О'Шонесси Э. Теория мышления У.Р. Биона и новые техники детского анализа

Комментарий: Данная статья была впервые опубликована в 1981-м году в «Journal of Child Psychotherapy», 7, 2: 181–9 под названием «Мемориальный очерк о теории мышления У. Р. Биона». Данный перевод выполнен по изданию: Melanie Klein Today: Vol. 2, London: Routledge (1988).
Перевод: З. Баблоян
Редакция: И.Ю. Романов
К моменту смерти У. Р. Биона в 1979-м году его деятельность успела — еще при жизни этого человека — изменить психоанализ. Сделанные им клинические открытия привели его к выработке новых понятий и теорий, охватывающих широкий спектр фундаментальных психоаналитических проблем. В качестве темы своего мемориального очерка я выбрала бионовское исследование мышления — поскольку оно тесно связано с новыми способами работы с пациентами.

Бион создал теорию истоков мышления. Он постулировал существование ранней, первой формы мышления, отличающейся от более поздних его разновидностей, но служащей основанием для их развития. Эта первая форма мышления направлена на познание психических качеств, и является результатом ранних эмоциональных событий, происходящих между матерью и младенцем и определяющих, образуется ли у младенца способность мыслить. Теория Биона приводит к любопытным выводам о том, что знание психологического предшествует знанию физического мира; она представляет собой новое понимание мышления как одной из фундаментальных связей между людьми – связи, обладающей также фундаментальным значением для формирования и функционирования нормальной психики. На всем протяжении свое работы Бион увязывал исследование мышления с аналитической техникой, что позволило достичь клинического прогресса с пациентами разных возрастов.

Передать редкостную оригинальность мысли Биона нелегко. Он выражался строгими предложениями, полными точного смысла. Они вознаграждают читателя многократно, так же, как нечастые шутки Биона, не теряющие комического эффекта — его средство развлечь аудиторию. Я планирую сначала кратко изложить основные аспекты бионовского исследования мышления, а затем дать клинические иллюстрации использования его концепции в детском анализе.

Что подразумевал Бион под «мышлением»? Отнюдь не абстрактный психический процесс. Его интересовало мышление как человеческая связь (human link) — стремление понять себя или другого, постичь их реальность, проникнуть в их природу и т. п. Мышление – это эмоциональный опыт попытки познать себя или другого. Бион обозначил этот фундаментальный тип мышления — мышления в смысле попытки познать — символом «К»1). Если xKy, то «х находится в состоянии познания у, а у — в состоянии познавания со стороны х».

Исследование Бионом мышления началось с ряда блестящих клинических докладов, прочитанных и опубликованных в 1950-х годах (Bion 1954, 1955, 1956, 1957, 1958a, 1958b, 1959). В этих докладах зафиксировано его изучение расстройств мышления у пациентов-психотиков, которые раскрыли перед ним природу нормального и анормального мышления. В 1962-м году он сформулировал эти открытия теоретически в статье под названием «Теория мышления» и опубликовал книгу «Научение из опыта», в которой дал своим идеям дальнейшее развитие, истолковывая их с помощью символа «К». Он не уставал подчеркивать свой долг перед Фрейдом и Мелани Кляйн, особенно выделяя значение статьи Фрейда «Положение о двух принципах психической деятельности» (1911) и теории Мелани Кляйн о ранних объектных отношениях и тревогах, а также введенного ею понятия проективной идентификации. Бион развил эти идеи и скомпоновал их по-новому, создав тем самым основание для собственных открытий.

В «Положении о двух принципах психической деятельности» Фрейд описывает цель принципа удовольствия как избегание неприятных напряжений и стимулов и их разрядку (Freud, 1911). В «Заметках о некоторых шизоидных механизмах» (Klein, 1946) Мелани Кляйн описывает нечто подобное принципу удовольствия с другой точки зрения: ранний механизм защиты, который она называет проективной идентификацией. По ее мнению, младенец защищает свое Эго от невыносимой тревоги, отщепляя и проецируя нежелательные импульсы, чувства и т. д. в свой объект. Так выглядит разрядка неприятных напряжений и стимулов с точки зрения объектных отношений. Изучая природу проективной идентификации, Мелани Кляйн отметила, как отличается степень ее использования у разных пациентов: пациенты с бoльшими нарушениями прибегали, по ее выражению, к «чрезмерному» использованию этого механизма. Бион, опираясь на свою работу с пациентами-психотиками, обнаружил, что здесь действует не только количественный фактор. Он пришел к выводу, что пациенты-психотики используют иной, анормальный тип проективной идентификации. Бион сделал и другое открытие.

Проективная идентификация, кроме того, что она является механизмом защиты, — это самый первый способ коммуникации между матерью и младенцем, исток мышления. Новорожденный передает свои чувства, страхи и т. д. матери, проецируя их в нее, чтобы она приняла и узнала их. В ходе психоанализа проективная идентификация как способ коммуникации — это важная и весьма определенная ситуация на сеансе. Например, девятилетняя девочка, быстро и систематически переходя от одного вида деятельности к другому, иногда проецировала в меня чувство изоляции. Я остро ощущала изоляцию в себе, т. е. я контейнировала ее проекцию и оказывалась мгновенно с ней идентифицированной. Подумав о том, что я принимала в себя, я интерпретировала это так, что она хотела, чтобы я узнала ее чувство изоляции. Подобное событие на сеансе — это примитивная передача от пациента аналитику, осуществляющаяся посредством проективной идентификации, переносная версия раннего события между матерью и ребенком той разновидности, которая формирует «К-связь» между ними и открывает путь развитию мышления.

Это очень важное открытие. Согласно Биону, младенец разряжает неудовольствие, отщепляя и проецируя вызывающие тревогу восприятия, ощущения, чувства и т. д. — как в нашем примере с чувством изоляции — в мать, чтобы она контейнировала их в том, что он называет «мечтанием» ('reverie'). В этом заключается ее способность с любовью думать о своем младенце — уделять ему внимание, пытаться понять, то есть «К-ить» (to K). Ее мышление преобразует чувства ребенка в познанный и выносимый опыт. Если младенец не слишком одержим преследованием (persecuted) и не слишком завистлив, он интроецирует способную мыслить мать и идентифицируется с ней, а также интроецирует свои собственные модифицированные чувства.

Каждый такой проективно-интроективный цикл между младенцем и матерью является частью очень значимого процесса, который постепенно преобразуют всю психическую ситуацию младенца в целом. Вместо Эго удовольствия, эвакуирующего неудовольствие, медленно формируется новая структура: Эго реальности, бессознательно интернализовавшее в качестве своего ядра объект, способный мыслить, то есть познавать психические качества в себе и других. В таком Эго существует различие между сознательным и бессознательным, а также потенциальная способность различать между ви?дением, воображением, фантазированием, сновидением, бодрствованием и сном. Это нормальная психика, формирование которой зависит как от матери, так и от младенца.

Неспособность развить Эго реальности может объясняться неспособностью матери К-ить сообщения младенца, переданные при помощи его первого метода коммуникации — проективной идентификации. Если ей это не удается, она оставляет неудовлетворенной фундаментальную потребность младенца в отличном от него самого объекте, который не эвакуирует то, что причиняет неудовольствие, но удерживает это и размышляет над ним. Такой же провал может происходить из-за ненависти младенца к реальности или чрезмерной зависти к способности своей матери выдерживать то, что сам он выдерживать не может. Это приводит ребенка к продолжающейся и усиливающейся эвакуации — как уже модифицированных, более выносимых элементов, возвращенных ему матерью, так и самой контейнирующей матери, а в крайних случаях — к агрессивному нападению на собственные психические способности. Именно такое нападение и вызывает психоз.

По мнению Биона, психоз наступает при разрушении частей психики, потенциально способных к познанию. Его классическая статья «Различие психотических и непсихотических личностей» (Bion, 1957) характеризует, соответственно, расхождение между психотическим и нормальным психическим функционированием. «Отличие психотической личности от непсихотической заключается в расщеплении на мельчайшие фрагменты всей той части личности, которая стремится к пониманию внутренней и внешней реальности, и выталкивании этих фрагментов так, чтобы они вошли в свои объекты или поглотили их». Это – катастрофа для психической жизни, которая в подобном случае не приходит к нормальному способу функционирования. Вместо мышления, основанного на принципе реальности и символической коммуникации внутри самости и с другими объектами, происходит аномальное расширение Эго удовольствия, сопровождающееся чрезмерным использованием расщепления и проективной идентификации как конкретного способа отношений этого Эго с ненавидимыми и ненавидящими объектами. Всемогущество замещает собой мышление, а всезнание — научение из опыта в катастрофически спутанном, неразвитом и хрупком Эго. Бион описал печальный результат нападения психотика на собственную психику. Психотик чувствует, что «не может восстановить свой объект или свое Эго. В результате этих атак расщепления все те черты личности, которые однажды в будущем должны обеспечить основание для интуитивного понимания себя и других, изначально оказываются под угрозой» (p. 46). И далее: «в фантазии пациента исторгнутые частицы Эго ведут независимое неконтролируемое существование, либо содержа внешний объект, либо содержась в нем; они продолжают исполнять свою функцию, как если бы испытание, которому их подвергли, вызвало только увеличение их числа и спровоцировало враждебность к извергшей их психике. Вследствие этого пациент чувствует себя окруженным причудливыми (bizarre) объектами» (p. 47).

Психотик находится в отчаянии, он заточен в своей причудливой вселенной. В анализе пациенты-психотики открывают заградительный огонь из ужаса перед контактом с самим собой или с аналитиком, который воспринимается как смертоносно карающий объект. Плохое понимание ими в норме различных состояний бодрствования, сновидения, галлюцинирования, восприятия, фантазии и реальности вызывает спутанный, спутывающий и иногда бредовый перенос. Непрерывно используя проективную идентификацию, которая может настигать аналитика далеко за пределами терапевтического часа, они пытаются добиться от него соучастия или действия, но не К. Гипотезы Биона расходятся с теориями, рассматривающими мышление как всего лишь проявление созревания или как автономную функцию Эго. Согласно Биону, Эго младенца с большими усилиями выводит К из эмоциональных переживаний со вскармливающим объектом, функционирующим в норме на основании принципа реальности.

Но даже будучи достигнутым, К находится под угрозой: оно может стать «минус К» посредством лишения его значимости. Минус К — это понимание, настолько оголенное (denuded), что остается одно лишь неправильное понимание. Среди главных причин минус К — чрезмерная зависть и неадекватное воспитание. Чрезмерная зависть изменяет способ проецирования. Бион пишет: «… младенец отщепляет и проецирует свои чувства страха в грудь вместе с завистью и ненавистью к невозмутимой груди»; и далее в главе о минус К в книге «Научение из опыта» Бион описывает нарастающее оголение (denudation) психики младенца, которая становится пронизанной безымянным ужасом. С материнской стороны, неспособность принять проекции вынуждает младенца нападать на мать и проецировать все больше, и он ощущает, что она обирает (denude) его. Тогда он интернализует «жадную вагиноподобную “грудь”, срывающую хорошесть со всего, что младенец получает, оставляя лишь вырожденные объекты. Этот внутренний объект лишает своего хозяина всякого понимания» (‘A theory of thinking’, p. 115). Продолжающееся взаимное обирание и непонимание между матерью и младенцем оставляет между ними только минус К, жестокую, пустую, вырожденную связь превосходства/низшести.

Итак, я вкратце изложила рассмотрение Бионом трех феноменов: К, эмоционального переживания попыток познать самость и других; нет К, психотического состояния отсутствия психики, способной познавать самость или других: в психотической части своей души пациент существует в нереальной вселенной причудливых объектов, о которых он не может думать; и минус К, жестокой и обирающей связи неправильного понимания себя и других. Теперь я хочу проиллюстрировать их применение в понимании и интерпретации клинического материала в детском анализе.

Бион помещает способность к познанию в самый центр психической жизни. В его исследованиях принцип удовольствия и принцип реальности рассматриваются на одном уровне с инстинктом жизни и инстинктом смерти в качестве фундаментальных регуляторов психической жизни. На языке символов Биона К столь же фундаментально, как L (любовь) или H (ненависть). Он связывает данную теоретическую перегруппировку с клинической практикой. Согласно Биону, существует ключ к каждому сеансу. Этот ключ — К, L или H. Когда аналитик решает, что К, L или H должны стать темой его основных открывающих интерпретаций, он выбирает ключ сессии, что далее может «действовать как стандарт, с которым он может соотносить все прочие утверждения, которые намеревается сделать» (Научение из опыта, p. 45). Если Бион прав, К, или любая его разновидность — минус К или нет К — может так же, как и всякая разновидность L или H, стать опорным пунктом сеанса. Последствия в отношении клинической практики здесь таковы: мы зачастую должны работать с нашими пациентами над К, и наше внимание должно столь же свободно распространяться на К-связь в пациенте и между нами и пациентами, как и на L или Н-связи.

Это можно сформулировать следующим образом (хотя бионовскому подходу к аналитической работе чуждо ригидное приложение идей) — задайте относительно клинического материала следующий вопрос: «Проявляется ли материал этого сеанса как выражение L, Н или К, как связанные с одной из этих связей тревога, защита и т. д.?» (Далее я буду опускать L и Н, поскольку они не являются темой данной статьи и в любом случае лучше нам знакомы.) Если в материале наиболее актуально К, следующий вопрос таков: «Какая разновидность К? Это попытка ребенка познать, или же ребенок, скажем, слишком тревожен, чтобы думать о своем внутреннем или внешнем объекте?» В этих ситуациях ключом будет К. Можно ли предположить, в другом случае, что ребенок неправильно понимает или обирает свой опыт? Тогда ключом будет уже не К, но минус К. Или же ребенок выражает в своем материале психотическое состояние, в котором он существует, будучи неспособным думать? Тогда ключом будет нет К.

Предположим, девятилетняя девочка начинает сеанс, рисуя домик. Домик самый обычный: традиционная крыша, два окна с занавесками, дверь по центру. Аккуратный рисунок передает порядок и пустоту. Сообщает ли рисунок что-либо в отношении К, и если да, то что именно? Не пытается ли девочка своим рисунком домика сказать терапевту, что знает, что ее интернализованная мать в упорядоченном состоянии, но пуста? Не выражает ли она также свое ощущение и свой страх того, что терапевт, назначающий ей регулярные встречи, когда каждый сеанс похож на предыдущий и т. д. — тоже обладает таким свойством? Если да, то ключом к сеансу будет К. Ребенок думает о своем внутреннем объекте и стремится на этом сеансе, в отличие от других сеансов, познать также текущий и непосредственный внешний объект, терапевта в материнском переносе (это та самая девочка, которая проецировала чувства изоляции, мы вкратце упоминали о ней выше; тогда она была слишком тревожна, чтобы думать о природе своего объекта и вместо этого становилась им сама).

Но сообщение может быть и иным. Такой рисунок может выражать ощущение ребенка, что обычные отношения — и как раз эта другая девочка посещает сеансы регулярно и ведет себя с терапевтом самым обыкновенным образом — для нее лишены значения. Если все именно так (что подтверждается общим контекстом других ее сообщений и контрпереносными чувствами терапевта), то она сообщает, что сеанс для нее не имеет значения, она ничего из него не узнает, хотя присутствует на нем и действует и говорит «правильно». Ключ к этому сеансу — минус К, и тогда открывающая интерпретация может гласить, что она чувствует пребывание с терапевтом, как нарисованный домик, пустым и ничего для нее не значащим. Далее сеанс может развиваться по одному из многих возможных сценариев. Девочка может почувствовать облегчение от того, что ее понимают, и, вполне вероятно, проявится тревога относительно повсеместности таких тщетных (futile) объектных отношений дома и в школе, или страх того, что она не может испытывать других чувств. На сеансе почти точно снова возникнет минус К, теперь по отношению к новым К-событиям этого часа (со многими детьми это происходит сразу же по отношению к первой интерпретации), и можно будет ухватить процесс обирания непосредственно в его развертывании.

Но существует и третья возможная категория коммуникации в К. Рисунок домика может быть правильным, но пустым потому, что это просто безопасный предмет, который занимает терапевта, пока ребенок на самом деле занят чем-то другим. Один такой мальчик делал для меня совершенно заурядные рисунки и фигурки, а сам в это время наблюдал за враждебным «глазом», который следил за ним из затвора на окне — ужасающим причудливым объектом, по Биону. У этого третьего ребенка не было психического оснащения, что позволяло бы ему мыслить мысли о доме или рисовать символический дом, как в случае первой девочки — рисование домика для него было чем-то совершенно другим. Он всегда забирал с собой свои рисунки и фигурки в конце сеанса. Однажды, в начале анализа, он попытался оставить рисунок у меня. Через час я обнаружила, что он стоит у дверей игровой комнаты, охваченный паникой, не в состоянии уйти без рисунка, который казался ему частью его самого, которую он вытолкнул через карандаш на бумагу. Оставить рисунок означало искалечить себя. Меня он переживал как ужасающий объект, который нужно ублажать рисунками, фигурками и т. п., и от которого следовало скрывать свой причудливый мир. Об этом мире он не мог думать — и потому, что тот переполнил бы его ужасом, и потому, что у мальчика не было такой психики, с помощью которой можно было бы мыслить мысль. На этом сеансе нет К. Ключом к нему, несмотря на видимое спокойствие и откровенное правильное поведение пациента — рисование обыкновенного домика, было его состояние пребывания без К, вследствие чего он отчаянно жаждал помощи или же спасения от ненависти объектов, которыми чувствовал себя окруженным — ненависти смотрящего глаза в окне и ненависти терапевта.

Согласно Биону, «улыбка психотика значит нечто иное, чем улыбка не-психотика», и то же самое можно сказать о детской игре. В наших примерах (пусть немного стилизованных в целях наглядности), относящихся к трем анализам — и каждая из этих трех разновидностей анализа знакома детским психотерапевтам — рисунок домика значит нечто иное для каждого ребенка. Для первого это — это символическая коммуникация, выражающая К. Для второго — символический эквивалент (если воспользоваться определением Сигал (Segal, 1957)) пустотности и лишенности значения, т. е. минус К, и каждый следующий рисунок или игра другого типа для этой девочки значили столь же много или столь же мало, поскольку на этой стадии анализа одно переживание не отличалось от другого. Для третьего ребенка рисунок был конкретным выталкиванием части себя в форме домика, чтобы ублажить терапевта — без К в страхе перед Н.

Клинические прозрения Биона открыли совершенно новые способы работы с пациентами в каждой из трех областей: К, минус К и психотического состояния нет К. Рассмотрим, например, связь между К и расщеплением и интеграцией Эго. Когда К о матери вызывало слишком сильную тревогу у первой девочки, она отщепляла воспоминание и суждение о том, что ее мать упорядочена, но пуста. Она защищала себя от познания путем расщепления, а также — становясь объектом, быстро и систематически переходящим от одного типа деятельности к другому. Когда она стала меньше бояться К, то смогла рисовать, и нарисовала правильно упорядоченный, пустой дом, интегрируя свое знание об интернализованной матери и стремясь познать также своего терапевта/мать. Позднее на этом сеансе она сообщила интенсивное чувство изоляции — чувство, которое раньше проецировалось в аналитика в качестве обособленного события. Это был следующий шаг интеграции, несущий ей болезное эмоциональное понимание того, что чувство полной изоляции вызывала у нее правильно упорядоченная, но пустая мать. Я думаю, что важно анализировать как облегчение, которое дает интеграция, так и боль, которую приносит К.

В отношении минус К подход Биона позволяет нам понять, как области бреда сохраняются у детей, которые тем не менее «знают» реальность: дело здесь в том, что это знание — не К, но минус К. Вторая девочка знает (в смысле минус К), что она ходит к аналитику и что она нарисовала дом, так же, как она «знает», что у нее есть отец и мать. Но это для нее ничего не значит. Она страдает от бессмысленности и тщетности. Отщеплено, как нам помогает обнаружить исследование Биона, тревожащее всемогущество и превосходство над объектами, о которых она не знает, что это родители. В ее мире нет взрослых; только объекты, притязающие на старшинство, но понимающие так же неправильно, как и она сама. Между девочкой и ее объектом, как говорит Бион, «продолжается процесс обирания, пока не остается разве что пустое превосходство/низшесть, которое в свою очередь вырождается в ничтожество» (Научение из опыта, p. 97).

Наверное, самым оригинальным вкладом Биона в психоанализ стало исследование им ранее малоизученных процессов в психике психотика: конкретных переживаний вторжений и манипуляций в его голове, исторжений из всех органов, странных траекторий его проекций и причудливых объектов, которыми наполнены его внутренний и внешний миры. Понимание Бионом того, что значит существовать без К, чрезвычайно помогло аналитикам в их попытках достичь пациентов, подобных упомянутому выше мальчику, которые существуют — не будет преувеличением сказать — в комнате ужаса как внутри, так и снаружи. Работы Биона глубоко и точно характеризуют природу и сложность аналитической задачи для пациента-психотика и его аналитика.

Бион не только развил клиническое понимание К, минус К и нет К, но и показал взаимосвязи между ними. Понимание этих взаимосвязей способно помочь аналитику при двух ситуациях психического движения, возникающих в игровой комнате: движения от эмоционального понимания к утрате этого переживания, т. е. движения от К к минус К, и движения от вменяемости к психотичности или наоборот, т. е. колебания между К и нет К.

Возьмем первое движение, от эмоционального понимания к утрате этого переживания. Сдвиг от К к минус К в разных курсах анализа бывает и очень серьезной, и незначительной проблемой. Иногда вся проделанная работа обирается, и минус К, словно рак, распространяется на каждую связь между пациентом и аналитиком. Иногда же оголение К до степени минус К происходит только в отдельных областях. Исследования Биона показывают, что необходимо отслеживать судьбу значимых интерпретаций и наблюдать, сохраняют ли они свою жизненность и связь с аналитиком. Если сохранят, то они будут бессознательно развиты; но если они эту связь потеряют, то утратят свой смысл и умрут. Необходимо отслеживать особые процессы, обращающие достижение К, выясняя, исходят ли они, по мнению ребенка, от его объекта или от него самого, чем бы они ни были вызваны — тревогой, перверсивностью, болью или завистью.

Приведу небольшой пример, иллюстрирующий, что я имею в виду. В определенный период анализа сообразительной шестнадцатилетней девушки установленный с ней истинный контакт привел к очевидным облегчению и благодарности. Это был первоначальный отклик. Но через несколько сеансов последовало продолжение. Те самые интерпретации, которые вызвали у нее облегчение и благодарность к аналитику, теперь воспроизводились как ее собственная блестящая догадка без всякого знания о том, что она получила их от терапевта. Так в переносе проявился перверсивный процесс фаллического эксгибиционизма, меняющий К на минус К. Она осознала, что не удерживает, а утрачивает обретенное в анализе, когда на следующий день после необыкновенно волнующего сеанса пришла с большим опозданием. Она чувствовала себя, по ее словам, вялой и унылой. Почти в самом конце сеанса она вспомнила сон предыдущей ночи. Ей снилось, что она находится в доме матери, и мать умерла. Она думает о том, как бы избавиться от старой мебели. Пациентке моя помощь не понадобилась. Она сказала: «Вот оно что. Вчерашний сеанс — это старая мебель». Волнующие переживания предыдущего дня стали бесполезным минус К. Такие утраты в ходе лечения предвещают нестойкость терапевтических достижений по завершению анализа. В клинической практике, надеясь хоть в какой-то степени предупредить окончательную их потерю, важно, чтобы пациент и аналитик выяснили, почему умирает мать/аналитик и пациент остается с интерпретациями, которые оказываются всего лишь ненужной мебелью в его душе; в данном конкретном случае патологический процесс заключался в извращении знания эксгибиционизмом пациентки.

Теперь обсудим второе движение — колебание между вменяемым и психотическим состояниями. Некоторым детям оно знакомо и пугает их: они знают, что «меняются». Например, тринадцатилетний мальчик под угрозой исключения из школы начал вести себя дерзко и агрессивно по отношению к терапевту, практически до степени неуправляемости. Терапевт был испуган и чувствовал себя бессильным. Каждое пресеченное нападение сразу же возобновлялось без всякого признака страха — что в точности повторяло его обостряющуюся ситуацию в школе. Он кричал терапевту: «Я вас уничтожу». Это было не психотическое состояние; ребенок использовал примитивные защиты проективной идентификации и расщепления против сильных тревог. Он находился в состоянии проективной идентификации с пугающими взрослыми фигурами, например, с директором школы, угрожающим ему исключением и тем самым «уничтожением». В терапевта он спроецировал себя — ребенка, отданного на милость карающих старших. Необходимо было сфокусировать интерпретации на его ужасе перед враждебными старшими, вынуждающими его отщеплять [нечто] от себя и проецировать себя в них, со все возрастающими страхом и яростью. Ключом к сеансу было Н — прежде всего, ужас пациента перед Н объекта, его собственное Н, а также то, как Н устраняло все L между ним и его объектом.

Однако иногда он грубо ломал одну границу в выражении своего Н за другой, и его торжество и вместе с тем сексуальное возбуждение нарастали. Тогда он чувствовал, что изменился. Сильное непреодолимое возбуждение разрушало его способность мыслить, и у него не оставалось никакого К относительно того, кто он и где он на самом деле. Его пенис отвердевал — и он расстегивал брюки, чтобы продемонстрировать это терапевту. Он обрывал связь с реальностью, не мог мыслить и погружался в бред всемогущества. Тогда нет К становилось ключом к сеансу вместо Н, как было ранее. Теперь понимать и интерпретировать надлежало следующее: из-за сильного сексуального возбуждения он чувствует, что изменился; он не знает, что делает; он испытывает удовольствие и возбуждение измененного состояния, в котором не знает никакого страха, в том числе страха, что сходит с ума; всё его К его покинуло и существует теперь только в терапевте как предмет насмешек. Хотя в его возбужденные психотические состояния зачастую невозможно было проникнуть, иногда подобные интерпретации его достигали и позволяли ему вернуться к вменяемости; тогда он узнавал невыносимые отчаяние и страх, которые почти сокрушали его, и пытался с возвратившейся агрессией вызвать у себя сексуальное возбуждение, чтобы снова атаковать свою вменяемость и мышление.

Бион отстаивал два центральных утверждения. Чтобы развить нормальную психику, оснащенную чувством реальности, младенец должен учиться из опыта, т. е. он должен использовать свои эмоциональные переживания с объектом, пытаясь их познать. Это значит — замечать их, оценивать, понимать их природу, помнить их — иными словами, мыслить. Но также младенец нуждается в любви и познании со стороны воспитывающего объекта. О знании младенца о реальности его эмоциональной жизни Бион пишет следующее: «чувство реальности так же важно для индивидуума, как и еда, питье, воздух и выведение отходов [жизнедеятельности]. Неспособность правильно есть, пить или дышать приводит к катастрофическим для жизни последствиям. Неспособность использовать эмоциональный опыт порождает подобную же катастрофу в развитии личности; к числу таких катастроф я отношу психотические разрушения различных степеней, которые можно назвать смертью личности» (Научение из опыта, p. 42). О мечтании матери, в котором она познает реальность чувств младенца, Бион пишет: «Мечтание — это состояние души, открытой к принятию всякого “объекта” от любимого объекта и таким образом способной принять проективные идентификации младенца, независимо от того, ощущаются они хорошими или плохими» (p. 36).

Зачастую наши пациенты испытывают тревогу относительно своей способности учиться из опыта анализа. Это переносное проявление их тревоги относительно не-научения из опыта с их ранними объектами. Они настроены пессимистически, и беспокоятся о том, что их аналитик оптимистичен, не понимая. Сознательно или бессознательно они знают, что не думают о своих взаимоотношениях и не фиксируют их правдиво и по-настоящему. Поскольку боятся они самих себя, они боятся, что К может оказаться перверсивно искаженным, или обобранным до минус К, или даже полностью утраченным в результате нападения на их восприятия и воспоминания: в связи с этим больше всего они боятся собственной зависти. Зависть также приводит их к сокрытию информацию. Пациенты знают, что знание так же жизненно важно для аналитика, как и для них самих. Они знают, что, скрывая информацию о том, что происходит на сеансе или в их текущей жизни, могут добиться бесполезности аналитика. И точно так же, как отказ в К часто вызывается сильной завистливой ненавистью, дарование К зачастую выражает любовь и благодарность.

Таким же образом пациенты тревожатся относительно способности аналитика понимать их. В глубине это тревога в отношении способности аналитика к «мечтанию» в бионовском смысле. Пациент хочет понимания, основанного на реальных событиях эмоционального контейнирования, он хочет, чтобы аналитик был открыт к его первому способу мышления — а именно, к коммуникации посредством проективной идентификации. Способен ли аналитик принимать примитивные проецируемые состояния и познавать, что это такое? Дети исследуют способность аналитика к мечтанию и поставляют материал в целях проверки, может ли он мыслить, замечать, помнить, различать правду и ложь, и понимать эмоционально — а не вербально, механически, по книгам. Особенно глубоко не уверены в терапевте дети, чьи внутренние объекты не способны К-ить. Способен ли он познавать меня? И как он это делает? Исполненное тревоги исследование души аналитика, а не своей собственной, может оставаться средоточием анализа долгое время. Пациент знает — если аналитик не способен К-ить, положение для него, т. е. пациента полностью безнадежно.

У каждого пациента есть предел, за который он не распространяет свое К. Изучение анализа на предмет того, какое К присутствует, а какое отсутствует, поставляет обширные показания относительно уровня развития пациента. Целые области знания могут отсутствовать в анализе, поскольку ребенок эмоционально их не К-ит. Иногда центральным пунктом анализа становится несогласие пациента, который убежден, что лучше обходится без увеличения К, даже ценой разрушения или «смерти личности», чем следовать за аналитиком, который, как считает пациент, ратует за прибавление К. Пациент боится, что больше К принесет не пользу, но невыносимый конфликт или неконтролируемую эмоцию, психотические состояния преследования, мании, депрессии или даже полной дезинтеграции. В таком анализе страх пациента перед аналитиком и аналитической работой и противодействие им — это противодействие К.

Этот источник сопротивления и враждебности можно и не уловить, как я не уловила его у тринадцатилетней девочки. Девочка была угрюмой и мрачной, старшей из четырех детей в семье. Родители не обделяли детей заботой, но испытывали собственные значительные психологические затруднения. Отец пережил с момента рождения дочери два психотических эпизода, а мать драматизировала повседневные события и отношения одновременно глупо, пугающе и раздражающе. Пациентку привели на анализ вследствие ее угрюмости и замкнутости дома, плохой успеваемости в школе и плохого настроения. Несмотря на ее подозрительность и тревогу, в первой фазе анализа она общалась со мной отчетливо и не скудно, предоставляя мне возможность ее понять. Это было видно по ее отклику на сеансах и некоторому улучшению ее жизни.

Однако в срединной стадии анализа устанавливать с ней контакт стало все труднее и труднее. Ее угрюмая враждебность, было утихшая, вернулась с новой силой. Сеанс за сеансом она уныло и мрачно выстраивала из фигурок людей и животных деревенские сцены, которые молча отгораживала. Иногда она залепляла себе рот липкой лентой. Над сеансами сгустился мрак, и мне приходилось бороться со сном. Она не откликалась на предлагаемые интерпретации, ее игра не менялась, и я не могла с уверенностью определить свое место в переносе. Материал претерпевал лишь минимальные вариации, и меня охватило сильное беспокойство: не повторяется ли он оттого, что не понят. Грубо говоря, я сочла, что ключом к ее материалу является ненависть (Н). Я поняла ее замкнутость и молчание как враждебность, проявление Н к преследующему объекту, ко мне, от которой она себя отгораживала, и на оральном уровне — заклеивала себе рот, чтобы ничто от меня в нее не попало. Внес ясность подход Биона: ключом было не Н, но К.

Я рассмотрела материал под другим углом. Угрюмое сопротивление девочки, которое я принимала за враждебность, теперь я стала понимать как притупление и умерщвление ее души. Мрак, сгустившийся над сеансами, был умерщвлением понимания в нас обеих. Я попыталась показать ей, что она чувствует необходимость быть незнающей, чтобы мы обе не мыслили: она не должна знать меня, а я — ее. Через несколько сеансов пациентка прекратила играть в деревню и выдала новый материал. Заклеив рот липкой лентой, она нарисовала две бугристые деформированные фигуры и подписала их «старые пенсионеры». Затем подняла руку и на секунду отклеила липкую ленту от своего рта. И прежде, чем она снова его заклеила, я уловила проблеск зловещей искаженной улыбки. Эта улыбка была ее искаженным возбуждением в отношении своих родителей, родителей — старых пенсионеров, бугристых и психологически деформированных. Я думаю, она страшилась искаженного, неистового, маниакального состояния, которое охватило бы ее, если бы она позволила себе знать о дефектах ее объекта. Я думаю, что она также хотела уберечь свои объекты от боли знания о том, что она их знает. Притупление ею своих способностей и умерщвление всякой связи между нами служило тому, чтобы она не знала или чтобы было неизвестно, что она знает — теперь я пыталась ей это показать в анализе, который снова пришел в движение.

Со времен основания психоанализа Фрейд полагал, что К, знание, находится в центре терапевтического процесса. Например, он писал: «мы сформулировали свои врачебные задачи так: довести до сведения пациента существующие у него бессознательные, вытесненные импульсы, и с этой целью раскрыть сопротивления, что препятствуют такому расширению его знания о себе» (1917, p. 159, курсив мой). Исследования Биона возвращают нас к Фрейду, углубив наше понимание того, чем является это знание — как для пациента, так и для аналитика. Инсайт, обретаемый пациентом в анализе, основан на примитивных интроекциях — эмоциональных переживаниях психической реальности, связанных с аналитиком. Равно и понимание аналитика основывается на эмоциональных переживаниях познания своего пациента первоначальным и глубочайшим образом, т. е. посредством принятия, контейнирования и думания о проективной идентификации пациента. Бионовское понятие мышления, его изучение условий достижения К, отступления последнего в минус К и беспорядочного «мышления» психотика, у которого нет К, я уверена, еще долгие годы продолжат служить благодатным источником и мощным катализатором развития работы с пациентами.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1) От английского «to know» (знать, узнавать, познавать) и «knowledge» (знание). – Прим. ред.

БИБЛИОГРАФИЯ:

Bion, W.R. (1954) ‘Notes on the theory of schizophrenia’, IJPA, 35: 113-18; also in Second Thoughts, London: Heinemann (1967), 23-5; reprinted in paperback, Maresfield Reprints, London: H. Karnac Books (1984).
Bion, W.R. (1955) ‘Language and the schizophrenic’ in New Directions in Psycho-Analysis; reprinted in paperback, London: Tavistock Publications (1971) and by Maresfield reprints, London: H. Karnac (1985).
Bion, W.R. (1956) ‘Developments of schizophrenic thought’, IJPA, 37: 344-6; also in Second Thoughts, 36-42.
Bion, W.R. (1957) ‘Differentiations of the psychotic from the non-psychotic personalities’, IJPA, 38: 266-75; also in Second Thoughts, 43-64 and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).
Bion, W.R. (1958a) ‘On hallucinations’, IJPA, 39: 341-9; also in Second Thoughts, 65-85.
Bion, W.R. (1958b) ‘On arrogance’, IJPA, 39: 144-6; also in Second Thoughts, 86-92.
Bion, W.R. (1959) ‘Attacks on linking’, IJPA, 40: 308-15; also in Second Thoughts, 93-109 and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).
Bion, W.R. (1962a) ‘A theory of thinking’, IJPA, 43: 306-10; also in Second Thoughts, 110-19; and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).
Bion, W.R. (1962b) Learning from Experience, London: Heinemann; reprinted in paperback, Maresfield Reprints, London: H. Karnac Books (1984).
Freud, S. (1911) ‘Formulations on the two principles of mental functioning’, SE 12.
Freud, S. (1917) ‘Lines of advance in psycho-analytic therapy’, SE 17.
Klein, M. (1946) ‘Notes on some schizoid mechanisms’, in Development in Psycho-Analysis, London: Hogarth Press (1952); also in The Writings of Melanie Klein, vol. 3, London: Hogarth Press (1975), 1-24.
Segal, H. (1957) ‘Notes on symbol formation’, IJPA, 38: 391-7; also in The Work of Hanna Segal, New York: Jason Aronson (1981), 49-65, and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).