Аннотация

В данном обзоре зарубежной литературы по психотерапии рассмотрены различные идеи и концепции, перекликающиеся с отечественной концепцией запроса на психологическую помощь, а именно основная жалоба и предъявляемая проблема; ожидания, надежды и страхи клиентов; мотивация к лечению; терапевтический фокус; личные и терапевтические цели; рабочий альянс; и стадии поведенческого изменения.

Ключевые слова: запрос, психологическая помощь, психотерапия, консультирование, жалоба, проблема, терапевтический фокус, мотивация к лечению.

Концепция запроса на психологическую помощь – это плод усилий группы отечественных психологов по осмыслению позиции психолога-консультанта в его взаимодействии с клиентами, тех трудностей, которые возникли в ходе первого в нашей стране опыта оказания психологической помощи населению (Семья в психологической консультации, 1989). Благодаря этому вкладу понятие «запрос» стало широко применяться в отечественном психологическом консультировании, постепенно проникая и в область психотерапии. Эта концепция служит отечественным психологам-консультантам и психотерапевтам в качестве продуктивного способа концептуализации проблем, представлений и ожиданий клиентов, а также мотивации обращающихся за психологической и психотерапевтической помощью. 

Понятие «запрос» можно определить следующим образом:

Запрос – это предъявляемая посредством жалоб на различного рода неблагополучие и рассказа о собственной жизненной ситуации просьба клиента о помощи, а также выражение клиентом своих представлений о том, что является проблемой, каковы причины ее возникновения, а также явное или скрытое проявление своих ожиданий, надежд и страхов касательно роли терапевта, целей, методов и длительности психологической или психотерапевтической помощи.

В двух предыдущих статьях (Ягнюк, 2016, 2017), посвященных рассматриваемой теме, концепция запроса на психологическую помощь была расширена на область психотерапии. Была предложена новая типология запросов на психологическую и психотерапевтическую помощь, даны определения основных понятий данной концепции: первичный запрос, рабочий запрос, формулирование/переформулирование запроса, неконструктивный запрос и подлинный запрос.

Многочисленные попытки, предпринятые мною чтобы обнаружить использование конструкта «запрос» в зарубежной литературе по психологическому консультированию и психотерапии, по сути, не увенчались успехом. Практически единственными исключением стала работа Курта Людевига (2004). С мыслью, что для обращения с феноменом запроса на психотерапевтическую помощь зарубежные психотерапевты, по всей видимости, прибегают к другим понятиям, я приступил к поиску релевантных идей. Ниже представлен краткий и достаточно избирательный обзор литературы по тем понятиям и концепциям зарубежной психотерапии, которые, на мой взгляд, достаточно явно перекликаются с концепцией запроса на психологическую и психотерапевтическую помощь. Надеюсь, что их рассмотрение и соотнесение друг с другом послужит дальнейшей концептуальной разработке конструкта запроса на психологическую и психотерапевтическую помощь.

Понятия «основная жалоба» и «предъявляемая проблема»

В зарубежной литературе по психотерапии и психологическому консультированию для обозначения причины обращения, как правило, используются термины «основная жалоба» или «предъявляемая проблема», порой взаимозаменяемым образом. Так, например, Роджер Маккинон, Роберт Мичелс и Питер Букли (Mackinnon, Michels & Buckley, 2006) дают следующее определение. «Основная жалоба – это предъявляемая проблема, в связи с которой пациент ищет профессиональной помощи». Основной жалобой может стать любое отклонение от здорового функционирования, любая проблема или нарушение, на которое жалуется пациент. Карин Джонс даже предлагает общее определение этих понятий. «Предъявляемая проблема/основная жалоба – это заявление о проблемах или заботах, которые привели клиента на консультирование. Предъявленные проблемы могут касаться психологического функционирования (например, депрессия или тревога) или социального функционирования (например, проблемы в текущих отношениях)» (Jones, 2010).

По мнению Маккинона, Мичелса и Букли (Mackinnon, Michels & Buckley, 2006) «во многих случаях пациент начинает свою историю с нечеткой, размытой формулировки основной жалобы. Одна или несколько сессий может потребоваться клиницисту, чтобы выяснить, что именно в наибольшей степени нарушает жизнедеятельность пациента и почему он ищет помощи именно в этот момент времени». Волберг акцентирует, что «основная жалоба может не быть самой важной проблемой, в связи с которой пациент нуждается в помощи. Как правило, пациент озвучивает жалобу в терминах манифестных, беспокоящих симптомов. При этом он может сосредоточиться на одном симптоме ценой исключения других. Например, пациент может представить как основную жалобу то, что он находится в депрессии. По мере того, как он описывает свою проблему, становится очевидно, что он также отстраняется от людей, что у него язва желудка и что его неспособность работать подвергает опасности его экономическую безопасность» (Wolberg, 2013).

Филинда Хатчингс и Томас Вирден добавляют, что «предъявляемая проблема может принять ту или иную форму, включая симптом (например, проблема с засыпанием), конфликт (например, разногласия в отношениях), стрессор (например, безработица), эмоцию (например, тревога), поведение (например, повторяющиеся ссоры) или что-то еще. В отдельных случаях предъявляемая проблема может не видеться интервьюеру проблемной (например, недавний брак) до тех пор, пока пациент не даст объяснение. В любом случае интервьюер должен понять предъявленную проблему и то, какие трудности она ему создает» (Hutchings & Virden, 2010).

Как показывает клинический опыт, предъявляемая проблема, может оказаться лишь верхушкой айсберга или частью слона[1] и привести к обнаружению другой, более серьезной проблемы. «Так, например, если предъявляемая проблема – бессонница, то можно ожидать обнаружить также подавленное настроение, потерю интереса или удовольствия от ранее приятной деятельности, что будет свидетельствовать о депрессии; повышение энергии и настроения – при мании; чрезмерное беспокойство – при генерализованном тревожном расстройстве; ночные кошмары и непроизвольные воспоминания травматических событий – при посттравматическом стрессовом расстройстве» (Hutchings & Virden, 2010).

Многие авторы, например, Джонс (Jones, 2010) подчеркивают важность сбора информации об истории предъявляемой проблемы, то есть, хронологической истории жалобы клиента, которая может предоставить консультантам много дополнительных клинических признаков для постановки диагноза.

Предубеждения, ожидания, надежды и страхи

Когда клиент появляется в кабинете психотерапевта, он приходит со своими представлениями о деятельности психотерапевта, которые могут быть полны предубеждений, страхов и, вместе с тем, содержать надежду на помощь. Харри Салливан был, по всей видимости, одним из первых, кто писал о предубеждениях и страхах пациентов по поводу обращения за помощью к психиатру. И хотя он писал об антипсихиатрических представлениях пациентов, многое из этого верно и касательно отношения пациентов к психологической и психотерапевтической помощи.

Он отмечает, что «в отношениях «эксперт-клиент» с пациентом психиатр сталкивается с некоторыми исключительными трудностями, которые проистекают из так называемых «антипсихиатрических» элементов в самой культуре… Во-первых, стремясь быть экспертами в области психиатрии, мы все находимся под влиянием того факта, что в нашей культуре люди усвоили, что они не должны нуждаться в помощи, поэтому они стыдятся такой своей потребности или чувствуют, что они глупы, если ищут или ожидают ее… В большинстве случаев глубоко в личности укоренена идея, что если человеку не удается возвыситься и преодолеть ограничения собственного прошлого, свои беды и ошибки, ему должно быть стыдно. Нередко люди обращаются за психиатрической помощью со странными ожиданиями относительно того, что собираются получить, что отчасти, по-видимому, обусловлено необходимостью сохранить свою самооценку… Во-вторых, все мы в качестве культурного наследия имеем убеждение, что нам необходимо «знать себя», знать нечто твердо установленное о так называемой «человеческой натуре», отличать «верное от ошибочного», «хорошее от дурного» и уметь распознавать это в других. В-третьих, люди в большей или меньшей степени усвоили, что должны руководствоваться «логикой» и «здравым смыслом», или если не полагаться на разум, то, по крайней мере, необходимо иметь «хорошие врожденные инстинкты» или «хорошую интуицию», которая должна помочь выбрать верный способ действия. И, наконец, в-четвертых, широко распространено антипсихиатрическое мнение, что человек должен быть независимым. У него не должно быть потребности в ком-либо, чтобы поговорить о том, как поступить или как жить» (Sullivan, 1970).

Человек, имеющий проблемы психологического характера, порой предпринимает немалые усилия, чтобы преодолеть свои страхи и обратиться за помощью к специалисту. Это сильно влияет на то, как он ощущает себя на самой первой консультации. Левис Волберг пишет по этому поводу: «На начальном интервью обычный пациент, сталкиваясь с перспективой вскрытия карманов вины, раскрытия внушающих страх секретов, подвергания пристальному вниманию и оценке странным индивидуумом и возможности стать жертвой его недобросовестного обращения, перегружен огромной тревогой, укрывающей много эмоций, находящихся в конфликте. Это может быть ощущение собственного падения от обращения к «доктору по психическим проблемам», который может воспользоваться своими непредсказуемыми полномочиями и вскрыть личные слабые места своими «прощупываниями» и, каким-либо иным мистическим образом нанести ему вред. Но, несмотря на это, пациент может питать надежды, что этот новый целитель достигнет того, чего не смогли другие и сможет высвободить фантазии и ожидания, которые не знают пределов. Этот клубок противоречивых установок и чувств может подавить пациента пока их правомерность не будет подвергнута проверке в отношениях с терапевтом» (Wolberg, 2013).

Роджер МакКиннон, Роберт Мичелс и Питер Букли (Mackinnon, Michels & Buckley, 2006) отмечают еще один важный аспект ожиданий и страхов.

«Пациент врача полагает, что его симптомы помогут доктору понять его заболевание и обеспечить эффективное лечение. Он обычно стремится рассказать доктору все, что, как он думает, связано с его болезнью. Многие психиатрические симптомы, наоборот, включают защитные функции Эго и репрезентируют бессознательные психологические конфликты. В той степени, в которой пациент защищается от этих конфликтов, он также скрывает их от интервьюера. Следовательно, хотя психиатрический пациент мотивирован к самораскрытию, чтобы получить облегчение от страдания, он также мотивирован утаить свои глубочайшие чувства и основные причины своего страдания.

Страх пациента заглянуть за его защиты – это не единственная основа для утаивания в ходе интервью.  Каждый человек озабочен впечатлением, которое он оказывает на других. Клиницист, как фигура авторитета, часто символически репрезентирует родителей пациента, и, следовательно, его реакции особенно важны для пациента. Наиболее часто пациент желает получить любовь и уважение клинициста, но возникают другие паттерны. Если пациент полагает, что не очень привлекательные аспекты его личности станут известны вместе с его болезнью, он может не желать раскрывать такой материал, пока не убедиться, что в результате он не потеряет уважение интервьюера» (Mackinnon, Michels & Buckley, 2006).

Джероми Франк (Frank, 1975, Frank & Frank, 1991) обратил наше внимание на то, что отнюдь не симптомы сами по себе заставляют людей обращаться за психотерапевтической помощью. У пациентов должна также присутствовать некоторая степень деморализации и снижения надежды, что их жизнь будет развиваться в позитивном направлении. Франк следующим образом определяет деморализацию.

«Деморализация – это душевное состояние, возникающее, когда человек чувствует себя неспособным справиться с проблемой, с которой, как он сам считает или, как ожидают от него другие, он должен быть способен справиться. Деморализация может в значительной степени различаться по длительности и тяжести, но ее развившаяся форма включает в себя следующие проявления, не все из которых могут наличествовать у одного человека. Человек страдает от потери уверенности в себе и своей способности справиться не только с внешними обстоятельствами, но даже с собственными чувствами и мыслями. Возникающее в результате ощущение провала типично вызывает чувства вины и стыда. Деморализованный человек часто чувствует себя отчужденным и изолированным. Он может также чувствовать себя в обиде на других, поскольку те, от кого он ожидает помощи, не способны или не желают ее оказать; их поведение, в свою очередь, может отражать их недовольство им, создавая тем самым порочный круг. С ослаблением связей человека часто происходит утрата веры в ценности и убеждения группы, которые ранее давали ему ощущение безопасности и значимости. Психологическое жизненное пространство деморализованного человека оказывается ограниченным в пространстве и времени. Он погружается в себя, утрачивает четкое видение своих долгосрочных целей и озабочен лишь тем, как избежать будущего провала. Его доминирующим настроением обычно становится (1) тревога, варьирующаяся от опасения до паники, и (2) депрессия, варьирующаяся от умеренной подавленности до крайней беспомощности» (Frank, 1975)».

Именно облегчение состояния деморализации, а вовсе не устранение симптомов, по мнению Франка, является главным критерием успешного лечения. Он отмечает, что восстановление морального состояния человека имеет определенные положительные следствия. Это возвращает ему ощущение контроля над тем участком жизни, который, как он чувствовал, он утратил. Это вновь открывает для него будущее, увеличивает возможности выбора и уменьшает его озабоченность своими симптомами, потому что теперь он чувствует, что он может овладеть ими, что это не они овладели им (Frank, 1975)». Схожую точку зрения выразил Лестер Люборски: «Часто пациенты приходят на терапию тогда, когда проблемы захватывают их полностью и они чувствуют себя беспомощными, подавленными. Отсутствие надежды усугубляет состояние пациента; если же дать ему надежду, то он с большей вероятностью будет продолжать попытки разрешить проблемы и, таким образом, возрастет успешность терапии» (Люборски, 2003).

Мотивация к лечению

Мотивация пациента – это ключевой фактор при прохождении психотерапии, поскольку пациент не просто получает лечение, а активно участвует в терапевтическом процессе. Вовлечение в лечение является логическим следствием наличия мотивации к лечению. Отсутствие же мотивации является основной причиной неудачи в вовлечении пациента в терапевтический процесс и прерывания психотерапии.

Разработанная Клаусом Дришнером и коллегами (Drieschner, Lammers, van der Staak, 2004) интегральная модель мотивации к лечению содержит шесть когнитивных и эмоциональных факторов, названных ими внутренними детерминантами. Внутренние детерминанты включают в себя признание проблемы, уровень страдания, воспринимаемая плата за лечение, воспринимаемая пригодность лечения, ожидание результата и внешнее давление.

Признание проблемы – это осознание и готовность признать наличие проблемы и признание необходимости измениться, чтобы преодолеть ее и предотвратить рецидивы ее появления. Признание проблемы предполагает взятие пациентом ответственности за собственное поведение. Признание проблемы пациентами определенно так же связано с таким фактором как способность мыслить психологически.

Уровень страдания – это степень дистресса, который возникает в результате непосредственного воздействия симптомов, а также социальных и экономических последствий имеющихся проблем или страха ухудшения состояния в любой из областей жизни.

Воспринимаемая плата за лечение – это деньги и время, которые пациент тратит на лечение, а также психологическая плата, связанная с необходимостью переживания неприятных эмоций и осуществления изменений в стиле жизни.

Воспринимаемая пригодность лечения включает три аспекта: восприятие пациентом уместности и эффективности лечения, согласие пациента с целями лечения и восприятие пациентом терапевтических отношений.

Ожидание результата – это вера пациента в возможность изменения, ожидание им того, что он сможет завершить лечение, достичь успеха.

Внешнее давление – это то давление, которое оказывает социальное окружение пациента, требуя прохождения лечения и изменения. Источниками внешнего давления может быть супруг, родители, работодатели и т.д.

Эти шесть внутренних факторов по мнению создателей этой модели детерминируют мотивацию к лечению, что, впрочем, не отрицает влияния внешних факторов, таких как жизненные обстоятельства и события в жизни пациента.

Терапевтический фокус

Симон Будмэн и Алан Гурмэн (Budman & Gurman, 1988) полагают, что «человеческое поведение является настолько сложным и данные могут быть организованы в соответствии с настолько широким многообразием принципов, что терапевты имеют буквально бесконечной количество выборов касательно потенциальной ядерной фокальной проблемы».

Они обращают наше внимание на то, что все основные теории краткосрочной психотерапии разделяют убеждение в том, что краткосрочное лечение должно быть фокальным, то есть, иметь терапевтический фокус. В целом это значит, что «терапия должна иметь центральную проблему или тему, с которой работают в ходе лечения… Без такой центральной темы, весьма вероятно, что терапия потеряет свое ощущение цели и ей будет недоставать связного и имеющего мишень обозначения направления» (Budman & Gurman, 1988).

Будмэн и Гурмэн (Budman & Gurman, 1988) подчеркивают, что главным вопросом для краткосрочного терапевта, когда он принимает потенциального пациента в первый раз, должен быть вопрос «Почему сейчас?». «Из всех возможных причин, в связи с которыми этот человек может искать лечение, почему он решил предпринять это в данный момент времени? С ответом на этот вопрос терапевт часто обнаруживает по крайней мере частичный фокус для лечения… Пренебрегая вопросами касательно текущих изменений как в пациенте, так и между пациентом и его окружением, которые привели его к обращению за лечением в области психического здоровья, терапевт часто упускает сильные стороны пациента, связи, обеспечивающие ему социальную поддержку и/или преграды, которые позволили или послужили причиной того, что пациент не был в терапии в течение определенного периода времени, или предыдущие барьеры к такой заботе. Тем самым, терапевт может потерять рычаги воздействия, которые приходят с ответом на вопрос «Почему сейчас?».

Ускоряющее событие, переполнившее чашу терпения пациента в определенный момент его жизни и приведшее к обращению за помощью, по мнению Будмэна и Гурмэна, как правило, связано со значимыми для него взаимоотношениями, с этапом развития и/или с экзистенциальными данностями существования. Эти три области Будмэн и Гурмэн (Budman & Gurman, 1988) назвали межличностным, развитийным и экзистенциальным измерениями в разработанной ими интегративной модели краткосрочной терапии. Иначе говоря, при рассмотрении возможного центрального фокуса лечения терапевт должен всегда принимать во внимание стадию жизни пациента. Речь идет как о стадии индивидуального развития, так и о стадии жизненного цикла семьи, частью которой является пациент, поскольку неудачи в осуществлении задач развития сильно расстраивают большинство людей. Терапевт также должен быть внимателен к межличностному контексту тех симптомов и проблем, которые предъявляет пациент. Как показывает клинический опыт, межличностный конфликт часто выступает толчком к обращению за психотерапевтической помощью. Кроме того, терапевту важно узнать о наиболее важных межличностных влияниях в жизни пациента, в частности, имеет ли он поддержку в его социальном окружении. Кроме того, причиной обращения за помощью нередко становятся какие-то события в жизни пациента, которые остро ставят перед ним экзистенциальные вопросы, то есть вопросы выбора, ответственности и свободы, смысла его деятельности/жизни.

Будмэн и Гурмэн полагают, что никакая терапия в действительности не состоится до тех пор, пока пациент не готов к изменению. Акцентирование вопроса «Почему сейчас?» и формулировки центрального терапевтического фокуса, по их мнению, напрямую связана с активацией готовности пациентов работать над изменением. Соответственно, одна из первоочередных задач в начальной фазе терапии состоит в том, чтобы определить и предложить пациенту предполагаемый фокус терапевтической работы. «Терапевт предъявляет в ходе начального интервью тот фокус, который он усматривает и обращается к пациенту чтобы выяснить, представляется ли ему предложенный фокус согласующимся с его переживанием проблемы и целями изменения. Например, он может сказать 48-летнему вдовцу: «По-моему смерть вашей жены от рака два года назад вызвала у вас чувство громадной боли. В начале вы сказали, что были подавлены по поводу ваших текущих отношений и не знаете, почему все пошло так плохо. Но я думаю, что тема вашей жены здесь является центральной. Может быть мы могли бы, по крайней мере сначала, сфокусироваться на этом и посмотреть, будет ли это полезным. Что вы думаете?» (Budman & Gurman, 1988).

Наличие терапевтического фокуса определяет сеттинг фокальной терапии и оказывает свое влияние на процесс психотерапии. «Когда релевантный фокус установлен и принят, терапевт сталкивается с отклонениями от него, но всегда сохраняет ясность для себя касательно того, какова центральная тема данного пациента. Некоторые пациенты могут чувствовать себя побуждаемыми и подстегиваемыми этой темой, хотя они и приняли ее, в то время как для других это происходит легко. Конечно же, существуют поводы, когда какой-то кризис или событие из реальной жизни может препятствовать работе с фокальной темой… Однако даже в течение кризиса или временного изменения фокуса, центральная тема может быть упомянута, чтобы напомнить о ее важности» (Budman & Gurman, 1988).

Личные и терапевтические цели

В последние десятилетия происходит активная разработка конструктов «цели», «личные цели» и «терапевтические цели» в психологии и психотерапии, проводятся многочисленные эмпирические исследования. Многие идеи, возникшие в результате этих изысканий, применяются в области психологического консультирования и психотерапии.

Ари Круглянски (Kruglanski, 1996) определяет цель как желаемое положение дел, которого некто стремится достичь посредством действия (цит. по: Эммонс, 2003). Айелет Фишбэх и Мелисса Фергюсон (Fishbach & Ferguson, 2007) определяют цель как когнитивную репрезентацию конечной точки, которая воздействует на оценки, эмоции и поведение человека. Они полагают, что «цели являются фокальными точками, вокруг которых организуется поведение человека. Многое из того, о чем люди думают, что они чувствую и делают, вращается вокруг целей, которые они пытаются осуществить» (Fishbach & Ferguson, 2007).

По мнению Йоханесса Холтфорта и Мартина Мичелака «совокупность всех целей, к которым человек стремится, может быть рассмотрена как устремленная в будущее ориентация индивидуума, придающая структуру и смысл его жизни» (Holtforth, Michalak, 2006). Роберт Фрэнкен (Franken, 1994) добавляет к этому, что навыки установления целей являются метастратегиями – базовой компетентностью для управления мотивацией человека.

Поскольку личные цели и запрос на психологическую помощь – это тесно связанные понятия, прежде всего, давайте рассмотрим такие конструкты как «жизненная задача», «стремление» и «текущий интерес», возникшие в русле психологических исследований.

Нэнси Кантор c коллегами (Cantor, Langston, 1989, Cantor, Norem, 1991) предложили конструкт «жизненная задача», чтобы исследовать то, как люди используют социальный опыт, имея дело с задачами, которые встают перед ними на различных этапах жизни. Кантор акцентирует социокультурный контекст жизни индивидуумов и определяют жизненные задачи как проблемы или цели, над достижением которых индивидуумы работают в определенный жизненный период. Кантор подразумевает, прежде всего, нормативные задачи, соответствующие возрасту и ожиданиям социального окружения людей. Будучи членами семей и участниками различных групп, сообществ и организаций, таких, например, как школа или армия, индивидуумы узнают о задачах, постановка и решение которых считается соответствующей текущей стадии жизни.

При анализе жизненных задач Кантор предлагает исходить из положения, что индивидуумы определенного возраста, живущие вместе в конкретных социальных группах, разделяют общее понимание жизненных задач, которые считаются соответствующими их текущему возрасту и социальному окружению. Так, например, в одном из исследований (Cantor & Kihlstrom, 1987) проживающих в общежитии студенток колледжа были выявлены следующие семь нормативных, согласованных жизненных задач: “работать над академической успеваемостью”, “установить цели на будущее; принять важные решения”, “иметь друзей; ладить с другими”, “быть вовлеченным с кем-то; встречаться, обрести близость”, “быть самой по себе, отдельно от семьи», «быть членом женского сообщества (sorority)”, “поддерживать физический вид: диета, упражнения и здоровье”.

По мнению Кантор соответствующие возрасту задачи обеспечивают индивидуумов неким абстрактным планом для воплощения своей энергии и усилий, однако им предстоит индивидуализировать эти задачи, таким образом, чтобы организовать и придать дополнительный смысл их повседневной жизненной активности. Эти задачи репрезентируют направления самовыражения и саморазвития; они обеспечивают человека руководством для выбора тех или иных видов деятельности и рамкой для интерпретации повседневных событий. Чем важнее в целом для индивидуума определенная задача, тем чаще он будет считать ее имеющей отношение к повседневным событиям в своей обыденной жизни, тем больше будет его эмоциональная вовлеченность в ее реализацию. То есть, индивидуумы могут выбирать из ряда текущих жизненных задач те задачи, которые они сами считают наиболее важными в тот или иной определенный момент своей жизни.

Для концептуализации мотивационных аспектов личности Роберт Эммонс (2004) предложил понятие «стремление». Он полагает, что каждый человек может быть охарактеризован присущим ему уникальным набором стремлений или, иначе говоря, тенденций «пытаться что-то делать», независимо от того, достигает ли он в этом успеха. К примеру, человек может «пытаться выглядеть привлекательным для лиц противоположного пола», «пытаться чутко выслушивать друзей» или «пытаться быть лучше, чем другие».

Личные стремления, будучи личными целями, отражают выборы, которые делают люди, направляя свою жизнь к достижению одних последствий и избеганию других. Личные стремления составляют важный источник смысла, поскольку жизнь людей строится вокруг того, что они пытаются достичь.

По мнению Эммонса стремления служат организующими принципами мотивации, которые придают согласованность и последовательность каждодневному преследованию целей и устойчивым по времени состояниям сознания. Личные стремления – это довольно долговременные цели, хотя несомненно в течение жизни происходит пересмотр стремлений, отказ от них или их переопределение. Как демонстрируют результаты проведенных им исследований, стремления являются валидным показателем того, как люди структурируют и проживают свою жизнь.

Соотнося результаты своих изысканий с процессом психотерапии Эммонс пишет: «то, как люди когнитивно репрезентируют свои стремления, может определять их мотивацию поиска терапевтической помощи, избегания ее или продолжения терапии и осуществления реальных изменений в своей жизни. Субъективно воспринимаемое влияние терапии на каждое из стремлений также, по-видимому, играет важную роль» (Эммонс, 2004).

Эрик Клингер (Klinger, 1998) утверждает, что опыт человека организуется вокруг его побудительных мотивов, которые представлены «текущим интересом» (current concern), то есть, гипотетическим мотивационным состоянием, локализованным между двумя точками во времени: от решимости достигнуть цели до либо ее достижения, либо отказа от нее. Это мотивационное состояние направляет текущие мысли человека, влияет на его эмоциональные реакции и поведение в течение всего времени, пока оно активно. Клигер считает, что большую часть времени текущий интерес не представлен в текущих когнитивных процессах, т.е. не имеет репрезентации в сознании. По своей сути текущие интересы – это латентные состояния, лежащие в основе жизненных устремлений человека, позволяя ему двигаться к достижению цели и быть в состоянии возобновлять процесс стремления к ней даже после прерывания целенаправленной активности.

Разные исследователи сосредотачиваются на различных аспектах и измерениях, связанных с процессом постановки и преследования личных целей. Цели, например, могут различаться по временным границам (краткосрочные, среднесрочные и долгосрочные), степени значимости в иерархии целей, фокусу в преследовании целей (сосредоточение на определенной цели или одновременное преследование ряда целей), приоритету (достижения главных целей более высокого порядка за счет торможения желаний или искушений низшего порядка), степени трудности в их достижимости, уровню конкретности/абстрактности формулировок, потенциалу активации в сознании из памяти (см. Austin & Vancouver, 1996,  Fishbach & Ferguson, 2007, Kruglanski, 1996).

Постановка цели создает ощущение неотложности, мотивируя индивидуумов предпринимать усилия, чтобы уменьшить расхождение между текущим и желаемым состоянием (Carver & Scheier, 1982). Хотя люди могут желать или намереваться достичь каких-то результатов, они становятся привержены той или иной цели только тогда, когда готовы инвестировать аффективную, когнитивную и поведенческую сферы в ее достижение. В то время как намерения касательно цели конкретизируют желаемое конечное состояние, приверженность (commitment) цели показывает, насколько это конечное состояние является желанным и мотивирует на действия. Простого наличия намерения недостаточно для того, чтобы являться целью (Austin & Vancouver, 1996). То, как человек ставит перед собой цели и следит за своими успехами, обусловливает конечный результат его усилий (Locke & Latham, 1990).

Поскольку человеческая жизнь коротка, а ресурсы ограничены, люди должны решить куда и в какой степени инвестировать свои ресурсы. Иначе говоря, люди должны избирательно инвестировать ресурсы в те или иные конкретные жизненные направления (Baltes & Baltes, 1990). Джеймс Шах и Ари Круглянски (Shah & Kruglanski, 2002) обращают наше внимание на то, что одновременно активированные цели конкурируют за ограниченные мотивационные ресурсы человека. Поскольку ресурсы ограничены, стремление к заданной цели неизбежно отвлекает ресурсы от другой цели. То есть, разные цели конкурируют за внимание, приверженность и усилия.

Хотя некоторые авторы подчеркивают важность сохранения надежды и следования искомым ценностям и целям, а также значимости приверженности целям и убежденности в их достижении (Carver & Scheier, 1998), весьма обоснованным представляется также мнение о том, что порой адаптивной реакцией может быть отказ от цели, а не стремление добиться ее во что бы то ни стало. Может быть важно принять тот факт, что значимые цели подчас должны быть оставлены, чтобы мог быть начат поиск других, более достижимых целей, которые займут их место. «Когда цель не может быть достигнута или хотя бы приближена, отказ от нее – это правильная реакция. В такой ситуации оставление цели помогает человеку избежать негативных эмоций и освободить личные ресурсы для их приложения в другом месте. Но это не всегда легко – отступить, даже когда нежелание отступить может иметь негативные и долгосрочные последствия» (Wrosch et. al., 2003). Развивая эту идею Карстен Фрош и коллеги обращают наше внимание на то, что «помогая людям с трудностями в жизни, многие клинические исследователи и практики сосредотачиваются на техниках, позволяющих повысить вовлечение людей в те или иные жизненные дела. Это вполне объяснимо, поскольку многие проблемы, с которыми люди обращаются за помощью, это проблемы, в которых преобладает тенденция к отказу от активности, а прерывание попыток пересиливает их усилия достичь позитивных изменений. Однако, бывают и противоположный вариант, когда человек слишком долго пытается достичь недостижимого, цепляясь за такую версию реальности, которая никогда не сбудется. Эти люди нуждаются в способах выйти за пределы несбывшихся версий и двинуться к новым возможностям и вызовам» (Wrosch et. al., 2003).

Как показывают результаты эмпирических исследований, люди, чьи цели абстрактны и неясно сформулированы (Emmons, 1996); ориентированы на избегание нежелательного, а не приближение желаемого (Emmons & Kaiser, 1996), находятся в конфликте или плохо интегрированы друг с другом (Michalak, Heidenreich & Hoyer, 2011) демонстрируют меньшее субъективное благополучие и удовлетворенность жизнью и большую выраженность психопатологической симптоматики.

Карин Полманн (Polmann, 1999) считает, что поскольку пациенты и терапевты могут иметь различные цели терапии, важно отделить наивные устремления, предъявляемые пациентами в лечении (naive treatment concerns) от целей, определяемых терапевтом. Наивные устремления, которых пациент надеется достичь в ходе терапии, обычно тесно связаны с проблемой, от которой страдает пациент, однако они часто весьма нереалистичны.

Цели лечения можно определить как «согласованные в начале лечения пациентом и терапевтом изменения в поведении и переживании, которых намереваются достичь посредством успешной терапии» (Holtfroth & Grave, 2002). Холтфорт и Мичелак отмечают, что «цели лечения имеют различные функции в психотерапии. На индивидуальном уровне, цели лечения создают фокус внимания для пациентов и терапевтов, направляют планирование терапии, обеспечивают критерий для оценки результатов. Кроме того, цели лечения выполняют этическую функцию, обеспечивая прозрачность для пациента, внося вклад в баланс власти между терапевтом и пациентом и содействуя тому, чтобы пациент давал информированное согласие на прохождение терапии. Цели лечения также определяют сходства и различия между различными терапевтическими подходами» (Holtforth, Michalak, 2006).

Некоторые клиницисты активно используют те знания о постановке и достижении целей, которые нам дают эмпирические исследования. В качестве такого примера можно привести работу Бернарда Шроера, Арно Фурмэна и Ренате Йонг-Майера (Schroer et. al., 2011), которые взяли за основу концепцию текущего интереса Клигера и разработали метод систематического мотивационного группового консультирования, нацеленный на то, чтобы в ходе первых 4-5 сессий помочь клиентам выяснить и наметить их цели. Шроер и коллеги разработали стратегии для (1) активации текущих интересов клиентов; (2) оценки текущих интересов и перевода их в формулировки целей; (3) предвосхищения и оценки различных аспектов целей; (4) содействия выбору главных целей; (5) осуществления выводов относительно мотивационной структуры посредством процесса обратной связи, осуществляемой терапевтом, которая фокусируется на структурных и содержательных аспектах целей и принимает во внимание предыдущие попытки достичь целей и присущие клиентам способы саморегуляции; и (6) создания иерархии целей и определения конкретных подцелей.

Рабочий альянс

Еще одной важной концепцией психотерапии, релевантной для нашего рассмотрения, является теория рабочего альянса. Ряд клиницистов внесли весомый вклад в разработку этой концепции, но здесь я хотел бы остановиться только на вкладе Эдварда Бордина, который известен тем, что оказал значительное влияние на эмпирические исследования психотерапии. Бордин (Bordin, 1979) предложил формулировку рабочего альянса между ищущим помощи пациентом и выступающим в качестве агента изменения терапевтом, включающую общее понимание и согласие касательно цели изменения и необходимых терапевтических задач, выполнение которых, наряду с установлением связи между партнерами, позволит осуществить изменение. Согласно Бордину, рабочий альянс – это сотрудничество с целью изменения, включающее три аспекта: 1) согласие и взаимопонимание касательно целей, которых стремятся достигнуть в процессе изменения; 2) задачи каждого из партнеров терапевтического процесса; 3) связь между терапевтом и пациентом, которая необходима для осуществления данной инициативы.

Бордин считал, что выбор терапевтических целей совместно с пациентом ведет к увеличению его способности к сотрудничеству. «Достижение понятной и разделяемой обоими сторонами цели изменения – это ключевой процесс при построении начального, жизнеспособного альянса. Со стороны терапевта это требует сензитивного внимания к психическому состоянию пациента, а также к природе и направлению его борьбы за достижение наибольшего удовлетворения, и сведения к минимуму боли и фрустрации» (Bordin, 1994).

Одним из существенных элементов согласования являются задачи, то есть, те способы движения к поставленной цели, которые может предложить терапевт.  Бордин пишет: «Задачи – это конкретные виды деятельности, которые это партнерство предполагает для побуждения и облегчения изменения» (Bordin, 1994). Фактически речь идет о терапевтических методах, которые предлагаются пациенту для достижения поставленных целей, что, конечно же, в значительной степени определяется теоретической ориентацией терапевта. То есть, задачи напрямую связаны с тем способом работы, который терапевт может предложить пациенту. Принимая отводимую ему роль, активно участвуя в терапевтическом процессе, пациент тем самым вносит свой вклад в качество рабочих отношений.

Бордин подчеркивает, что вовлечение пациента возрастает, «если ищущий помощи человек обнаруживает, что их партнерство не сводится к взаимодействию по типу лидер-терапевт–ассистент-пациент, что агент изменения может участвовать в его усилиях пролить свет и открыть для него новые двери … Терапевт является действующим лицом выбора терапевтических задач, но пациент должен понимать их соотнесенность с целью, обоснованность этих действий, чтобы сохранять роль активного партнера» (Bordin, 1994). Иначе говоря, «связь партнеров в терапевтическом альянсе возникает из переживания соединения в совместной деятельности. Совместимость партнеров (связь) скорее всего выражается и переживается в аспекте расположения, доверия, уважения друг к другу, ощущения разделенной ответственности и общего понимания в их совместной деятельности» (Bordin, 1994).

Бордин следующим образом описал свой способ построения рабочего альянса в ходе начальных интервью. «Как это делает большинство клиницистов, я уделяю особое внимание тому, как человек формулирует причины для поиска помощи (событиям и переживаниям, которые привели его к поиску помощи). В моих попытках получить контекстуальную и лонгитюдную перспективу я задаю вопросы в естественном потоке собственного рассказа пациента так, чтобы он воспринимал их как расширение, а не инициативу с моей стороны… Я ясно проявляю мою готовность предложить поддержку и направление в те моменты, когда чувство недостатка ресурсов являет собой реальное препятствие к продвижению. Но я всегда внимателен к тому, чтобы позволять человеку использовать его собственные ресурсы и стремлюсь избегать того, чтобы моя поддержка не заняла место его собственного независимого усилия. Просьба о помощи не должна переживаться ни как состояние беспомощной зависимости, ни как угроза потери независимости... Мое усилие направлено на то, чтобы определить и согласовать цель изменения, которая тесно связана, если не идентична с главными темами в жизненной истории пациента… Задавая вопросы и исследуя его личную историю я ищу формулировку целей, чтобы предложить ее пациенту» (Bordin, 1994).

Бордин убежден, что «бережный поиск с пациентом цели изменения, которая наиболее полно улавливает борьбу человека с болью и фрустрацией в истории его жизни – это ключевая часть построения сильного терапевтического альянса... Однако, достижение значимой, проникновенной цели изменения не ведет автоматически к активной, ответственной позиции пациента, даже если он страстно желал добиться этих целей… Элемент согласования, обсуждения условий – это интегральная часть построения альянса» (Bordin, 1994).

Кроме того, Бордин придавал центральное значение событиям, предшествующим надрыву в терапевтическом альянсе и пониманию того, как и почему происходят изменения. В своей теории рабочего альянса он выделял три ключевых элемента, относящихся к изменению, а именно: (а) сила альянса; (б) влияние терапевтических задач; и (в) динамика надрывов в альянсе. Бордин (Bordin, 1980) считал, что взаимодействие терапевтических задач с тем проблематичным поведением, которое пациент привносит в терапию, вызывает надрыв или напряжение в рабочих отношениях и предположил, что разрешение этих надрывов является важнейшим ключом к изменению.

Стадии изменения поведения

Согласно транстеоретической модели поведенческого изменения Джеймса Прохазки, Джона Норкросса и Карло ди Клементе изменение – это процесс, имеющий ряд стадий. Давайте кратко рассмотрим те явления, связанные с процессом изменения, которые обнаружили эти клиницисты.

Сопротивление изменениям (или предварительное обдумывание)

В большинстве случаев исходная позиция – это активное сопротивление изменениям. Отличительная черта данной стадии – это сопротивление признанию наличия проблемы и отсутствие намерения изменить поведение в обозримом будущем. На этой стадии индивидуумы недостаточно осознают свои проблемы, отрицают их или иным образом защищаются от попыток других указать на них. Они могут считать, что у них есть недостатки, но не согласны, что им нужно что-то в себе менять. Однако людям из ближайшего окружения – членам семьи, друзьям, коллегам, как правило, очевидно, что проблема существует. Когда такие люди приходят к терапевту, то, как правило, они делают это под влиянием окружающих. Обычно к изменению их подталкивают партнер по браку или родитель. «Сопротивленцы» могут уступать давлению и делать вид, что признают проблему и хотят измениться, но, в действительности, они совершенно не рассматривают возможность изменения своего поведения в обозримом будущем.

Обдумывание

На этой стадии люди признают факт своего дисфункционального поведения и начинают всерьез обдумывать пути его преодоления. Они стараются осознать суть проблемы, докопаться до причин, рассматривают возможные варианты решений. Но они еще далеки от воплощения этих намерений в поведении. «Обдумывающие» прикидывают различные варианты, попутно множество раз убеждаясь, что сама собой проблема не решится. На этой стадии люди могут задерживаться надолго – зачастую годами. Для продвижения вперед очень важно избежать ловушки умственной жвачки, то есть хронического, ни к чему не ведущего обдумывания. Серьезно рассматривая последствия существующей проблемы, злясь на себя за то, что оказались в таком положении, обдумывающие постепенно подходят к твердому решению что-то с этим сделать в обозримом будущем. Люди, которые серьезно рассматривают изменение своего поведения в течение ближайших шести месяцев, как правило, находятся на стадии обдумывания. Робкие действия могут предприниматься уже на данной стадии, однако это лишь самые первые, пробные попытки изменить свое поведение. Конец этапа обдумывания – это обычно время предвкушения, некоторого беспокойства и возбуждения.

Подготовка

Большинство из тех, кто находится на этапе подготовки, планирует перейти к действиям в самое ближайшее время, часто в течение месяца.  Они должны в деталях продумать и решить придерживаться того плана действия, который они намечают для себя. Это время, когда вносятся последние коррективы в план действий. Они не обязательно полностью справились со своей амбивалентностью и нерешительностью; им все еще приходится убеждать себя, что принятое ими решение единственно верное. Стадию подготовки характеризует объединение усилий и предпринимаемых предварительных действий. Это может приводить к некоторым успехам в устранении проблемного поведения, но они еще не достигли желаемого результата. Подобно любому человеку, находящемуся на пороге важных свершений, индивидуумам на стадии подготовки необходимо напоминать себе о приверженности своим целям и приоритетам, ведь изменение требует от них энергии, усилий и сосредоточения. Чтобы перейти к этапу действию преодоление неадаптивного поведения должно стать для них делом первостепенной важности.

Действие

На этой стадии индивидуумы осуществляют изменение своего поведения и окружения, чтобы преодолеть свои проблемы. Инициирование полномасштабных действий по изменению и поддержание нового поведения требуют значительных волевых усилий. Чтобы прервать привычные, проблемные паттерны поведения и избежать срывов и рецидивов, приходится выявлять и обходить подводные камни, обнаруживаемые на пути перемен. Этап действия длится несколько месяцев. При этом первые два месяца – самый опасный период с точки зрения рецидива. Как показывает наблюдения Прохазки и коллег, сохранение изменений становится возможной благодаря той работе, которая была проделана на предыдущих этапах. Успехи по изменению своего поведение заслуженно сопровождается чувством гордости собой. Изменения, достигаемые на этой стадии, наиболее заметны другим людям, поэтому получают максимальное внешнее признание и поддержку.

Сохранение

Без твердого намерения закрепить достигнутое, рецидив случается почти со стопроцентной вероятностью, поэтому переход от действий по осуществлению перемен к сохранению изменения имеет решающее значение. Сохранение – это не статичное положение, а продолжение изменения. Цель этапа сохранения изменения – не что иное, как стойкое изменение, которое становится частью образа себя и новым способом жизни. Отличительная особенность сохранения – это стабилизация поведенческого изменения. На этой стадии индивиды работают над профилактикой рецидивов и укрепляют достигнутое ранее изменение. В случае серьезных, длительное время существующих проблем эта стадия после начальных действий длится от полугода до неопределенного промежутка времени. При серьезных хронических проблемах стадия сохранения может продолжаться всю жизнь.

Как отмечают Прохазка, Норкросс и ди Клементе, когда индивидуумы пытаются отказаться от хронического проблемного поведения, то рецидивы и повторное прохождение через выделенные ими стадии происходят весьма часто. При серьезных хронических проблемах, таких как зависимое поведение, линейное продвижение по стадиям – это очень редкий феномен, скорее исключение из правила.

В случае рецидива индивиды регрессируют к более ранней стадии. Как показало исследование, приблизительно 15% тех, кто испытывают рецидив, регрессируют к стадии сопротивления изменениям, 85% – к стадии раздумывания, и, со временем, вновь переходят к подготовке и действию (Прохазка, Норкросс, 2005). Срыв обычно сопровождается чувствами разочарования, стыда и вины. Однако, как свидетельствует опыт, большинство тех, кто потерпел неудачу, не ходят бесконечно по кругу и не возвращаются к исходной точке, теряя все нажитое. Именно поэтому авторы этой модели предпочитает использовать термин «повторный цикл», а не рецидив, поскольку неудачный опыт предоставляет возможность учиться на ошибках и вносить коррективы в свои последующие действия.

Авторы этой модели (Прохазка, Норкросс, 2005) утверждают, что чем дальше клиенты самостоятельно продвинулись в процессе изменения до обращения за помощью, тем большего прогресса они смогут достичь в ходе психотерапии. Проведенные ими исследования свидетельствуют о том, что если за месяц прохождения психотерапии клиент, находящийся на стадии сопротивления изменению, перешел на следующую стадию, то, вероятность того, что он предпримет те или иные действия по самоизменению в течении последующих 6 месяцев значительно возрастает.

Поскольку обращающиеся за психотерапевтической помощью находятся на разных стадиях изменения, любое продвижение от одного этапа к другому – это уже значительный прогресс.

Неучитывание клиницистами стадий поведенческого изменения может дать объяснение некоторым терапевтическим неудачам. Так, например, Прохазка и коллеги отмечают, что терапевт, который начинает использовать ориентированную на действие терапевтическую стратегию игнорирует то, что большинство обращающихся за помощью не находятся на стадии действия. Результаты исследований свидетельствуют, что только 20% клиентов готовы к действию, примерно 35-40% находятся на стадии обдумывания и 40-45% – на стадии сопротивления изменению (Prochaska, Norcross & Di Clemente, 2013).

Максимально быстрое достижение изменения поведения не должно быть самоцелью, поскольку подлинная цель состоит в стабильном изменении, а для его достижения требуется прохождение всех стадий процесса изменения. Психотерапевт, который бежит впереди паровоза, игнорирую этап, на котором находится клиент, или время, необходимое для продвижения на следующую стадию, не учитывает текущих задач и, соответственно, запрос пациента.

«Установку психотерапевта на различных стадиях можно охарактеризовать следующим образом. Работая с предварительно обдумывающими клиентами, психотерапевт берет на себя роль, чем-то похожую на заботливого родителя, устанавливающего контакт с сопротивляющимся и готовым обороняться подростком, которого перспектива стать более независимым и притягивает, и отпугивает. При работе с обдумывающими психотерапевт становится кем-то вроде сократического наставника, который побуждает клиента к самостоятельному приобретению инсайтов касательно их состояния. С клиентами, которые находятся на стадии подготовки, установка больше напоминает отношение опытного тренера, который провел много решающих матчей и может предложить отличный план игры или оценить собственный план обратившегося к нему человека. С клиентами, которые переходят к действию и сохранению, психотерапевт становится скорее консультантом, к которому можно обратиться за квалифицированным советом и поддержкой, когда действия протекают не так гладко, как ожидалось» (Прохазка, Норкросс, 2005).

Создатели модели отмечают, что, вероятно, не всем терапевтам понравится идея выступать то в роли заботливого родителя, то сократического наставника, тренера или консультанта, однако очевидно, что стадия изменения клиента влияет на его ожидания и представления о помощи, в которой он нуждается, что важно учитывать и в ходе начальных консультаций, и последующей работы.

Как показали исследования, оценка стадии изменения может помочь прогнозировать, кто именно из пациентов, обращающихся за помощью, продолжит лечение, а кто его преждевременно прервет. «Клиницистам уже давно известно, что 30-40% пациентов завершают терапию раньше времени, однако характеристики этих выбывающих людей не были надежно определены… Когда же воспользовались стадиями и процессами изменения, то удалось правильно идентифицировать 93% пациентов, завершающих терапию преждевременно, в противоположность тем, кто продолжал терапию и завершал на ее раннем, но адекватном этапе. 40% тех, кто бросал терапию, находились на стадии предварительного обдумывания; 20% тех, кто завершал терапию быстро, но адекватно, находились на стадии действия. Те, кто продолжал терапию, чаще всего находились на стадии обдумывания» (Прохазка, Норкросс, 2005).

Помимо стадий и процессов изменения Прохазка и Норкросс (2005) также выделили уровни изменения. «Хотя мы можем выделить определенные симптомы и синдромы, они разворачиваются в контексте сложных взаимосвязанных уровней человеческого функционирования… Уровни изменения отражают иерархическую организацию пяти отличающихся, но взаимосвязанных уровней психологических проблем, к которым обращаются в психотерапии. Вот эти уровни.

1. Симптомы и ситуационные проблемы.
2. Дезадаптивные когниции.
3. Межличностные конфликты в настоящем.
4. Семейные/системные конфликты.
5. Внутрипсихические конфликты.

По мнению Прохазки и Норкросса разные системы психотерапии всегда относили психологические проблемы преимущественно к одному-двум уровням и фокусировали свои вмешательства на этих уровнях. «Поведенческие психотерапевты фокусировались на симптоме и ситуационных детерминантах; когнитивные – на дезадаптивных концепциях; семейные – на уровне семьи/систем, а психоаналитические – на внутрипсихических конфликтах. Решающий момент в лечении наступает, когда психотерапевт и пациент соглашаются насчет того, к какому уровню они относят проблему и какой уровень (или уровни) они совместно выбирают мишенью для работы» (Прохазка, Норкросс, 2005).

Обсуждение

В зарубежной литературе по психотерапии и психологическому консультированию для обозначения основания для обращения за профессиональной помощью используются понятия «основная жалоба» или «предъявляемая проблема». Оба понятия, и «основная жалоба», и «предъявляемая проблема» содержат в себе идею, что первоначально клиентом могут предъявляться разные жалобы и проблемы, а задача терапевта – вычленить главную жалобу/проблему. Это непосредственно перекликается с понятием «первичный запрос», который обычно содержит манифестные жалобы и устремления клиента, а также с рабочим запросом, который предполагает задачу по формулировке первостепенной проблемы или насущной личной цели.

Кроме того, можно сказать, что сами по себе эти понятия имеют некий подтекст. Понятие «основная жалоба» предполагает, что могут быть и другие, второстепенные жалобы, а понятие «предъявляемая проблема» допускает, что наряду с озвучиваемой проблемой могут присутствовать и другие проблемы, которые клиент или не осознает, или по какой-то причине скрывает. Это ставит перед терапевтом задачу по выявлению существующих отклонений от здорового функционирования и формулировку или переформулирование основной жалобы или действительно предъявляемой проблемы.

Эти грани данных понятий выделяют и зарубежные авторы. Маккинон, Мичелс и Букли отмечают, что во многих случаях пациент начинает свою историю с нечеткой, размытой формулировки основной жалобы. Хатчингс и Вирден добавляют, что предъявляемая проблема может принять ту или иную форму, включая симптом, стрессор, эмоцию, поведение или что-то еще. Волберг акцентирует, что основная жалоба может не быть самой важной проблемой, что пациент может сосредоточиться на одном симптоме ценой исключения других. Таким образом, предъявляемая проблема или, иначе говоря, первичный запрос, может оказаться лишь верхушкой айсберга или частью слона.

Как мы знаем, консультативная ситуация бросает клиенту вызов и требует от него доверия и открытости в предъявлении себя незнакомцу и признания несостоятельности в самостоятельном преодолении проблем в собственной жизни. Это далеко не всегда является данностью на момент обращения. Недоверие и избегание ответственности нередко являются частью той проблемы, с которой приходит клиент. Весьма часто клиенты считают лишь других людей и жизненные обстоятельства причиной их затруднений. Иначе говоря, представления клиента о себе и других, и вытекающие из этого ожидания, надежды и страхи – это важный элемент запроса клиента, который часто бросает вызов терапевту с самого начала их взаимодействия.

Как считал Салливан, терапевт достаточно часто сталкивается с исключительными трудностями при построении терапевтических отношений в виде предубеждений и странных, завышенных ожиданий пациентов, обусловленными с одной стороны теми нормами, идеалами и запретами, которые содержатся в культуре, а, с другой стороны, нарциссической уязвимостью человеческих существ и типичной трудностью в признании и открытии своих секретов, слабостей и ограничений. По этой причине пациенты часто обращаются за помощью не в момент осознания того, что существующая проблема, по всей видимости, достаточна серьезна, а гораздо позже, когда уже исчерпали надежду самостоятельно справиться с ней, то есть в состоянии деморализации и потери надежды, что их жизнь будет развиваться в позитивном направлении. Неверие в собственные усилия часто ведет к неверию в то, что кто-то другой сможет помочь, поэтому, по мнению Франка, первоочередная задача терапевта состоит в том, чтобы вселить в человека, которому его настоящее кажется невозможным и таким неподатливым, надежду в потенциальные перемены в ближайшем будущем.

Волберг отмечает, что обращение к «доктору по психическим проблемам» может ощущаться пациентом как свидетельство собственного падения и вызывать страх, что этот странный специалист может воспользоваться своими непредсказуемыми полномочиями и вскрыть личные слабые места своими «прощупываниями» и, каким-либо иным мистическим образом нанести ему вред. В виду этого, помимо стремления получить от терапевта содействие в избавлении от переживаемых бед, в той или иной степени всегда присутствует и желание прервать контакт с «мозгоправом» и освободиться от сомнений и неприятных чувств, пробуждаемых таким взаимодействием.

В силу вышеназванных причин неконструктивный запрос, включающий предъявление терапевту завышенных и нереалистичных ожиданий, может быть тем защитным образованием, который как щит оберегает клиента от столкновения с собственной несостоятельностью и зависимостью. Более того, неконструктивный запрос позволяет клиенту перевернуть ситуацию, сделать так, что уже терапевт будет чувствовать, что он проходит тест на состоятельность.

МакКиннон, Мичелс и Букли отмечают еще один важный аспект ожиданий и страхов. Хотя пациент мотивирован к самораскрытию, чтобы получить облегчение от страдания, он одновременно боится заглянуть за свои защиты и встретиться лицом к лицу с собственными конфликтами, и поэтому склонен утаивать основные причины своего страдания и болезненные чувства. Полагая, что вместе с его симптомами и проблемами терапевту станут известны не очень привлекательные аспекты его личности, пациент может избегать раскрытия части материала, пока не убедится, что в результате он не потеряет уважение терапевта. Иначе говоря, порой пациент не готов озвучить свой подлинный запрос в самом начале терапии, он может решиться на это только тогда, когда убедится, что ситуация достаточно безопасна, чтобы рискнуть. Это часто приводит к сообщению другого, менее заряженного болезненными эмоциями запроса или к предъявлению как бы запроса. В первом случае такой запрос может стать рабочим запросом на какое-то время, во втором случае терапевт сталкивается с необходимостью принять неопределенность ситуации и ждать, когда за поверхностными жалобами и смутным, сомнительным, то есть, ложным запросом появится наконец-то та боль, которая привела пациента к обращению за помощью. Какому-то клиенту, чтобы рискнуть и предъявить подлинную причину обращения, требуется несколько пробных консультаций, кто-то готов открыться только уже находясь в продолжительных терапевтических отношениях.

Наличие мотивации к прохождению психотерапии и ее сохранение в ходе лечения стало предметом рассмотрения Дришнером и его коллегами (Drieschner, Lammers, van der Staak, 2004) в их интегральной модели мотивации к лечению. Они выделили шесть когнитивных и эмоциональных факторов, названных ими внутренними детерминантами, учет которых позволяет оценивать мотивацию клиента.

Формулирование запроса в ходе начальных консультаций – это важный этап в формировании мотивации клиента. Можно сказать, что первичный запрос клиента всегда в той или иной степени является неконструктивным, что, прежде всего, может быть связано с такими внутренними детерминантами как уровень страдания, ожидание результата и внешнее давление. Когда имеет место высокая степень дистресса клиента; когда клиент не верит в возможность изменения или, наоборот, имеет завышенные ожидания, обращенные к специалисту; когда клиент пришел к терапевту не по собственной воле, мы, как правило, сталкивается с трудностями в попытке привычным способом провести начальные консультации и сформулировать рабочий запрос. Кроме того, при формулировании запроса всегда, в той или иной степени, проявляется еще одна внутренняя детерминанта – «признание наличия проблемы». Клиент может отрицать, что у него есть проблема и нам приходится искать способы обращения с этим. Даже если клиент признает проблему, редко можно говорить о взятии им ответственности за собственное поведение.

Кроме того, сложности с вовлечением в психотерапию могут быть связанны с двумя другими внутренними детерминантами Дришнера – воспринимаемой платой за лечение и воспринимаемой пригодностью лечения. Уже сама формулировка рабочего запроса в какой-то степени дает понять клиенту, что прохождение психотерапии включает некоторую неопределенность касательно эффективности лечения и уместности тех методов, которые может предложить ему терапевт, а последующее информирование терапевтом об условиях и необходимых договоренностях при прохождении психотерапии ставит клиента перед фактом немалой платы за лечение. Оказывается, все гораздо сложнее, что ты не просто предъявляешь свою проблему или цель терапевту, который далее что-то с этим делает, а тебе отводится пассивная роль. Выясняется, что достижение изменения в процессе психотерапии требует гораздо большего вложения времени и денег, а кроме того, ничего не произойдет без собственных усилий и действий по изменению своего поведения. Не все клиенты готовы посмотреть реальности в глаза и уже в ходе начальных консультаций скорректировать свои представления и ожидания от психотерапевтической помощи. Кто-то уходит, чтобы вернуться через какое-то время, приняв необходимость достаточно высокой платы за лечение и изменение; кто-то справляется с разочарованием обесценивая специалиста или определенный метод психотерапии и ища более подходящего ему специалиста или подход.

Следующей концепцией, рассмотренной в данном обзоре, была концепция терапевтического фокуса, которая значительно пересекается с понятием запроса на психологическую и психотерапевтическую помощь. Будмэн и Гурмэн (Budman & Gurman, 1988) считают, что в любой краткосрочной психотерапии необходим терапевтический фокус, то есть, что «терапия должна иметь центральную проблему или тему, с которой работают в ходе лечения… Без такой центральной темы, весьма вероятно, что терапия потеряет свое ощущение цели и ей будет недоставать связного и имеющего мишень обозначения направления» (Budman & Gurman, 1988).

Будмэн и Гурмэн полагают, что акцентирование вопроса «Почему сейчас?», то есть, выяснение того, почему клиент решил обратиться за психотерапевтической помощью именно в данный момент своей жизни, как привило, приводит к выявлению ускоряющего события в жизненных обстоятельствах клиента, обычно связанного со значимыми для него взаимоотношениями, с этапом развития и/или с экзистенциальными данностями существования. Тем самым терапевт часто обнаруживает терапевтический фокус для краткосрочной психотерапии, без четкой формулировки которого, по мнению Будмэна и Гурмэна, невозможно активировать готовность клиента работать над изменением. Кроме того, наличие терапевтического фокуса, по мнению этих авторов, определяет сеттинг краткосрочной терапии и оказывает значительное влияние на терапевтический процесс.

Перефразируя идеи Будмэна и Гурмэна можно сказать, что первичным запросом часто оказываются различные жалобы или симптомы, но для определения рабочего запроса, который будет мотивировать клиента работать над осуществлением изменения, необходимо сформулировать центральную проблему или тему в жизни клиента. Чтобы определить фокальную проблему или тему, терапевт должен искать болезненное событие в текущей жизни клиента, которое нарушило его душевное равновесие и побудило обратиться за помощью. Согласно клиническому опыту и, по-видимому, теоретическим возрениям Будмэна и Гурмэна, центральная проблема/тема обычно связана со значимыми для клиента взаимоотношениями, с этапом развития и/или с экзистенциальными данностями существования.

Как мы видим, Будмэн и Гурмэн видят в качества терапевтического фокуса краткосрочной психотерапии не жалобы или симптомы, среди которых можно было бы выделить основную жалобу или главный симптом, а фокальную проблему или центральную тему, по всей видимости лежащую в основании манифестных жалоб и симптомов, и требующую проработки в ходе психотерапии. Можно сказать, что тем самым авторы призывают нас к тому, чтобы уже при формулировке рабочего запроса постараться заглянуть за первичный запрос клиента, то есть, разглядеть его подлинный запрос.[2]

Хотя межличностное, развитийное и экзистенциальное измерения можно считать универсальными основаниями человеческого существования, на которые всегда стоит обращать внимание при исследовании жизненного контекста клиента, обратившегося к нам за помощью, мы можем здесь также обратить внимание на то, что формулируя терапевтический фокус или запрос клиента, терапевт опирается на ту или иную предпочитаемую им теорию. Если первичный запрос клиента – это скорее выделение основных жалоб, предъявленных клиентом, то при формулировании рабочего запроса терапевт уже в гораздо большей степени исходит из собственной профессиональной позиции и той теории, которой он придерживается, а также тех методов, которые он может предложить для работы с центральной проблемой/темой.

Наряду с проблемой, требующей решения, неспособность достичь желаемого положения дел в своей жизни часто мотивирует человека к поиску помощи у психотерапевта. Я бы хотел отметить некоторые идеи, которые мы можем почерпнуть из эмпирических исследований личных целей, для их использования в работе с запросом.

Понятия «жизненная задача», «текущий интерес» и «стремление» предложенные Кантор, Клигером и Эмонсом, ухватывают различные аспекты личных целей, того как они влияют на повседневную жизнь человека. Так, Кантор акцентирует социокультурный контекст жизни человека, утверждая, что личные цели и дела, которые наполняют повседневную жизнь человека, во многом определяются нормативными задачами развития, соответствующими текущему периоду жизни и ожиданиям социального окружения. Клигер отмечает, что текущие интересы – это латентные, лишь отчасти осознаваемые состояния, лежащие в основе жизненных устремлений человека. Эммонс обращает наше внимание на то, что личные стремления придают согласованность, последовательность и осмысленность каждодневному существованию человека.

Учет этапа жизненного цикла индивидуума и влияния значимого для человека социального окружения и связанных с ними жизненных задач помогает услышать клиента и сформулировать затрагивающий клиента рабочий запрос. Опираюсь на идею «текущих интересов» Клигера, терапевт, слушая клиента, может попытаться услышать не только манифестное, осознаваемое клиентом содержание, то есть, предъявляемый запрос, но и помочь выразить латентное, лишь отчасти осознаваемое в данный момент содержание запроса. Порой сопротивление клиента работе с определенным совместно сформулированным запросом связано с активацией другого латентного, непроговоренного запроса и тогда необходимо выявить, озвучить эту важную тему, которая находится на пороге осознавания. Фокусируясь на личных стремлениях, которыми могут быть связаны как с невротическими убеждениями, так и со значимыми для индивидуума личностными смыслами, на возможных разсогласованиях между разными стремлениями, терапевт может помочь клиенту сформулировать его внутреннюю проблему. В целом можно сказать, что работа с первичным запросом на начальном этапе психотерапии, которая включает осознание жизненных задач, текущих интересов и стремлений клиента, позволяет в случае необходимости осуществить их пересмотр или переопределение.

Исследователями выделяются различные аспекты, связанные с процессом постановки и осуществления личных целей. Цели различаются ими по временным границам (краткосрочные, среднесрочные и долгосрочные), фокусу в преследовании целей (сосредоточение на определенной цели или одновременное преследование ряда целей), приоритету (достижения главных целей более высокого порядка за счет торможения желаний или искушений низшего порядка) (Austin & Vancouver, 1996, Fishbach & Ferguson, 2007, Kruglanski, 1996).

Здесь мы можем провести прямую аналогию и говорить о разных запросах, работа с которыми предполагает краткосрочную, среднесрочную или долгосрочную психотерапию, что важно учитывать и проговаривать с клиентом как часть терапевтического контракта. Формулируя запрос клиента на психотерапевтическую помощь следует принимать во внимание, что запросов можем быть несколько, то есть, в каких-то случаях возможно сосредоточение на единственном запросе, а в других случаях необходима работа с несколькими запросами. При определении нескольких запросов возможна последовательная работа сперва с одним, потом с другим запросом или одновременная работа с несколькими запросами, как это обычно происходит в длительной психотерапии.

Суммируя то, как наше понимание природы личных целей может быть использовано в психотерапии, Эммонс пишет о том, что выявление целей, которые переоценены, недооценены, нереалистичны, порождают конфликт или cаморазрушительны, может быть первым шагом в разработке подходящего эффективного воздействия, которое позволит человеку испытать большую самоэффективность и позитивное состояние благополучия. Замена целей избегания целями приближения, целей предельно высокого или предельно низкого уровня целями среднего уровня[3] могут быть эффективными стартовыми точками для лечения» (Эммонс, 2004).

Это, помимо прочего, обращает наше внимание на то, что хотя при формулировании первичного запроса нам может помочь выявление личных целей клиента, следует помнить о том, что поскольку те или иные цели могут быть им недооценены или переоценены, что одна личная цель может входить в конфликт с другой целью, что ригидная приверженность определенной цели может быть весьма дезадаптивной, изначальная формулировка первичного запроса по факту может оказаться неконструтивным запросом, а вовсе не готовым вариантом рабочего запроса. Порой помощь как раз и состоит в том, чтобы помочь человеку произвести взвешенную переоценку личных целей и отказаться от дезадаптивных целей.

Еще одной важной концепцией в зарубежной психотерапии, релевантной для нашего рассмотрения, является понятие рабочего альянса. Согласно Бордину, рабочий альянс – это сотрудничество с целью изменения, включающее три аспекта: 1) согласие и взаимопонимание касательно целей изменения; 2) задачи каждого из партнеров терапевтического процесса; 3) связь между терапевтом и пациентом. Касательно первого аспекта Бордин отмечает необходимость достижения понятной и разделяемой обоими сторонами цели изменения. Под задачами каждого из партнеров им подразумеваются те конкретные виды деятельности, которые терапевт предлагает пациенту для побуждения изменения. Вовлечение клиента в терапевтический процесс возрастает, если он обнаруживает, что их партнерство не сводится к взаимодействию по типу лидер-терапевт–ассистент-пациент. Да, терапевт предлагает задачи, но пациент должен понимать их соотнесенность с целью, обоснованность этих действий, чтобы сохранять роль активного партнера. Элемент согласования и обсуждения условий – важнейшая часть построения рабочего альянса. Связь или совместимость партнеров в терапевтическом альянсе, по мнению Бордина, возникает из ощущения общего понимания в их совместной деятельности, разделенной ответственности, а также доверия и уважения друг к другу.

Давайте соотнесем эти идеи с концепцией запроса на психотерапевтическую помощь. Как показывает опыт, формулирование запроса в ходе начальных консультаций и работа над ним в процессе психотерапии предполагает сотрудничество, разделение ответственности, согласование цели, задач и условий, а также участие в совместной деятельности с целью изменения. Формулируя запрос и предлагая его клиенту для подтверждения или последующего переформулирования, терапевт, тем самым, устанавливает связь с клиентом, достигает взаимопонимания касательно цели изменения, и создает основание для согласования условий и задач предстоящей совместной деятельности, то есть, формирует рабочий альянс. Формулирование/переформулирование запроса создает у клиента ощущение совместности, вызывает доверие и уважение к специалисту, тем самым содействуя вовлечению клиента в процесс психотерапии. И наоборот сбой при согласовании цели изменения и средств его достижения, то есть, неудача в формулировании рабочего запроса, обнаруживает несовместимость терапевта и клиента в качестве партнеров психотерапевтического предприятия.

Бордин (Bordin, 1980) полагает, что взаимодействие терапевтических задач с тем проблематичным поведением, которое пациент привносит в терапию, вызывает надрыв или напряжение в рабочих отношениях; разрешение этих надрывов, по мнению Бордина, является важнейшим ключом к изменению. Пожалуй, можно сказать, что частью этого напряжения или надрыва часто оказывается ощущение потери разделяемой обоими участниками цели, сомнение клиента в возможности удовлетворить свои запрос посредством тех задач/методов, которые ему предлагает терапевт. То есть, задача по формулированию и переформулированию текущего запроса актуальна не только в самом начале психотерапии, но и на протяжении всего процесса психотерапии. Частью совладания с надрывами в терапевтической связи нередко становится обращение к последней формулировке рабочего запроса и его переформулирование с учетом текущих переживаний и потребностей.

Еще один полезный ракурс для рассмотрения запроса на психотерапевтическую помощь предлагает нам транстеоретическая модель поведенческого изменения Прохазки, Норкросса и ди Клементе. Они выделили пять стадий в процессе изменения поведения, а именно: сопротивление изменениям, обдумывание, подготовка, действие и сохранение. Обращающиеся за помощью могут находиться на разных этапах на пути к изменению. На каждой стадии стоят свои задачи и уместны свои методы воздействия. Любое продвижение от одного этапа к другому – это уже значительный прогресс по мнению Прохазки, Норкросса и ди Клементе. Чем дальше клиенты самостоятельно продвинулись в процессе изменения до обращения за помощью, тем большего прогресса они смогут достичь в ходе психотерапии. Согласно этим авторам, подлинная цель состоит в стабильном, а не максимально быстром изменении поведения, а для его достижения требуется прохождение всех стадий процесса изменения.

С учетом этого можно утверждать, что стадия изменения, на которой находится клиент, также определяет его запрос на психотерапевтическую помощь. Иногда на консультацию приходит клиент, который признает, что он застрял, топчется на месте без продвижения, но в большинстве случаев клиенты, по-видимому, не осознают той стадии в процессе изменения, на которой они находятся. С перспективы данной модели можно утверждать, что рабочий запрос всегда связан с преодолением нынешней стадии изменения и осуществлением перехода на следующую стадию. Попытка перепрыгнуть через одну или несколько стадий, как со стороны клиента, так и со стороны терапевта, будет неконструтивной. Впрочем, если клиент уже самостоятельно достигал продвинутых стадий, допустим, стадии действия, но в силу произошедшего рецидива случился откат на одну из начальных стадий, то после помощи в преодолении эмоциональных и когнитивных последствий этой неудачи, можно ожидать, что он будет продвигаться значительно быстрее, чем это обычно бывает.

Исследования, проведенные создателями этой модели, свидетельствуют о том, что примерно 40-45% клиентов находятся на стадии сопротивления изменению, 35-40% – на стадии обдумывания и только 20% клиентов готовы к действию (Prochaska, Norcross & Di Clemente, 2013). То есть, в 80% случаев в ходе начальных консультаций мы сталкиваемся с клиентами, которые лишь в самом начале пути по взятию ответственности за собственное поведение и изменение. По-видимому, первичный запрос клиента на стадии сопротивления изменениям весьма часто оказывается неконструктивным. Если такого клиента удастся вовлечь в процесс осмысления своей жизненной ситуации, результатом чего станет признание существующих проблем – это уже значимое продвижение. Поскольку клиенты на стадии обдумывания уже признают факт своего дисфункционального поведения, стараются осознать суть проблемы и прикидывают различные варианты решения, с ними гораздо легче достичь формулирования запроса на психотерапевтическую помощь. Однако следует помнить о том, что «обдумывающие» могут годами оставаться на этой стадии, а цель заключается в том, чтобы они перешли к воплощению своих намерений в поведении. Если первоначальный рабочий запрос с такими клиентами может быть сосредоточен на понимании существующих проблем, то через какое-то время он должен быть переформулирован и включать планирование действий в ближайшей перспективе. Взгляд на задачу формулирования запроса с перспективы модели поведенческого изменения показывает необходимость не только начального формулирования запроса, но и периодического переформулирования запроса с учетом текущей стадии изменения клиента.

Помимо стадий и процессов изменения Прохазка и Норкросс (2005) выделили также уровни изменения, отражающие иерархическую организацию пяти отличающихся, но взаимосвязанных уровней психологических проблем, к которым обращаются в психотерапии, а именно: 1) симптомы и ситуационные проблемы; 2) дезадаптивные когниции; 3) межличностные конфликты в настоящем; 4) семейные/системные конфликты; 5) внутрипсихические конфликты.

Прохазка и Норкросс считают, что разные системы психотерапии всегда относили психологические проблемы преимущественно к одному-двум уровням и фокусировали свои вмешательства на этих уровнях. По их мнению, «решающий момент в лечении наступает, когда психотерапевт и пациент соглашаются насчет того, к какому уровню они относят проблему и какой уровень (или уровни) они совместно выбирают мишенью для работы» (Прохазка, Норкросс, 2005).

Хотя представители иных направлений психотерапии могли бы добавить немалое количество других уровней и измерений психологических проблем, сама идея уровней кажется мне весьма продуктивной. Как мне кажется, в первичном запросе клиентов часто звучит уровень симптомов или ситуационных проблем. Почти всегда полезно исследовать их возможную связь с пережитыми в последнее время стрессами, текущими задачами развития и так называемым межличностным контекстом симптомов, в результате чего, как правило, можно сформулировать фокальную проблему или рабочий запрос клиента. Следующий уровень, на мой взгляд, уже не является универсальным, и обусловлен теоретической ориентацией терапевта. В процессе дальнейшего исследования в качестве основания психологических проблем клиента в фокус внимания могут попасть дезадаптивные когниции, взаимодействия в семейной системе, внутрипсихические конфликты, экзистенциальные данности существования или что-то другое. Таким образом, в ходе углубления понимания проблем клиента и, соответственно, формулирования и переформулирования запроса клиента терапевт может последовательно обращаться к разным уровням проблемы.

Несколько иначе идею нескольких уровней психологической проблемы можно выразить с помощью нижеприведенной последовательности:

симптомы и ситуационные проблемы – фокальная проблема – центральная тема

Обычно взаимодействие терапевта и клиента начинается с определения основных жалоб и симптомов, и формулирования той фокальной проблемы, разрешение которой может облегчить или снять симптомы и преодолеть ситуационные проблемы. Если психотерапия является краткосрочной, то есть, как правило, симптомо- или проблемо-центрированной, то обращения к этому уровню проблемы может оказаться вполне достаточно, однако в личностно-центрированной или ориентированной на развитие психотерапии, то есть, как правило, в длительной терапии, появляется возможность обратиться к следующему уровню проблемы и проработать центральную тему в жизни клиента, лежащую в основании тех проблем, которые привели его к терапевту. Более того, в процессе исследования и проработки центральной темы могут открываться новые аспекты развития клиента, то есть, центральная тема клиента может быть неоднократно переформулирована в ходе этого.

От последовательности уровней психологической проблемы мы можем обратиться теперь к последовательности в работе с запросом.

первичный запрос – рабочий запрос – подлинный запрос

Как мы видим, есть прямая соотнесенность между тремя звеньями обоих последовательностей. В качестве первичного запроса часто предъявляются симптомы и ситуационные проблемы. Формулирование рабочего запроса, в свою очередь, требует определения фокальной проблемы. Обнаружение подлинного запроса клиента открывает ту центральную, глубинную тему в жизни клиента, которая должна быть проработана в ходе психотерапии.

Заключение

В данной работе предпринята попытка соотнести основные понятия концепции запроса на психологическую и психотерапевтическую помощь с релевантными понятиями зарубежной психотерапии. Как мы видим в результате этого соотнесения, смысловое поле концепции запроса на психотерапевтическую помощь достаточно обширно и затрагивает целый ряд понятий общей психотерапии. Благодаря запросу клиента на помощь психотерапевта собственно и возникает сама ситуация начальной консультации, однако для преобразования консультативной ситуации в терапевтическую необходимы мотивация клиента к прохождению психотерапии и реалистичные представления и ожидания о ролях клиента и терапевта и процессе их взаимодействия. Заключение терапевтического контракта и установление рабочего альянса весьма затруднительны, если запрос клиента неконструктивен, когда он не готов принять роль клиента и признать терапевта в качестве специалиста. Далеко не всегда выражение клиентом первичного запроса приводит к нахождению терапевтического фокуса и согласованию терапевтических целей и задач. Работа с первичным запросом, направленная на формирование мотивации к пониманию и изменению своих затруднений, и корректировку нереалистичных ожиданий, содействует вовлечению клиента в терапевтический процесс и препятствует обрывам психотерапии. Однако, хотя работа с запросом является ключевой задачей начального этапа психотерапии, соотнесение концепции запроса с такими понятиями как личные цели, рабочий альянс и стадии изменения поведения показывает, что она сохраняет свою актуальность на всем протяжении терапевтического процесса. Так же как в жизни от человека для достижения его личных целей и изменения поведения требуется постоянные усилия по их осуществлению, периодически возникает необходимость в осмыслении текущей ситуации и определении новых целей, так и на всем протяжении терапевтического процесса сохраняется задача по формулированию и переформулированию рабочего/подлинного запроса клиента.

The Сoncept of Request for Psychological Help and Relevant Ideas in Foreign Psychotherapy

Annotation

In this review of the foreign literature on psychotherapy various ideas and concepts are considered that correspond to the domestic concept of the request for psychological help, namely the chief complaint and the presenting problem; the expectations, hopes and fears of clients; the motivation for treatment; the therapeutic focus; the personal and therapeutic goals; the working alliance; and the stages of behavioral change.

Keywords: request for psychological help, psychotherapy, counseling, complaint, problem, therapeutic focus, motivation for treatment.