|
|
Микаэлян Л.Л. Рассмотрение клинического случая в психоаналитическом и системном подходеВ данной статье обсуждается опыт беспрецедентного для нашей профессиональной среды сотрудничества психоаналитически ориентированного терапевта и ее коллеги – системного семейного терапевта. Нередко реакцией системного терапевта на презентацию психоаналитической работы бывает недоуменное молчание. А психоаналитиков удивляет, как можно не обращать внимания на отношения терапевта и пациента в психотерапевтическом взаимодействии. Мы надеемся при помощи совместной статьи нарушить это молчание и уменьшить удивление. Мы постараемся показать, что, несмотря на очевидную разницу в теории и технике между психоаналитической и системной семейной терапией, поле для диалога все же существует. На примере конкретного клинического случая мы продемонстрируем, в чем может заключаться ценность интервизии психоаналитического случая в системном подходе. Обсуждаемая в статье психотерапевтическая работа с пациенткой проводилась психоаналитически ориентированным терапевтом в рамках теории объектных отношений по М. Кляйн. На определенном этапе возникла идея обсудить случай с коллегой – системным терапевтом. В статье кратко излагаются теоретические основы кляйнианского (психоаналитического) и боуэновского (системного) подходов, представлено описание терапии и интервизии. И в заключение авторы делятся впечатлениями личного характера о том, что дал им опыт состоявшегося сотрудничества. Основные положения теории объектных отношений по М. КляйнКоротко упомянем основные положения данного подхода [3; 4; 8]. М. Кляйн уделяла большое внимание исследованию тревоги. Тревога и неудачи в попытках справиться с ней является тем состоянием, которое заставляет человека обращаться за психотерапевтической помощью. Работа терапевта направлена на поиск, обнаружение и осознание источников тревоги. Кляйн обнаружила, что если удается сделать интерпретацию, которая прослеживает тревогу вплоть до самых ранних стадий, то тревога модифицируется. Работа с детьми и анализ их психической деятельности позволили Кляйн расширить понятие З. Фрейда о бессознательной фантазии. Она обнаружила, насколько важна и всеобъемлюща фантазийная жизнь, начиная с самого рождения. Бессознательные фантазии лежат в основании каждого психического процесса и сопровождают всякую психическую деятельность. Они являются психической репрезентацией инстинктов и представляют собой физические ощущения, интерпретируемые как отношения с объектами, вызывающими эти ощущения. Основной характеристикой младенческих фантазий является их всемогущество. Ребенок уверен, что то, о чем он фантазирует, реально происходит, и его фантазии имеют реальное воплощение. Для него не существует различия между фантазией и реальностью, он воспринимает реальность в свете своих всемогущественных фантазий. Кляйн подчеркивает центральную роль фантазии в построении объектных отношений, возникновении тревоги и защитах от нее. Кляйн считала, что с самого рождения ребенок вступает в отношения с объектами, которые он примитивным образом отличает от Эго. Объектные отношения существуют с рождения. Эти отношения возникают из врожденной способности младенца интерпретировать телесные ощущения. Хорошие объекты – те, что стремятся доставить удовольствие, приятные чувства (чувство полноты связано с соском, заполняющим рот; или животом, наполненным теплым молоком); плохие объекты стремятся доставить неприятные чувства (например, объект, изнутри грызущий живот ребенка и тем, вызывающий чувство голода). Другими словами, отношения с объектом строятся не только на реальном опыте общения с ним, но и под влиянием фантазий, рожденных действием первичных влечений. Внешний и внутренний опыт, переплетаясь и сливаясь, создают некий образ объекта, в котором отражены и истинные его свойства, и свойства, искаженные фантазией. Таким образом, бессознательные фантазии, с одной стороны видоизменяются под воздействием внешней реальности, а с другой стороны, во многом предопределяют ее восприятие и поведение индивида во внешнем мире. Кляйн считает, что интроективные и проективные процессы вступают в силу с самого рождения; с самого начала Эго интроецирует «хорошие» и «плохие» объекты, и для тех и других прототипом служит материнская грудь. С помощью интроекции оба объекта («хороший» и «плохой») вводятся в Эго и становятся внутренними объектами. Таким образом, внутренний мир населен большим количеством разных объектов, источник которых актуальное окружение и история ребенка. Создав внутренние объекты, младенец теперь выстраивает отношения и с ними, а не только с внешними объектами. Таким образом, происходит попытка структурирования. Интроекция плохого объекта дает возможность получения контроля над ним, когда плохой объект взят под контроль, появляется чувство всемогущества по отношению к нему. Это дает ощущение защищенности от преследователя. С другой стороны интроекция плохой груди усиливает внутреннюю опасность, страх перед собственными деструктивными импульсами связывается теперь с внутренним плохим объектом. Это усиливает потребность Эго вновь проецировать во внешний мир внутренние опасности и наделять объект деструктивными свойствами. При интроекции «хорошей» груди происходит усиление способности доверять хорошему объекту, и это приводит к ослаблению тревоги преследования. Кляйн сформулировала идею о существовании особой констелляции тревоги, защит и объектных отношений и выделила две позиции: параноидно-шизоидную и депрессивную. Параноидно-шизоидная позиция это психическое состояние самого раннего возраста (3-4 мес.), характеризующееся высоким уровнем тревоги преследования и угрожающее психике фрагментацией. Кляйн считает, что уже с рождения присутствует Эго способное бороться за сохранение своей интегрированности перед угрозой раскалывания на куски. Таким образом, первая тревога – тревога аннигиляции, вызванная работой инстинкта смерти. Это самая глубокая психотическая тревога. От этого Эго защищает себя, проецируя инстинкт смерти на объект, в результате проекции угроза воспринимается как внешняя, возникает преследователь, с которым можно бороться. Таким образом, страх аннигиляции заменяется страхом преследования. Как можно защититься от преследователей? Найти защитников, то есть встретить «хороший» объект. Кляйн ввела понятие расщепления на хороший и плохой объект для описания переходов между состояниями идеализации и преследования. Она считала, что расщепление объекта сопровождается соответствующим расщеплением самости, при котором хорошая часть самости, находящаяся в отношении с хорошим объектом, отщепляется от плохой части самости, находящейся в отношении с плохим объектом. Таким образом, возникает первая психическая организация психотического уровня. Объекты воспринимаются как частичные: «хорошие» или «плохие». Далее встает задача защититься от преследователей, держать их под контролем. В силу вступают защитные механизмы: расщепление, идеализация, всемогущий контроль, отрицание. Параноидно-шизоидная позиция – это психотический способ функционирования, но на определенном этапе он является нормой. И если Эго успешно справляется с задачами, стоящими перед ним в этот период, идет переход к более высокому уровню психического функционирования. При неудачах возможны фиксации, что может привести к регрессу на этой стадии. Следующий шаг в развитии характеризуется изменением природы тревог, ростом интеграции Эго и объекта и появлением новых психических механизмов. Начало депрессивной позиции происходит во второй четверти первого года жизни. Она характеризуется появлением депрессивной тревоги, которая является следствием страха потери объекта. Депрессивная тревога включает в себя страх повреждения объекта (в результате фантазийных атак на него) и вину. Кляйн описала типичные защиты, используемые от этой тревоги: маниакальную защиту (отрицание значимости объекта), обсессивные защиты. Также Кляйн описала защиту, которая помогает проработать и преодолеть депрессивную тревогу – это репарация (восстановление). Репарация возможна, когда агрессивные импульсы в отношении объекта признаются, но доминирующими оказываются либидинозные импульсы. Кляйн считала депрессивную позицию возникающей в норме в возрасте 4-6 месяцев и постепенно нарастающей до периода Эдипова комплекса. Все последующие потери и расставания оживляют младенческую депрессивную тревогу, и успех их переживания в наибольшей мере зависит от прохождения младенческой депрессивной позиции. Описывая отношения с объектом, Кляйн в первую очередь подразумевает внутренний объект. Именно в отношении внутреннего объекта переживаются тревоги, потери и повреждения, связанные с интеграцией любовных и деструктивных импульсов. Результат успешного прохождения депрессивной позиции заключается в установлении надежного внутреннего объекта как основы психической структуры. Депрессивная позиция является целью не только психоанализа, но и самой жизни. И цель эта, никогда не достигается окончательно. В этом контексте она означает признание человеком своей отдельности и независимого существования других. Важно отметить, что определенные способы психического функционирования не сменяют друг друга, но всего лишь доминируют на том или ином этапе развития, сохраняя потенциальную активность и на следующем. Формула Ps-D, введенная У. Бионом [2], обозначает постоянно воспроизводящееся движение между депрессивной и параноидно-шизоидной позициями. Если описывать всякое движение от депрессивной позиции, с ее ощущением психического порядка, к параноидно-шизоидной позиции, характеризующуюся беспорядком, как регрессивное, формулу Ps-D можно рассматривать как некую форму регрессии, необходимую для развития . Одно из центральных понятий в теории Кляйн – понятие о проективной идентификации. При проективной идентификации с помощью проекции Эго овладевает внешним объектом, превращая его в продолжение себя самого. То есть расщепление сопровождается проекцией отщепленных фрагментов, которые, вследствие расщепления, перестают признаваться своими и приписываются кому-то другому. В результате происходит отрицание раздельности самости и объекта, следствием является истощение Эго (так как все отдано другим), а также искажение образа объекта, который воспринимается так, как если бы он содержал отвергнутые качества. Появляется необходимость контролировать объект и страх, что объект контролирует тебя. Цель проективной идентификации может быть различна: избавление от непереносимых частей самости, желание обладать объектом, вызванное жадностью и завистью. При проекции плохих частей появляется персекуторная тревога, при проекции хороших частей чрезмерная идеализация объекта и ощущение собственной неполноценности. Таким образом, появляется чрезмерная зависимость от объекта, так как нужно контролировать часть себя, которая находится в другом. Существует понятие нормальной и анормальной проективной идентификации, введенное У. Бионом. Бион считал, что проективная идентификация является примитивной формой коммуникации между матерью и младенцем, которая воспроизводится затем в отношениях аналитика и пациента. Бион разработал концепцию контейнирования, в рамках которой речь идет о проецировании непереносимых переживаний в объект (мать или аналитика), который призван принять их, переработать и вернуть в более приемлемом виде [8]. Проективная идентификация представляет собой жизненно важную часть всех человеческих взаимодействий, но если проекции становятся необратимо связанными с объектами, в которые они были направлены, и не могут быть с достаточной легкостью возвращены в самость, то результатом становится хроническая патология. Обратимость проективной идентификации зависит от способности человека смотреть в лицо психической реальности, от его способности сталкиваться с реальностью утраты и способность переживать раздельность. Представление случая психоаналитически ориентированным терапевтомЗа психологической помощью обратилась Марина. Ей 32 года, работает менеджером в крупной фармацевтической компании. Запрос на психотерапию касался ее супружеских отношений. Марина замужем больше десяти лет. Муж страдает алкогольной зависимостью, от лечения категорически отказывается. Детей в браке нет: Марина не хочет рожать от мужа-алкоголика, но чувствует настоятельную потребность завести ребенка. Марина живет то в родительской семье с мамой, бабушкой и младшим братом (которому на момент начала психотерапии было 24 года), то вдвоем с мужем на съемной квартире. Параллельно с браком у нее есть отношения с другим мужчиной, который периодически живет с Мариной в доме ее родителей. С мужем сексуальных отношений нет больше года. Марина думает о разводе, но не может предпринять шаги в этом направлении. При мыслях о разводе ее начинает мучить чувство вины. Появляется навязчивое ощущение, что она сделала что-то не так, повторяются не приносящие облегчения попытки понять, когда и в чем именно она сделала ошибку. Новый мужчина и родительская семья настаивают на том, чтобы Марина определилась с выбором партнера, их давление действует на пациентку парализующее и не продвигает к принятию решения. Марина живет в состоянии хронического стресса, связанного, с одной стороны, с тем, что она поддерживает супружеские отношения с человеком, больным алкоголизмом, а, с другой стороны, с невозможностью выйти из травмирующей ситуации из-за чувства вины и тревоги за мужа. Психоаналитически ориентированная терапия с пациенткой продолжалась в течение восьми месяцев с частотой два раза в неделю. Из истории Марины Отец Марины пил; мать пациентки выгнала его из дома, когда их дочери было два года. Через год он вернулся, супруги прожили вместе еще год, после чего окончательно расстались. Марина помнит, как в раннем детстве отец забирал ее из детского сада (до сада были ясли, куда Марину отдали в девять месяцев). После развода родителей пациентка долго не виделась с отцом. Когда Марина училась в старших классах, отец несколько раз заходил в гости; по словам пациентки, он был «как чужой дядька». Через несколько лет после развода мать снова вышла замуж. У Марины появился отчим и родился брат. Марина тепло относилась к отчиму, который играл с ней, дарил подарки. Вскоре после рождения брата в семье начались скандалы. Марина рассказала, как она пряталась с маленьким братом под столом, прижимая его к груди и пытаясь успокоить, в то время как ссорились родители. Еще одно тягостное детское воспоминание связано с попыткой суицида отчима, при которой присутствовала Марина. Девочка старалась как-то помочь, уговорить его не причинять себе вреда, остановить его. Когда Марине было десять лет, второй брак ее матери распался. Марина поддерживала отношения с отчимом, подолгу разговаривая с ним по телефону. Отчим звонил Марине, жаловался, плакал, а девочка его успокаивала. Позже Марина узнала, что отчим болен шизофренией. Через несколько лет этот человек совершил убийство и был направлен на принудительное психиатрическое лечение. Спустя еще некоторое время он умер при неизвестных обстоятельствах; у Марины есть предположение, что отчима убили. Больше мать пациентки не выходила замуж. Она жила с детьми в доме своих родителей, Марининых дедушки и бабушки. Дедушка работал инженером, содержал семью. Марина вспоминает о нем, как о теплом, отзывчивом человеке. Дедушка умер, когда Марине было девятнадцать лет. На похороны ее не взяли; у нее нет ощущения, что дедушка умер, «как будто он уехал в командировку». После смерти деда материальное положение семьи ухудшилось. Бабушка не работала, мама зарабатывала мало. Брат был ребенком с хроническим заболеванием -- астмой. Марина училась в институте и работала с тем, чтобы поддержать семью. До сих пор родительская семья в основном существует на Маринины деньги. Рассказывая о бабушке, Марина называет ее командиром, которого все слушаются. Существует семейная история о том, что бабушка отдала свою мать в дом престарелых, где та и умерла. Это закрытая, никогда не упоминаемая в семье тема. Марина описывает свои отношения с мамой, как очень близкие. Она защищает маму от придирок бабушки. Брат – единственный в семье, к кому у бабушки нет претензий. Со своим мужем Марина познакомилась, когда ей было пятнадцать лет. Муж – ровесник Марины. Уже тогда она чувствовала к нему жалость и пыталась заботиться. Муж из неблагополучной семьи, отца нет, мать больна алкоголизмом. Они поженились вскоре после того, как его мать погибла, замерзнув на улице в состоянии алкогольного опьянения. У мужа есть сестра, которая тоже страдает алкогольной зависимостью. У сестры маленький ребенок с врожденной патологией, которого она растит одна. Марина заботится о семье сестры мужа, помогает им деньгами и лекарствами для ребенка. С новым мужчиной Марина поддерживает отношения около года. Он пил, но закодировался вскоре после начала их романа и до настоящего момента сохраняет трезвость. Этот человек служит военным на флоте, поэтому подолгу отсутствует. У него близкие отношения со своей матерью, которая ревнует его к Марине. Муж матери умер, ее старший сын женился и уехал в другой город; младший сын – это, по словам Марины, «единственное, что у нее осталось». Динамическая гипотеза Размышления над клиническим материалом позволяют сделать предположение относительно системы защит, сформировавшейся у пациентки под влиянием ранних травматических событий. Что же происходит в мире ее внутренних объектов? Детская травма вытеснена; травмированная часть самости отщепляется и с помощью механизма проективной идентификации помещается в другого. Внешний объект видится, как хрупкий, требующий постоянного восстановления. В такой ситуации существует необходимость в контроле объекта, поскольку та часть себя, которая ощущается поврежденной и нуждающейся в восстановлении, находится в другом. Таким образом, складываются патологические объектные отношения, в рамках которых защитой от собственных тревог является постоянный контроль и забота о другом. Как уже отмечалось, для формирования подобных отношений используется проективная идентификация. В норме проективная идентификация является основой эмпатии и, следовательно, необходима для установления близких отношений. Однако когда проективная идентификация оказывается плохо обратимой, самость истощается постоянными проекциями. Подобная психическая организация описана у Стайнера [5] и названа им «убежищем». Хроническая форма проективной идентификации устанавливается, как защита от раздельности. Объект, содержащий спроецированные части, интернализуется и происходит идентификация с ним. Во время разрывов и отвержения раздельность переживается не полностью, и утрата отрицается. Такая психическая организация является патологической, но изнутри она переживается, как безопасная, поскольку в ней можно укрыться от реальности и, следовательно, от травм. Это объясняет устойчивость созависимых отношений. Созависимый человек постоянно восстанавливает свой поврежденный внутренний объект, при этом заботясь и контролируя партнера. А зависимый партнер остро нуждается в этом, поскольку у него не сформирован надежный внутренний объект; его внутренний мир состоит из частичных объектов (алкоголь, наркотики); такой человек не способен заботиться о себе. Какие изменения в психической реальности пациентки привели ее в терапию? Во-первых, алкоголизм мужа нарастал. Незадолго до прихода к психотерапевту имела место ситуация, сильно напугавшая Марину. Муж в пьяном виде сел за руль, Марина пыталась его остановить, но безуспешно. Они выехали на улицу; муж не контролировал движение автомобиля. Произошла авария, в которой чудом все остались живы. Кроме того, последнее время в поведении мужа появилась агрессия. Обычно тихий в алкогольном опьянении, теперь он начал придираться к жене, а когда Марина попробовала возразить, несколько раз ее ударил. После этих эпизодов пациентка переехала в родительскую семью. Во-вторых, мысли, что пора заводить ребенка с возрастом становились все более настойчивыми. Давила бабушка, мама, брат, говоря, что пора рожать. Новый знакомый Марины тоже настойчиво требовал, чтобы она определилась и оформила развод. По-видимому, сочетание этих факторов вызвало повышение тревоги и потерю ощущения безопасности, которое в течение длительного времени обеспечивалось «убежищем» по Стайнеру. И Марина обратилась за психологической помощью. Этапы психотерапии Стайнер выделяет два этапа в психоаналитической работе с подобными пациентами. На первом этапе терапевт служит «контейнером» для придания смысла разрозненным частям самости пациента. В результате пациент чувствует себя понятым. Постепенно тревога уменьшается, внутренний мир становится менее преследующим. При успешном контейнировании, внутренняя ситуация становится более безопасной и появляется возможность перейти ко второму этапу. На втором этапе происходит признание зависимости пациента от объекта и осознание утраты. В процессе проработки приходит понимание, что принадлежит объекту, а что самости. По мере проработки проекции снимаются, объект видится более реалистично, а отвергнутые части самости признаются своими. Описанный выше процесс разворачивается нелинейно. Продвижение терапии сопровождают постоянные колебания Ps-D между психическими уровнями с разной степенью интегрированности. Небольшая иллюстрация Данная сессия состоялась через два месяца после начала терапии. Раньше в рассказах пациентки муж представлялся человеком полностью беспомощным, не способным справляться с жизнью без поддержки Марины. Эту сессию Марина начала с упоминания о последнем разговоре с мужем и сообщила, что у него все хорошо; она узнала, что он живет с женщиной старше его: «…сыт, рубашки постираны». Дальше в ее ассоциациях было сообщение про существующий у нее страх взгляда. Марина никогда не целуется в метро и не рассказывает своим подругам о своих близких отношениях, «чтобы не сглазили». Дальше Марина описала недавно приснившийся ей сон: разбился самолет, в воздухе летели осколки, и она знала, что пострадали дети. Затем Марина рассказала напугавшее ее событие. В парке напротив нее сидела странная женщина (и она показала рукой в направлении кресла аналитика); женщина делала какие-то магические действия руками. Марина подумала, что она колдует и может навредить ей, поэтому поспешила уйти, но несколько дней вспоминала этот эпизод и тревожилась из-за происшествия. Психотерапевт сделала интерпретацию переноса, которая была принята пациенткой. Здесь можно увидеть, что Марина в процессе терапии смогла принять ту часть реальности, которую не хотела замечать раньше. Но, вместе с этим, происходит временный регресс на параноидно-шизоидную позицию (во сне самолет терпит крушение и распадается на фрагменты). Женщина в парке воспринимается как опасная, обладающая магической способностью поместить что-то плохое в Марину. После интерпретации переноса стало возможным двигаться дальше. Результаты данного периода терапии Спустя восемь месяцев с начала терапии Марина приняла решение расстаться с мужем и оформить развод. Произошло переосмысление прошлых сложностей в отношениях. Пациентка перестала воспринимать неудачи своего брака, как исключительно собственную вину или следствие допущенной ошибки. Марина смогла обратиться к внутренней реальности: все чаще она говорила от первого лица, обращала внимание на свои чувства, анализировала их. Сложная ситуация, которая привела пациентку к психотерапевту, разрешилась. Это было поводом для завершения работы. Надо отметить, что и Марина, и терапевт видели, что существует ряд непроработанных вопросов. Марина, с одной стороны, чувствовала облегчение, но в то же время замечала, что испытывает беспокойство, не связанное ни с какими конкретными обстоятельствами. Психотерапевт, анализируя свой контрперенос и сложности с сеттингом, предположила существование не разрешенных проблем вытесненного гнева, к которым не удалось подойти на данном этапе работы, но можно было бы сделать в дальнейшем. Основания для обращения к коллеге – системному терапевту Знакомство с трудами У. Биона [2], занимавшегося исследованием групп, натолкнуло психоаналитически ориентированного терапевта на размышления о своей пациентке в контексте ее семейной группы. Традиционно в психоанализе большее внимание уделяется интерпретации переноса и защит. Сочетание переносных интерпретаций и интерпретаций, связанных с объектными отношениями пациента и его окружения углубляет аналитическое понимание (Р. Стюарт [6]). Взгляд на это окружение, как на семейную систему, может являться дополняющим к построению динамической гипотезы. Поэтому появилась идея привлечь системного терапевта в качестве интервизора. Интервизия случая системным терапевтом Перед системным терапевтом стояла задача по исследованию системы семейных отношений Марины. Перед тем, как исследовать семейную систему, нужно было определить границы этой системы. Клиентка живет в родительской семье, состоящей из трех поколений. Был собран материал о четвертом поколении, о семье ее отчима, мужа, нового мужчины. Поэтому появилась идея поразмышлять о процессах, происходящих в расширенной семье Марины. Теоретической основой для такого взгляда является теория семейных систем М. Боуэна [7]. Данный подход позволяет выдвинуть большое количество разнообразных системных гипотез, среди которых могли бы найтись полезные для психоаналитического терапевта идеи. Несколько замечаний по поводу тех закономерных трудностях, с которыми пришлось столкнуться в процессе интервизии. Представители разных психотерапевтических школ фокусируют внимание на разных аспектах внутренней реальности и функционирования людей, которые обращаются к ним за помощью. Темы, которые они развивают в процессе взаимодействия с клиентами, тоже разные. Смысл, который они приписывают историям клиентов, вытекает из системы теоретических допущений, которой они руководствуются, и поэтому этот смысл разный. Вероятно, если бы существовали только различия, если бы это несовпадение было абсолютным, сотрудничество не состоялось бы. Однако в описанной выше истории пациентки есть информация, достаточная для построения первичной системной гипотезы. Правда, требуется перевод материала из психоаналитического в системный «код». Далее (после того, как первичная гипотеза построена), можно действовать в соответствии с тем же методологическим принципом, который применяется в системном подходе в работе с клиентами. Речь идет о проверке системных гипотез с помощью разнообразных вопросов, адресованных клиенту (или коллеге). В результате гипотезы принимаются, отбрасываются или видоизменяются – в этом заключается существенная часть психотерапевтического процесса (и процесса интервизии). Основные положения теории М. БоуэнаБоуэновская теория семьи как системы эмоциональных отношений состоит из восьми взаимосвязанных концепций [1; 7; 9]. Базовое в данном подходе понятие дифференциации «Я» отражает степень разграничения эмоционального и интеллектуального функционирования индивидуума. Недифференцированность на индивидуальном уровне – это эмоциональная незрелость, низкая устойчивость к стрессу, зависимость от мнения других и массового сознания, нереалистичная самооценка. Как семейная характеристика – это сверхблизость или отчужденность между членами семьи, зависимость эмоционального состояния каждого члена семьи от одного и того же фактора семейной атмосферы, эмоциональную слитность и ригидность семьи, как системы, ее плохая способность адаптироваться и развиваться. Концепция о ядерной эмоциональной системе основана на наблюдении, что люди имеют тенденцию выбирать в браке партнеров с уровнем дифференциации, близким к их собственному. Следовательно, дифференцированность можно считать семейным параметром, характеризующим так называемую ядерную эмоциональную систему (или, говоря иначе, супружескую подсистему). Следующая концепция теории М. Боуэна – триангуляция – связана с тревогой, или эмоциональным напряжением, которое испытывает человек во взаимоотношениях. Диада неустойчива; при наступлении достаточно интенсивного внутреннего или внешнего стресса нужен кто-то третий для стабилизации отношений. Так образуется эмоциональный треугольник – структура, включающая троих человек. Треугольник позволяет формировать устойчивые каналы эмоциональной разрядки, он более гибок и устойчив к стрессу. Часто этим третьим оказывается ребенок, как наименее дифференцированный и зависимый член семейной системы. Если ребенок триангулирован в супружескую подсистему, он обслуживает эмоциональные потребности своих родителей, что тормозит его собственное развитие. Вовлеченность в семейный эмоциональный процесс приводит к снижению уровня дифференциации. Таков механизм семейной проекции (еще одного важного понятия Боуэновского подхода), действующий между поколениями. В результате дисфункция по вертикали (в детско-родительских отношениях) приводит к дисфункции по горизонтали (в сиблинговых и супружеских отношениях). Поэтому в семьях с невысоким уровнем дифференциации паттерны взаимоотношений воспроизводятся в поколениях. В теории семейных систем М. Боуэна эмоциональный разрыв рассматривается как неконструктивный способ достижения отдельности и автономности. Дистанцируясь географически и прекращая общение с семьей, человек не достигает подлинной сепарации: детские отношения остаются незавершенными, внутренняя эмоциональная жизнь по-прежнему наполнена ими. С большой вероятностью проблемные паттерны будут воспроизводиться в новых близких отношениях. Поэтому с близостью может быть сопряжена тревога, и тогда человек будет строить свою жизнь так, чтобы избегать ее. Таким образом, эмоциональный разрыв – это не разрешение, а индикатор наличия проблемы. Концепция о межпоколенческой передаче позволяет описать процесс формирования тяжелой дисфункции в результате снижения уровня дифференциации от поколения к поколению. Здесь оказываются существенными два фактора: процесс семейной проекции и выбор партнера со сходным уровнем дифференциации. В результате некоторые дети в семье (те, что триагулированы) имеют более низкий уровень дифференциации, чем их родители. Дети их детей могут оказаться еще менее дифференцированными. По мнению М. Боуэна, у членов такой семейной системы развивается шизофрения (в течение несколько поколений). Важно отметить, что те дети, которые в меньшей степени были вовлечены в патологический семейный процесс, не регрессируют. На «выбор» объекта триангуляции влияют разные факторы: сиблинговая позиция, пол ребенка, семейная история. Другими словами, ребенок может восприниматься, как особенный; тогда он, скорее всего, будет триангулирован (особенно в слитной и ригидной семейной системе). Рассмотрение описанных выше процессов на уровне социума в целом привело М. Боуэна к формулированию концепции о социальной регрессии. В обществе, как и в семье, происходит борьба сил слияния и дифференциации. В периоды социальных потрясений (войн, революций, материальной нестабильности) силы дифференциации начинают ослабевать. Общество, как и семья, ищет третий объект для канализации тревоги. Так разгораются военные конфликты, формируются новые коалиции, перекраиваются и разрушаются старые союзы. Напряжение социальной жизни является внешним стрессором, болезненно ударяющим по семейной системе с низким уровнем дифференциации и приводящим к ее разбалансированию. Анализ генограммы. Генограмма – это специальная система записи внутрисемейных отношений, наглядно иллюстрирующая протекающие в семье эмоциональные процессы [1].
Тот факт, что клиентка выбирает партнеров с алкогольной зависимостью (и, следовательно, с низким уровнем дифференциации) позволяет сделать предположение о ее невысоком уровне дифференциации (в соответствии с концепцией о ядерной эмоциональной системе). Вероятно, Марина была триангулирована в супружеские отношения родительского поколения. Эпизод с суицидальной попыткой отчима, которую Марина, будучи маленькой девочкой, пыталась предотвратить, и ее стремление утешить отчима в длинных телефонных разговорах, имевших место после его развода с матерью, может служить подтверждением данной гипотезы. Причина, по которой именно Марина стала объектом проективных процессов, возможно, связана с тем, что она старший ребенок в своем поколении, с тем, что она девочка (сверхблизость по женской линии характерна для этой семьи). Кроме того, хроническое заболевание младшего брата (астма) делало его «непригодным» для модуляции внутрисемейного эмоционального напряжения. В семье существует «запретная» и болезненная для бабушки тема смерти ее матери, Марининой прабабушки, в доме для престарелых. «Затемненные» места в семейной истории бывают точкой зарождения семейных мифов. В данной ситуации таким мифом мог стать миф о «детях-спасателях». Возможно, тесная связь между мамой и бабушкой, является воплощением некоей негласной бабушкиной идеи: «я воспитаю свою дочь так, чтобы она никогда меня не покинула». Этим слиянием можно объяснить резкое снижение уровня функционирования при переходе от прародительского поколения к родительскому. Действительно, в прародительском поколении имеет место устойчивый брак с дееспособным и эмоционально отзывчивым мужчиной, не алкоголиком, успешным и уважаемым человеком, обеспечивавшим материальное благополучие семьи. В следующем поколении мы видим браки с алкоголиком и психически больным человеком, профессиональную нереализованность мамы, недостаток материальных средств. Таким образом, эпизоды из истории Марины (которые выделил психоаналитически ориентированный терапевт) могут быть переосмыслены в системном подходе и использованы, как отправная точка для создания системных гипотез. Для прояснения паттернов внутрисемейного функционирования можно задавать в процессе интервизии различные вопросы о взаимодействии между членами семьи сейчас и в прошлом. Информация, которая, возможно, является второстепенной для психоаналитика, может пригодиться системному терапевту для выдвижения дальнейших предположений. Там, где информации не было (на генограмме это знаки «?»), остались «белые» пятна. Но неизвестность, или то, о чем молчит клиент, тоже дает психотерапевту почву для размышлений. В результате совместного обсуждения случая удалось прийти к следующим заключениям. В данной семье преобладают силы гомеостаза [9]. Система слитная; вырастающие дети испытывают серьезные трудности сепарации из родительской семьи. Марина – триангулированный член семейной системы, объект семейных проекций. Возможно, в этой семье существует миф о «детях-спасателях». Марина приняла на себя роль спасателя и в супружеских отношениях, и внутри родительской семьи. Похоже, значимым и ценным качеством мужчин является их способность произвести ребенка, после чего мужчины вытесняются из семейной системы. А дети выполняют функцию стабилизатора этой системы. ВыводыВ результате интервизии психоаналитический терапевт увидел связь внутренней реальности пациентки с процессами, разворачивающимися в ее семейном окружении. Новые знания о действующем в семейной системе законе гомеостаза полезны для интерпретаций отношений пациентки с ее окружением и для понимания «сопротивления среды». В частности, на более поздних этапах терапии, пациентка стала способна дифференцировать собственные потребности и пыталась искать адекватные пути их удовлетворения. Члены ее семьи были не готовы принять Марину, заботящуюся о своем эмоциональном благополучии, и старались взаимодействовать с ней по старому образцу, усиливая на нее давление. Понимание происходящего на системном уровне помогло терапевту контейнировать противоречивые чувства Марины в сложной для нее ситуации. Это способствовало снижению тревоги пациентки и продвигало ее к внутренней интеграции. Размышления о Марине в контексте ее семейной группы по Биону перекликаются с моделью этой семьи, предложенной системным терапевтом. У. Бион писал, что любая группа живет на двух уровнях: рациональном и бессознательном [2]. На рациональном уровне группа пытается решить те или иные задачи, достичь определенных целей. Бессознательный уровень, или уровень базового допущения (в терминологии Биона) присутствует всегда и оказывает влияние на функционирование группы. Существует несколько базовых допущений, или бессознательных фантазий. Одно из них – это базовое допущение о паре. Группа в базовом допущении о паре «мечтает», что в ее среде найдутся двое, способные произвести на свет нечто или некоего третьего, «мессию», который возьмет на себя всю боль членов группы и спасет их. Возникает ассоциативный «мостик» между видением семьи Марины, как гомеостатической системы со стабилизирующей функцией ребенка и восприятием этой семьи, как группы в базовом допущении о паре. Появление у психотерапевта еще одной «размерности» в картине внутреннего мира пациентки способствовало расширению рефлексии самой Марины. ПослесловиеМногие психологи, и авторы этой статьи в том числе, считают творческую составляющую важным и ценным аспектом своей работы. Способность к творчеству – «тонкая» материя; для того, чтобы творческая искра не угасала внутри каждого из нас и внутри профессионального сообщества в целом, нужны благоприятные условия. О таких таинственных и волнующих вещах, как вдохновение, озарение, инсайт, открытие нового, говорили поэты, философы, ученые. Глубокое понимание механизмов творческой деятельности можно найти у Биона [8]. Он писал о том, что творческий процесс включает в себя перегруппировку уже известных знаний вокруг новой точки, или избранного факта. Сначала происходит ослабление связей между элементами внутреннего опыта (т.е. регрессия на параноидно - шизоидную позицию), а потом интеграция этих элементов вокруг нового смыслового узла (возврат на депрессивную позицию). По-видимому, подобные колебания требуют внутренней гибкости. Кроме того, среда, в которой разворачивается творческая активность, не должна быть чрезмерно жесткой и детерминированной. Или, другими словами, профессиональное сообщество должно быть достаточно «терпимым» к сменяющим друг друга регрессам и интеграциям его членов. Возвращаясь к метафоре горения применительно к процессу творчества, можно сказать так: в герметично закупоренной комнате искра гаснет. Она лучше себя «чувствует», когда как будто форточка приоткрыта, и оттуда проникает ветерок. Размышления коллеги из другого психотерапевтического «мира» были тем самым ветерком, вдохновляющим и катализирующим творческий процесс внутри каждой из нас. Литература
Категория: Психоанализ, Психология Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|
