Баранд И., Баранд Р. Психоанализ во Франции

Мы расскажем о направлении, которое представляют Лакан и его ученики, а также о классической школе, которая наиболее ярко представлена Ф. Паше.

Затем мы поговорим о менее систематизированных работах, появившихся в последнее время; таких работ становится все больше и больше и, по-видимому, они соответствуют периоду накопления нового опыта.

Очень коротко будут затронуты темы детского психоанализа и психосоматической медицины, областей, в которых французские авторы представляют собственные направления. Ограниченные рамки настоящей статьи не позволяют нам в полной мере осветить все важные, а также пограничные области применения психоанализа и другие клинические подходы.

Работы пионеров психоанализа

Анжело Эснар описывает, сколь узким был путь, по которому психоанализ проник во Францию, в частности благодаря критическому сообщению П. Жане из Лондона (Janet 1913) и статье П. Э. Р. Моришо-Бушана (Morichau-Beauchant 1912). В 1914 году появилась книга “Психоанализ неврозов и психозов”, написанная Эснаром, работавшим в то время врачом в системе здравоохранения морского флота, и его учителем Реги. Эта книга, в основу которой легли неопубликованные труды Фрейда, появилась благодаря сотрудничеству А. Эснара со своим братом, являвшимся германистом. По собственному признанию Эснара, лишь в третьем издании книги ему удалось заменить прежние спорные представления другими, приобретенными “за десятилетний период усилий по пониманию психоаналитической теории и пять лет приобретения достаточных практических знаний”.

Между тем начиная с 1923 года Парижское общество психиатрии и журнал “Ence2fale” начали предоставлять место для дискуссий о психоанализе с Минковским, Клодом, Эснаром, к которым в дальнейшем присоединились Робен, Алленди, Борель, Коде, Пишон, де Соссюр, Сейлье, Шифф, Паршеминье, Лёвенштейн, Мари Бонапарт и Э. Сокольницка. В статье 1925 года Эснар отмечает, что задолго до того, как это было сделано медициной, роль посредника для психоанализа сыграло движение сюрреализма.

В 1925 году А. Эснар и Р. Лафорг основали журнал “Evolution Psychiвtrique”, незадолго до того, как оба они в 1927 году начали сотрудничать в новом журнале “Revue Franзaise de Psychanalyse”. Эснар внимательно следил за развитием направлений и течений своего времени. Это доказывают его научные контакты с Полицером, его интерес к феноменологии, его стремление исследовать взаимосвязи между психоанализом и смежными областями. С 1930 года он начинает заниматься сексологией, пишет предисловия к работам, освещающим эту тему. Он принимает участие в издании сочинений де Сада и Хэвлока Эллиса. Эснар неоднократно возвращался к теме исторического развития психоанализа как на международной арене, так и во Франции. Это является также предметом его последней работы “От Фрейда к Лакану” (Hesnard 1971), написанной им в восьмидесятилетнем возрасте. Она появилась вслед за “Психологией преступления” (Hesnard 1968), плодом его разделяемого с Лафоргом интереса к проблемам психического срыва и вины (морали без греха).

Десятилетие, предшествовавшее Второй мировой войне, было посвящено прежде всего знакомству с работами Фрейда, их публикации в переводах, многие из которых принадлежат Мари Бонапарт и А. Берману. Эти переводы вместе со статьями А. Эснара, А. Коде, Р. Лафорга, П. Шиффа и Э. Пишона занимают значительное место на страницах “Revue Franзaise de Psychanalyse”. Э. Пишон отмечает интерес авторов к “проблемам психоанализа и морали”, особо выделяя при этом работы Ш. Одье, в которых освещается проблема потребности в наказании и роль аффективных взаимосвязей в формировании совести. Э. Пишон создает теорию “основ французского бытия”. Вместе с тем он ставит под вопрос существование мифологического “влечения к смерти”, в чем с ним отчасти будет солидарно следующее поколение. Кроме того, его отличает сомнительный дар излагать фрейдовские работы на старомодном и вычурном французском языке. Р. Лафорг, обладая прекрасным стилем, основное внимание в своих статьях уделял проблеме семейных неврозов. Умение видеть самое главное характеризует этого автора, который не столько углубил, сколько расширил наши знания.

В 1962 году от нас ушла Мари Бонапарт, принцесса Греции и Дании, которая в 1938 году помогла Фрейду эмигрировать из Вены в Лондон. Написанные ею сочинения и статьи свидетельствуют о ее духовном родстве с Фрейдом. Мы обязаны ей оригинальными работами об Эдгаре Алане По (Bonaparte 1933), “Топси” (Bonaparte 1936), а также многочисленными исследованиями клинических случаев и культурных аспектов, касающихся, в частности, женской сексуальности. В одной из своих последних работ “Витализм и психосоматика” (Bonaparte 1959) она критикует неовитализм как реакцию на органическую медицину ХХ столетия. Мы глубоко признательны этой отважной и мудрой женщине, для которой психоанализ являлся источником творческой активности.

Мастер практики: Саша Накт

Саша Накт примкнул к психоаналитическому движению в 1928 году. Он принадлежит к поколению аналитиков, которым выпала роль организатора для первых приверженцев психоанализа, создавших в 1926 году Парижское психоаналитическое общество, и обеспечить проведение личного анализа для тех, кто хотел к ним присоединиться. После освобождения страны в 1945 году он вдохнул новую жизнь в движение, способствовал созданию Института психоанализа, который и возглавлял с 1953 по 1963 год. С тех пор он проводил ежегодные психоаналитические семинары в рамках курсов повышения квалификации.

Труд Накта, если рассматривать его в зеркале профессионального становления, свидетельствует о его интересе к лечебному воздействию психоанализа, к техническим аспектам и теоретическим подходам, которые бы позволяли сделать анализ наиболее эффективным и завершать его в разумные, с его точки зрения, сроки. В своей работе он основывался на сенситивности и клиническом опыте, которые многим из нас помогли выработать свой собственный стиль и особое чувство такта в аналитических отношениях с пациентом. Мы знали Накта не столько благодаря его трудам, сколько благодаря опосредованным контактам в рамках совместного клинического опыта, что соответствовало его убеждению: “Главное в аналитике не то, что он говорит, а то, что он собой представляет”.

Однако и работ у этого автора — начиная с таких, как “Психоанализ психоневрозов и сексуальных нарушений” (Nacht 1935) и “Мазохизм” (Nacht 1938), — было предостаточно. В работе “От практики к психоаналитической теории” (Nacht 1950) Накт рассматривает инстанцию Я, агрессивность, разъясняет технические проблемы и подробно останавливается на вопросах психосоматической медицины. В относительно недавних работах “Современный психоаналитик” (Nacht 1963) и “Лечение с Фрейдом” (Nacht 1971) проявляются все больший интерес Накта к терапевтическим аспектам и о его непоколебимая убежденность в том, что у больного животного, коим является человек, существует совершенно неисследованная зона, робкие проявления которой обещают удовлетворение: нечто “чисто внутреннее”, способное подвести человека “словно к центру самого себя”, пробудить в нем потребность в целостности и постоянстве, в слиянии с реальностью, источник которой нам неизвестен”. Накт предостерегает нас от отрицания этой потребности, ибо оно может привести аналитика к отходу от позиции, служащей достижению этой цели. Слово означает отдаление от “бессознательной потребности в абсолютном единении”. Неправомерные толкования фантазий своими коллегами, по всей видимости, обусловленные их защитными установками или ожесточенным стремлением доказать психоаналитическую теорию, автор воспринимал как нарушение переноса. “Слова, — пишет он, — кристаллизуют аффекты, которые сами по себе необычайно текучи, и в результате принуждают их застывать в формах, не соответствующих их глубинной природе”.

Тот самый Саша Накт, который, по-видимому, разделяет здесь представления Гартманна, Криса и Лёвенштейна об автономии, в 50-е годы был вовлечен в борьбу с этой концепцией, которая, по его мнению, препятствовала правильной оценке конфликтной природы Я и его реальной структуры.

В этой работе встречаются также места, которые следует понимать в связи с флуктуациями и даже модой, они компенсируются здоровым консерватизмом. Как практик Накт твердо отстаивал наследие Фрейда, на своем опыте вновь повторяя его открытия.

В 1972 году появилась книга Дениз Саада “С. Накт”, в которой дается прекрасный обзор его работ, а также рассматриваются направления и теории, которыми он занимался.

Изучение переноса. Дискуссия по поводу Д. Лагаша

На XIV Конгрессе психоаналитиков франкоязычных стран (1 ноября 1951 года, Париж), который впоследствии стал Конгрессом психоаналитиков романоязычных стран, Лагаш выступил с докладом “Проблема переноса”, который и поныне остается непревзойденным обзором по истории теории переноса и элементам теории переноса. Здесь проявляются вся строгость, аксиоматическая и методологическая глубина Лагаша, профессора психологии, работавшего сначала в Страсбурге, а затем в Сорбонне.

Центральная гипотеза Лагаша касается функционального значения переноса: переноса функции или переноса смысла; повторение не является первичным, изолированным фактором, “потребностью в повторении” в чистом виде — оно является функциональным и возникает как форма защиты от аффекта или влечения.

В техническом отношении Лагаш выделяет в интерпретации переноса два момента:

1) динамический момент, показывающий, что происходит здесь и теперь, природу и направление линий напряжения в аналитической ситуации;

2) генетический момент, где интерпретация может показать, какое прошлое актуализируется в реальных отношениях переноса. Этот переход от повторения “здесь и теперь” к воспоминанию о том, что произошло “там и тогда”, и составляет цель интерпретации переноса.

“Развитие переноса происходит в результате взаимодействия готовности к переносу с психоаналитическим окружением”. В этой теории в соответствии с идеями Иды Мак Альпин, большее значение придается влиянию окружения, однако она не противоречит классическим представлениям о спонтанности переноса.

Автор рассматривает повторение при переносе в контексте эффекта Зейгарник[7]. Детские конфликты можно сравнить с невыполненной задачей; готовность к переносу возникает в результате постоянного напряжения, связанного с вытесненными потребностями и чувствами. Детский опыт долгого “блуждания в потемках” становится причиной нервного срыва и нарциссической обиды. Вытеснение возникает вследствие преобладающей в данный момент защиты со стороны Я, однако отказ не обязательно является полным и окончательным (нарциссическая потребность восстановления при переносе). Он облегчается надеждой на лучший исход и благодаря механизму отсрочки.

На том же упомянутом нами XIV Конгрессе психоаналитиков франкоязычных стран перед М. Шлюмбергером встала непростая задача выступить с клиническим докладом под названием “Изучение переноса в психоаналитической клинике. Введение” (Schlumberger 1956), с которой он справился с душевным подъемом и поэтическими нюансировками.

Он отделил “отыгрывание при переносе” (acting out), возникающее при “неврозах переноса”, и перенос как явление, родственное “невротическим симптомам”, от “диспозиции к зависимости”. В этой диспозиции он усматривал основную характеристику переноса, одновременно направленного на объект и имеющего нарциссический компонент (трансформированные во вторичном нарциссизме остатки объектного либидо). Это феноменологическое изложение отличается в структурном аспекте от представлений о переносе как смещении имаго родителей на аналитика, благодаря которому могут вновь проявляться и развиваться инфантильные аффективные отношения и импульсы влечений, которые их катектируют.

Автор напомнил о некоторых основных аспектах поведения анализанда в ситуации переноса, которые отмечались французскими авторами: мазохистском (С. Накт), гомосексуальном (Буве) и нарциссическом (Лёба).

В заключение впервые были даны различные рекомендации, касающиеся поведения аналитика, начиная от появления первых признаков переноса до устранения переноса в конце анализа. Кроме того, автор уделил внимание техническим приемам, которые с тех пор стали активно применяться французскими психоаналитиками.

В 1959 году в рамках семинара повышения квалификации в докладе на тему “Отражение переноса в сновидениях” М. Шлюмбергер раскрывает отношения между сновидением и неврозом (“Невроз — это неудавшееся сновидение”) и демонстрирует все особенности переноса, выполняющие функцию сновидения. Последнее благодаря механизмам смещения и искажения особенно пригодно для выражения переживаемого отношения к аналитику как в настоящем, так и в повторении истории детства.

Дискуссия, вызванная публикацией этих докладов, стала во Франции первой попыткой основательного пересмотра фундаментального вопроса о переносе и позволила большинству французских авторов определить свою позицию.

Ф. Паше выразил свое сожаление, что в работах о переносе недостаточное внимание уделяется влечению к смерти. Рассматривая перенос как функциональное повторение, в этом навязчивом повторении упускают самое главное, а именно автоматизм в полном смысле слова. Интегрировать влечение в систему мотивированного поведения — означает отказаться от этого понятия как такового и заменить психологией психоанализ.

Ж. Лакан распространяет этот процесс психологизации еще дальше. Для него, как и для Бенасси, отношение человека к человеку является приоритетным, стремление человека к признанию со стороны партнера как предварительное условие опыта не может быть его причиной. Психоаналитический опыт не сводится к какой-либо психологии, рассматриваемой как объективация определенных свойств индивида. Человек конституируется через вербальные проявления, при этом одно присутствие психоаналитика, еще до какого-либо вмешательства с его стороны, вводит параметр диалога. Таким образом, психоанализ является диалектическим опытом.

Случай Доры он рассматривал как наглядный пример целого ряда диалектических преобразований, которые совершал сам Фрейд своей интерпретацией переноса вследствие ограничивающего контрпереноса. Перенос не представляет ничего реального в субъекте, за исключением момента стагнации того способа, которым он организует объекты в диалектическом процессе анализа.

Накт полагает, что причины переноса, по существу, можно свести к проекции потребностей на аналитика, потребностей, которые были или не были удовлетворены ранее, а среди них фундаментальной потребности быть любимым. Абстиненция аналитика позволяет вести поиск замещающего удовлетворения и регрессивных потребностей, которые не только неизбежны, но и обязательны, поскольку они представляют собой объект анализа.

Критическим является момент, когда необходимо отказаться от регрессивного удовлетворения. Это является условием устранения невроза переноса, которое, согласно Накту, требует от аналитика активного изменения аналитической ситуации. С тех пор автор постоянно уточнял эту позицию, которая уже тогда была подтверждена ходом лечения. Он связывал ее с ролью контрпереноса, основываясь на своих представлениях о защищающем эффекте аналитика в отношении страха, переживаемого при переносе наряду с потребностью в любви. Этот эффект зависит не столько от того, что аналитик говорит, сколько от его “присутствия”, которое в конце анализа должно заменить классическую проекционную ширму, которая есть не что иное, как пустота, где расцветают фантазии анализанда. “Но если только при переносе побеждает страх, то происходит нейропсихологическое декондиционирование, образующее “соматическую основу контролирующего процесса, который мы рассматриваем как функцию Я”. “На протяжении всего лечения процесс постоянных и тонких обратных влияний и реакций такого рода (нейропсихологических), порождаемых образами, которые принимает аналитик в глазах пациента, ведет к тому, что функции Я структурируются по-новому и приобретают необходимую силу”. Этот процесс позволяет анализанду “совершить перенос переноса в реальность и, выйдя на уровень зрелых суждений, обходиться теперь без аналитика, то есть здоровым образом устранить свой катексис”.

М. Бенасси приводит ряд убедительных доказательств, основанных на экспериментальных психологических работах, и обращает гипотезу Лагаша, пытавшегося использовать эффект Зейгарник для объяснения переноса, в ее противоположность. Согласно М. Бенасси, психоаналитический перенос является объяснением эффекта Зейгарник, а “перенос (результат) в конечном счете зависит от контрпереноса” (неосознаваемых сторон личности экспериментатора).

В 1959 году на конференции, посвященной теории переноса, Бенасси представил свою концепцию, основанную на экспериментальной психологии. С сожалением он констатировал, что явление переноса “нельзя непосредственно включить в биологическую теорию, как говорил Фрейд” (он напомнил, что психологическая концепция Фрейда была инспирирована нейрофизиологией — идеями школы Гельмгольца ). Он констатирует, что перенос не имеет собственного объяснения, а объясняется в рамках общепринятых теорий (как продукт диспозиции к переносу, как продукт навязчивого повторения и т.д.). Таким образом, любая теория переноса меняется вследствие контрпереноса, то есть в зависимости от того, как аналитик понимает свои собственные аналитические действия, зависящие от того, каких больных он лечит (психотиков, детей или невротиков). Вместе с Цетцель он выделяет две основные тенденции: во-первых, акцентирование на анализе Я, сопротивления, защитных механизмов и, во-вторых, преимущественный анализ объектных отношений.

Кроме того, в 1954 году в рамках коллоквиума, организованного Фондом Зингера-Полиньяка, Бенасси выступил с докладом “Интерпретация психоаналитической теории влечений”, в котором продемонстрировал соответствие по всем пунктам между нейропсихологической моделью теории инстинктов Тинбергена и классической психоаналитической моделью. Не ставя под сомнение свою фундаментальную теорию, он попытался разрешить некоторые противоречия, связанные с “имплицитно-интуитивной” основой психоаналитической модели, уязвимой с научных позиций. Он показал, что субъективные и объективные феномены являются двумя аспектами одной и той же реальности.

Исходя из противоположности “активность/пассивность”, он постулирует две системы: воздействующую и рецептивную — и приписывает им соответственно гипотетическое деструктивное влечение (активный элемент, воздействие) и гипотетическое эротическое влечение (пассивный элемент, рецепция).

Он рассматривает такую интерпретацию психоаналитической теории влечений как эквивалент интерпретации психоаналитической теории поведения. В отличие от других возможных моделей, например философских, экзистенциалистских или лингвистических, которые, как и классическая теоретическая модель, являются гомогенными и, следовательно, опираются на интуитивный опыт, предложенная редуктивная нейрофизиологическая модель, по мнению автора, показывает, что психоаналитический опыт не находится в противоречии с объективной наукой.

С. Лебовичи выступил с докладом, посвященным проблеме переноса в детском психоанализе. Он говорил о существовании невроза переноса, который легче распознать по завершении латентного периода. Он подчеркнул также важность контрпереноса для понимания переноса. Интерпретировать можно только очевидные отношения переноса в ситуации “здесь и теперь”. “Не имеет значения, пришел ли ребенок к генетическому пониманию истолкованных отношений; важно лишь то, что эти отношения становятся действенными в неврозе переноса”. И наоборот, при объяснении переноса нельзя претендовать на реконструкцию прошлого. Психоаналитический метод является негенетическим, неисторическим. Тот факт, что устранение невроза переноса длится гораздо дольше, чем принято считать, служит автору аргументом в подтверждение того, что при лечении детей необязательно проводить психоаналитические сеансы очень часто. Наконец, в магической ценности аналитической ситуации для ребенка и в ограниченной роли речевой коммуникации по сравнению с другими факторами автор видит подтверждение выводов Иды Мак Альпин о значении психоаналитической атмосферы для возникновения переноса.

Несколькими годами позже (1959) на одном из семинаров по повышению квалификации М. Буве ознакомил аудиторию с важными аспектами сопротивления при переносе, противопоставив их позитивным функциям переноса, традиционно считающимся основной движущей силой лечения. В продолжение работ Федерна он противопоставил сопротивление переносу и сопротивление при переносе.

Рене Лафорг полагает, что реакции переноса имеют следующие исходные пункты: Я и подготовительная работа, которую он считает отличительной чертой психоаналитического лечения, а также Сверх-Я, враждебно противостоящее развитию Я, “психологическими механизмами” которого занимается психоаналитик, раскрывая их один за другим, чтобы выяснить их историю. По его мнению, анализ переноса ведет к тому, что Сверх-Я анализанда перенимает содержание Я или Сверх-Я аналитика и определенным образом формируется заново по его образцу. Исходя из этого спорного тезиса об идентификации анализанда с аналитиком, в качестве причины конфликтов в аналитических кругах того времени, когда он сам находился в центре этих конфликтов, Лафорг парадоксальным образом (или как раз именно поэтому) обвиняет Сверх-Я недостаточно проанализированных аналитиков.

А. Соге в своих “Вводных замечаниях к коллоквиуму по проблемам контрпереноса” (Sauguet 1959) суммирует все трудности, чтобы определить понятие контрпереноса в свете усилий аналитика, направленных на преодоление своего собственного сопротивления и первоначального сопротивления, характерного для раскрытия переноса. Этим объясняется сходство различных определений контрпереноса, независимо от того, идет ли речь об узко понимаемом термине (контрперенос как “реактивация бессознательных чувств аналитика”) или о более широкой концепции “поведения аналитика в целом” в понимании Накта, которое было заимствовано Соге. Контрперенос характеризуется всем, что думает, чувствует и иногда отыгрывает в аналитической ситуации аналитик в связи со своим пациентом в ответ на то, что думает, чувствует и отыгрывает движимый переносом пациент. Между тем техника использования контрпереноса получила значительное развитие и тем самым позволяет избежать подводных камней бесконечного анализа.