Шпильрейн Сабина. Деструкция как причина становления

о в этом и заключается смысл символического способа выражения. Конечно, символ означает то же, что и более мучительное, «объективное» представление, он только менее дифференцирован, чем Я-представление . Думая просто о «женщине» вряд ли соприкасаешься с большим объёмом информации, так как концентрируешься только на существенном во всех женщинах, насколько более чётко детерминировано Я-представление о какой-либо конкретной Марте Н. На это могут возразить: когда сновидец видит вместо самого себя другую персону, то она воспринимается менее отчётливо, чем если бы на её месте был сам сновидец. Но возражение это будет верно только объективно: для каждого человека другие люди в принципе существуют лишь постольку, поскольку они доступны для его психики, в других людях мы воспринимаем только то, что находит в нас отклик (что соответствует нам). Если сновидец замещает себя другой персоной, то он ни в малейшей степени не заботится о том, чтобы отчётливо представить себе соответствующую персону, скорее даже наоборот, происходит сгущение различных персон в одну; сновидцу важно только одно, выделить какое-либо качеств в замещающей его персоне, которое будет подходить для реализации своих желаний. Если, например, сновидец завидует красивым глазам, тогда он будет сгущать в одну интегральную персону различных лиц с красивыми глазами, так что и здесь вместо индивидуума в итоге мы получаем тип, который, как показывают исследования сновидений и больных шизофренией, соответствует архаичному способу мышления.

При истерии, при которой обычно наблюдается определённая «гипертрофия Я», одновременно обнаруживается повышенная чувствительность. Однако было бы совершенно неверно утверждать, что психическая жизнь истериков богаче, чем таковая у шизофреников: наиболее значительные мысли мы находим у больных шизофренией. Только недостаток активности Я становится причиной того, что мы здесь имеем дело с типичными, архаичными, аналоговыми способами мышления. Фройд полагает, что при шизофрении речь идёт об отстранении либидо от объектов, о его возращении в Самость, а затем о борьбе между отстранением либидо и оккупацией (пленением) либидо.

На мой взгляд происходит борьба между двумя антагонистическими течениями – родовой психикой и Я-психикой . Родовая психика стремится сделать представления Я надличностно типичными, а Я-психика шизофреника защищается от подобного рода растворения посредством того, что боязливо перекладывает эмоциональную окраску исчезающего комплекса на какую-нибудь побочную ассоциацию и фиксирует на ней «Я» (неадекватный аффект). Больные и сами замечают, что переживаемая ими эмоция не соответствует тому представлению, на которое она была перенесена, что они искусственно воссоздают аффект, который имелся прежде. Этим объясняется то, что одновременно шизофреники часто смеются над своим собственным пафосом, рассматривая всё происходящее как фарс. В начале болезни мы часто обнаруживаем у них тяжёлый страх и депрессию, так как шизофреники ощущают тенденцию к нивелированию Я-частей как чего-то для них антагонистического, а также замечают потерю связей в Я и слабую адаптацию к окружающей реальности. Словно бы ранее вызванный чувственный тон продолжал ещё звучать, хотя объекты перестали быть связаны с Я. Доминирующее при этом чувство: мир изменился, стал жутко чуждым, словно всё превратилось в театральную пьесу; а одновременно с этим появляются мысли: «Я стал чужд самому себе». Мысли деперсонализуются, они извне искусственно навязываются («внушаются») больному, так как появляются из глубин души, за пределами сферы Я, из тех глубин, которые уже отказываются говорить «я», а прибегают к местоимениям «мы» или, намного чаще, «они». Имеющееся чувство изображается патетически, так как оно больше не находит для себя объекта, напоминая этим оратора, становящегося излишне патетичным, когда он вместо оперирования соответствующими представлениями пытается изобразить само чувство. Может присутствовать страх, если сохранившаяся потребность в связи с Я, позволяет больному улавливать распад своего Я (чуждую власть); а с прогрессированием болезни наступает безразличие: отныне больные ничего из происходящего не воспринимают как личностно значимое: если они ещё и говорят «я», то относятся к себе как и к любому другому объекту, не подвластному воле Я. Так, например, женщина, желающая иметь много детей, может игриво рассказывать о 22 тысячах своих мальчиков, словно бы это было не её страстное желание. Но иногда больные могут иметь подлинные адекватные чувства. Я видела сама, как у больных появлялись несимволические прямые связи с Я. У шизофреников, приходящих в медицинское учреждение, нарушения очевидно настолько далеко зашли, что больные мгновенно оказываются во власти своей неадекватной установки. Пока остаётся вопросом на будущее – сможет ли психоанализ оказать здесь серьёзную помощь.

С уменьшением ощущений наслаждения и отвращения психическая жизнь, следовательно, угасает не в равной степени. Затухает, конечно, потребность в дифференциации и реализации личных желаний, и, наоборот, более интенсивно начинает происходить ассимиляция (растворение) дифференцированных Я-представлений в представлениях, которые сформировались у целых народов, то есть происходит превращение индивидуальных представлений в типичные древнейшие представления рода. Эти представления, лишённые всякого эмоционального заряда, образованные в течении жизни народа, показывают нам содержание, которое неотъемлемо от наших влечений. Если Я-психика может желать наслаждений, то родовая психика показывает нам, чего именно мы при этом желаем, и что окрашивается для нас в последствии позитивными или негативными эмоциями. Вот тут-то мы и видим, что продолжающие в нас жить родовые желания никак не соответствуют Я-желаниям , что родовая психика пытается ассимилировать в себя живущую сейчас Я-психику , в то время как Я, да и вообще любая его частичка, стремится к самосохранению в имеющейся актуальной форме (инертность). И тем не менее родовая психика, отрицающее теперешнее Я, посредством как раз отрицания создаёт Я заново, так как погрузившаяся на какое-то время в неё частичка Я опять всплывёт наверх, облачённая уже в новые представления, причём пышнее чем когда-либо прежде. Прекраснее всего мы видим это на примере художественного творчества. Несомненно, регрессия внутри Я состоит в том, что приятные инфантильные переживания хочется пережить заново, хотя это ещё не объясняет то, почему же нам так приятны инфантильные переживания. Почему нам присуща «радость опознания известного»? (Фройд). Почему существует строгая цензура, которая пытается продолжать модифицировать для нас прежние переживания ещё долгое время после того, как мы перестали ощущать над собой строгий родительский контроль? Почему мы не всегда переживаем то же самое и не репродуцируем одно и то же? Мы вынуждены прийти к выводу, что наряду с желанием инертности, в нас существует желание трансформации, которое в конце концов означает то, что индивидуальный контекст представления растворяется в одном из ему подобных материалов, идущем от прошедших времён. Вот так ценой индивидуального должно проявиться типичное, то есть родовое желание, которое в виде произведения искусства проецируется индивидуумом вовне. Ищут самому себе подобное (родителей, предков), в котором собственная частичка Я может полностью раствориться, так как растворение в себе подобном обычно происходит не резко и не стремительно, а исподволь. И всё же, что иное может означать такого рода растворение для Я-частички , как не смерть? Конечно, эта Я-частичка потом появится в новой форме, возможно, что даже в более прекрасной форме, но всё же это не та же самая Я-частичка , а другая, возникшая ценой гибели прежней, точно также как выросшее из семени дерево, хотя и является представителем того же семейства и вида, но это дерево не то же самое дерево, и, собственно, больше дело вкуса, будем ли мы видеть в новом потомстве продолжение или исчезновение прежней жизни. Этому соответствует наслаждение или отвращение при мыслях об исчезновении всего Я-комплекса . Существует достаточно много примеров невротиков, примеров, которые прямо говорят о том, что невротики испытывают непреодолимый страх перед половым актом, так как с потерей семени теряется часть индивидуума!

Всё, что нами движет, хочет быть сообщённым нам, чтобы мы могли его воспринять и понять: любое представление, которое мы в прямой форме или в виде художественных произведений передаём ближним, является продуктом дифференцированных переживаний, из которых состоит наша душа (психика). Возьмём в качестве примера ставшее отчётливым переживание, скажем солнечный весенний денёк, который до нас много раз радовал бесчисленные поколения людей. Когда мы пытаемся репродуцировать это переживание, то мы должны быть способными дифференцировать его посредством того, что представляем деревья, траву, небо не только в соответствии с прежними впечатлениями предков, но и с учётом нынешнего актуального восприятия. Теперь мы имеем дело не с каким-то неопределённым весенним днём, а с особым, личностно окрашенным весенним деньком. И обратно: если этот продукт дифференциации попадает в психику другого индивидуума, то происходит обратное преобразование: в результате сознательной обработки со стороны другого индивида весенний день получает иное индивидуальное преломление; наряду с сознательной обработкой тайное влияние также оказывает бессознательная обработка представления, отнимающая у последнего актуальный индивидуальный отпечаток и спускающая его в сферы «матерей», растворяя его там. Возможно, в бессознательном мы найдём весенний день разложенным на свои составные части, на солнце, небо и растения, которые преобразуются или, вернее, обращаются в мифологические образы, хорошо известные нам по психологии народов. При любом высказывании какой-либо мысли или формировании представления мы обращаемся к обобщению, так как, конечно же, слова являются символами, которые служат именно для того, чтобы всё личностно значимое переформировать в общечеловеческое и понятное, то есть лишить его личностного отпечатка. Никогда чисто личностный материал не сможет до конца пониматься другими людьми, потому нас и не удивляет то, что Ницше, человек с мощным сознанием Я, приходит к выводу о том, что наш язык только для того и служит, чтобы запутывать себя и других. И тем не менее выговорившись мы ощущаем облегчение, если только нам ценой нашего представления Я удалось образовать родовое представление, да и художник бесконечно радуется своему «продукту сублимации», если ему удалось вместо индивидуального создать типичное. Одновременно каждое представление ищет для себя не идентичный, а схожий материал, в котором оно может раствориться и трансформироваться. Таким подобным материалом является понимание, покоящееся на одинаковых содержаниях представлений, понимание, посредством которого другой персоне удаётся воспринять наши представления. Это понимание вызывает у нас чувство симпатии, которое ничего другого не означает, как только желание предоставить ещё больше сведений о себе, вплоть до того, что симпатия, особенно если речь идёт о индивидуумах различного пола, настолько сильно разрастается, что хотелось бы полностью отдаться другому. Эта опаснейшая для Я фаза влечения к продолжению рода (влечения к трансформации) сопровождается чувством блаженства, так как происходит растворение в возлюбленном, себе подобном (в любви).

horizontal rule

[1] От лат «дивидирен» - делить

См. Spielrein. Schizophrenie / Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen III (1911), T. 1, Schlussbetrachtungen.

[2] там же

[3] Да и представление о загаженной земле может вызывать у шизофреничек сильные эмоции, если при этом больные бессознательно идентифицируют своё Я с землёй.

См. Фройд. Шутка и её отношение к бессознательному (GW, VI, S. 135, ...)

Скажем, почему художник не рисует например картину горячо им любимой матери, а вместо этого создаёт образ из эпохи Ренессанса? Да потому, что "цензура" не запрещает нам любить мать в "сублимированной" форме.

Теоретическая искренность в психоаналитических исследованиях полового акта довольно редка. Фройд с Юнгом были едины во мнении, что здесь мы имеем дело с "обусловленностью комплексами". Тема "любовь" закрыты, об этом свидетельствует их переписка. Путь идёт от "рецидива любви" в "Градиве", в которой представлены любящие "создания писателя" до "исцеления любовью" в статье "Введение термина нарцизм", показывающей что женщина неспособна к "полной объект-любви"; нравоучения и предостережения. Фройд в образе "пожилого мужчины" называет "три неизбежных для мужчины взаимоотношения с женщиной": "роженицей, товарищем, погубительницей" (статья "Мотив выбора ларца", GW, X). Юнг, пребывающий в образе Филимона, обнаруживает архетипический образ в бессознательном мужчин, их "образ души", аниму, мать, амазонку или гетеру. "Везде там, где обнаруживаются так сказать магически воздействующие взаимоотношения между полами, речь идёт о проекции образа души (анимы). А так подобного рода отношения очень частые, то и душа частенько остаётся бессознательной, то есть многие люди оказываются бессознательными, если рассматривать их отношение к внутренним психическим процессам... Когда образ души проецируется, тогда появляется безусловно аффективная взаимосвязь с объектом. А если проекции не обнаруживается, тогда возникает неадаптированное состояние, которое Фройд описывал как "нарцизм". Проекция образа души не позволяет обратиться к внутренним процессам, поскольку поведение объекта согласуется с образом души" (Юнг. Психологические типы, Werke VI, S. 511).

Так как в возлюбленном любят его схожесть с одним из родителей, то становится понятно, что при этом пытаются заново и реально пережить судьбу своих предков, особенно родителей[1]. Любое случайное событие только постольку играет какую-либо роль в нашей жизни, поскольку в психике активизируется ещё ранее существовавшее сексуальное переживание или поскольку в ней существует возможность пережить таковое. В первом случае этот комплекс удовлетворяется, а в другом случае элементом, вызывающим возбуждение, овладеть не удаётся, от него приходится постоянно освобождаться посредством устранения вновь и вновь пополняющегося аналогичного материала представлений. Поэтому для психической жизни активация переживания имеет только негативное значение, а именно, устранение содержания представления вместе с относящимся к нему возбуждением. Допустим, что было реализовано страстно желаемое объединение с объектом любви; как только действительность вступает в свои права, как только слово становится делом, сразу же устраняется соответствующая группа представлений, приводя к осчастливливающей разрядке. В такой момент человек психически уже ни на что не способен. Каждое представление достигает своего жизненного максимума, если перед человеком появляются реальные шансы на его воплощение в действительности; и одновременно со своей реализацией представление исчезает. Это вовсе не означает, что с реализацией одного из могучих комплексов затихает вся психическая жизнь, так как с исчезновением одного комплекса из психики устраняется всего на всего небольшая частица, которая выдифференцировалась из глобального прапереживания. Вот именно это своеобразное событие и создаёт постоянно обновляющиеся продукты