Когда Одиссей не вернулся ни на второй год, ни на третий – она всё ещё ждала. Четвёртый, пятый – замирала от возможных ужасов, но смотрела на море. Шестой, седьмой, девятый – родилось раздражение. Обычное, женское, она и сама себе не говорила, что оно, раздражение это, умно. И всё-таки: «Как он может! Неужели даже смс-ку отправить трудно? Не каждый день, но хотя бы самое простое – жив, соскучился, я возвращаюсь». Война войной, конечно, а всё-таки...
Год на двенадцатый стало всё равно. Абсолютно. Да и был ли мальчик? Уже совсем взрослый, но какой-то инфантильный сын опровергал сомнения на корню. Правда, новая гонка его интересовала явно больше отца, которого он не помнил, матери, которая «из маниакальной подозрительности» мешала рвануть с Писистратом в гости к Менелаю. О царстве в три деревни и полтора города он вообще не думал, как о чём-то реальном. Туристы платят – всё в порядке.
Нет, она мужа любила. Вот вроде бы уже и не помнила, а какой он, а всё-таки что-то было внутри. Иначе бы с чего ей в день раза по два-три подниматься на башню и среди яхт и кораблей искать один. Поднималась, смотрела, и горько тоже было.
Но это же женская доля – ждать?
Да и Первый Советник убеждал – времени прошло всего-ничего, успокойся, царица, скоро царь Одиссей вернётся, он же делами государства занимается. Жди, царица. Да и подруги говорили: «Чего тебе не хватает? Одиссей твой однолюб, тебе не изменяет наверняка, не то, что мой Алкамен…»
И она ждала.
Но ждать было скучно, а кто бы разрешил женщине править. Тогда Пенелопа и придумала эту авантюру с полотном. Соберёт советников, знатных и влиятельных мужей, слушает их разговоры, вроде как нет-нет, а подаст какой совет… Постепенно стали только и за этим ходить к царице. Первый Советник к тому времени благополучно скончался, а остальные делали вид, что не замечают, что вчера царица ткала полотно зелёное, а сегодня уже синее. Оно и верно – и нервы в порядке, и на материи экономия. Уж они-то знали, сколько денег уходит на платья. А так… Казна целее будет.
Пенелопа больше не поднималась на башню. Она уже привыкла ко всему, она стала сильной, властной, и пусть сын занимается, чем хочет, - поздно уже воспитывать.
Когда к ней пришёл Одиссей, она обрадовалась. Муж! «Вот сейчас он…» - думала Пенелопа.
- Дорогая, что у нас есть на ужин – с дороги я чертовски проголодался! - сказал Одиссей с рассеянным изумлением рассматривая перекрашенный дворец, изменившуюся жену и мужчину, который упорно называет его папой. Пенелопа ничего ему не ответила, просто послала слуг за остатками ужина, села за свой станок и подумала: «Может, он просто не знает, как со мной говорить, вот и…»
Одиссей же тем временем размышлял: «А может ну его, этот остров? Паруса, ветер… Что лучше для мужчины?»
Ну, конечно без некоторых сложностей не обошлось: нужно легализировать загулявшего в чужих краях царя, придумать, как координировать своё собрание – браком же теперь не отмажешься… В заботах как-то незаметно пролетел год. Телемах женился, народ с ликованием принял возвращение царя, обставленное с такой помпой – даже кое-какие байки сочинили, народу-то что, им немного надо… Потом ещё год, и ещё…
И вот однажды Одиссей опять засобирался в путь. Позвал жену, сына.
- Поплыву я на Восток, буду рекламировать нашу Итаку тамошним туристам, а то не хотят они сюда ездить – им Крит подавай! Заодно и тебе, жена, привезу шёлка на новое платье, нечего царице в полотне ходить.
И снова всё вошло в старую колею. Одиссей по морям плавает, анализирует рынки, завлекает рекламой туристов, стяжает славу Итаке, Пенелопа ткёт и правит, Телемах ударился в какую-то новую философию с труднопроизносимым названием. И вроде всё хорошо. А вот счастья нет.
И письма, которые теперь шлёт Одиссей, уже не спасают от печали царицу. И о многом они говорят, только нет нигде заветного: «Ты мне нужна». Ну, что такого? Всё будет. При следующей встрече. Наверное.
Она же, как никто, умеет это. Ждать.