Руа Даниэль. Истерия и навязчивость.

Иллюзорное решение и решение правильное

Лакан беспокоится о том, чтобы найти «правильный» выход из лабиринта, воздвигнутого обсессивным неврозом. К иллюзорному он относит решение, которое причисляет к бесконечному описанный выше механизм поддержания и разрушения Другого. Стержень этого механизма составляет воображаемый фаллос, рассматриваемый в диалектике воображаемого «иметь» или «не иметь», которая заставляет хотеть его, если не имеешь (девочка), а когда имеешь, бояться его потерять (мальчик). Лакан вновь обращается к уже упоминавшемуся выше наблюдению Буве, показывая, что результат анализа заключается в том, чтобы провести все объекты требования через мельницу воображаемого фаллоса, то есть рассматривать их как эквиваленты фаллоса, что ничего не меняет в самих навязчивостях, но вызывает эффект, при котором субъект больше на них не жалуется.

Лакан подчеркивает именно то, что подобный результат ничего не изменил в исходной невротической ситуации, несмотря на всю работу, проделанную анализанткой и аналитиком! Однако его забота не в том, чтобы доказать, что коллега встал на ложный путь, но в том, чтобы открыть возможности выхода.

Последуем за ним. Он исходит из значения «агрессивности» обсессивного невроза. Эта агрессивность, несущая некую структурную команду, а именно «ты - тот, кто меня убивает», является наложением в геометрическом смысле того символического процесса, который происходит всякий раз, когда означающее заявляет о себе, на воображаемые отношения (что и есть требование). Самый процесс заключается в том, что оттуда, откуда исходит любое высказывание, возникает «некое требование смерти» - убийственное для субъекта и означающее смерть самого требования.

Лакан предполагает, что в именно в этот момент надо заставить субъекта распознать фаллос как означающее. Каким образом?

Прежде всего, признавая фаллос на его собственном месте, - скрытым под покровом симптома. Лакан еще раз обращается к примеру Буве, говоря, прежде всего, о первой детской навязчивости, «страхе засовывать булавки в родительскую постель», - они могли бы поранить мать; и первой навязчивости, проявившейся во время мессы, когда взамен облатки перед глазами пациентки возник образ пениса. Лакан утверждает: это явление иного порядка, чем обилие фаллических образов буквально во всех уголках наблюдения. Обе эти навязчивости, столь разные по своему характеру, объединены вокруг чего-то общего, от присутствия чего не удается избавиться: речь идет о том, чтобы проделать дыру или надеть маску на что-то слишком полное. Это, говорит нам Лакан, место символического фаллоса, означающего желания, к которому пациентка взывает и с которым одновременно борется.

Фактически, Лакан показывает, что когда пациентка была ребенком, ее устремление состояло именно в том, чтобы занимать особое место рядом с матерью, и всякий другой человек, оказываясь в этом поле, «становился объектом пожеланий смерти». Далее он выделяет исходный момент этого «непереносимого соперничества», «в виде желания матери, привязанного к далекой любви, которая отвлекает ее от мужа и ребенка».

Таким образом, выявлен некий исход, к которому необходимо направлять анализ, - к точке, которая проделывает «дыру» в материнском Другом (Другом, желающем мертвой любви). Эта точка, с которой пациентка хотела бы себя соотносить, но где она встретила только требование смерти, адресованное тому, кто стремился это место занять, не ведая, что сама она нацеливалась занимать его рядом с матерью.

Перевод - Н. Челышевой Москва, декабрь 2003