Будинайте Г.Л. Классическая системная семейная терапия и постклассические направления: революция, эволюция или…?

Современная ситуация в семейной терапии характеризуется мощной экспансией новых терапевтических подходов. Речь идет о сформировавшихся в течение последних 20 лет направлениях, которые можно определить как "постклассические". Это - Краткосрочная ориентированная на решение терапия (Brief Solution Focused Family Therapy) и Нарративный подход (Narrative Therapy).

Прежде всего хотелось бы отметить, что мы отдаем себе отчет в спецефичности ситуации распространения терапевтического знания в нашей стране, в силу которой не только названные направления, но и представляемая нами здесь как "классическая" системная семейная терапия (ССТ) продолжает оставаться все еще малоизвестным и, в некотором смысле, даже революционным шагом в терапии (хотя для ее презентации и популяризации в русскоязычной аудитории буквально в последние пять лет сделано немало (4, 7).

Очевидно, что это связано с тем, что история освоения западных инноваций в семейной терапии в России вообще насчитывает не более 10 лет и именно системная семейная терапия выступала до последнего времени в качестве "самого молодого направления терапии".

Тем не менее, готовы мы к этому или нет, новое - посткласси-ческое - системное терапевтическое мировоззрение сформировано и получило вполне конкретные формы. Этот факт, очевидно, ставит нас перед необходимостью осознания того, в чем состоит основное отличие новых подходов от классического системного подхода, чем они вызваны к жизни, и как они меняют наш взгляд на терапевтическую ситуацию.

Для начала оговоримся, что объединенное рассмотрение этих направлений весьма условно. Методологической базой Краткосрочной, Ориентированной на Решение Терапии выступает так называемая кибернетика второго порядка (вслед за кибернетикой "первого порядка" и Обшей теории систем Людвига фон Берталанфи, лежащей в основе классической системной терапии) и, вызванная кардинальным пересмотром всей классической рациональности в естествознании, постклассическая пострационалистическая эпистемология(10,11). В этом смысле это буквально постклассическое системное направление.

Нарративный подход связан с уже более поздним этапом "пострационалистской ситуации", с ее, так сказать, предельным развитием - распространением постмодернистских воззрений - и представляет собой проекцию постмодернистской позиции в область психотерапии. Отправной точкой здесь выступает идея не только относительности любого утверждения о реальности, но и их принципиального равенства, и, в силу этого, отказ вообще от какой-либо ориентации на идею объективного, абсолютно истинного и т. п. (8, 9)

Тем не менее, это объединение оправдано не только тем, что в сжатом времени освоения западных терапевтических инноваций в России они осваиваются фактически параллельно. Решающим для такого объединения является то, что оба эти направления, эмансипировавшись именно от классического варианта системного подхода, выступают выражением новой постклассической системной терапевтической идеологии.

При первом приближении ситуация выглядит предельно революционной - кажется, что речь идет не просто о смене логики или техники терапевтической системной работы, отшлифованной и выстроенной в классической CCТ в связную и законченную систему, а о разрушении самих идейных основ классической терапевтической работы. При первом приближении идеология этих новых направлений выступает как разрушающая всякие, казалось бы, внятные основания профессиональной, ответственной работы системного терапевта.

Укажем на первое, бросающееся в глаза отличие. Оно состоит в том, что отталкиваясь от системной семейной терапии как от очевидной точки отсчета и сохраняя в некоторых случаях приверженность к термину "семейная", новая постклассическая терапия на деле вовсе не связывает системность с работой обязательно с группой людей, каковой является семья. Иными словами, новой терапии, которая продолжает активно использовать термины "система", "системный", не требуется на клиентском "полюсе" группа людей (семья) для того, чтобы оставаться системной! (Достаточно обратиться к примерам терапевтических случаев в обоих направлениях, чтобы увидеть, что специфика работы в них не связана с привлечением всей семьи, что является первым признаком "грамотной" работы в классическом системном подходе, а является лишь одним из вариантов терапевтического взаимодействия, возникающим только тогда, когда сами клиенты считают необходимым обращаться к терапевту совместно).

Однако, гораздо более существенным кажется то, что дальнейшее знакомство с логикой работы этих новых направлений открывает полное отсутствие в них внимания к тому, что является отправной точкой в классической системной терапии - к сбору фактов по проблеме. Речь идет о той необходимой составляющей терапевтической работы, которая связана с выявлением "объективной реальности", объективного положения дел, выявлением фактов, в свете которых может быть понята и логически обоснована предъявленная клиентами проблема. (Мы оставляем в стороне вопрос о том, в какой степени это логика реализуется в других классических направлениях, хотя очевидно, что это именно классическая логика терапевтической работы в самом широком смысле). Иными словами, здесь отсутствует процесс накопления терапевтом необходимых "фактов", в свете которых проблема может получить обоснованное объяснение и реальный статус как некое определенным образом проинтерпретированное положение дел, от чего в дальнейшем только и может оправляться весь терапевтический процесс.

Основополагающим для классического системного семейного подхода является рассмотрение всякой предъявляемой проблемы в контексте системы взаимоотношений в семье. Таким образом, системность здесь означает именно это внесение симптома в контекст циркулярных зависимостей в семье, позволяющее рассматривать любую симптоматику как относительную и заданную той логикой взаимоотношений, в которую включен человек.

Для классической ССТ аксиомой является то, что предъявляемая трудность или симптом должны получить "объективную" интерпретацию на языке системного видения семейной реальности клиентов. (Указание на существующий "зазор" четко выражено, например, в понятии "идентифицированный пациент", подчеркивающем различие между субъективной интерпретацией проблемы, проявляющейся прежде всего в том, что семья указывает на конкретного "носителя" симптома, и "объективным видением" проблемы терапевтом). Субъективно представленная жалоба обязательно должна быть подкреплена "объективным видением" терапевта, которое в данном случае распространяется на особенности системы взаимодействия в семье.

В новых же направлениях дело обстоит так, как если бы понимание самим терапевтом "значения" симптома для семьи перестало быть необходимой составляющей, необходимой отправной точкой терапевтической работы.

Например, в краткосрочной терапии презентация проблемы клиентами становится весьма условным ритуалом, и все делается для того, чтобы клиенты вообще говорили о проблеме как можно меньше. Если и сохраняется этот этап презентации проблемы клиентами, то прежде всего для "прочувствования" специфики языка, системы убеждений и интересов клиентов и т.п. Усилия терапевта (и команды) в этом подходе направлены не на выявление контекста существования проблемы и возможности построения ее системного видения в классическом понимании (в терминах связанных с ней и поддерживающих ее поведенческих последовательностей, "семейного мифа" и т.п.), а непосредственно на выявление и актуализацию "желаемого положения дел" и уже сложившихся "позитивных" (в смысле их соответствия цели клиентов) ресурсов. (1, 2, 11, 12) Именно это является содержанием так называемой "техники чуда" в краткосрочной терапии, когда уже на 10-й минуте терапевтического взаимодействия клиентов просят представить, что они проснулись без всякой проблемы и описать увиденную ими реальность этой желаемой, беспроблемной жизни (см, например 11).

В нарративном подходе этот отказ от исходного "объективного" видения проблемы проявляется не в том, что она не обсуждается или "вытесняется", а в том, что любая проблема как "проблемный текст" имеет для терапевта только ту степень "реальности", который хотел бы и готов приписать ему сам клиент. В этом смысле, чем менее она желаема, тем менее объективна в смысле ее "обоснованности" и закономерности в существовании человека.

Такую позицию относительно проблемы позволяет занимать исходная для нарративной терапии идея о "социальной сконструированности" всякой проблемы как "проблемного текста" (причем в качестве текста здесь выступают не только смысловое видение и интерпретация проблемы клиентом, но и все "проблемные факты и события" его жизни). Таким образом, никакие "объективные" характеристики жизни клиента не являются объяснением и обоснованием для терапевта "проблемного положения вещей", предъявляемого клиентом и, следовательно, не выявляются, не "накапливаются" им. Терапевтическая позиция в понимании проблемы сводится здесь к тому, что определенно можно говорить лишь об обратимости ситуации и возможности ее замены другой, более полезной и адекватной клиенту историей. Вся работа направлена на деконструкцию - (в терминах нарративных терапевтов) существующей проблемы как "проблемного текста", получившего "доминирование" "только" в силу определенных обстоятельств (8).

Итак, в обоих этих направлениях терапевтический процесс оказывается лишен своей отправной точки - "перекодирования" проблемы на язык профессионального видения и обоснования простроенного "объективного видения" симптома.

С этим связана и "утрата" терапевтом "объективного", не зависимого от субъективного представления, видения необходимого терапевтического эффекта или стратегической терапевтической цели.

Классическая ССТ неотъемлема от ряда представлений, конституирующих терапевтический процесс в смысле цели- а именно, от представления о функциональном устройстве семьи (в разных вариантах, касающихся ее структурной и/или иерархической организации, продуктивных, не включающих в себя симптом, поведенческих последовательностей и т.п.)

В новых подходах эти ориентиры представляются "утраченными". В качестве ориентиров выступают вычленяемые, конструируемые с помощью терапевта собственные представления клиентов о необходимом результате терапии. Терапевтическое воздействие оказывается "сведеннным" к достижению желаемой для клиентов степени реальности, фактической воплощенности необходимой "картинки" существования или к уплотнению и наращиванию "непроблемного текста".

Отсутствие видения проблемы в контексте "системных" нарушений отменяет и необходимость формулирования и построения скорректированного для конкретной семьи представления о функциональном устройстве ее жизнедеятельности, достижение которого классический терапевт рассматривает как стратегическую цель своей работы.

Таким образом, в новых подходах кажется нарушенной сама логика организации терапевтического процесса, движения терапевтической работы - от сбора необходимых данных и идентификации проблемы семьи (путем выявления отличий реальной "проблемной", "симптоматической" организации семьи от функциональной) - к обеспечению этой функциональной организации жизни и взаимодействия в семье.

Все эти утраты кажутся ведущими к главной - утрате как объективного, профессионально проинтерпретированного видения клиентской ситуации, так и понимания того направления, в котором ее необходимо преобразовать, что всегда естественным образом понималось как сама основа профессиональной терапевтической работы системного терапевта. Начинает казаться, что речь действительно может идти об утрате самой осознанной профессиональной позиции, являющейся основой реализации ответственной профессиональной помощи.

Это транслируемое нами ощущение слома всех оснований, пугающего релятивизма, внедряющегося в область профессиональной терапевтической практики, в особенности в связи с экспансией постмодернизма, вовсе не оригинально. Как хорошо известно, им сопровождается (а точнее будет сказать - сопровождалось, поскольку область терапии вовсе не первой подверглась этой "ревизии") продвижение всех пострационалистских, и в особенности, постмодернистских идей во всех сферах человеческой культуры в самом широком смысле.

Все дело, однако, в том, что терапия (по крайней мере, в силу одной, решающей причины) относится к той сфере, где проведение этой "постмодернистской ревизии" может оказаться органичным и поэтому продуктивным.

Если терапия - это та форма взаимодействия терапевта с клиентом (клиентами), которая исходно определяется целью организации условий, максимально способствующих тому изменению, которого хочет клиент, то становится очевидно, что эта ревизия может рассматриваться как шаг не к "терапевтическому произволу", а - напротив, к совершенствованию (или просто порождению новых форм) эффективного терапевтического взаимодействия, а также к выявлению всех противоречащих этому моментов в организации терапевтического взаимодействия в "классической" ССТ.

Стоит прежде всего задаться вопросом о том, не является ли укоренение постмодернизма на терапевтической почве соответствующим общей логике развития терапии, если под таковой понимать развитие и постоянное совершенствование возможностей для реализации заявленной клиентом задачи изменения в самом широком смысле.

История развития методов терапевтической помощи в самом общем виде может быть рассмотрена как построение такого взгляда на реальность существования клиента, в которой симптом или проблема получат свой не абсолютный, а относительный статус. Внесение симптома в некоторую систему (будь то сложная система его психической жизни и развития или семейная система), рассмотрение его в том или ином контексте, делает его относительным и, в этом смысле, обратимым. Психотерапия возможна там, где симптом получает хотя бы некоторую относительность, т.е. перестает интерпретироваться в терминах "объективных" качеств, свойств, характеристик, особенностей носителя симптома. Именно с этой логикой связано появление психотерапевтического, наряду с юридическими или медицинским способами "взаимодействия" с симптомом - как появление необходимых степеней свободы, возникающих при рассмотрении симптома, в силу того, что он помещается в некий контекст относительности.

Именно это видение, основанное на положениях Общей теории систем, позволило сделать в 60 годы прошлого века продуктивный поворот в терапевтическом мышлении. Она породила целый ряд терапевтических школ, отмеченных впечатляющей изобретательностью, креативностью, способностью к достижению быстрых и наглядных результатов. Немаловажным отличием этого подхода была возможность его значительно более четкой и оперативной трансляции, нежели, например, классического психоанализа.

Тем не менее, классическая ССТ, сама являясь продуктом такой "ревизии" предшествующих ей школ, в свою очередь может быть подвергнута анализу на оптимальное соответствие цели терапевтической эффективности.

Основной направленностью профессиональной рефлексии в новых "постклассических" направлениях становится организация таких условий, при которых оказывается возможным прежде всего внесение большей, чем было достигнуто до того, относительности в рассмотрение терапевтом и самим клиентом его проблемной ситуации. Именно на это направлено "расшатывание" основ классического подхода. Если мы готовы согласиться, что именно стремление к максимальной эффективности соответствует профессиональной задаче ответственного терапевта, то тогда можно говорить о полученной новой степени свободы или (чтобы избежать упреков в ориентации на идею кумулятивности в накоплении терапевтических знаний и т. п.) форме терапевтической свободы, или даже терапевтического оптимизма. Цена этого - отказ от идеи объективного в терапии в ее классическом рационалистском варианте.

Новые подходы вносят в реализацию задачи терапевтической эффективности новую перспективу. Это связано в первую очередь с осознанием того влияния, которое имеет позиция терапевта на организацию процесса терапии. Первый слом классического системного видения пришелся на обнаружение условности классических и по сути, позитивистских, границ, разделяющих клиентов, как объект терапевтического воздействия, и терапевта, как субъекта этого воздействия. Возникло так называемое "экосистемное видение" терапевтической ситуации, в которой терапевт больше не мог пониматься, как существующий за рамками "системы семьи", как некоего объекта терапевтического воздействия.

Терапевтический процесс предстал процессом обмена взаимодействиями этих "подсистем" (10). Таким образом, было указано на необходимость учета сложной опосредованности терапевтического взаимодействия, во-первых, позицией и видением ситуации самим терапевтом, во-вторых, позицией клиентов. (Все постклассические терапевты указывают на значение в этом смысле Миланской школы системной семейной терапии как сделавшей еще в рамках классической системности шаг к осознанию этого "опосредования", выразившийся в технике позитивной коннотации (13). И хотя эта техника ставила своей целью внесение в видение клиентами их семейной ситуации идеи системности и системных зависимостей (т.е. интерпретации, представляющейся терапевту объективной реальностью), это был шаг к выявлению и учету терапевтами "не паттернов поведения, а паттернов смысла" клиентов. (10 , с. 23)

Можно говорить о том, что это был шаг, принимающий во внимание высказанную еще Бейтсоном идею о том, что взаимодействие с живыми системами не может описываться "энергетически" в терминах физического воздействия на "объект", но здесь всегда происходит процесс информационного обмена, стоящий за любыми, получающими поведенческое выражение, воздействиями (3).

Таким образом, если иметь в виду "внутренние" причины возникновения новой методологии, то это, в некотором смысле, парадоксальное положение, в котором оказалась классическая ССТ. В ней сосуществует идея системности, циркулярности в рассмотрении симптома, с линейно-позитивистским представлением о природе собственно терапевтического взаимодействия как субъект-объектного.

Именно ограничения, накладываемые этой "объективистской" позицией терапевта на достижение эффективности терапевтического процесса и оказываются "пересмотренными" в новых направлениях.

Так, очевидно, что требуемая и совершаемая в классическом подходе "объективация" проблемы (в соответствии с логикой, в которой проблема сначала должна быть увидена как объективная реальность и профессионально проинтерпретирована самим терапевтом) оказывается парадоксально работающей на "укоренение" и стабилизацию проблемы. Именно на парадоксальность ситуации, в которой терапевт сначала "узаконивает" то, что впоследствии собирается изменять (с чем он будет "сражаться") указывает новая терапевтическая идеология.

Тогда очевидно, что профессиональным терапевтическим шагом становиться не объективация и логическое обоснование проблемы клиентов, а, напротив, "удержание" представления об ее относительности (в точности так же, как классический подход требует "удерживаться" в циркулярном, а не линейном видении симптоматики "идентифицированного" пациента) - в нарративном подходе, или вообще от всякого видения "проблемности" - в краткосрочной терапии. (Необходимо оговориться, что в нарративном подходе то, что мы называем разобъективацией (как разъединение "клиентов с проблемой"), называется как раз объективацией, что связано как раз с изменением точки отчета - ею становиться клиент, а не терапевт. Под "объективацией" имеется в виду терапевтическая техника, которая позволяет "разъединить" клиента с его проблемой, задать последней некие физические границы, локализовать и представить ее "силой", не связанной с особенностями, качествами клиента, т.е. максимально внешней по отношению к нему). Очевидно, что ничего общего со сбором необходимых для понимания проблемы данных из жизни клиентов эта "объективация" не имеет).

Таким образом, опора на идею "социальной сконструированности" проблемы (проблемного текста) нарративного терапевта или направленность на видение "только" конструктивных, ресурсных возможностей и принципиальное "невидение" проблемности, "дефицита" и т.п. краткосрочным терапевтом, имеет значение не столько как самостоятельное мировоззренческое представление, а может быть рассмотрено в контексте большего или меньшего соответствия исходной терапевтической задаче.

Так, вся пугающая гибкость позиций в наррративном подходе есть только необходимое основание для создания условия изменения. Терапевтическая профессиональная рефлексия этой ситуации не отсутствует, а направляется на возможность обеспечения деконструкции (и объективации на этом языке) проблемы. Иными словами, реальность существования клиента относительна для терапевта, обратима на столько, на сколько она не устраивает самого клиента, причиняет ему дискомфорт, боль, страдания. При этом очевидно, что реализация этих целей не может не предполагать значительного терапевтического мастерства, необходимого для организации этой "деконструкции", и поэтому о профессиональной безответственности здесь говорить не приходиться.

В этом же контексте возникает и проблема адекватности эффективному, катализирующему изменение терапевтическому взаимодействию принципиального "неучета" в классическом системном подходе (в крайней форме - в стратегическом подходе - см., например, 5) собственного видения клиентом своей проблемной ситуации, и необходимого ему терапевтического эффекта и возможных путей его достижения. Как мы уже указывали выше, содержание стратегической терапевтической цели в классическом подходе, во-первых, конструируется самим терапевтом на основе представлений о функциональности, и, во-вторых, движение к ней реализуется в виде порождаемых терапевтом поведенческих предписаний (хотя нужно заметить, что связь достижения этой стратегической цели и избавления от симптома в системной терапии гораздо более очевидна, чем например, в психоанализе).

В постклассических подходах такой "обходной" путь отклоняется как затрудняющий продвижение к изменению. В самом деле, игнорирование "встречной интерпретации" клиентов приводят к тому, что значительная часть терапевтических усилий затрачивается на борьбу, выражаясь постмодернистским языком, терапевтического текста с клиентским, поскольку условием достижения изменения становится обеспечение готовности клиентов принять и ассимилировать явное или неявное терапевтическое видение проблемы, цели и вытекающих из нее воздействий. Отсюда - вся сложная мифология "сопротивления" и все те высокотехничные и изощренные приемы, порожденные в классическом подходе - прежде всего это все варианты парадоксального предписания, требующие большой изощренности от терапевта.

В постклассических направлениях фактором, конституирующим процесс терапии, выступает видение желаемой ситуации, порожденное самим клиентом в результате определенной организации терапевтического процесса. В варианте краткосрочной терапии им становится та картинка "бессимптомного, беспроблемного существования", которая конструируется клиентами с помощью терапевта. При этом продуцирование этой картинки в дальнейшем сменяется порождением клиентом представлений о тех "пусть самых маленьких" шагах и действиях, которые необходимо совершить для продвижения к ней. Процесс терапии становиться кропотливым (хотя и действительно краткосрочным) процессом, инициирующим это порождение подцелей и поддерживающим их реализацию. (Кстати, ранний вариант краткосрочной терапии не считал необходимым это простраивание клиентского "текста". Некоторое время продолжал существовать классический зазор между целью клиентов (которая тем не менее с самого начала выявлялась и конкретизировалась) и необходимыми функциональными изменениями в видении терапевта, пока не возникла техника "чуда").(10)

В нарративном подходе процесс направляется построением "преобразующих", новых историй, которые могут заменить собой "доминирующие проблемные тексты".

Важно отметить, что "послание об относительности" не может быть навязано клиенту, поскольку это может совсем не соответствовать представлению клиента о серьезности и "болезненности" проблемы, которая для него более чем реальна. Это видение, так же как и вера в изменение есть функция прежде всего терапевта.

При этом желательный для клиента текст изначально привилегирован и это единственное для терапевта основание для иерархизации всех исходно "равноценных" конструктов. К относительности же можно прибегнуть всякий раз, как только строящийся текст перестает соответствовать выявленным и выявляемым устремлениям клиента, всякий раз, когда он проходит проверку на соответствие им. Все усилия терапевта направлены на "уплотнение" и "расширение" нового текста посредством жизненного материала самого клиента: от выявления соответствующих событий и фактов жизни до обращения к его фантазиям, кумирам и т.п. в помощь этому "строительству". Всякое новое переживание, событие также рассматривается с точки зрения соответствия или не соответствия этому тексту.

Готовность клиента принять и самому порождать новый развивающий и желательный для него текст, признание его доминантности в его жизни и является достижением терапевтической цели.

Таким образом, терапевтическая идеология новых подходов перестает выглядеть хаосом позиций и целей, так же как и разрушением основ профессионализма и ответственности. Напротив, эти новые формы терапевтической идеологии, новые терапевтические тексты определенно можно рассматривать как порожденные поиском новых форм эффективности со всеми вытекающими отсюда следствиями. Они предполагают никак не отсутствие логики и техники, а лишь иную логику и технику решения профессиональных задач терапевта.

Подытоживая, хотелось бы заметить следующее. Указать на тот или иной "терапевтический текст" (направление) как на более или менее "верный", эффективный означало бы, в конечном счете, пойти против базовой идеи самого постмодернизма (что хорошо осознают и сами его представители) (8, 9, 14). Очевидно, что следование этой идеологии приводит к невозможности и неправомерности иерархизации психотерапевтических методов работы и, вообще говоря, к уже вполне освоенному терапевтами знанию о приблизительно равной эффективности всех терапевтических подходов. Это знание лежит в самой основе постмодернистского терапевтического мировоззрения, хотя переживается скорее оптимистически - как ситуация свободной представленности всех профессиональных голосов и свободы выбора.

Похоже, однако, что следовать тому или иному терапевтическому "тексту" в этой новой, порожденной постклассической идеологией, ситуации, означает большую, а не меньшую, чем прежде, степень профессиональной рефлексии и личной ответственности за этот выбор.

Литература:
1. Ахола Т. Фурман.Б. Терапевтическое консультирование. Беседа, направленная на решение. - Спб.:"Речь", 2001.

2. Ахола Т. Фурман Б. Краткосрочная позитивная психотерапия (Терапия фокусированная на решении).// Краткосрочная позитивная психотерапия. - Спб.: Изд-во "Речь", 2000.

3. Бейтсон Г. Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. -М.: Смысл, 2000.

4. Варга А.Я. Системная семейная психотерапия.// Основные направления современной психотерапии. - М.: "Когито-центр", 2000.

5. Маданес К. Стратегическая семейная терапия. -М., Независимая фирма "Класс", 1999 г.

6. Палаццоли М., и др. Парадокс и контрпарадокс. "Когито-Центр" М., 2002г.

7. Черников А.В. Введение в семейную психотерапию. Тематическое приложение к журналу "Семейная психология и семейная психотерапия". - М, 1998 .

8. Фридман Дж., Комбс Дж. Конструирование иных реальностей: Истории и рассказы как терапия. -М.: Независимая фирма "Класс", 2001.

9. Deconstracting Psychotherapy. Ed by Ian Parker.-London, Thousand Oaks, New Delhi, SAGE Publicatins Ltd.

10. De Shezer S. Patterns of Brief Family Therapy. -N.Y. London, The Guilford Press, 1982.

11. De Shezer S. Putting Difference to Work. - N.Y.-London, W.W. Norton&Company, 1991.

12. De Shezer S. Words were originally magic.-N.Y.-London, W.W. Norton&Company, 1994.

13. Palazoli S.M., Boscolo L., Cecchin G., Pratta G. Paradox and Counterparadox.-N.Y.; Jason Aranson. 1978.