, как она проверяется обычно, описано выше. Напрашивается предположение, что
семья, в которой рос Дима, была неблагополучной, и именно неблагополучие семьи,
а не самого испытуемого, показали задания, которые мальчик выполнил в ходе
экспертизы. Недаром ведь сестра сбежала из дома, а в своем письме, написанном
через три года, обращалась только к матери. И на приговор сыну мать не написала
жалобу. Отец, по крайней мере, одно письмо отправил — Элле Памфиловой,
председателю Совета при Президенте РФ по содействию развития институтов
гражданского общества и правам человека, правда, оно почему-то не дошло до
адресата, а настойчивости родители не проявили.
Судя
по всему, «проективные» методики, по которым работали эксперты, выявили вовсе
не его, Димы, эмоциональную холодность…
Может
ли рисунок фантастического животного дать информацию о ком-то, помимо личности
рисовавшего?
Рассуждая
о проективных тестах, мы пришли к выводу, что многие из них, вопреки
утверждению их поклонников, дают информацию не о характере испытуемого, а об
особенностях поведения Доминирующего и Подчиненного членов семьи человека,
заполняющего тест (см. мою книгу «Теория доминирования»).
В связи с этим, следует осмотрительно подходить к интерпретации тестов, где
испытуемый должен истолковать мотивы поведения нарисованного персонажа. Нет
никакой гарантии, что испытуемый отождествляет этого персонажа с собой, а не со
своими родственниками. То же самое касается вопросов типа: «Почему люди
совершают жестокие поступки?» Человек отвечает на них, оглядываясь не на себя,
а на тех же Доминирующего и Подчиненного. А вот тесты, в которых испытуемый
должен нарисовать что-либо сам, как правило, действительно являются
самопроективными. Тем не менее, психологи порой некорректно используют эти
тесты для добывания информации не о самом испытуемом, а о его окружении, причем
даже в случаях, когда эта информация влечет за собой далеко идущие юридические
последствия.
Достаточно
известным является дело, по которому был осужден замначальника отдела Минтранса
РФ Владимир Макаров, которому инкриминировали развратные действия в отношении
своей семилетней дочери Карины. Не будем обсуждать здесь все доказательства,
которые были приведены стороной обвинения, однако одно из них явно не имеет
отношения к делу. Чтобы установить, было ли насилие в отношении девочки,
психолог Лейла Соколова предложила ей известный тест «Нарисуй несуществующее
животное». Карина изобразила свою любимую куклу в виде девушки-кошки с хвостом
(вы можете найти многочисленные фотографии таких кукол в интернете), и психолог
вынесла заключение о том, что хвост на детском рисунке представляет собой... фаллический
символ, который указывает на факт совершения преступления в отношении
малолетней. В качестве доказательства развратных действий психолог, не
подозревавшая о существовании подобных кукол, указала на неестественную
«сексуализацию образа» кошки (кукла-кошка изображена с талией и бедрами).
Общепризнано,
что когда ребенок или взрослый рисует несуществующее животное, он изображает
самого себя. Таким образом, хвост животного является частью «автопортрета»,
а не элементом чего-то извне. В интернете выложены три рисунка Карины с
изображением кошки, и всякий раз хвост изображен однотипно, что доказывает, что
этот атрибут символизирует какую-то сторону личности рисовавшей, а не нечто
случайное, существующее отдельно от нее.
Специалист
института им. Сербского Елена Дозорцева в своем выступлении на радио «Свобода»
раскритиковала заключение Л. Соколовой, однако обратила внимание совершенно на
другое — на то, что изображенный хвост на «фаллический символ» не тянет, а
также на то, что рисовать себя в виде принцессы с талией и бедрами свойственно
всем девочкам. А вот на то, что хвост кошки в принципе не мог символизировать
кого-то иного, кроме самой девочки, она почему-то не указала, и это означает,
что в институте им. Сербского тоже способны толковать рисунки произвольным
образом.
Странно
и то, что никто из экспертов не обратил внимание на полное отсутствие в рисунке
Карины признаков агрессии против взрослых. Вспоминаю, как тот же самый тест
проводили в нашей группе. Каких только зубастых динозавров с когтями и шипами
не изображали некоторые студенты, в том числе и со вполне мирным поведением! А
вот округлые и пушистые существа, нарисованные Кариной, вообще никаких
признаков агрессии и тревоги не обнаруживают. Единственное, к чему можно
придраться (и на это, конечно же, указала Лейла Соколова), это то, что хвост у
девушки-кошки черного цвета. Но ведь у нормального человека должно быть хоть
какое-то выражение агрессии, и вполне логично, что эта агрессия была
передана через изображение хвоста, ведь кошка, когда недовольна, начинает
слегка постукивать хвостом из стороны в стороны об землю. Я думаю, Карина
изобразила так хвост сознательно, ведь у нее в доме была и настоящая кошка, за
поведением которой она имела возможность наблюдать.
Директор
центра, в котором работала Соколова, Евгений Иосифович Цымбал (кстати, член
редколлегии альманаха «Вопросы ювенальной юстиции») многозначительно указал на
то, что когда психолог спросила девочку, где и с кем живет нарисованное ею
существо, та ответила, что живет она сама по себе на улице и питается молниями.
По его мнению, это указывает на то, что девочка была в семье чужой. Однако
вспомним, во-первых, известный мультфильм «Кот, который гулял сам по себе».
Кошка — общепризнанный символ свободы и независимости. То, что девочка хочет быть
самостоятельной, свидетельствует о ее нормальном развитии. Во-вторых, кошки,
как известно, любят сидеть перед грозой на крыльце или на форточке. Как говорят
в народе, они «питаются энергией грозы». Вот откуда идут слова Карины о том,
что ее кошка «питается молниями»! — простая мысль, которая почему-то не пришла
в голову ни одному из экспертов.
К
какому выводу я подвожу читателя? Роль «подсознания» сильно преувеличена.
Когда человек рисует фантастическое животное, которым он себя ощущает, или
выполняет иной проективный тест, он руководствуется не «подсознанием», а
совершенно рациональными соображениями. Достаточно спросить: «Почему твоя
кошка живет на улице, а не в доме? Почему она питается молниями, а не молоком и
сметаной? Почему у нее черный хвост? Почему он такой большой?» — и вы получите
исчерпывающие ответы, объясняющие каждую деталь рисунка, и эти объяснения
зачастую перечеркивают привычные шаблонные толкования.
Рисуночный
тест должен быть не средством выколачивания из испытуемого каких-то образов, которые
можно будет потом как угодно толковать, а лишь поводом К началуразговора с
совместным обсуждением нарисованного, причем этот разговор должен все больше
приближаться к реальной жизни тестируемого. Спросите: «Кого боится
нарисованное тобой существо? Где оно любит бывать и где не любит? Почему?» И только
когда ребенок напрямую скажет, что боится идти домой, потому что ему там грозит
вполне конкретная опасность, с этим можно идти в суд.
Обратим
внимание еще на одну особенность. Психолог сказала девочке нарисовать мужскую
фигуру, но это задание вызвало у нее раздражение, и мужчина так и не был
нарисован, что было сочтено доказательством того, что дочь ненавидит отца. В
действительности это обстоятельство лишь подтверждает следующее. Когда
человек сам́ рисует произвольное фантастическое животное, он
действительно изображает самого себя (в отличие от ситуации, когда он
толкует действия персонажа, нарисованного художником и может воспринимать
рисунок как портрет своего Доминирующего или Подчиненного родителя). Если же
испытуемого заставляют нарисовать живое существо, которое он с собой заведомо не
отождествляет, ему это сделать крайне трудно. Эксперты, по-видимому, уже забыли
себя в детстве, и не помнят, что девочки не умеют рисовать мужские фигуры, а
мальчики — женские, и только в ходе целенаправленных занятий, где детей
учат это делать, некоторые из них лет к 12 начинают изображать представителей
противоположного пола, да и то делая их похожими на представителей своего пола.
Очень часто такое неумение встречается и у взрослых, даже у художников.
Например, найдите в интернете картины Адольфа Гитлера, особенно пейзажи. Не
правда ли, весьма профессионально? А теперь найдите, как он изображал женщин.
По меньшей мере, это смешно: невооруженным взглядом видно, что рисовал мужчина.
Тестирование
ребенка путем рисования и комментирования нарисованного зачастую приводит к
ложным результатам и потому, что на сюжет рисунка оказывают влияние недавние
события, а также специфические условия жизни семьи, о которых психолог не
знает. Продемонстрирую это на примере тестирования пятилетнего ребенка в
детском саду.
Влияние
недавних событий на результаты проективных тестов
Известный
в городе психолог решила провести что-то вроде мастер-класса по тестированию
детсадовских детей с согласия их родителей. Студенты благоговейно расселись по
местам и приготовились слушать. Малышей заводили по одному и предлагали им
нарисовать свою семью. Затем предлагался небольшой проективный тест из
нескольких вопросов, о которых будет сказано далее. Наконец, родителям были
выданы результаты. Приведу типичный пример заключения психолога:
«Ваша
дочь нарисовала свою семью следующим образом. Мать и отец стоят, а себя ребенок
изобразил под столом, из чего следует, что ребенок занимает в этой семье крайне
незначительное место и предпочитает прятаться от родителей. Этот вывод
подтверждается также тем, что девочка в пять лет рисует «как курица лапой», то
есть не умеет выражать себя, что может привести к неврозу. На вопрос, какая из
фигур означает папу, ребенок сказал: «Папа — это шерстяная собака. Он живет на
подстилке». От выводов воздержусь. (Видимо, психолог предположила, что отец
девочки — алкоголик, который спит на коврике — В.П.). Когда девочку
спросили, кого она оставила бы сторожить дом, если бы поехала на необитаемый
остров, — маму или папу — та ответила: «Маму и папу». «С кем же ты поедешь на
остров?» «С тетями!» — с восторгом сказала она. «С родными тетями, которые у
вас живут — с сестрами мамы или папы?» «Нет, с чужими тетями!» Вам необходимо
немедленно пересмотреть свое отношение к ребенку и его месту в семье».
На посторонний взгляд, в этом заключении все логично… если не
учитывать, что на результаты тестов огромное влияние оказывает реальная
обстановка в семье, а также недавние события о которых думает ребенок.
Данная
семья проживает в тесной однокомнатной квартире, и любимое место ребенка для
игры — под столом. Девочка занавешивает вход в «дом», раскладывает там
игрушечную посудку и зверюшек и играет. Таким образом, вывод о ее забитости был
сделан неправильно. Рисует девочка неважно, однако она выражает себя другим
образом: поет и разыгрывает сценки, в том числе даже пародирует голоса
киногероев. Папа — абсолютный трезвенник. Он очень много времени проводит с
ребенком. Поскольку дома холодно, он ходит дома в мохнатом свитере, и играет с
дочкой в «шерстяную собаку». Она садится к нему на спину и катается. Отец
дурачится, залазит под стол, укладывается на подстилку и т.п. За пару недель до
тестирования (оно проводилось в начале сентября) семья в полном составе
съездила на базу отдыха. С ними ездили две подруги матери. Поскольку
гости в тесной квартире родителей появлялись редко, совместная поездка с новыми
людьми, которым ребенок очень понравился, произвела на него неизгладимое
впечатление. Девочка впервые каталась на лодке и катамаране, собирала хворост,
набирала воду из водокачки. Отец обратился к своей любимой теме и принялся
обучать ребенка «школе выживания»: показывал, как самому выжить в лесу — как
поставить палатку, развести костер, сварить суп из грибов. Отсюда и мечты
девочки поехать на необитаемый остров без родителей, чтобы доказать, что она
сможет так жить сама.
Хорошо,
что это тестирование проводилось по приглашению самих родителей детсадовской
группы и за их же счет. Посмеялись над нелепыми результатами и разошлись.
Совсем иными могли быть последствия, если бы тестирование проводилось в рамках
судебного процесса. Например, мог бы решаться вопрос, с кем из родителей
оставить ребенка при разводе. Чего могла бы стоить фраза о папе, который спит
на подстилке, как собака? Попробуй докажи, что ты не алкоголик. А если бы речь
шла об уголовном процессе о насилии над ребенком? Малыш, играющий под столом в
домик, мог быть истолкован в качестве ребенка, прячущегося от вечно избивающих
его родителей.
Вспомним
историю с психологическим тестированием Карины Макаровой, отец которой
обвинялся в насилии над собственной дочерью. Психолог Лейла Соколова,
тестировавшая девочку, предложила ей нарисовать животное, и та изобразила кошку
с огромным пышным хвостом. Этот самый хвост был истолкован как элемент, явно
указывающий на какую-то ненормальность образа (а именно как «фаллический
символ»). При этом психолог отметила, что девочка штриховала хвост очень
усиленно, с каким-то волнением.
Обратим
внимание, что тестирование происходило, когда девочка находилась в больнице с
подозрением на перелом позвоночника, поскольку упала со шведской стенки. Карину
тестировали в душной палате, в которой было трудно дышать из-за жары, причем
девочка лежала на вытяжке, мучаясь от боли. Соответственно, рисунок мог быть
связан с недавно произошедшими событиями. Мысль о мощном хвосте могла придти в
голову в связи с тем, что хвост — это дополнительная конечность, с помощью
которой можно зацепиться за перекладину и не упасть. Отсюда могло возникнуть и
желание «укрепить» нарисованный хвост посредством штриховки. Волнение при
рисовании хвоста могло объясняться сожалением девочки, что у нее не было такого
хвоста, когда она лазила на шведскую стенку. Вполне возможно, что она упала как
раз потому, что представляла себя этой самой девушкой-кошкой, которая лазает по
деревьям и не падает. А еще хвост может служить мягкой подстилкой, спасающей
при падении, или дополнительной опорой при ходьбе. А может быть даже «веером»,
которым можно обмахиваться, когда жарко.
Лейла
Соколова утверждала, что когда девочка рисовала другую картинку, изображавшую
девушку-кошку (у Карины была такая кукла), она тщательно заштриховала верхнюю
часть брюк, из чего психолог сделала вывод, что Карина боится, что с нее эти
самые брюки снимут. Честно говоря, на рисунке девочки, попавшем в интернет,
штриховка верхней части брюк выглядит так же, как и штриховка всей остальной
одежды, но вполне возможно, что психолог верно отметила беспокойство девочки
именно по поводу застежки брюк. Дело в том, что незадолго до тестирования в
отношении Карины в буквальном смысле было совершено насилие. Весь сыр-бор
разгорелся из-за того, что в анализах девочки, поступившей после неудачного
падения, были обнаружены сперматозоиды (мать объяснила это тем, что семилетний
ребенок прыгнул в родительскую кровать, где испачкался). После этого вокруг
испуганной девочки столпилось пятеро (!) гинекологов, среди которых наверняка
были и мужчины, и осмотрели ее, несмотря на сопротивление. Собственно говоря,
всякий, кто впервые видит такой жуткий агрегат как гинекологический стул, на
котором производятся осмотры, пугается — чего уж говорить о девочке семи лет!
Таким образом, на рисунок испытуемой оказали влияние предшествовавшие
события.
В
этой истории есть еще одна примечательная деталь. Врачей поразило, что когда
Карину начали принудительно осматривать, она стала кричать: «Папа! Не надо!» По
их мнению, девочка должна была в этой ситуации кричать: «Мама!» Возражу, что ребенок,
когда ему угрожают посторонние люди, всегда призывает на помощь именно
Доминирующего родителя, от которого зависит принятие решений (см. мою книгу
«Теория доминирования»).
Подчиненный родитель (а им, как правило, является мать) как эффективный
защитник не воспринимается, и его призывают только в том случае, когда
отсутствует Доминирующий. Тот факт, что Карина позвала своего отца,
свидетельствует лишь о том, что он являлся в этой семье Доминирующим. Таким
образом, ни одна рассмотренная здесь деталь, связанная с поведением семилетней
Карины в больнице или с нарисованными ею кошками, ни вины ее отца, ни,
напротив, его невиновности, не доказывает.
© В. Петрова, 2015 г.