В своей статье, посвященной психологическим задачам брака, Валлерстайн (Wallerstein, 1996) утверждает, что "брак является мощным катализатором психологических изменений у взрослых, сравнимый по своей важности и силе с родительско-детсткими взаимоотношениями в детстве" (рр. 219). Я полагаю, что брак не только сравним с этими отношениями по важности, но также основан на них. В системе брака супруги получают возможность переиграть и исправить причинявшие боль нарушения во взаимоотношениях в их собственных семьях. Дикс (Dicks, 1963) в своей предпоследней статье, посвященной теории объектных отношений и исследованиям брака, пишет: "Брак является самым близким взрослым эквивалентом первоначальных родительско-детских отношений" (рр. 129).
Каким образом брак или близкие взаимоотношения сохраняют такой потенциал для повторного разыгрывания и репарации? Успешный брак, по мнению Дикса (1963), основан на том, что каждый из супругов может "свободно регрессировать... к детской зависимости, легко обмениваясь ролями, без цензуры и потери достоинства, под защитой мысли о том, что партнер тебя принимает вследствие того, что сам проективно идентифицируется или, как хороший родитель, терпит это "маленькое нуждающееся Эго", когда оно начинает проглядывать" (стр. 129).
Нуждающемуся Эго партнера, тем не менее, не всегда рады, его не всегда терпят или даже распознают, когда оно проявляет себя в попытках быть обнаруженным родительской фигурой, способной проявить заботу. Вместо того, чтобы формировать новые объектные отношения с тем, чтобы исправить ранние нарушения, пара может повторить эти ранние нарушения и ранить друг друга. В своих попытках создать новую семейную систему такая пара может обратиться за психотерапевтической помощью, привнося в нее чрезмерные паттерны разыгрывания, оскорблений и конфликтов, в которых навязчивое повторение (Freud, 1914) выходит на первый план.
В терапии супружеских пар, как и в психоанализе, потенциал изменения во многом основан на том, что Стрейчи (Strachey, 1934) и Лёвальд (Loewald, 1960) назвали "терапевтическим действием". В психоанализе терапевтическое действие предполагает переживание пациентом отношений с новым объектом и сопровождается трансформирующей интерпретацией болезненных субъективных и интерсубъективных переживаний, связанных с аналитиком, – именно это обеспечивает возможность репарации. Аналитик устанавливает взаимоотношения, как пишет Лёвальд, посредством "любви и уважения, и признания анализируемого как отдельной личности с уникальной историей развития" (рр. 229). Для анализируемого, открытие нового объекта в безопасном поддерживающем окружении позволяет "вновь обнаружить ранние переживания объектных отношений, что приводит к новым способам отношений с объектами, а также к новому отношению к самому себе" (рр. 225).
Терапия пар хотя и отличается от психоанализа по технике и фокусу внимания, но представляет собой схожий процесс взаимодействия, включающий в себя сложные переплетения субъективностей и отражающий сложность переносов и проективных идентификаций каждого из партнеров друг с другом и с терапевтом данной супружеской пары. Как и в психоанализе, клиническая работа в терапии пар колеблется между повторением старых объектных отношений и созданием возможности для "творческого повторения" (Loewald, 1973, рр. 90; Rosbrow-Reich, 1988, рр. 420), которое сохраняет надежду на установление новых, возмещающих объектных отношений.
Таким образом, продвижение в терапии пары подразумевает как регрессию, так и движение вперед. Регрессия возникает в те периоды, когда навязчивое повторение запускает супружеский сценарий и/или когда Эго одного из партнеров или их обоих переживает состояние дезорганизации. За периодами регрессии могут следовать периоды движения вперед или реорганизации, включающими развитие аспекта Эго, который в контексте опыта эмпатических отношений интернализует и интегрирует переживания, связанные с утратой. За этими периодами развития часто следуют периоды, в которых партнеры повторно проецируют и затем интернализуют – посредством реципрокных взаимодействий – новые стороны в восприятии друг друга и самих себя, формируя новые идентичности самости (self-identity), которые сами интернализуются и интегрируются (Meissner, 1978).
В психоаналитически ориентированной терапии пар интерпретация переносов партнеров друг на друга, которые часто являются межпоколенными, позволяет терапевту не только обращаться к проблематичным проективным идентификациям (Ogden, 1979), но и поддерживать те из них, которые по большей части конструктивны и основаны на реальных, пусть в чем-то и идеализированных представлениях о качествах другого. Это весьма не просто, но очень важно обращать внимание на тайные соглашения, на то, что было описано Диксом как «совместные личности», а также на сопротивления, повторения и разыгрывания, которые имеют место вместо обращения партнеров к утратам друг друга, которые, как каждый бессознательно надеется и, возможно, боится, будут разделены и вынесены другим.
Способность терапевта создать "поддерживающее окружение" (holding environment) (Winnicott, 1965) и продемонстрировать эмпатическую настройку создает контекст для новых репаративных отношений, в которых ранее вытесняемые и отщепляемые аффекты могут быть проявлены и повторно интегрированы. Такие отношения способствуют работе горя, интернализации и интегрирации, и тем самым помогают каждому партнеру стать для другого новым объектом и обеспечить эмоциональным опытом, который не был доступен в достаточной мере ранее. То, что Фрейд писал в 1907 году о переносе в аналитическом процессе, применимо и потенциалу репарации в браке: "Процесс излечения сопровождается новым впадением в состояние любви" (рр. 90).
СУПРУЖЕСКАЯ ПАРА В КРИЗИСЕ
Когда Дэвид и Эстер обратились за помощью, их брак был в состоянии кризиса. Прошло всего семь месяцев с тех пор как они страстно влюбились друг в друга, и они боялись, что их двухмесячный брак закончится разводом. В их отношениях возникло серьезное напряжение, но в глубине души они еще сохраняли надежду и в будущем хотели иметь ребенка.
На первой сессии на меня сразу же произвело впечатление их физическое несоответствие как пары. Дэвид – тридцатилетний мужчина, который был высокого роста и походил на гору; он работал в нефтяном бизнесе и был родом из еврейской семьи в Канаде. Он стремительно вошел в мой офис; его лицо помимо гнева выражало страдание и тревогу. Напряжение было просто вытравлено на его коже. Волосы у него были всклокочены и спадали на глаза. Когда он говорил, то путался, часто прерывал себя, после чего неожиданно умолкал. Его впечатляющее физическое присутствие отвлекло мое внимание от мягкости, свойственной его голосу.
Эстер тоже было около тридцати и она также была единственным ребенком в еврейской семье из Северной Америки; в сравнении с мужем она выглядела крошечной и казалась ребенком. Она была привлекательной женщиной и выглядела несколько сникшей, когда не улыбалась. Голос её был глубокий, звучный и сильный, даже пугающий, когда повышался при гневе. До переезда в Бостон она работала поверенным крупной юридической фирмы на северо-западе.
Эстер и Дэвид, сев вместе на кушетку, сразу начали свой первый час с упреков в адрес друг друга. Эстер жаловалась на мужа, что тот не может с ней поговорить, оставляет её с чувством одиночества и пугает её, говоря, что она сделала ошибку, выйдя за него замуж. Она рассказала о том, каким злым и нетерпеливым бывает Дэвид, критиковала его за то, что он не разговаривает с ней о чем-либо значимом. Эстер особенно жаловалась на то, что Дэвид не понимает её нужд, не понимает, чего не хватает им в их взаимоотношениях, которые оставляют её страстно желать душевного друга. Эстер также жаловалась на критику её в том, что она слишком много тратит, которая отчасти является следствием того, что она не работает с тех пор, как вышла замуж.
В отличие от жены Дэвид говорил с трудом. Досадуя, злясь и заикаясь, он начал говорить о совершенно ином взгляде на вещи. Когда Эстер казалось, что он ведёт машину слишком быстро, он полагал, что ведет её слишком медленно. Когда она говорила, что он толкался по дороге к выходу из самолета, он говорил, что никогда не делал ничего подобного. Когда Эстер прерывала Дэвида, чтобы поправить его, он хлопал или даже шлепал её по ноге или заду и говорил заикаясь громким голосом: "Подожди минуту," или "Это не так: ты преувеличиваешь." Дэвид тоже чувствовал, что его не понимают, и приходил в ещё больший гнев всякий раз, когда его прерывали. Гнев распалял их всё больше и больше, и разгорался конфликт. Я оказался в самом центре явного кризиса и чувствовал, что должен что-то срочно предпринять.
Обнаружив, что я быстро превращаюсь в судью на шумном матче, я сказал Дэвиду и Эстер о том, что они, обвиняя друг друга, ни разу не выслушали другую сторону. Я объяснил, что мне потребуется время, чтобы найти способ, которым бы я мог им помочь, поскольку никто из них не был способен выслушать то, что я говорю. Такое вмешательство было неожиданным и привлекло их внимание, предоставив возможность начать распрос об их семейных историях.
Дэвид был самым старшим из шестерых детей в семье. Его родители развелись, когда он оставил колледж, после чего отец женился дважды. Дэвид полагал, что его отец страдал от не диагностированных невралгических симптомов, которые были причиной его обсессивно-компульсивного поведения и внесли свой вклад в его алкоголизм. Отец потерял своё видное положение в бизнесе, когда Дэвид учился на шестом курсе. Это разорило семью настолько, что пришлось перейти на консервы. Дэвид ухитрился поступить в колледж Айви Лиг и в выдающуюся образовательную школу со стипендией. В глазах своих родителей он был золотым мальчиком, им любовались и относились как к суперзвезде.
Свою мать Дэвид описал как подавляющую женщину, которая хотя и любила его, но больше как замену её менее успешному мужа. Этот паттерн в жизни Дэвида был заложен очень рано; он вспомнил как подавлял и затаивал свои чувства внутри, тогда как мать и сиблинги дрались и жаловались. Они часто упрекали его в том, что он недостаточно для них делает. Дэвид защищал себя тем, что игнорировал их и в процессе этого научился игнорировать также свои собственные чувства так, что он стал неспособен их даже обозначать. Позже на сессиях он говорил о боли в желудке, похожей на то, как если бы он завязался в клубок, распутать который было невозможно.
Дэвид поддерживал финансово свою мать и иногда своих братьев и сестер. В предшествующей двухгодичной терапии Дэвид пытался отделиться от своей семьи и чувствовать меньшую зависимость от неё. Хотя до знакомства с Эстер он и общался с другими женщинами, но он никогда не жил ни с одной из них; в большинстве своём его отношения заканчивались через год.
Эстер сообщила о своих родителях, что оба они были алкоголиками и так оскорбляли друг друга, что чтобы вмешаться приходилось вызывать полицию. Она описала своего отца как более заботливого, чем мать, особенно во время болезни Эстер. Её мать была более компетентна в финансовых вопросах и зарабатывала больше своего мужа, тем самым создавая основу своей власти в семье. Эстер описала свою мать как полную ненависти и депрессивную личность, которая нападала на своих детей и унижала их. Мать Эстер несколько раз госпитализировалась в состоянии депрессии. Лишь спустя какое-то время Эстер поняла, сколь бедны были её отношения с матерью, и что она всегда страстно желала её одобрения.
Себя Эстер описала как депрессивную, начиная с подросткового периода, когда к тому же она начала пить. В прошлом в течение трех лет её депрессия стала еще более серьезной и она начала принимать антидепрессанты. После того, как Эстер вышла замуж, она прекратила принимать лекарства и оставила работу в надежде забеременеть. Эстер сообщила, что её депрессия значительно ухудшилась, – настолько, что она даже не убирается в доме. Плача она рассказала о чувстве подавленности и страха, и связала своё теперешнее состояние с тем пугающим периодом депрессии, который она пережила три года назад и, который привёл её к прохождению индивидуальной психотерапии. Признавая полезность в прошлом своей терапии, которую она проходила раз в неделю, теперь она находила её бессмысленной. Она жаловалась, что терапевт всё свое внимание фокусировал на прошлом, – на деструктивных взаимоотношениях с матерью, а также на детских конфликтах.
Свой опыт, связанный с обоими родителями, Эстер проигрывала во взаимоотношениях с мужчинами: она выбирала либо мужчин слабых, неинтересных и недостаточно компетентных в финансовых вопросах, либо мужчин контролирующих и унижающих. Одного из тех мужчин, за которого она ухватилась, она описала как не обладавшего способностью быть душевным товарищем. Теперь эту же жалобу она предъявляла, говоря о Дэвиде.
Дэвид заинтересовал Эстер по нескольким причинам. Он умел заботиться о жене так же, как он заботился о своих братьях, сестрах и матери. Это хорошо соотносилось с опытом Эстер, связанным с её отцом – более заботливым человеком в семье, – который восполнял недостаток аффективных переживаний, связанных с её матерью. Способность Дэвида зарабатывать и распоряжаться деньгами привлекла Эстер в силу того, что её отец был не очень хорошим добытчиком. Тем не менее, сегодня Эстер воспринимала свою жизнь как настоящий кошмар, – она состояла в браке с человеком, который не мог с ней поговорить и оставлял её е чувством полного одиночества.
К седьмой сессии мы начали работать кое с чем из того, что предшествовало конфликтам Эстер и Дэвида. Оба они следовали своим ассоциациям и прислушивались к интерпретациям, которые я начал делать. Далее следует пример взаимодействия паттернов, ассоциаций и интерпретаций, выраженных в сжатой форме, который проясняет процесс толкования. В работе с этой супружеской парой я использовал гораздо больше интерпретаций, чем обычно.
В течение первых нескольких месяцем лечения я был особенно озабочен усилившимся состоянии депрессии Эстер и историей депрессии её матери, которая включала множество госпитализаций. Меня действительно беспокоили разрывы в супружеских отношениях и решение Эстер отказаться от антидепрессантов. Кроме того, я полагал, что гнев Дэвида маскирует его депрессию, которая становилась всё более явной по мере того, как он начал выражать свои вытесненные чувства.
После этих забот я обнаружил, что быстро превращаюсь в "материнскую фигуру", поддерживая и питая Эстер словами, в надежде, что моя работа с ней даст ей новую модель отношений и что она сможет интернализовать меня как достаточно хороший объект. Одновременно с этим, все более осознавая депрессивное состояние Дэвида, я пытался предложить ему модель взаимоотношений, которая отличалась бы от той, которую он знал. Я надеялся, что этот процесс позволит ему интернализовать меня как новый объект и будет способствовать формированию новой идентичности. Кроме того, эти изменения могли бы дать Дэвиду иную модель отношения к Эстер.
Многие мои интерпретации основывались на предположении, что Эстер была неспособна горевать о матери, по которой она тосковала и от которой она не отделилась в достаточной мере, а также, что Дэвид представлял для неё надежду вновь найти некоторую часть того, что она утратила и потерю чего она не смогла оплакать. Аналогично, Эстер олицетворяла для Дэвида надежду найти женщину, которая была бы сильной и могла бы служить питающим эмоциональным контейнером, точно так же как тот, кто дал бы ему слова для выражения запутанных чувств, которые он не мог выразить.
На седьмой сессии Дэвид неожиданно налетел на Эстер, обвинил её в том, что она неправильно распоряжается деньгами и сделал ей выговор за неучтенные $120. Эстер расстроилась и сказала: "Так вот обычно и случается". Я спросил Дэвида, сколь велик ущерб, связанный с тратой Эстер, что он вызвал у него такой гнев. Он ассоциировал это со своими братьями и сестрами, которым было дозволено злиться на него и драться с ним, тогда как от него ожидалось, что он будет держать свои чувства гнева в себе, поскольку его мать полагалась на его эмоциональную поддержку. Я предположил, что он чувствовал ответственность за сохранение семьи, особенно потому, что не было мужчины, который поддержал бы его. За этой интерпретацией стояла гипотеза о том, что Дэвид воспринимал моё присутствие как присутствие человека, способного поддержать его, так что он не был единственным, кто управлял ситуацией или как обычно чувствовал себя ответственным.
Я высказал предположение, что, став взрослым, Дэвид взял на себя функцию отца в своей семье. Он стал для своей матери не только заменой мужа, но также и отца, так как её отец эмоционально отсутствовал и, она смотрела на своего мужа как на того, кто мог бы заполнить эту брешь. Я отметил печаль Дэвида и предположил, что у него никогда не было случая побыть малышом, который бы мог без опаски злиться и быть несчастным. У Дэвида на глазах выступили слезы, и Эстер сразу же взяла его руку и пожала её. "Легче чувствовать гнев, чем печаль," – сказал я. Иногда Дэвид воспринимал Эстер рассерженной на него, точно так же, как это было с братьями и сестрами. Я поинтересовался у Дэвида, не чувствовала ли Эстер ту самую печаль, которую ему тяжело было выносить. Я предположил, что он видел в Эстер проявление черт своей матери, которые он считал отцовскими, и это побуждало его обращаться с ней как с маленькой девочкой, которую он наказывал.
Затем я обратился к Эстер и высказал предположение, что в тот момент, когда она отвергала рассерженного Дэвида, она могла воспринимать его точно так же как она воспринимала свою мать, отвергавшую, критиковавшую и вызывавшую у неё депрессию. Затем Эстер сообщила детали ссор с родителями дома, когда мать критиковала и унижала её. Даже когда родители не ссорились, мать называла Эстер неряхой и говорила, что она слишком неопрятна и непривлекательна, чтобы мужчины обратили на нее внимание. Эстер рассказала, как за яростью матери следовала депрессия и как она идентифицировалась с депрессивными чувствами своей матери.
Поскольку Эстер была в столь глубокой депрессии, а Дэвид начал входить в контакт с собственной печалью, я предположил, нельзя ли рассматривать задержку в появлении ребенка как способ дать себе больше времени на упорядочивание сегодняшних разногласий в их браке и исследование семейных трудностей, которые были повторно разыграны между ними. Кроме того, я предложил Эстер рассмотреть возможность возобновления приема антидепрессантов ввиду глубины её депрессии. Занимать такую позицию было рискованно, но альянс мне казался достаточно прочным, а позитивный перенос достаточным, чтобы поступить таким образом. Я чувствовал, что Дэвид воспринимал меня как понимающего, стабильного и полезного. Аналогичным образом обстояло дело с Эстер: я полагал, что позитивный перенос её отношения к отцу (который был, скорее, материнским переносом) позволил ей воспринимать моё вмешательство, скорее, как поддержку, нежели как подкапывание и критику.
Возможность того, что каждый из них обратится ко мне и начнёт интернализировать меня как модель достаточно хорошего объекта, вселила в меня надежду. Я надеялся, что они смогут начать репроецировать друг на друга модифицированный вариант интернализации, постепенно по новому формируя свои отношения и учась быть новыми объектами друг для друга, тем самым помогая себе пережить горе, связанное с тем, что было непереносимо в их семьях.
В следующий час – это была восьмая сессия – я понял, что события не всегда развиваются так, как планировалось. Эстер начала этот час с заявления, что она беременна. По-видимому, она забеременела вскоре после нашей первой консультации. С их решением оставить ребенка, мой контрперенос еще больше усилился. Я почувствовал, что обязан полностью поддержать их решение и осознал все те трудности, которые их ожидали. Кроме того, Эстер хотела, чтобы я знал о её беспокойстве за Дэвида, и была озабочена тем, чтобы он не исполнял свои служебные обязательства. Дэвида раздражала её озабоченность, и он настаивал на том, что она ошибается. Эстер упорствовала и сообщила о том, как Дэвид, сказав своему новому клиенту, что вышлет материалы в течение двух дней, так и не выполнил обещанного. Повышая голос, Эстер перечислила другие подтверждения того, что Дэвид медлил и сам был причиной своих неудач. Одну из работ он потерял, потому что взревел на своего секретаря, а другую из-за конфликта со своим начальством.
Я напомнил Дэвиду о похожем опыте, который он описывал ранее. Он связал это с институтским воспоминанием, когда он предпочёл пойти на концерт, а не играть в важном матче, и тренер ответил тем, что на месяц оставил его на скамье запасных игроков. Позже в колледже он повторил этот паттерн, пропустив очень важную игру года ради того, чтобы быть на свадьбе своего хорошего друга, и этим побудил тренера понизить его статус и перевести в команду "В". Я отметил, что сегодняшнее поведение Дэвида было повторением более раннего, и что жена искренне о нём беспокоится. Я предположил, что чувства, стоящие за этим повторением, были связанны с паттерном его отца, терявшего работу. Я поинтересовался у Дэвида не чувство ли вины было его бессознательной реакцией, когда он не позволял себе стать более успешным, чем его отец.
После долгой паузы Дэвид разрыдался, и Эстер начала его успокаивать. Он весь сжался в её руках и долго смотрел вниз, не говоря ни слова. Когда к Дэвиду вернулась способность говорить, он сказал, что чувства сжались у него в груди: он никогда не чувствовал себя достаточно хорошо и всякий раз, когда Эстер критиковала его, он чувствовал свою полную никчёмность. Его приводила в ужас возможность стать таким же неудачником, каким был его отец, он боялся, что его ребенок будет смотреть на него так же, как он смотрел на своего отца. Я высказал предположение, что даже будучи золотым мальчиком, он никогда не смог бы быть достаточно хорошим, поскольку каким бы хорошим он ни был, это не сделало бы его семью лучше.
Эстер спросила, каким образом она должна говорить Дэвиду о своей обеспокоенности, чтобы он не реагировал гневом и не чувствовал, будто его критикуют или пилят. Я сказал, что это реалистичное участие и поинтересовался, не перекликается ли оно с ее обеспокоенностью касательно стабильности и безопасности в собственной семье. Поскольку час подходил к концу, я порекомендовал Дэвиду встретиться с индивидуальным терапевтом. Я сказал ему, что уделив внимание непроработанным в предыдущей терапии чувствам, он смог бы предотвратить неудачи, которые он вновь и вновь переживает в своей жзини. Я добавил, что хотя мы и будем продолжать говорить на наших сессиях о некоторых из этих чувств, но индивидуальная работа Дэвида с другим клиницистом позволит ему разобрать эти чувства более глубоко. Я также предложил Дэвиду обратиться к психофармакологу, который сможет определить, связано ли приводящее к неудачам поведение на работе Дэвида с расстройством недостаточного внимания. Дэвид согласился с этим планом и Эстер поддержала мужа.
В следующий раз Эстер была в гневе, и проклинала Дэвида за то, что тот приказал ей выйти из комнаты, когда она играла музыку, потому что у него болела голова. С моей помощью Эстер связала этот эпизод с воспоминаниями о своей матери, которая, приходя с работы домой, кричала на своих детей. Она стала описывать то, как мать будила её в восемь часов утра, чтобы сказать о домашних делах, которые она не сделала. Эстер всё больше заливалась слезами, описывая мать как переполненную ненавистью, мстительную и властную. Продолжая плакать, Эстер рассказала, как её мать говорила ей, что Эстер никогда не выйдет замуж и что она не элегантна. В этом месте Дэвид обнял её, точно так же как Эстер обняла его на прошлой сессии.
Я спросил Эстер, не кажется ли ей, что неспособность Дэвида почувствовать её потребности вызвала у неё отклик более сильный, чем тот, который мог бы быть на его взрыв. Я предположил, что её реакция на него была такой мощной, поскольку вмещала в себя боль и гнев, направленные на мать, и которые она, будучи не в состоянии выразить, вместо этого интернализировала. Вызывая гнев у Дэвида, Эстер сама становилась критикующей матерью, интроецировав и интернализировав свою критикующую мать. Кроме того, бессознательно Дэвид мог давать понять ей, что она стала критикующей, и тем самым ещё более подхлестнуть этот сценарий. В путанице бессознательных коммуникаций и множественных бессознательных идентификаций, Эстер тоже могла подталкивать Дэвида к тому, чтобы тот становился её отцом, к которому бы она могла никогда не испытывать гнева, поскольку очень сильно нуждалась в нем. Теперь она взорвалась гневом в адрес Дэвида, вызвала критический ответ со стороны мужа, который в свою очередь действовал как её критикующая мать в повторяющейся драме старых объектных отношений, разыгрываемой в их отношениях, достигших стадии новой семейной системы.
Мы поговорили о том, как тяжело для них обоих отделить старые чувства от чувств сегодняшних и как трудно им отделиться от собственных семей. Я выссказал предположение, что страх Эстер впасть в депрессию был также страхом снова ощутить себя маленькой бессильной жертвой. Чтобы избежать чувства беспомощности, она становилась злой, критикующей и унижающей Дэвида, ведя себя с ним так же, как её мать вела себя с ней. Когда она относилась к Дэвиду таким образом, добавил я, это напоминало ему отношение его отца к нему, вызывавшего в нём гнев и обиду.
Следующая сессия началась со слез Эстер и её депрессивных чувств. Она сказала, что ей не интересны уборка или приготовление пищи и что она не может принимать антидепрессанты вследствие своей беременности. Она воспринимала своего индивидуального терапевта, который сосредоточился на ее отношениях с матерью, как ходящего вокруг одного и того же и не помогавшего ей. Отношения с Дэвидом приводили её в отчаяние, поскольку он не был ей душевным товарищем.
Про себя я подумал, что негативный перенос на своего терапевта и на Дэвида был негативным материнским переносом, однако я не чувствовал высказывание этой гипотезы будет своевременным. Вместо этого я спросил Эстер, что она подразумевает под отсутствием чувства глубокой связи с Дэвидом, и она ответила, что он не понимает её или не знает как с ней говорить. Затем она рассказала о своих переживаниях, связанных со старым другом, который, в отличие от Дэвида, не имел денег и не был сведущ в финансовых вопросах, однако мог говорить по душам. Эстер добавила, что у них сейчас нет сексуальных отношений, поскольку, объяснила она, "это причиняет боль и кроме того, Дэвид такой большой, а она такая маленькая в сравнении с ним". Я спросил, пробовали ли они менять позы, и Эстер сказала, что пробовали, но что ни одна не была удовлетворительной для неё, и она беспокоится о причинения вреда ребенку. Я спросил, говорили ли они об этом друг с другом, и оба ответили, что нет. Я позаботился о том, чтобы Дэвид и Эстер поговорили немного о ребёнке и чувстве тревоги относительно трудностей в восприятии ребенка как реальность. Я сказал Эстер, что беспокоюсь за неё в период беременности и после рождения ребенка и понимаю какой напуганной она чувствует себя, находясь в депрессии и не принимая медикаментов.
Эстер производила на меня впечатление хрупкой и отчаявшейся. Я поинтересовался, могу ли я поговорить с её терапевтом о беспокойстве, что он ей не помогает. Кроме того, я предложил ей поговорить с акушером о боли, которую она испытывает во время сексуальных отношений, а также о беспокойстве, что Дэвид слишком велик для неё. Дэвид даже может пойти вместе с ней и познакомиться с акушером, который, возможно, убедит её в том, что он для неё нормален. Дэвид жестом показал размер своего пениса, и мы все рассмеялись так, что настроение в комнате улучшилось.
Повернувшись к Эстер, я высказал предположение, что она хотела бы иметь мужчину, который бы мог обеспечить её деньгами, обеспечить ей безопаность, и в то же время быть как мать. Я сказал Дэвиду, что думаю, что единственный опыт мягких прикосновений у Эстер связан с её отцом, который относился к ней по-матерински. Дэвид не знал как нежно прикоснуться к Эстер, а также не знал как говорить с ней в менее командном тоне. Я высказал Дэвиду своё мнение, что требование быть одновременно мужественным и по-матерински заботливым бросает ему вызов, но его интерес к чувствам Эстер позволяет ему задавать вопросы, которые могут привести к значимым разговорам между ними. Я предположил, что способ адаптации путем дистанцирования и недопущения матери привел к тому, что он не допускает к себе также и Эстер.
Я обратился к Эстер с предположением, что ей, возможно, трудно рассматривать себя как будущую мать своего ребенка, поскольку к ней самой никогда не проявляли материнскую заботу. Эстер быстро согласилась с тем, что это вызывает у нее беспокойство, и что она по-матерински заботится о Дэвиде так, как хотела бы, чтобы заботились о ней. Час закончился тем, что Дэвид ясно выразил словами, насколько ему тяжело давать жене ту отзывчивость, эмпатию и успокоение, которые вызывали у него гнев, когда мать требовала от него этого.
На следующей сессии Дэвид сообщил, что показался своему новому индивидуальному терапевту и психофармокологу, как я рекомендовал. Он с воодушевлением объяснил, что понял, что разыграл восстание в своей семье и, что у него нет серьезных нарушений. Как только он начал описывать эпизод, который рассказывал своему терапевту о том, каким сорванцом он был в детстве, Эстер перебила его, требуя объяснить к чему вела его история и жалуясь на то, что они платят мне такие деньги, а результата никакого. Эстер заплакала, рассказывая о том, какую скуку она чувствовала с Дэвидом, как она не хотела его критиковать, но в действительности чувствовала беспокойство из-за того, что вся её жизнь пройдет с человеком, который не был для неё душевным товарищем.
Дэвид возразил: "Три недели назад ты говорила мне, что стало лучше." Эстер ответила: "Совсем немного, но ты не поддерживал разговор. Я хотела, чтобы ты стимулировал меня, чтобы думал подобно тому, как думает синагога о еврее, что может мне понадобиться – планировал за меня. Разговор подобный этому у меня мог быть с моим отцом; моя семья была такая активная (стимулирующая); они заботились обо мне. Я знаю, когда я была подростком, я могла закрываться подобно тому, как это делал Дэвид". Я спросил, что значило для нее, когда от неё закрывались, и она начала рассказывать о депрессии своей матери и добавила: но "моя семья была рядом со мной". Она плакала, говоря сквозь слезы: "С Дэвидом нет душевности. За день до замужества я не пошла на свидание с артистом, с которым я могла глубоко говорить. Мой терапевт продолжает говорить мне, что моя проблема заключается в недостатках связи с моей матерью, а я этого не чувствую. Я хочу знать, что мы можем сделать сейчас".
Я воспринимал Эстер как испытывающую огромную потребность, желающую большего внимания. Я спросил, что ей напоминала депрессия матери. Я поинтересовался у неё на что было похоже то, когда мать критиковала её, и как это может соотноситься с критикой ею Дэвида, когда тот пытался выразить себя, а также с его чувством обиды, в точности такой же, какую испытывала она. Я добавил, что проблемы между ними действительно есть, но поинтересовался, что ещё было сконцентрировано внутри решаемых ими вопросов. Эстер описала более подробно, как она почти вышла замуж за более душевного и понимающего её человека. Дэвида она воспринимала как более стабильного – в отличие от того, которого она оставила – но не душевного. Эстер разрыдалась, говоря о том, что её мать в течение года не разговаривала с ней из-за того, что она прервала те отношения. Эстер сказала, что вскоре после этого инцидента её мать госпитализировали с депрессией, Эстер почувствовала, что достигла предела и начала свою собственную терапии. "Было ли это вашим первым восстанием в семье?" – спросил я. "Да", – ответила она, – "я почувствовала, как семья отдалилась от меня, и я боялась, что именно это произойдет с Дэвидом". Я сказал: "Возможно, будучи подростком, у вас не было способа дать себе почувствовать эти вещи или поговорить о них – не было кого-то, с кем это можно было бы сделать, – не было душевного товарища. Теперь эти чувства и воспоминания вернулись к вам с прежней силой." Дэвид обнял рыдающую Эстер. Низким проникновенным голосом он говорил: "Всё хорошо, всё хорошо."
Эстер и Дэвид начали осваивать новый способ отношений друг с другом, а также отделять чувства, которые они испытывали в своих семьях от тех, что относились к их браку. Опасность для Эстер иметь в период беременности послеродовую депрессию казалась значительной – однако, ничего не случилось. Эстер родила здорового ребенка, к которому и она, и Дэвид сильно привязались.
В течение последних четырех месяцев второй и третьей четверти года терапии наши сессии стали менее регулярными. Я думал, с чем могли быть связаны трудности поддержания регулярности встреч. Последняя после нескольких отмененных встреча была особенно трогательной. Дэвид и Эстер сообщили мне о своём желании прекратить терапию, но не знали как сказать мне об этом, чтобы не затронуть мои чувства. Они чувствовали огромную благодарность и надеялись, что развили у себя достаточную способность понимать и помогать друг другу. Дэвид и Эстер чувствовали, что за без малого три года нашего общения я настолько вошел в их жизнь, что стал частью их брака, и что им необходимо время, чтобы применить всё то, что они узнали о себе и друг о друге, и понять для себя, что значит быть в браке и что значит быть семьей без меня. Но они не знали как сказать мне об этом, чтобы не вызвать у меня обиду или гнев. Они с удовлетворением выслушали описание того, что им необходимо было сделать, завершая свою терапию, особенно в связи с существованием определенных трудностей в отделении от своих семей.
Дэвид сообщил, что теперь меньше тревожится за свою способность быть хорошим отцом, что было видно по тому, как он держал своего сына, как играл и радовался с ним. Отчаяние Эстер стало значительно меньше, она гордилась собой как хорошей матерью, и это так же отчетливо было видно в её поведении.
Последний вопрос, связанный с благополучием их брака, был уже решен. Жажда объекта (как у Дэвида, так и у Эстер) которую они старались удовлетворить друг с другом, теперь включала и их сына, который дал значительную порцию необходимого им удовлетворения. Сколь долго с ним будут связывать удовлетворение потребностей – неизвестно. Да никто и не сможет предсказать исход борьбы Дэвида и Эстер со сложностями и трудностями оплакивания опыта отношений, который каждый из них пережил в семье своих родителей, так же как и исход их стараний не повторить со своим сыном истории родительских семей. Я полагаю, что работа каждого из них с индивидуальными терапевтами должна продолжаться, чтобы разобраться с мощными интроектами, которые каждый из супругов проецирует на другого. В то же время будет необходимо поддерживать их терапевтические и супружеские отношения и укреплять желаемые и значимые переживания, возникающие у каждого из них по отношению к другому.
РЕТРОСПЕКТИВНО
Описывая в общих чертах терапию Эстер и Дэвида, мне вспомнилось то, как легко я оказался в центре их пререканий. Жалобы, нападки, защитное порицание отмечались на многих сессиях, включая первую. Без вмешательств терапевта за атаками следовали контратаки. Мне было интересно, до какой степени я смогу войти в систему и допустить процесс, который позволит Дэвиду обрести свой голос, а Эстер – сойти в глубины её страстного желания душевного товарища. В то время как депрессия Эстер была видна непосредственно, свидетельства таковой у Дэвида были значительно менее явными. Наряду с надеждой, которую олицетворяло желание иметь ребенка, я также чувствовал отчаяние Эстер и позаботился о возобновлении ею приёма антидепрессантов. В ходе работы, мне было чрезвычайно трудно обеспечить им поддерживающее окружение, в котором нацеленные на изменение интерпретации могли быть услышаны обоими супругами. Я ощущал важность и срочность, которые подпитывались моей собственной тревогой, особенно после того, как Эстер сообщила о своей беременности. Эти чувства усугублялись из-за глубокой депрессии Эстер и возросшей дисфункциональности, а также из-за депрессии Дэвида и его саморазрушительного поведения на работе.
Можно сказать, что само лечение оказалось в кризисе, когда я понял, что Эстер беременна. Я испытывал вконтрпереносе сильное чувство ответственности за эту пару, особенно сознавая возможность серьезной послеродовой депрессии. Важные продвижения произошли тогда, когда Эстер и Дэвид обнаружили – каждый у себя – болезненные чувства, которые они переживали, и все больше узнавали о том, чего им не дали их собственные семьи. Страхи, связанные с печалью, неудачами и продолжающейся отстранённостью, могли стать трудной задачей в их супружестве. То, как на моих глазах они поддерживали и успокаивали друг друга в моменты эмоционального возбуждения и сильного волнения, удивительно ясно указало на то, как близки они были к разрыву в начале.
Терапия Эстер и Дэвида иллюстрирует то, что брак – это процесс взаимоотношений, который может стать первым кирпичиком в здании новой эмоциональной структуры семьи, которая исправляет и служит поддержкой при столкновении с недостатками и лишениями детства. Этот процесс основан на мощных бессознательных переносах, надеждах и страхах, составлявших взаимную тягу родителей друг к другу, которая удерживала пару вместе. Бергман (Bergman, 1987) определяет надежду как "важную составляющую любых любовных отношений. Надежда составляет бессознательную, и даже иногда сознательную веру в то, что любимый компенсирует вред, нанесенный прежними объектами любви. Во многом, блаженство любви состоит в предвкушении репарации" (рp. 138).
Часто, как в случае Эстер и Дэвида, партнеры повторно разыгрывают неудачи ранних отношений, прежде чем они откроют способы заживления старых ран. Рассел (Russell, 1988) следующим образом описывает навязчивое повторение с точки зрения отношений:
Это процесс, посредством которого события настоящего становятся воспоминанием, воссозданным в форме человеческих отношений и аффективной компетентности, в частности, способности горевать. Мы воссоздаём опыт, поскольку это позволяет ощутить суть вещей. Навязчивое повторение определяется аффектом и им же организуется. Однако, организуется оно вокруг утраты или травмы, связанной с прерыванием отношений и потерей способности чувствовать. Навязчивое повторение – это "шрам", оставшийся после нарушения способности чувствовать и/или после прекращения отношений. Мы воссоздаём прошлый опыт, потому что ещё не нашли способ чувствовать себя иначе, а также не нашли человека, с которым мы могли бы чувствовать по-иному.... Навязчивое повторение возникает вместо отношений (рp.8).
Повторяющиеся конфликтные паттерны Эстер и Дэвида и их разногласия друг с другом должны быть проинтерпретированы и прекратиться, создавая возможность для творческого построения. Лёвальд (Loewald, 1960) говорил об этом как о "воображаемой реорганизации ранних этапов жизни, ведущей к переживаниям любви," а также к формированию новых объектных отношений на месте старых. Эстер и Дэвид не только смогли решить важную задачу трансформации навязчивого повторения в творческое повторение и открыть потенциальное пространство для новых объектных отношений, но и смогли ощутить достаточную надежду, чтобы желать продолжить работу над собой. Они действительно стали другими родителями, не только в узком смысле этого слова.
ЛИТЕРАТУРА
- Bergman, M.S. (1987). On the fate of the intrapsychic image of the psychoanalyst after termination of analysis. // Paper presented at Western New England Paychoanalytic Society Symposium on "Clinical Perspectives on Termination."
- Dicks, H.V. (1963). Object relations theory and marital studies. // Теория объектных отношений и исследования брака.
- British Journal of Medical Psychotherapy, 36, 125-129.
- Freud, S. (1907). Delusion and dreams in Jensen's Gradiva. // S.E. IX, 3-95.
- Freud, S. (1914). Remembering, repeating and working through. // S.E. XII, 145-156.
- Loewald, H.W. (1960). Therapeutic action in psychoanalysis. // New Haven: Yale University Press.
- Loewald, H.W. (1973). "Some considerations on repetition and repetition compulsion." // Papers on psychoanalysis. (pp. 87-101). New Haven: Yale University Press.
- Meisner, W.W. (1978). The conceptualization of marriage and family dynamics. // In T.J.Paolino and B.S.McCrady (Eds.), Mariage and marital therapy: Psychoanalytic, behavioral and system perspective. (pp. 23-88). New York: Brunner Mazel.
- Ogden, T.H. (1975). On Projective Identification. // International Journal of Psychoanalysis. 60, 357-377.
- Rosbrow-Reich, S. (1988). Identity and growth: A psychoanalytic study of divorce. // Psychoanalytic Review 75 (3), 419-441.
- Russell, P. (1988). Necessery attachments, necessery losses: The role of loss in the repetition-compulsion. // Unpublished manuscript.
- Strachey, J. (1934). The nature of therapeutic action in psychoanalysis. // International Journal of Psychoanalysis, 15, 275-292.
- Wallerstein, J.S. (1996). The psychological tasks of marriage: Part 2. // American Journal of Orthopsychiatry, 66 (2), 217-227.
- Winnicott, D.W. (1965). The maturational process and the facilitating environment. // New York: International University Press.