А. Ф. Лосев. ИСТОРИЯ АНТИЧНОЙ ЭСТЕТИКИ, том пятый

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Некоему Деметрию (ок. I в. н.э.), которого отождествляли обычно с известным перипатетиком Деметрием Фалерейским, приписывается сочинение "О стиле". Хотя такое отождествление в настоящее время является анахронизмом, но, например, Г.Грубе, известный знаток античной риторики, относится скептически к датировке трактата Деметрия I в. до н.э. или I в. н.э.³⁵⁵. Он считает языковые аргументы противников ранней датировки трактата "слабыми", полагая, что это явно раннеэллинистическое сочинение. Г.Грубе опирается на ряд аргументов. Отношение автора к Аристотелю совсем иное, чем критики I в. и более позднего времени; таково же отношение к Демосфену, который позже рассматривался как образец для всех стилей. Автор показывает свое близкое знакомство с лицами и событиями конца IV и начала III в. до н.э., что более допустимо для устной, чем письменной, традиции, а отношение к современникам похоже на то, которое существовало в окружении Александрийского Мусея; есть также ряд точек соприкосновения со стилистическими теориями Деметрия Фалерейского, что подразумевает некоторое знакомство с ним и его работами; Филодем в I в. до н.э. вполне очевидно знал этот трактат и считал его автором Деметрия Фалерейского. Из всей аргументации Г.Грубе делает вывод об авторстве некоего Деметрия, считая наиболее близкой дату написания трактата 270 г. до н.э. Г.Грубе указывает при этом и на важные негативные свидетельства в свою пользу (автор трактата не знает круга таких критиков, как Дионисий, Цицерон, Гораций и их последователи; он ни слова не говорит об азианстве и аттицизме, об аналогии и аномалии, о риторическом "подражании" при воспитании оратора, а его формулировки очень просты).

Как бы убедительны ни были аргументы противников авторства философа Деметрия Фалерейского, его перипатетическая окраска трактата вполне здесь налична. По всему видно, что автор хорошо знает третью книгу "Риторики" (§34 Roberts) Аристотеля ("О стиле") и сочинение Феофраста "О стиле", сохранившееся только во фрагментах (§173). Но также ясно, что автор этот поздний. Он оперирует письмами Псевдо-Аристотеля (§223), которые относятся обычно к позднему времени, и упоминает писателей перипатетиков (§57, 181), используя подобное обозначение аристотелевской школы, принятое во времена Цицерона. Перипатетизм Деметрия, как это характерно для эллинистически-римского периода, с его эклектизмом, подразумевает, может быть, и стоические моменты (§172, поговорка, которая у Диогена Лаэрция (VII 1, 2) связывается с характеристикой стоика Зенона Тирского)³⁵⁶.

На трактате Деметрия видна не только перипатетическая традиция, установленная еще Л.Радермахером в предисловии к его изданию сочинения Деметрия 1901 г., но, как утверждал в 1931 г. Ф.Сольмсен³⁵⁷, взаимодействие и даже процесс "амальгамирования" этой традиции с исократовскими элементами (особенно проблема эвфонии и гиатуса), которые постепенно проникали в перипатетическую теорию речи по мере утверждения самостоятельной риторики, несмотря на то, что "Риторика" Аристотеля возникла в свое время как "оппозиция" Исократу³⁵⁸.

1. Четыре стиля Деметрия

Четыре стиля Деметрия, как и Дионисия Галикарнасского, основываются на метрическом строении прозы и ее чисто словесной форме, хотя его интересует форма в более широком смысле вместе с идейным содержанием. Главным в его учении является теория четырех стилей³⁵⁹, подтверждаемая огромным количеством примеров, что делает изложение Деметрия весьма выпуклым и значительным, несмотря на краткость и скупость формулировок. В этом разделении стилей Деметрий продолжает позднеантичную традицию, которая не мыслится без четкой классификации форм. Однако здесь же Деметрий и отступает от этой традиции, вводя четыре стиля вместо обычных трех. Цицерон говорит о трех родах, или стилях: точном, "чтобы убеждать, умеренном, чтобы услаждать, мощном, чтобы увлекать" ("Оратор", 21). Дионисий Галикарнасский учил (§146) о строгом, гладком (или цветистом) и общем стилях, или характерах.

Деметрий (§36) вводит дифференциацию на простой, или скудный, стиль (ischnos), возвышенный, или торжественный (megaloprepes)³⁶⁰, изящный, или гладкий (glaphyros), и, наконец, еще на четвертый – мощный, или сильный (deinos). Этот последний, возможно, восходит к представлению о знаменитом ораторе Демосфене, как мастере речи сильной, возбуждающей в слушателях какой-то почти священный ужас, нечто страшное и великое в духе Платона (Lach. 198 b) и Аристотеля (Ethic. Nie. III 9, 1115 а 24-26), а не в обыденном понимании "хорошо, умело, ловко, мастерски говорить" (deinos legein). Своим разделением на четыре стиля, а также явным пиететом перед Демосфеном автор сочинения "О стиле" тоже подтверждает поздний характер своего сочинения (ср. преклонение Дионисия Галикарнасского и восторги поздних перипатетиков при обращении к Демосфену).

Деметрий выступает в своем трактате типичным эллинистическим автором со страстью к классификациям, каталогам, детализации, риторической технике, метрическому анализу речи.

У Деметрия можно наблюдать не только учение об отдельно существующих четырех типах речи, но и об их сочетании, которое, как и сочетание слов у Дионисия, имело для Деметрия существенное значение (§36-37). Так, изящный тип речи может соединяться с простым и возвышенным; мощный соединяется с тем и другим, и только возвышенный не вступает в соединение с простым, или скудным, так как оба они исключают друг друга. Оказывается, в этом соединении есть определенная логика. Вполне естественно, Деметрий отвергает самостоятельность только двух стилей (возвышенного и простого) и, таким образом, подчинение изящного стиля простому, а мощного – возвышенному на том основании, что изящный стиль содержит в себе нечто простое и изысканное, а мощный – значительность и возвышенность (§36). Для Деметрия эти четыре стиля, собственно говоря, равноценны и не сводимы один на другой. Мы бы сказали, что они тождественны эстетическим категориям возвышенного – простоты, гладкости (изящества) и силы (мощности). Определяя возвышенное, он находит его не только в "соответствующем построении", то есть форме, но и в "подборе слов", то есть словесном составе, а главное, "в мыслях", то есть в содержании (§38). Отсюда – рассуждения о пеонических стопах (§38-41), о сочетаниях слов не обязательно благозвучных и гладких (§48), о порядке слов (§50-58), о разнообразии и необычности словарного состава (§77).

2. Возвышенный стиль

В возвышенном стиле речи, по Деметрию, "состав слов должен быть богат, разнообразен и отличаться от привычного". Хотя в обыденных словах признается "ясность", но Деметрий полагает, что они производят впечатление чего-то незначительного и мелкого (§77). Заметим, что в классической эстетике как раз чрезвычайно ценилась категория величины, нечто большое, объемное, рослое, крупное, но никак не маленькое и миниатюрное. И Деметрий не отступает здесь от общеклассической тенденции.

Красота возвышенного стиля зачастую рождается именно из слов суровых, неблагозвучных, необычных, из их инверсии, умелого пользования союзами, неожиданного расположения слов. Деметрий детально рассматривает вопрос об употреблении в возвышенном стиле метафор (§78-90). И здесь он, как положено по классической традиции, руководствуется мерой. "Приятность" и "величавость" речи зависит от метафор, но "не следует злоупотреблять ими" (§78). "Слишком смелые" метафоры в стиле Платона производят впечатление "чего-то раскованного", и речь становится более "спокойной", если ввести сравнение, которое есть не что иное, как "развернутая метафора" (§80).

Деметрий ссылается на авторитет Аристотеля, считавшего лучшей метафорой "метафору действия" (cata energeian), "напоминающую о действии живых лиц" (§81). Важно, по мнению Деметрия, что возвышенному стилю метафора придает "ясность и точность выражения", в то время как употребление обычных, внешне более точных слов не прибавило бы речи "ни правды, ни ясности" (§82).

"Ясности и естественности" (§96) требует Деметрий при образовании новых слов, используемых в возвышенном стиле. Но и здесь нельзя увлекаться наподобие Аристотеля, говорившего о некоем "словопасе" (§97). Совершенно резонно Деметрий полагает, что поэту необходимо обладать определенной "мудростью" при "сотворении нового слова", ибо "поэт подобен тем, кто впервые дал названия вещам". Мудрость поэта сказывается в том, что он в момент "сотворения" употребляет слова, которые "еще только возникают", то есть находятся в стадии становления, движения. И он обязан подметить это новое рождение слова, создавая его по образу, "уже вошедшего в обиход", а не "по собственному произволу" (§94). Украшения речи возвышенного стиля Деметрий сравнивает с архитектурным орнаментом, "карнизами, триглифами" и красочными элементами одежды, ее "порфирной каймой" (§108), признавая за этими украшениями речи "величайшую выразительность" (§106).

Сравнивая возвышенный стиль Деметрия и строгий род соединения слов у Дионисия (§148-149), можно сделать вывод об их некотором несовпадении. Первый подчеркивает здесь нечто величавое и торжественное, а второй суровую неприступность, нагроможденность и даже неотесанность каменных глыб. Свои характеристики Деметрий мыслит чрезвычайно конкретно и неформалистично. Он выдвигает на первый план мысль, или содержание, и соответствующий ей риторический коррелят (§38), то есть поэтические и чисто технические формы объединяются здесь новой, стоящей над ними эстетической категорией.

Примечательно также, что Деметрий прекрасно чувствует, как каждый тип речи может перейти в свою противоположность. Так, например, возвышенный тип может стать ходульным вследствие преувеличения мысли и ее несоответствия с действительностью (§114-115). Ходульность, или выспренность, лишена "гармонии" (§117). Оказывается, что самая излюбленная фигура ходульности – гипербола (§124) – основана на невероятности, невозможности, то есть "указывает на то, чего не бывает в действительности" (§125). Вспомним также, какую роль играет в эстетических категориях преувеличение, переходящее в свою противоположность и создающее новую категорию. Так. например, ужасное, крайне преувеличенное и гиперболизированное переходит в свою противоположность – смешное – и оформляется в новую эстетическую категорию, которую мы бы теперь назвали гротеском. Так и возвышенное, доведенное до крайности, становится по Деметрию ходульным. И недаром преувеличения, и в гом числе гиперболы любят употреблять комические поэты (§126). "Смешное – это враг трагического" (§169), – замечает Деметрий.

3. Изящный стиль

Изящный стиль, по Деметрию, не мыслится без эстетической категории шутки, которая может быть тонкой, изящной, но и страшной (§128-135).

Деметрий различает шутку, "исполненную достоинства", и насмешку, недалеко стоящую от "шутовства" (§128). Образном "благородной и высокой шутки" является Гомер (§130), и он же является родоначальником "страшной" шутки (например, Киклоп, обещающий Одиссею в качестве "подарка" съесть его последним). В шутке выражается "характер" человека. Она изобличает "наклонности" человека и его "вкус", не всегда хороший (§171). Но она же может выступать в роли "наставлений и гномов" (§170), а то и строиться на игре слов, придающих ей особую "остроту" (§172). Шутка, по мнению Деметрия, относится к видам "изящного" (§136), но она может быть уподоблена в комедии с ее отнюдь не изящным стилем и обладает там "особенной силой выразительности" (§259).

Однако Деметрия интересуют не только сами "виды изящного", одной из разновидностей которого является шутка, а "источники" этих видов (§136).

"Изящество", "прелесть" или приятность речи основаны на "содержании" и словесном "способе выражения" (§136).

Деметрий в духе классической риторики выделяет в способе выражения изящной речи "краткость" (§137), которая иной раз придает высказыванию особую "изюминку" (§138). порядок слов (§139) и расположение фигур (§140). Так же, как и в стиле возвышенном, "прелесть" обусловлена именно необычным применением слов к данному предмету (§145). Хотя приятное не лишено шутливости, но по сути своей смешное и приятное отличаются друг от друга самим предметом, то есть содержанием (§163) и формой слов (§164). "Красивое" и "смешное" – несовместимы, поэтому изящество и прелесть всегда "требуют меры" (§165). Однако красота в словесной форме может уничтожить смешное и перевести его в свою противоположность – восхищение. Таким образом, словесная форма существенно влияет на эстетическую наполненность содержания.

В определении изящного стиля у Деметрия явно чувствуется его эстетическая нагрузка. Это стиль, выражающий веселость (charientismos) (§128), радостность, дружественность (hilaros) (§132). Он создает нечто милое (eycharis), прелестное (charites) (§133), шутливое, утонченно острое (asteia) (§131) и близкое к насмешке, даже комедийное. Эта градация от безобидного веселья к насмешке вполне эстетически оправдана. Достаточно вспомнить у Гомера ослепление Полифема со всеми "шутками" Одиссея или милую прелесть в танце Навсикаи, вызывающую добрую улыбку (§128-130). Здесь, таким образом, с одной стороны, явная дифференциация категорий, а с другой стороны – близкая связь и незаметный переход одной категории в другую.

Дионисий также рассуждал на тему изящного стиля, выделяя в нем нечто ровное, гладкое, прелестное. У Деметрия же изящное включает два несхожих момента – веселое-смешное и милое-прелестное. Эллинистическая утонченность здесь налицо. В изяществе Деметрия есть что-то кокетливое, в его прелести (charis) присутствует момент субъективной выразительности, а в "смешном" и "веселом" – момент субъективного ощущения.

Вообще надо сказать, что Деметрий сочетает в себе почтительное преклонение перед классической краткостью, мерой с эллинистическим упоением, конечно же, близкого ему по духу изящества речи. Недаром он систематически оперирует такими определениями, как "изящество" (§142-144), "прелесть" (§140, 141, 145-146, 150), "очарование" (§157), "нарядность" (§164), "красота и прелесть" (§166). Для Деметрия есть слова, создающие "приятные зрительные образы". Их "приятно читать глазами", и они "красивы при чтении вслух" (§174). "Гладкие" слова делают речь приятной (§178). Построение стихов придает речи "очарование и прелесть" (§180). Под "очарование" этой речи "подпадаешь незаметно" (§181). Изящество стиля может быть построено только на "ритме", как, например, у Платона (§184), и т.д. и т.д. Всюду здесь Деметрий придает значение каким-то зрительным, двигательным, осязательным и, мы бы сказали, вкусовым ощущениям. Они главным образом создают устойчивое представление о самом близком Деметрию изящном стиле.

4. Простой, или скудный, стиль

Для простого, или скудного, стиля характерна точность, простота, ясность, убедительность, наглядность и привычность слова (§190-222). В этом стиле нет осудительного смысла. Он прост и безыскусен. Но вместе с тем ему грозит вырождение в "сухой" стиль, так же как изящному грозит вырождение в безвкусный. Простой стиль хорош в эпистолярном жанре, так как письмо есть своеобразный диалог между двумя, когда высказывается только одна сторона, но подразумевается и второй собеседник и его реакция (§223). Простота письма не исключает изящества (§235), а предполагает его, будучи непосредственной и естественной речью.

Деметрий так и пишет: "Главное для скудного стиля – это ясность" (§191), причем ясность не исключает повторения и возврата к началу речи, так как "краткость скорее делает речь изящной, чем ясной" (§197). Закругленная и не слишком растянутая фраза более "доступна" для слушателя, который уподобляется путнику на дороге, где встречается много дорожных знаков и мест для передышки, что лишает дорогу однообразия (§202). Скудный тип речи характеризует "жизненность и убедительность изображаемого", поэтому он должен избегать "изысканности", лишенной "привычности и простоты" (§208).

Деметрию принадлежит интересное рассуждение об убедительности и жизненности изображаемого, особенно горестного, тяжелого какого-нибудь несчастья, гибели героя. Деметрий приводит пример из историка Ктесия, рисующего гонца перед персидской царицей Парисатидой, которой он сообщает весть о гибели ее сына Кира. Деметрий чрезвычайно тонко и психологически обусловленно изображает разные градации и нюансы в речи вестника, который сначала сообщает о победе Кира, о бегстве его врагов, говоря даже иносказательно, и только под самый конец у него "вырывается главное" (§216). Деметрий умело выделяет в этой сцене как бы ее театральный эффект, рассчитанный на зрителя и слушателя одновременно. Повествование Ктесия при подобном анализе становится ощутимо убедительным. Недосказанность и недоговаривание до конца тоже, по мнению Деметрия, создает убедительность для слушателя, который готов сам принять участие в разгадке недосказанной мысли (§222). И здесь также чувствуется психологическое мастерство ритора, одной из главных целей которого является убедительность речи.

5. Мощный стиль

В мощном стиле (§240-301)³⁶¹ Деметрий также выделяет содержательную и формальную сторону, так как здесь важна сильная тема и мощная, стремительная, отрывочная структура речи, создающая ощущение неровного пути (§246). Краткость и молчание тоже заключают некоторую силу, так как неясность и недосказанность производят сильное впечатление на слушателей. Однако они не должны вырождаться в небрежность и беспредметную разрозненность (§253-254). Мощный стиль характерен силой, которая чувствуется в закругленной речи, лишенной той свободной простоты, какой отличались древние. Именно поэтому следует прибегать при употреблении этого стиля к "нынешним средствам выразительности" (§244-245). Для усиления выразительной речи "самое сильное выражение следует приберегать к концу", замечает Деметрий, так как, поставленное в кругу других, оно теряет силу (§249). Здесь также следует признать удачный выбор Деметрием наиболее эффектных риторических и вообще сценических приемов, рассчитанных на слушателя, а не на читателя.

6. Прикладной характер эстетики Деметрия

Деметрий придает большое значение фигурам (§263-271) в мощном стиле речи. Здесь фигуры опущения (§263), умолчания (§264), персонификации (§265), анафоры единоначалия (эпанафора), бессоюзие, единоконечие (гомотелевтон, §268) и климакс-лестничка, когда кажется, будто говорящий "поднимается со ступеньки на ступеньку все выше и выше" (§270). Все эти типично-риторические приемы, известные еще со времен Георгия и его сицилийских учителей, по мнению Деметрия, как раз и "составляют сущность мощного способа выражения" (§271). Такой театральный прием, как обращение к слушателям с вопросом, ставит последних в затруднительное положение, как бы задает ему задачу, на которую нет ответа (§279).

Все подобного рода рассуждения Деметрия о внешней выразительности речи указывают не только на прочное следование классической риторике, а также и на какой-то собственный живой опыт, на какую-то риторическую практику со всем набором ее сценических эффектов, вполне возможно, используемых в специальных школах для учебных целей. Деметрий так наглядно передает впечатление, производимое на слушателя той или иной фигурой, и дает такие полезные, отнюдь не формальные советы, что создается убеждение в том, что он прекрасно владел практической эстетикой произнесения речи.

Когда же Деметрий советует применить эти словесные фигуры в разных обстоятельствах перед лицом правителей и тиранов (§292), людей, облеченных властью (§293) в демократическом государстве (§294), то он проявляет понимание тончайших оттенков речи, и хотя он вводит в обиход знаменитые исторические примеры, но демонстрирует их столь естественно, что создается впечатление опять-таки некоего житейского опыта и достаточно обостренного восприятия действительности.

Деметрия, таким образом, интересует скорее прикладная эстетика, а не тонкое теоретизирование, как это мы видим у Дионисия.

Что касается развития Деметрием учения о разных стилях речи, то здесь мы находим целый ряд здравых суждений.

В своей классификации Деметрий вполне учитывает неполную обособленность стилей и признает, что полная несовместимость существует только между двумя из них, а именно между возвышенным и простым. Все же остальные могут объединяться, сочетаться, смешиваться. Если идти по этому пути, то можно выделить тогда два основных стиля, близких к двум главным родам, или стилям, Дионисия: противоположность торжественности и серьезности, с одной стороны, и игривой кокетливости – с другой. Антитезу Дионисия Деметрий детализирует еще с помощью одного разделения. Выдвигая внешнюю формально-выразительную структуру, мы получаем в серьезном стиле мощность и силу, а в кокетливом – безыскусственную простоту. Выдвигая же внутреннее содержательно-смысловое наполнение, мы получаем для серьезного стиля – величие, для кокетливого – изящество, нечто милое. В серьезном стиле внутреннее величие внешне выражено как мощь, а в кокетливом внутреннее искусство внешне выражено как наивность и простота.

Эстетическая позиция Деметрия выражена во взглядах на искусство как на систему сознательных форм, данных вместе со своим внутренним содержанием. Деметрий продолжает здесь Дионисия и ощущает эти формы еще более глубоко и судит о них во многих отношениях детальнее и обстоятельнее. Он прекрасно чувствует напевность языка, но делает упор не на смысловой его глубине, а использует внешне-звуковую музыкально-словесную сторону.

На примере Деметрия и Дионисия видно, как эллинистически-римская эстетика тонко и чутко ощущает музыку слова и стилевую выразительность классической греческой литературы. Изобилие живых иллюстраций, примеров удачно выбранных текстов, стихотворных и прозаических, умеряет некоторую суховатость и краткость формулировок Деметрия, вводя читателя в реальную атмосферу античной прикладной эстетики позднего времени.