Тришкина Э.Р. О роли нарушения процессов триангуляции и сепарационной тревоги в психогенезе перверсий

Аннотация

В этой статье автор рассматривает основные теоретические концепции, посвященные анализу причин возникновения сексуальных девиаций (перверсий).  Параллельно с этим в статье анализируются некоторые сложные аспекты практической психоаналитической работы с этими состояниями. Специальное внимание уделено срыву процессов триангуляции как основной причины нарушений  сексуальной идентичности.

Ключевые слова: психоанализ, перверсия, девиация, триангуляция, сепарационная тревога, сексуальная идентичность.

В своей аналитической практике я несколько раз сталкивалась со случаями сексуальных перверсий. В основном это были случаи садо-мазохистической перверсии. Длительная работа сложилась только в 4 случаях, из которых 2 мужских и 2 женских. Психоаналитическая работа во всех случаях была очень сложной и требовала глубокого теоретического осмысления. Совершенно особенной, с моей точки зрения, была и динамика переносно-контрпереносных отношений, что заслуживает, на мой взгляд, пристального внимания специалистов.

Рамки статьи позволяют сделать совсем краткий теоретический обзор по тематике сексуальных перверсий. В первую очередь, необходимо обозначить, что в современной психоаналитической литературе принято разделять непосредственно сексуальные перверсии и перверсные объектные отношения (Кернберг, 2001, Тач, 2013).

Сексуальные перверсии понимаются как устойчивые образования, сформированные в подростковом возрасте, и необходимые для сексуальной жизни  взрослого человека (Коэн, 2004). Традиционно  перверсия понималась как использование нетрадиционных, ценностно сниженных объектов для сексуального акта (например, животных, предметов)  или  предпочтение извращенных способов полового акта, не ведущих к продолжению рода. В соответствии со словарем  Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б.(Лапланш, Понталис, 2010),  сексуальная перверсия - это отклонение от нормального сексуального акта, представляющего собой коитус  с лицом противоположного пола, нацеленный на достижение оргазма посредством генитального проникновения.  Это видение в целом совпадает с концепцией З.Фрейда, который относил к сексуальным перверсиям педофилию, садо-мазохизм, вуайеризм, эксгибиционизм и ряд других девиаций, возникновение которых он связывал с фиксацией на инфантильной сексуальности и невозможности разрешить эдипов комплекс (Фрейд, 2006).

В отличие от сексуальных перверсий, перверсные объектные отношения могут не включать элементы девиантной сексуальности, но предполагают циничное использование другого человека, разрушение его автономности, обесценивание основных человеческих идеалов, дегуманизацю другого.  Для обозначения сути перверсных  отношений вводится термин фетишистское объектное отношение, что подразумевает низведение другого человека до предмета, вещи (Тач, 2013).  С этой точки зрения, проституция, например, может и не содержать элементы извращенной сексуальности в смысле перверсии в теоретическом изложении З.Фрейда, но, безусловно, содержит элементы перверсного (или фетишистского) объектного отношения, так как подразумевает отношение к другому как товару, вещи. Перверсные объектные отношения могут существовать, таким образом, и вне сексуальной сферы, они характеризуются выраженным садизмом в отношении другого человека (или самого себя), цинизмом, неспособностью переживать вину, опредмечиванием другого и т.д.

 В этой статье я  буду в основном фокусироваться на рассмотрении сексуальных перверсий, а именно садо-мазохистической перверсии, хотя в психоаналитической концепции  Ж.Шассге-Смиржель, все сексуальные перверсии так или иначе концентрируются вокруг садо-мазохизма (Шассге-Смиржель, 1991). На мой взгляд, эта сексуальная перверсия (садо-мазохистическая) включает в себя в качестве неотъемлемого элемента также и перверсные объектные отношения фетишистского измерения.

Отдельно следует подчеркнуть, что в современном подходе к  сексуальным перверсиям есть тенденция делить их на 2 уровня. Такое деление, например, содержится в работах О.Кернберга (Кернберг, 2001), а также у С.Коэна (Коэн, 2004).

 Первый уровень, более высокий, обнаруживают у пациентов, которые формируют перверсию с целью справиться с кастрационной тревогой. Защищаясь от эдипального страха кастрации, мужчина может создавать образ фаллической женщины, отрицая, таким образом, отсутствие пениса у женщины, и это облегчает сексуальное удовлетворение (Фрейд, 2006). Такие пациенты могут обладать определенным уровнем развития символизации и иметь относительную способность к разрешению конфликта в фантазии (Коэн, 2004, Кернберг,  2001, Тач, 2013). Группа этих пациентов близка к тем, которых описывал З.Фрейд  в своих первых трудах, посвященных исследованию перверсий (Фрейд, 2006).

 Второй, более низший уровень, обнаруживают у пациентов, которые формируют перверсию для защиты от сепарационной тревоги, а также тяжелой деструктивности.  Кроме того, у пациентов этой группы  также обычно выражены тревоги психотического регистра, связанные со страхом фрагментации и утраты идентичности. Группа этих пациентов характеризуется неспособностью к символизации и тенденцией к непосредственному отыгрыванию травматических переживаний с помощью сексуализированных постановок, которые, как правило, носят ригидный и вынужденный, компульсивный характер (Коэн, 2004).

Таким образом, в целом сексуальные перверсии рассматривают как компромиссное образование для решения задач, связанных с решением эдиповой проблематики и доэдиповых проблем, связанных со страхом сепарации, защитой от деструктивности, а также других нарциссических конфликтов и тревог психотического регистра. Понимание перверсии как компромиссного образования совпадает также и со взглядами О.Фенихеля. (Фенихель, 2004).

 Размышляя о глубинной сути перверсий, следует в первую очередь подчеркнуть, что  пациенты с сексуальными перверсиями отличаются от других пограничных  и даже психотических пациентов по критерию преобладания у них среди защитных механизмов выраженной способности к сексуализации. Если такие защиты как отрицание, всемогущий контроль, проективная идентификация, идеализация и обесценивание являются общими для всех тяжелых психических патологий, то доминирование защит по типу сексуализации является прерогативой перверсий. Ж.Шассге-Смиржель считает, что, если пограничный пациент может только иногда сексуализировать деструктивность, то перверт это делает на постоянной основе (Шассге-Смиржель, 1991). Коэн С. (Коэн, 2004), в свою очередь, показывает, что при перверсии сексуализации подвергаются все невыносимые чувства, а именно: вина, страх потери объекта,  беспомощность, деструктивность и т.д.

Использование сексуализации для решения конфликтов, связанных с эдиповой виной, З.Фрейд описывает в целом ряде работ. В работе “Достоевский и отцеубийство” З. Фрейд (Фрейд, 2006) показывает, что вина Достоевского перед своим отцом остается глубоко бессознательной, выражается в потребности в наказании, затем сексуализируется и превращается в мазохизм. В работе З.Фрейда “Ребенка бьют” (Фрейд, 2006)  показывается, как сексуальное генитальное взаимодействие регрессивно подменяется анальным, садо-мазохистическим взаимодействием, в котором потребность в наказании удовлетворяется регрессивным замещающим сексуализированным актом. Псевдосексуальный акт, связанный с битьем, обслуживает и потребность в наказании за инцестуозные желания и дает бессознательное эротическое удовлетворение.

 Масуд Хан (Khan,1989) в своих работах также подробно исследует процессы сексуализации, но не только в  связи с эдиповой проблематикой, а также в связи и с другими конфликтами. Масуд Хан показывает, в частности, что при перверсиях очень часто сексуализируется невыносимая ярость, а также конфликты, связанные с доминированием-подчинением. Автор выделяет целую главу, посвященную роли подавляющей власти, и связанными с этим, чувствами ярости и беспомощности в генезе перверсий  (Khan, 1989). Масуд Хан приводит пример, как пациентка очень сильно разозлилась в связи с пережитым вербальным унижением в компании знакомых, и вскоре после этого увидела сновидение, в котором  мужчина занимается грубым, насильственным сексом с женщиной. Ярость пациентки была сексуализирована и смещена на мужчину в сновидении. Сексуализировано также было и чувство тотальной беспомощности и унижения, испытанного накануне.  При этом, важно отметить, что чем глубже перверсный спектр функционирования, тем больше вероятность использования сексуализации не только в сновидениях и фантазиях, но и в реальной жизни. В аналитическом сеансе это может выглядеть так, что пациенты начинают рассказывать, например, о насильственном сексе, как только замечают какое-либо проявление власти со стороны аналитика (например, невозможность перенести сеанс и т.д.).

Множество исследований в литературе  проведено в связи с анализом причин такого сильного развития процессов сексуализации и возникновения на их основе сексуальных девиаций. О.Кернберг, в связи с этим, выделяет 3 основных подхода к изучению причин возникновения перверсий помимо концепции З.Фрейда, а именно в рамках английской школы, французской школы и американской школы (Кернберг, 2001).

В английском подходе, представленным М. Кляйн, Д. В. Винникоттом и др., причины возникновения перверсий связывают с преждевременной  генитализацией, как способом справиться с выраженной агрессивностью.  При этом, фокус исследования сосредоточен на патологических отношениях с матерью. Негативные аспекты матери часто проецируются на отца, в результате чего эдипов соперник приобретает монструозные черты и создается невыносимый уровень кастрационной тревоги. Ребенок вынужден развивать прегенитальную сексуальность, так как не может разрешить  эдипов конфликт и вынести соперничества с сексуальным отцом, который в психике может быть представлен как пожирающий, убивающий и т.д. Интересное аналитическое исследование проводится в этом смысле в работе М. Кляйн “Эдипов комплекс в свете ранних тревог” (Кляйн, 2007). В этой статье автор показывает, что ребенок пытается сохранить мать как идеализированный объект и с этой целью негативные аспекты матери проецируются на отца. Родительские объекты в психике, в соответствии с этим, приобретают искаженные черты, формируются защиты по типу тяжелого расщепления, что в дальнейшем сказывается на бессознательном сценарии первичной сцены, которая приобретает ужасающие, агрессивные характеристики.

Указанный механизм расщепления на идеализированную мать и преследующего отца анализировался затем и французскими авторами (Мак-Дугал, 2010, Грин, 1975). В частности, А. Грин пишет о механизме “битриангуляции”, что подразумевает, что  материнский объект остается расщепленным и под видом разделения на мать и отца на самом деле скрывается более глубокое расщепление на объект идеализированный и объект преследующий. Отец тогда состоит как бы из негативной тени матери (Грин, 1975).

Речь, по сути, идет о том, что отец недостаточно репрезентирован в психике как отдельный живой объект, личность. Пенис отца нагружен характеристиками плохой груди. Достаточно часто на образ отца проецируется и собственная враждебность ребенка к матери, если эта агрессия слишком выражена (Кляйн, 2007).

 Анализ указанного расщепления действительно находит подтверждение в клинической работе с перверсиями, однако, как справедливо замечает О. Кернберг  (Кернберг, 2001), в то же время не дает исчерпывающего объяснения, почему в одних случаях перверсия развивается, а в других нет. Автор, вероятно, имеет в виду, что выраженный детский садизм может иметь место и при других психических расстройствах, но именно при перверсиях сексуальность подвергается такому тяжелому искажению.

Во французской школе большое значение придается исследованию фактора инцестуозности в генезе перверсий. На фиксацию на инцестуозных фантазмах при перверсии указывается, в частности, в работах Дж. Мак-Дугал (Мак-Дугал, 2010) и Ж.Шассге-Смиржель (Шассге-Смиржель, 2010).

К этой точке зрения отчасти примыкают и взгляды С. Коэна (Коэн, 2004). С точки зрения С. Коэна, мать  может испытывать невыносимую агрессию к ребенку как к живому существу, часто бессознательную, и развивает  сексуализацию как защиту от агрессии. Она чрезмерно соблазняет, перестимулирует ребенка. Агрессия  между матерью и ребенком, таким образом, отрицается, не осознается, а эмоциональный контакт, к которому мать часто не способна, заменятся телесным. Телесное возбуждение становится важнейшим способом справиться с глубинным чувством мертвенности, вызванным  отсутствием удовлетворяющего эмоционального контакта. Так, один из пациентов вспоминает, что днем мать была абсолютно недоступной, эмоционально отсутствующей, и только вечером, когда она укладывала его с собой в постель, она как-то особенно была к нему расположена.

В этой связи А.Грин (Грин, 1975) считает, что часто сутью перверсии является навязчивое повторение и отыгрывание сексуального перевозбуждения как травмы, которая не могла быть психически переработана. О связи раннего сексуального перевозбуждения и последующего развития перверсии также излагается в работах Ш.Ференци (Ференци, 2008).

Размышляя о сути таких отношений с родителями, можно думать о том, что ребенок в семейной ситуации по сути зачастую находится в отношениях со взрослым, как с педофилом. Это может касаться одного из родителей, или может быть связано и с матерью и с отцом одновременно. Нередко в этом могут принимать участие и другие родственники. В дальнейшем это очень осложняет работу с такими пациентами, так как любое проявление эмпатии может пугать пациента, для него любовь связана с возможностью сексуального злоупотребления. Мать, как считал З.Фрейд, может иногда  играть с ребенком как  с эротической игрушкой (Фрейд, 2006), а впоследствии этот тип взаимоотношений проецируется на аналитика, как единственно возможный. Возникающие при этом сложности в переносных и контрпереносных  взаимоотношениях, глубоко исследуются в работе Ж.Биграса “Психоанализ как повторение инцеста” (Биграс, 2004).

 Причины  повышенного сексуального перевозбуждения (впоследствии трудно интегрируемого) также могут быть связаны, на мой взгляд, с повышенной самостимуляцией ребенка при глубокой нехватке материнского инвестирвания и пережитыми травмами в связи с ранней сепарацией.  Мастурбационная деятельность в этом случае способствует выработке определенного количества эндорфинов, чтобы ощущать себя относительно живым. Часто эти пациенты производят впечатление эмоционально мертвых, в сновидениях и ассоциациях могут присутствовать роботы, зомби, различные механизмы, призраки, вампиры и т.п.

Рассматривая эти особенные семейные отношения, основанные на использовании детской сексуальности, одновременно с эмоциональной депривацией, необходимо остановиться на так называемой отцовской функции, вернее поговорить о тотальном срыве отцовской функции при перверсиях. Очень интересно, с моей точки зрения, пишет об этом Ж. Шассге-Смиржель (Шассге-Смиржель, 1991). Суть ее взгляда сводится к тому, что отец, обесцененный и дисквалифицированный матерью, не может выполнять свою роль запрещающей инстанции и способствовать разрешению эдипова комплекса. Более того, мать дает ребенку понять, что он является единственным ее утешением и партнером, что ему не нужно завидовать отцу и брать пример с отца. Таким образом, будущий перверт может возвеличивать собственное прегенитальное тело. Автор приводит пример пациента, который открыл секрет, затем тщательно скрываемый, что взрослая генитальная сексуальность может быть заменена анальной.

С этой точки зрения перверсия может быть понята как маниакальный триумф над генитальным отцом. Один из примеров такого маниакального решения содержится в работе М. Кляйн (Кляйн, 2007). М. Кляйн показывает, как пациент, одержимый маниакальным всемогуществом, в своем сновидении делает отца свидетелем его сексуального акта с матерью, при этом сам сексуальный акт заменяется мочеиспусканием в сосуд, символизирующий  материнские гениталии.

 Р.Русиньон, размышляя о роли или, вернее, о “метафоре отца”, формулирует это таким образом. Отец вводит принцип различия в отличие от принципа тождественности, который обеспечивает мать. Постижение отца предполагает постижение сути сексуального, первичной сцены, в которой один объект того же пола, а другой противоположного.  Признавая отца, ребенок должен признать половые различия, выбрать пол, а также признать различие между взрослой и детской сексуальностью (Русиньон, 2007). Первертный пациент отрицает реальность, которая с точки зрения психосексуальности означает существование отца, он предпочитает жить в иллюзии тотального обладания матерью (Шассге-Смиржель, 1991, 2010). Мы можем в этом случае говорить о срыве отцовской метафоры, появлении дыры на месте вторичного объекта. Срыв отцовской метафоры, в частности, означает возможность бессознательного отрицания различия полов, а также исключенности ребенка из “первичной сцены”, подмены репрезентации  сексуального акта на садо-мазохистическое взаимодействие, связанное с битьем, испражнением и т.д.

Р. Перельберг  в своей статье о “мертвом” и “убитом” отце (Перельберг, 2012) также пытается ввести различия на уровне понимания отцовской метафоры. При невротической структуре создается символ отца в виде отца как закона, а враждебные импульсы к нему доступны для горевания, при перверсии, пишет автор, отец убит. Р. Перельберг приводит пример пациента, который говорит об отчиме: “Проблема с моим отчимом вот в чем: он не может вынести мысль о том, что он не присутствовал при моем зачатии. Там были только я и моя мать, его там не было”. Он остановился, удивившись тому, что им было сказано. Карл выразил, таким образом, уверенность в том, что он присутствовал при собственном зачатии, из которого его (приемный) отец был исключен. Так он переживал себя живущим в мире, где только он и его мать существовали с самого начала, в мире, где он чувствовал, что является расширением ее желаний” (Перельберг, 2012, с.193). Приведенный пример очень  важен, с моей точки зрения, на мой взгляд он демонстрирует пример не убийства отца и занятии его места, как это происходит у Эдипа, а отрицании отцовской метафоры, отцовства как такового. Это важный маркер психотического  и перверсного функционирования.  Ликвидация третьего измерения позволяет отрицать вину, кастрационную тревогу и общество в целом как гаранта символического порядка. Инцестуозные фиксации сохраняются, но за это приходится платить дорогую цену, в смысле появления тяжелого расщепления, при котором одна часть находится в контакте с реальностью, а другая нет. На данное расщепление указывается, в частности, в работе З.Фрейда “Фетишизм” (Фрейд, 2006).

И. Шторк  в своей работе (Шторк, 2005) указывает, что обесценивание и  отрицание  отца помимо проблем, связанных с перевозбуждением и страхом злоупотребления, неизбежно влечет за собой сепарационные проблемы, а также глубокие нарушения процесса символизации.

И. Шторк указывает, что мать, устранившая отца физически или символически, становится, в результате этого устранения, единственным объектом привязанности, утратить который чрезвычайно страшно. Она  приобретает в психике в связи с этим статус богини, идола. Агрессия к такой матери не должна осознаваться и сепарироваться от нее становится невозможно. Ребенок не может опереться на отца как альтернативный объект и вынужден постоянно возвращаться к матери. Не случайно образ богини- матери появляется у З.Фрейда в работе о Леонардо (Фрейд, 2006), который ранние детские годы провел без отца по предположению  З.Фрейда. Как известно, в этой работе З.Фрейд анализирует появление в психике представления об обоеполом материнском имаго в виде образа грифа (или коршуна), что придает матери всемогущий, божественный  статус в психике ребенка.

Кроме того, отсутствие авторитета отца в концепции И.Шторка приводит к возникновению не только ужасающего фантазма о фаллической матери, а также связанного с ним, фантазма о том, что мать “съела отца”. В этой связи, часто фетишизированные сексуальные сценарии помогают устранить страх перед поглощающей матерью, обесценить ее тотальное всемогущество.  Исследуя подобные фантазии и садо-мазохистические сценарии, неизменно удивляешься, насколько образ  сексуально униженной женщины противоположен сознательно представленному образу матери-богини.  Фетиш  часто появляется там, где возникает фантазия о присвоении наиболее опасных качеств объекта, а именно материнского фаллоса (или вагины, содержащей внутри опасный фаллос). В этой связи, если миф об Эдипе служит прообразом и иллюстрацией невротического конфликта, то для иллюстрации перверсного модуса отношений больше подходит миф о медузе Горгоне. Персей в этом мифе сталкивается с фаллической матерью, угрожающей поглощением, женские гениталии нагружены оральными характеристиками.

После краткого обзора некоторых теоретических подходов к анализу причин возникновения сексуальных перверсий  мне хотелось бы сфокусироваться еще раз более пристально на проблемах, связанных с сепарацией и индивидуацией.

В литературе   под сепарацией принято понимать процессы непосредственно связанные с отделением от объекта, а под индивидуацией - формирование репрезентаций себя отдельно от репрезентаций матери и отца (Малер, Пайн, Брегман, 2011).

Отсутствие или слабая репрезентация отца не дает ребенку идентифицироваться с ним и тем самым в какой-то степени отличаться от матери. Он вынужден определять себя только через диадные отношения с матерью, не имея возможности использовать третье измерение.

В этой связи становится важным понять, как сам  ребенок изначально репрезентирован в голове матери, а именно матери, обесценивающей или уничтожающей метафору отца. И здесь, безусловно, важно вспомнить работы Фрейда, в которых он пишет, что в психике некоторых женщин может существовать символическое уравнивание ребенка, пениса и кала (Фрейд, 2006). Можно в этой связи думать о том, что чем глубже регрессивная замена на бессознательном уровне генитального мира миром анальных репрезентаций, тем сильнее будет выражено указанное символическое уравнивание, искажающее способность видеть ребенка как ребенка, т.е. как отдельного человека и личность.

Очень интересно, с моей точки зрения, об этом пишет  Р.Столлер (Столлер, 2016 ). Р. Столлер, развивая взгляды З.Фрейда о бессознательной фиксации определенного типа женщин на зависти к мужчинам (Фрейд, 2006), считает, что такие женщины, выйдя замуж и забеременев, могут терять интерес к партнеру, так как получили от него все “необходимое” – ребенка (особенно это касается мальчика). В бессознательной фантазии такой женщины это, однако, может выглядеть так, что она как бы сама из себя родила чудесное творение – свой собственный фаллос. Ж. Шассге Смиржель  (Шассге-Смиржель, 2005) указывает, однако, что это фаллос анального свойства, фаллос, которым можно полностью манипулировать, он больше несет измерение власти, чем сексуальности.

Фантазм об отношениях ребенка с богиней матерью, по отношению к которой он играет роль частичного объекта (фаллоса), проигрывается с моей точки зрения во всех садо-мазохистических сценариях (“Я все, ты ничто—понимаешь” – эта фраза обычно служит прелюдией для начала фетишизированных садо-мазохистических постановок). Анализ показывает, что  мужчины, исполняющие садистическую роль, на самом деле  бессознательно идентифицированы со своими фаллическими матерями и устанавливают с другим отношения по нарциссическому типу, т.е. видят в партнере себя – ребенка, при этом такое видение является совершенно неосознаваемым. Как правило, такие пациенты отрицают, что подобное происходило когда-то с ними самими. Важно понимать, что идентификация с сексуальным отцом при этом отсутствует или слабо выражена.

Размышляя о сути объектных отношений между матерью и ребенком, Масуд  Хан (Khan,1989) упоминает о диффузной идентичности первертных пациентов. Автор обосновывает, в частности, что таким пациентам в силу глубокой нехватки материнского инвестирования и обесценивании роли отца не удается преодолеть первичную идентификацию с матерью, что особенно патогенно для психосексуального развития мужчины. Масуд Хан также формулирует суть отношения  такой матери к ребенку: мать относится к ребенку как к вещи, созданной ей самой, и в этом смысле не видит ребенка как отличного от нее и живого. Анализируя истоки этого отношения, Масуд Хан обращается к теории Д.В.Винникотта о переходном объекте, он постулирует, что зачастую первертные пациенты строят свои отношения с другим не только как с частью себя (т.е.по нарциссическому типу), но и так, как если бы он был переходным объектом. Отдельность и автономия переходного объекта понимаются лишь частично. Обладание переходным объектом, в соответствии с теорией Винникотта, позволяет справляться с тревогой в связи с отсутствием матери, создает иллюзию контроля над ситуацией (Винникотт, 2015).

Указанные исследования автора о регрессивных объектных отношениях очень интересны и действительно могут иметь место при перверсиях, однако, мне представляется, что, чем глубже уровень перверсного функционирования, тем больше мы подходим к отношению не с переходным объектом, а с объектом-фетишем.  Д.В. Винникотт (Винникотт, 2015), как известно, считал стадию, связанную с переходным объектом, как очень важную для запуска процессов символизации. Переходный объект – вещь, но вещь особенная. Это не совсем внешний объект, но  уже и не внутренний. Отдельность его частично понимается и осознается. Этот предмет  наделяется, как правило, хорошими качествами материнского объекта, которыми можно пользоваться при отсутствии матери. Д.В.Винникотт описывает функции такого предмета(объекта) – это объект-“утешитель”, объект- “друг”, объект-“защитник”, объект-“собеседник” и т.д.. Важно также не то, что он символизирует мать, по словам Д.В.Винникотта, а то что он может служить заменой матери, т.е. способствует сепарации.

В главе о переходных объектах (Винникотт, 2015 ) автор делает важную ремарку. Переходный объект может иногда превращаться в фетиш, а именно, когда депрессивная  тревога заменяется маниакальным отрицанием (фетиш связан с манией материнского фаллоса).

Некоторые авторы, в частности, А. Верморель и М. Верморель (Верморель, Верморель, 2007) и Э.Кестенберг (Кестенберг,005), развивая идеи Д.В.Винникотта, указывают, что замена переходного объекта фетишем означает срыв процесса символизации. Частично эти идеи развиваются и в работе Р.Тача (Тач, 2013).

Кратко эти идеи можно сформулировать следующим образом:

- Если переходный объект в основном служит для представления хороших аспектов объекта в его отсутствие, то фетиш и фетишизация помогают снизить тревогу от присутствия объекта, если он воспринимается как угрожающий.

- Если переходный объект служит целям сепарации, то фетиш, напротив, закрепляет неотсепарированность, служит маниакальному отрицанию сепарации.

 - С фетишем формируются в основном садо-мазохистические отношения в отличие от переходного объекта.

Фетишисткое объектное отношение, если оно проявляется в  работе с первертным пациентом, часто маркирует ощущение аналитиком себя как мертвым, отсутствующим. С этой точки зрения фетишисткое объектное отношение относится к разряду парадоксальных трансферов. Парадокс заключается в том, что пациент крайне нуждается в аналитике (в виду чрезвычайной дезинвестиции со стороны первичных объектов), но одновременно, он упраздняет его, не воспринимает его как другого и осуществляет, таким образом, контроль и триумф над ним. Любая попытка установить близость отвергается и обесценивается, пациент приходит на сеанс, но непонятно, что он получает, интерпретации проходят мимо, как если бы пациент разговаривал сам с собой. Требуется очень много работы со своим контрпереносом, а также, зачастую, особая техника для работы с подобными пациентами. Очень часто пациенты приносят сексуальный материал, но подают его таким образом, что терапевт (или аналитик) чувствует себя униженным, обесцененным или присутствующим при акте символической мастурбации. В то же время, если доминирует перенос на аналитика как на фаллическую мать, пациент испытывает ужас перед интервенциями аналитика, воспринимает коммуникацию как чрезвычайно враждебную, от которой надо всеми силами обороняться. Часто для того, чтобы справиться с этими чувствами, бессознательно используются механизмы сексуализации, о чем указывалось выше.

 В этой статье мне представляется важным показать, как нарушение процессов триангуляции приводят к глубоким нарушениям и на уровне диадных отношений, в смысле способности к дифференциации себя и другого, а также приводит к нарушению формирования сексуальной идентичности. Предрасположенность к развитию по перверсному пути закладывается задолго до рождения индивида. Если в бессознательном матери преобладает фетишистское объектное отношение, это приводит к уничтожению триангулярного пространства еще до рождения ребенка. Это означает, что в бессознательной жизни матери ребенок не только не является плодом любовных отношений с мужем, он также не является и плодом эдиповых фантазий матери, т.е. свидетельствует о нарушении ее отношений со своим собственным отцом и ликвидации третьего измерения, маркирующего реальность. Ребенок в этом смысле включается в процесс трансгенерационной передачи травмы и вынужден развиваться по перверсному сценарию.

Клинический пример.

Х. – второй ребенок в семье, есть еще сестра на 4 года старше. Мать Х. очень рано оставила его на попечение бабушки, своей матери. Глубоких эмоциональных контактов у ребенка не было ни с кем из членов семьи, и особенно не хватало эмоционального контакта с матерью. Отсутствие эмоционального взаимодействия сопровождалось сексуальным использованием и перестимуляцией ребенка.

Семья строилась по принципу матриархата, мужские фигуры не являлись авторитетными. В результате в бессознательной жизни Х. сформировалась фантазия, что его отец лишь формально является его родителем, а они с матерью образуют инцестуозную пару. Можно было думать о символической дыре на месте вторичного объекта. Х. со временем осознал, что ему остро не хватало идентификации с отцом и, в принципе, с уважаемой мужской ролью. Женская фигура, напротив, была сознательно очень идеализирована, но на бессознательном уровне вызывала ужас и защитную агрессию, которая нашла выход в сексуализации.

Все указанные факторы привели к формированию сексуальной мастурбационной фантазии по типу  “ребенка бьют” уже в возрасте 5-6 лет, а во взрослой сексуальной жизни предпочтение отдавалось садо-мазохистическим сценариям.

Длительная психоаналитическая работа привела к глубоким личностным изменениям, что отразилось и на сексуальной жизни Х.

Annotation

 In this article author considers the main theoretical concepts, devoted to the reasons of formation of sexual deviations (perversions). At the same time the author analyses some difficult aspects of practical psychoanalytical work with such disorders. Special attention is dedicated to the failure of the process of triangulation as the main reason of problems with sexual identity.    

Key words: psychoanalysis, perversion, deviation, triangulation, separation anxiety, sexual identity.