Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика.

Психолингвистика исследует чрезвычайно широкий круг разнообразных проблем, и поэтому я не сомневаюсь, что некоторые из моих коллег сочтут, что в этой книге недостаточно внимания уделено тем или иным аспектам психолингвистики. Вместо того чтобы заранее просить за это извинение, я позволю себе выразить надежду, что читатель достаточно заинтересуется затронутыми в этой книге вопросами, чтобы не остановиться на ней, а пойти дальше и таким образом заполнить пробелы в своих знаниях. Для этой цели книга снабжена множеством ссылок на необходимую литературу. В основу этой книги лег курс психолингвистики, который я читаю в течение последних лет для студентов старших курсов в университете Беркли. Однако я решил не излагать здесь весь двадцатинедельный курс, а выбрать несколько наиболее важных проблем. К их числу относятся фонология и вообще восприятие речи, биологические основы языка, коммуникация животных и проблемы недавно возникшей социолингвистики. Готовя текст к печати, я стремился сохранить лекционный стиль, более непосредственно обращенный к читателю. Иногда я считал необходимым цитировать моих выдающихся коллег, покойных и ныне живущих, чтобы обогатить свое изложение. И содержанием, и стилем этой книги я во многом обязан моим студентам, ибо они помогли мне лучше узнать психолингвистику, которую я старался помочь им изучить. Поэтому прежде всего я хочу выразить благодарность моим студентам — за их настойчивые вопросы, за то, что они понимали меня, и за то, что не понимали, за их интерес к психолингвистике. Я хочу поблагодарить также моих учителей — Роджера Брауна, Джерома Бру-нера, Эрика Леннеберга и Джорджа Миллера, которые пробудили во мне интерес к проблемам, описанным в этой книге. Многие доброжелательные коллеги, работающие в университете Беркли и других местах, оказали на меня благотворное влияние, следы которого они наверняка заметят в этой книге. Я хочу также поблагодарить свою жену Кэти, придирчиво прочитавшую черновой вариант книги, благодаря чему много неточного и неудачно написанного не появилось в печати. Разумеется, я несу полную ответственность за ту форму, в которой я изложил взгляды моих учителей и коллег. Дэн. И. Слобин Беркти, Калифорния
ВВЕДЕНИЕ Психолингвистика использует теоретические и эмпирические приемы как психологии, так и лингвистики для исследования мыслительных процессов, лежащих в основе овладения языком и его использования. Область такого исследования действительно является междисциплинарной. Лингвистов интересует формальное описание важного аспекта человеческого знания — структуры языка. Эта структура включает звуки речи и значения, а также сложные грамматические системы, связывающие звуки и значения. Психологи же хотят знать, каким образом дети овладевают такими системами и как функционируют эти системы в реальном общении, когда люди произносят и понимают предложения. Короче говоря, психолингвистов интересуют те глубинные знания и способности, которыми должны обладать люди, чтобы овладеть языком в детстве и затем пользоваться им. Я говорю «глубинные» знания и способности, потому что мы можем делать какие-то выводы относительно языка, как и относительно других систем человеческих знаний, только на основе тщательного исследования наблюдаемого поведения. В данном случае наблюдаемое поведение — это речь и понимание речи. Поэтому перед психолингвистом стоит та же проблема, что и перед любым ученым, изучающим человека и дерзающим выйти за рамки простого описания поведения,— а именно постулировать глубинные структуры и процессы, которые могут объяснить несомненно существующие закономерности наблюдаемого поведения. Важно еще раз подчеркнуть это различие между наблюдаемым поведением и скрытыми структурами. В английском, как и в других языках, это различие отражено в понятиях язык и речь: слово «речь» (speech) имеет соответствующий глагол, а «язык» (language) — нет. Мы говорим: Не speaks the English language» (Он говорит на английском языке). Говорить — значит произносить осмысленные звуки. Эти звуки осмысленны, потому что они закономерным образом связаны с тем, что именуется «английский язык». Речь — это поведение. Ее можно слышать, ее можно записать на магнитофонную ленту. Но нельзя записать на магнитофон английский язык. Можно записать только английскую речь. Мы понимаем речь друг друга, потому что знаем английский язык. Язык — это нечто такое, что мы знаем. Английский язык — это определенная сумма знаний, которой обладает каждый человек, говорящий по-английски. Описание таких систем знаний традиционно считается «епархией» лингвистики, а психология традиционно называется «наукой о человеческом поведении». Но вы скоро поймете, что между этими дисциплинами трудно провести границу. Мы не можем изучать поведение, не имея теории структуры этого поведения, и мы не можем исследовать структуру, не зная, какое именно поведение обладает этой структурой. Ноэм Хомский, чья новаторская работа по трансформационной грамматике революционизировала современную лингвистику, описывает потенциальную задачу лингвистики в терминах познания и общих свойств человеческого интеллекта. «Лингвистика в таком определении, — пишет он, — есть просто раздел психологии, исследующий определенные аспекты мышления» (1968, р. 24). Разумеется, сама психология уже давно интересуется содержанием этого «черного ящика», и существует обширная литература, посвященная разнообразным «промежуточным переменным» и «гипотетическим конструктам» в психологии. Даже поведение крыс в лабиринтах явилось предметом нескончаемых дискуссий в терминах «научения» и «исполнения», ибо психологи спорили по поводу различия, существующего между тем, что крыса фактически делает в лабиринте, и тем, чему она может там научиться. Мы столкнемся с той же дилеммой при рассмотрении психолингвистической проблемы языковых способностей, знания о языке (linguistic competence) и языковой активности (linguistic performance) — различием между тем, что человек теоретически способен говорить и понимать, и тем, что он на самом деле говорит и понимает в конкретных ситуациях. Психологов наиболее привлекает в лингвистике то, что эта наука дает нам подробнейшее и поднимающее много проблем описание одной из областей человеческих знаний. В последнее десятилетие психологов особенно вдохновлял принципиально новый подход к лингвистике, развитый Ноэмом Хомским и его коллегами по Массачусетскому технологическому институту. Наибольшее влияние на психологию оказали исследования современной лингвистики в области грамматики. Они обогатили теоретически и экспериментально психологию познания и являются весьма многообещающим началом развития психолингвистики. ГРАММАТИКА И ПСИХОЛОГИЯ Я пытался показать, что изучение языка открывает, как это всегда считалось, исключительно благоприятные перспективы для исследования человеческих мыслительных процессов вообще. Ноэм Хамский Большинство людей старается избежать изучения грамматики, помня о нудных занятиях этим предметом в начальной и средней школе. И для чего психологу заниматься таким скучным и чисто формальным предметом? Грамматика, которая вызывает у многих людей столь сильное отвращение, — это предписывающая (прескриптивная) грамматика, свод правил, руководствуясь которыми «должен» писать и говорить образованный человек. Но существует и другая грамматика — грамматика описательная (дескриптивная), которая пытается описать знания, необходимые человеку, чтобы говорить и понимать речь. Именно эта грамматика и интересует психологов, потому что ее исследование может дать нам важную информацию о природе человеческого разума. Что же это за грамматика? Для чего она нужна человеку? Один подход к ответу на этот вопрос состоит в том, чтобы взять какой-то набор слов и посмотреть, какими способами их можно соединить в цепочку. Например, рассмотрим следующие три цепочки слов: 1) pie little blue mud make eye girl was (пирожок маленький голубой песок делать глаз девочка) 2) the little pie with mud eyes was making a blue girl (маленький пирожок с песочными глазами делал голубую девочку). 3) The little girl with blue eyes was making a mud pie (маленькая девочка с голубыми глазами делала пирожок из песка). Все, вероятно, согласятся с тем, что первая цепочка слов не является предложением, или, иными словами, v нее нет грамматики. Две другие цепочки — это предложения, хотя первое никак нельзя назвать нормальным, а второе — можно. Если вы прочтете эти цепочки вслух и попросите запомнить их, вы увидите, что труднее всего запомнить первую цепочку [1] и легче всего последнюю [3]. Интересно, что человеку легче запомнить предложения, чем беспорядочную, лишенную структуры цепочку слов, хотя в предложении больше слов и слова состоят из большего числа частей (например, добавляются суффиксы), чем такая цепочка. Что же превращает простой набор слов в грамматическое единство? Первое, что явно отличает цепочки [2] и [3] от цепочки [1], — это порядок слов. Порядок слов не только делает предложения более связными, но дает и другую информацию: в английском языке порядок слов отражает отношение субъект — объект. Например, в предложении [3] последовательность девочка—делает—пирожок показывает, кто совершает действие и на что оно направлено. Другим отличием является присутствие «маркеров». В нашем примере есть маркеры двух типов — функциональные слова (the, a, with) и суффиксы (-s, -ing}. Маркеры устанавливают класс слова (например, класс существительного), отношения (например, with связывает girl с eyes) или передают информацию о значении (-ing означает продолжающееся в данный момент действие, -s — множественность) и т. д. Порядок слов и маркеры различных типов, вместе взятые, и составляют грамматику, превращая бессвязный набор слов в предложение. Грамматика находится между звуками речи, которые мы слышим или произносим, и теми значениями, которые связаны с этими звуками. Поток слышимых нами звуков становится осмысленным только тогда, когда мы «знаем» (пусть бессознательно) грамматику данного языка. Общение одного человека с другим возможно только тогда, когда эти глубинные знания о языке совпадают у обоих. Часть грамматики, называемая синтаксисом, связана со способами создания предложений. Изучение синтаксиса сталкивает нас лицом к лицу с одним из наиболее важных аспектов человеческого языка — его продуктивностью. Нам почти никогда не приходится создавать новые слова, и большинство предложений, которые мы слышим, не требует от нас понимания каких-то новых слов. Но мы постоянно должны создавать и понимать новые предложения. Этот факт часто вызывает удивление. Почему-то интуитивно кажется, что запас предложений не может быть столь велик. Чтобы убедиться в том, что число предложений практически бесконечно, попробуйте проделать следующий эксперимент: возьмите любую книгу, выберите в ней любое предложение (например, то самое, которое вы сейчас читаете) и читайте книгу дальше до тех пор, пока вы не встретите то же самое предложение. И если только вам не попалось клише или часто приводимая цитата, вы скоро убедитесь в бесполезности своих усилий. Предложения в подавляющем большинстве — явления уникальные. И поэтому центральная проблема современной