Уилфред Бион. 'Опыт в группах'. Часть 1 (1961)

Источник: W.R.Bion. "Experiences in Groups", part 1, 1961, p.29-40

В начале 1948 года Ученый Совет Тавистокской клиники попросил меня принять терапевтические группы, используя мою собственную методику. Тогда я никак не мог понять, что под этим подразумевал Ученый Совет, но было очевидно, что, по их мнению, я раньше "принимал" терапевтические группы. Я, правда, пытался раньше убедить группы, состоящие из пациентов, сделать задачей группы изучение их напряжения, и я полагал, что Ученый Совет хотел бы, чтобы я сделал это снова. Я был смущен открытием, что Ученый Совет похоже, верит, будто пациентов в таких группах можно вылечить. Это заставило меня с самого начала считать, что их ожидания того, что произойдет в группах, где я буду участником, очень сильно отличаются от моих. На самом деле единственное исцеление, о котором я мог говорить с уверенностью, касалось моего собственного сравнительно легкого симптома - веры, будто группы могут доброжелательно отнестись к моим усилиям. Однако я согласился; поэтому, со временем, я обнаружил, что сижу в комнате с восемью или девятью другими людьми - иногда больше, иногда меньше - иногда это были пациенты, иногда нет. Когда участники группы не были пациентами, я часто оказывался в довольно странном затруднительном положении. Я опишу, что происходило.

В назначенное время начинают прибывать участники группы; люди беседуют друг с другом какое-то короткое время, а затем, когда некоторое количество участников собралось, в группе наступает молчание. Через некоторое время начинается бессвязный разговор, и затем снова наступает молчание. Мне становится ясно, что я в некотором смысле являюсь центром внимания в группе. Кроме того, я начинаю чувствовать беспокойство о том, что должен что-то сделать. В этот момент я признаюсь группе в своей тревоге, замечая, что, возможно я совершаю ошибку сказав им об этом, но я чувствую именно так.

Однако вскоре я обнаруживаю, что такая моя открытость не очень хорошо воспринимается. Действительно, появляется возмущение, что я выразил такие чувства, не замечая, что группа вправе ожидать от меня чего-то другого. Я не оспариваю это, но довольствуюсь тем, что указываю, что группа не может получить от меня то, что, по их мнению, они вправе ожидать. Интересно, что это за ожидания, и что их возбудило.

Дружелюбие группы, хотя и несколько вымученное, позволило мне получить некоторую информацию. Многим участникам сказали, что я "возьму" группу; некоторые говорят, что у меня репутация человека много знающего о группах; некоторые считают, что я должен объяснить, что мы будем делать; некоторые думали, что это будет своего рода семинар или, может быть, лекция. Когда я обращаю внимание на тот факт, что эти идеи, как мне кажется, основаны на слухах, то кажется, возникает ощущение, что я пытаюсь отрицать свое превосходство как "берущего" группы. Я говорю им, что очевидно, что у группы были определенные хорошие ожидания и убеждения в отношении меня, и, к сожалению, они разочарованы, обнаружив, что они не соответствуют действительности. Группа убеждена в том, что их ожидания верны и что мое поведение провокационно и преднамеренно разочаровывает - я мог бы вести себя по-другому, если бы захотел, и поступаю так только из злости. Я отмечаю, что группе трудно признать, что таков может быть мой способ принять группу, или даже, что мне должно быть позволено взять их в таком состоянии.

На этом этапе мне кажется, что разговор ведется о том, что группа изменила свою цель.

Ожидая, что группа остановится на своем новом курсе, может быть полезно, если я попытаюсь предложить читателю какое-то объяснение поведения, которое к этому моменту может озадачить его так же сильно, как и группу. Я, конечно, не мечтал бы о том, чтобы сделать это в группе, но читатель находится несколько в другом положении, нежели мужчина или женщина в группе, у которых гораздо больше доказательств, чем можно описать. Возможно, у читателя возникло несколько вопросов. Он может подумать, что мое отношение к группе искусственно наивно и, безусловно, эгоистично. Почему группа должна быть обеспокоена тем, что ей приходится обсуждать такие не относящиеся к делу вопросы, например, такие как личность, история, карьера и т.д. одного человека? Я не могу дать какой-либо полный ответ на такие вопросы, но временно скажу, что я не считаю, что я сам заставил группу обсуждать это, хотя я согласен, что группа была вынуждена это сделать. Как бы это ни было актуально для цели встречи, озабоченность моей личностью, конечно же, казалась мне навязанной, нежелательной для группы или для меня самого. Я просто озвучивал то, что по моему мнению происходит. Конечно, можно утверждать, что я спровоцировал эту ситуацию, и нужно признать, что это вполне возможно, хотя я так не думаю. Но даже если предположить, что мои наблюдения верны, можно задаться вопросом, какая полезная цель используется при их создании. Здесь я могу только сказать, что не знаю, служат ли эти вопросы какой-нибудь полезной цели. Я также не очень уверен в характере такого рода наблюдений. Было бы соблазнительно, по аналогии с психоанализом, назвать их интерпретациями группового переноса, но я думаю, что любой психоаналитик согласился бы со мной в том, что, прежде чем такое описание может быть оправдано, должно быть проведено много наблюдений над группами для такой оценки. Но, по крайней мере, я могу сказать, что наблюдения такого рода происходят спонтанно и естественно в повседневной жизни, и что мы не можем избежать их сделав бессознательными, если не осознаем, и было бы очень полезно нам замечать, что, когда мы наблюдаем такие проявления, они соответствуют действительности. На нас постоянно влияет то, что мы переживаем, как отношение группы к себе, и сознательно или бессознательно находимся под влиянием этой идеи. Сразу становится видно, что не следовало высказываться таким образом, как я до сих пор делал это в группе. Признаюсь, это должно рассматриваться как своеобразное поведение, хотя, если бы потребовался прецедент, то мы все знакомы с определенными типами людей, которые склонны подвергаться преследованию, когда ведут себя подобным образом. Неудачный прецедент, подумает читатель, и это будет близко к этому, когда станет понятно, что и группа тоже так думает. Но теперь необходимо вернуться к группе, которую мы оставили в процессе изменения курса.

Первое, что бросается в глаза, это улучшение, которое произошло в атмосфере. Г-н Х, симпатичный человек, руководит группой и уже предпринимает шаги для исправления той печальной ситуации, которая была создана мной. Но я создал бы ошибочное впечатление, если бы показал, что мы можем наблюдать за этой группой беспристрастно, поскольку г-н Х, который стремится к благополучию группы, совершенно справедливо обращает внимание на источник неприятностей, который, с его точки зрения, это я. Вы можете видеть, что у него есть очень хорошая идея немедленно заняться теми элементами в его группе, которые разрушают мораль и хорошее общение. Поэтому он прямо спрашивает меня, какова моя цель, и почему я не могу дать прямого объяснения своего поведения. Я могу только извиниться и сказать, что, заявление о том, что я хочу изучать групповые процессы, вероятно, является очень неадекватным описанием моих мотивов, и я не могу пролить свет на его проблему; он испытывает большую симпатию со стороны группы, когда он отказывается от этого очень неудовлетворительного ответа на вопросы нескольких других участников, которые, кажется, более дружелюбны и откровеннее меня. Я думаю, однако, что есть некоторое нежелание со стороны группы полностью следовать его руководству. Несогласные, похоже, успокоили себя тем, что Учебный Совет Тавистокской клиники, должно быть, имел благую цель говоря, что я должен взять группу; создается впечатление, что они полны решимости верить в то, что опыт ведения группы, существующий у меня, ценен, несмотря на их наблюдения до сих пор.

Тем не менее г-н Х добился определенного успеха. Г-н Y говорит ему, что он является офицером испытателем, и пришел, чтобы получить научные знания о группах, которые, по его мнению, будут ему полезны. Г-н R, хотя и не профессионально заинтересованный, всегда проявлял интерес к научным исследованиям групп. Г-н X, г-н Y и г-н R также приводят некоторые подробности своего происхождения и объясняют, почему они считают, что научное исследование групп поможет им.

Но тотчас же возникают трудности. Другие члены группы не столь нетерпеливы, как г-н Y и г-н R. Кроме того, похоже, что возникло какое-то раздражение на г-на Х за проявленную инициативу. Ответы становятся уклончивыми, и похоже, что даже информация, которая была получена, на самом деле не совсем та, что требовалась. Я чувствую, как разговор становится более бессвязным, и что я опять оказываюсь в центре недовольства. Не зная почему, я предлагаю им интерпретацию; группа действительно хочет выяснить мотивы моего присутствия, и поскольку они не прояснены, они не удовлетворятся какой-либо заменой меня.

Понятно, что моя интерпретация не приветствуется. Один или два участника группы хотят знать, почему я проявляю любопытство, которое, казалось бы ничем с моей стороны не объясняется. Я впечатлен тем, какое малое значение придается точке зрения, которую я выражаю в качестве возможного объяснения происходящего. Мне кажется, что меня либо игнорируют, либо воспринимают это как доказательство моей искаженной точки зрения. Хуже того, мне не совсем понятно, что мое наблюдение, каким бы правильным оно ни было, на самом деле не является полезным в настоящий момент. Но я сделал это и приготовился следить за тем, что последует.

Я должен объяснить, что это краткое описание не учитывает эмоционального состояния группы на данном этапе. Г-н Х кажется обеспокоенным тем, что проявленная им инициатива не принимается, и остальные члены группы, похоже, находятся на разных стадиях дискомфорта. Со своей стороны, я должен признаться, что это та реакция, которая мне знакома в каждой группе, членом которых я был. Поэтому я не могу отклонить это просто как некую особенность именно этой группы. Для меня ясно, что бы там группа не думала о г-не Х, у нее гораздо более серьезные опасения в отношении меня. В частности, я подозреваю, что моя личность, и особенно моя способность к социальным отношениям, а, следовательно, и моя пригодность к выполнению той роли, которую я должен исполнить, находятся под вопросом. В группе, которую мы сейчас рассматриваем, недовольство тем, что происходит, и особенно моей ролью в ее создании, поднялось до такого уровня, что даже продолжение существования группы становится для меня вопросом, полным сомнений. В числе этих некоторых неудобных моментов я опасаюсь, что все это закончится тем, что я должен буду объяснять Ученому Совету, что их проект разрушился из-за неспособности группы терпеть мое поведение. Я подозреваю, по их поведению, что подобные мрачные мысли, по-разному ориентированные, проходят через умы остальной группы.

В такой царящей напряженной атмосфере мои собственные мысли не выглядят обнадеживающими. Во-первых, у меня есть недавние воспоминания о группе, в которой мое отчуждение открыто защищалось; с другой стороны, для меня довольно часто возникает ситуация, когда группа, ничего не говоря, просто игнорирует мое присутствие и исключает меня из обсуждения так же эффективно, как если бы меня там и не было. В некоторых случаях такого кризиса реакция на это приняла более мягкую форму предположений о том, что я уже исключил себя из группы, и что я делаю обстановку трудной, не участвуя. Такая мягкая реакция, как эта, довольно обнадеживает, но, на самом деле, я не могу забыть, что когда я впервые попытался ввести такие методы в работу, эксперимент был прекращен моим удалением с поста. Я предпочел бы верить, что в этом случае увольнение было вызвано случайными обстоятельствами, но я помню, что даже в этом случае пациенты, с которыми я имел дело, постоянно предупреждали меня, по какой причине я не знаю, что были серьезные попытки саботировать эту схему. Поэтому, в такой ситуации, которую я описываю, у меня есть несколько причин полагать, что недовольство реально и может легко привести к разрушению группы.

Но в этом случае мои тревоги облегчаются новым поворотом событий. Г-н Q предполагает, что логический аргумент в этот момент вряд ли может дать требуемую информацию, и, действительно, возможно, я не буду объяснять, почему я делаю такую интерпретацию, потому что это будет противоречить любой идее того, чтобы группа испытала на себе природу групповых явлений. Он утверждает, что, в конце концов, у меня должен быть весомый повод для того, чтобы вести себя так, как я вел себя до сих пор. Напряжение в группе сразу снижается, и проявляется гораздо более дружественное отношение друг к другу. Понятно, что группа все-таки высоко оценивает меня, и я начинаю чувствовать, что я, возможно, относился к группе несправедливо, не будучи более общительным. На мгновение я вынужден возместить ущерб, отреагировав на эту дружескую перемену некоторым объяснением моего поведения. Затем я проверяю себя, поскольку я понимаю, что группа просто вернулась к прежнему настрою настаивать на том, что слухи - это факты; поэтому вместо этого я указываю, что группа теперь, как мне представляется, уговаривает меня изменить свое направление движения и согласиться с их желанием, чтобы мое поведение соответствовало более ожидаемым или знакомым им в других областях. Я также отмечаю, что группа, по существу, проигнорировала сказанное г-ном Q. Акцент был смещен с того, что г-н Q имел в виду, говоря обо мне, а говорил он лишь то, что по его словам, в конце концов, я знаю, что делаю. Другими словами, отдельному участнику, который отличается от того, которого группа хотела бы поддержать, трудно было передать смысл группе.

На этот раз группа действительно раздражается, и необходимо объяснить, что они имеют на это полное право. Совершенно ясно, что никто никогда не объяснял им, что значит быть в группе, в которой я присутствовал. В этом отношении мне никто не объяснял, что значит быть в группе, в которой присутствовали все остальные участники этой группы. Но я должен понять, что единственным человеком, присутствие которого до сих пор было признано нежелательным, являюсь я сам, так что любые жалобы, которые у меня могут быть, не имеют такой же законной силы, как и у других участников. Мне как никогда ясно, что в ситуации, в которой я оказался, есть довольно удивительное противоречие. Я тоже слышал слухи о ценности моего вклада в группы; я сделал все возможное, чтобы выяснить, в каком отношении мой вклад был настолько замечательным, но не смог получить какую-либо информацию. Поэтому я могу легко сочувствовать группе, которая считает, что они имеют право ожидать чего-то отличного от того, что они на самом деле получают. Я вполне могу видеть, что мои заявления должны казаться группе столь же неточными, какими обычно бывают взгляды на собственную позицию в данном обществе и, кроме того, очень мало значимы или важны для кого-либо, кроме меня самого. Поэтому я считаю, что должен попытаться представить более широкий взгляд на ситуацию, чем я это делал до сих пор.

Учитывая это, я говорю, что, по-моему, мои интерпретации мешают группе. Кроме того, группа воспринимает мои интерпретации как откровение о природе моей личности. Несомненно, делаются попытки считать, что они каким-то образом описывают психическую жизнь группы, но такие попытки омрачаются подозрением, что мои интерпретации, когда они интерпретируются, проливают больше света на меня, чем на что-либо еще, и то, что следом за этим открывается, резко контрастирует с ожиданиями членов группы. Это, я думаю, должно быть очень тревожным, но совершенно независимо от любой точки такого рода, мы должны признать, что, возможно, члены группы слишком легко полагают, что ярлык на коробке является хорошим описанием содержимого.

Мы должны признать теперь, что случился кризис, поскольку участники смогли обнаружить, что участие в группе, в которой я состою, является опытом, который они не хотят иметь. Таким образом, мы должны честно признать, что членам нашей группы, возможно, придется уйти, точно так же, как человек, возможно, пожелает покинуть комнату, в которую он вошел по ошибке, будучи введен в заблуждение. Я сам не считаю, что это вполне правильное описание, потому что (я напоминаю группе) было совершенно ясно, что вначале группа была не в восторге от той мысли, что они сами не удостоверились в правильности слухов обо мне. Поэтому, на мой взгляд, те, кто считает, что они были введены в заблуждение другими и теперь хотят уйти, должны серьезно подумать, почему они так сильно сопротивлялись любым заявлениям, которые, казалось, ставили под сомнение обоснованность их веры в ценность моих вкладов в группу.

Сейчас необходимо сказать, что я считаю эмоциональные силы, лежащие в основе этой ситуации, очень мощными. Я ни на секунду не поверю, что тот объективный факт, а именно, что я всего лишь один из членов группы, обладающий некоторой степенью специальных знаний, и в этом отношении ничем не отличающийся от любого другого члена группы, скорее всего, будет принят. Силы, выступающие против этого, слишком сильны. Одна внешняя группа, то есть клиника, отвечающая за то, что я собираюсь взять группу, дала своей властью ход мифу невиданного масштаба; но кроме этого я уверен, что группа совершенно неспособна противостоять эмоциональной напряженности в ней, не будь у группы веры, что у нее есть какой-то Бог, который несет полную ответственность за все происходящее. Поэтому приходится сталкиваться с тем, что независимо от того, какие интерпретации могут быть даны мною или кем-либо еще, велика вероятность того, что группа будет переосмысливать их в соответствии со своими собственными желаниями, точно так же, как мы только что видели, случилось с вкладом г-на Q. Поэтому становится важным указать, что средства общения внутри группы являются крайне слабыми и крайне неопределенными в своем воздействии. Действительно, можно было бы подумать, что мы меньше заблуждались бы, если бы каждый отдельный участник группы говорил на незнакомом остальным языке. Тогда было бы меньше риска надеяться, что мы понимаем, о чем говорит каждый отдельный человек.

Группа теперь отчасти обижена, но с ощущением скорее тревоги, чем негодования, на другого члена группы. У меня создается впечатление, что они смотрят на него как на лидера, но без какой-либо реальной уверенности в том, что он может быть их лидером. Это впечатление усиливается, потому что человек, о котором идет речь, проявляет огромное желание принизить себя. Беседа становится все более и более бессвязной, и я чувствую, что для большей части группы опыт становится болезненным и неинтересным. Мне приходит в голову новая мысль, которую я озвучиваю.

Я говорю группе, что мне кажется, что мы полны решимости иметь лидера, и что лидер, которого мы хотим, похоже, должен обладать определенными характеристиками, но не такими, как у тех людей, которых мы испытываем. Судя по тому, как мы отвергаем всех, мы, кажется, прекрасно знаем, чего хотим. Но, в то же время, по нашему опыту, было бы очень трудно сказать, каковы эти желаемые характеристики. И не понятно, почему мы должны требовать лидера. Время встречи группы истекало, и, кажется, уже не было других решений, которые должна была принять группа. Можно было бы предположить, что лидер был необходим для того, чтобы давать эффективные предписания группе, выполнять мгновенные решения. Но, если это так, то что в нашей нынешней ситуации заставило бы нас думать, что необходим такой лидер? Это не может быть внешняя ситуация, поскольку наши материальные потребности и наши отношения с внешними группами стабильны и, казалось бы, не указывают на то, что в ближайшем будущем потребуются какие-либо решения. Либо стремление к лидеру - это некое эмоциональное выживание, бесполезно действующее в группе как архаизм, либо есть некоторое осознание ситуации, которую мы не определили, что требует присутствия такого человека.

Если мое описание того, каково это быть в группе, членом которой я являюсь, было вполне адекватным, у читателя возникнут некоторые опасения, возникнут некоторые возражения и останется много вопросов для дальнейшего обсуждения. На данном этапе я хочу выделить только две особенности группового опыта для проверки. Одна из них - поверхностность беседы в группе. Судя по обычным стандартам социального общения, деятельность группы почти лишена интеллектуального содержания. Кроме того, если мы заметим, как допущения проходят бесспорно как утверждения факта и принимаются как таковые, становится ясно, что критическое суждение почти полностью отсутствует. Чтобы понять этот момент, читатель должен помнить, что он может читать этот рассказ в спокойствии, с неограниченным использованием своего суждения. Но ситуация в группе не такова. Каким бы ни казалось, что все находится на поверхности, эта ситуация связана с эмоциями, которые оказывают мощное, а зачастую и ненаблюдаемое, влияние на человека. В результате его захлестывают эмоции в ущерб его суждению. Соответственно, группа будет часто бороться с интеллектуальными проблемами, которые, по мнению одного человека, могут без труда решаться в другой ситуации - убеждение, которое впоследствии будет выглядеть иллюзорным. Одним из основных объектов нашего исследования вполне могут оказаться именно те явления, которые производят эти пертурбации рационального поведения в групповых явлениях, существование которых я смог лишь указать описывая факты, имеющие такое же отношение к объекту нашего исследования, какое имеет черно-белое изображение к цветной картине, в которой цвет является исключительно важным качеством.

Вторая особенность, о которой я должен упомянуть, это характер моего собственного вклада. Было бы неплохо, если бы я мог теперь логично рассказать о моей технике - технике, которую должен запомнить Ученый Совет, и которую я хотел бы сохранить, - но я убежден, что это также будет очень неточным и вводящим в заблуждение. В последующих разделах я дам как можно более точное описание того, что я говорю и делаю, и я намереваюсь также показать, что группы думают о том, что я говорю и что делаю, и это не просто для иллюстрации умственной работы группы, а для того, чтобы предоставить как можно больше материала, который может использовать читатель для достижения своих собственных выводов. Тем не менее, я остановлюсь на одном аспекте моих интерпретаций группового поведения, которые покажутся группе и, вероятно, читателю, просто случайными для моей личности, но которые, на самом деле, достаточно продуманы - на том факте, что интерпретации, кажется, занимаются такими вопросами, не имеющими значения ни для кого другого, кроме меня.