Фисун Е.В. Работа с проблемами эмоциональной сепарации взрослых детей от родителей в логике краткосрочной стратегической терапии (модель Дж. Нардонэ)

Аннотация

В статье описана схема работы над проблемой эмоциональной сепарации взрослых детей от родителей и связанных с этим жизненных трудностей пациентов. В качестве теоретической и методологической основы была взята Краткосрочная стратегическая терапия (КСТ) модели Дж.Нардонэ. Данная модель, продолжая логику и принципы классической стратегической терапии, была обогащена конструктивистскими идеями, что позволило успешно применять ее для терапии различных видов эмоционально-поведенческих расстройств и нарушений. Однако в литературе отсутствует четкое описание протоколов работы с проблемами отношений взрослых детей и их родителей в рамках КСТ.

Ключевые слова: краткосрочная стратегическая терапия, эмоциональная сепарация, взрослые дети, родители.

Тема отношений взрослых детей с родителями нередко является ключевой в работе различных психотерапевтических школ и направлений, Либо данную проблему люди, обращающиеся за психологической помощью, предъявляют в качестве запроса, либо она «вскрывается» в процессе терапии. Зачастую накал эмоций по поводу этих отношений не снижается при физическом дистанцировании от родителей или даже смерти отца или матери. Взрослые люди с горечью вспоминают драматические эпизоды детства, связывают свою неуверенность в себе со стилем воспитания, которому были подвергнуты, описывают свои текущие отношения с родителями как напряженные и сложные.

Разработано большое количество методов и техник, основанных на соответствующей каждому подходу трактовке сути проблемы запутанных, тяжелых, травмирующих отношений между выросшими детьми и их родителями. Пожалуй, самым основательным образом проблема рассматривается в психоаналитическом подходе. Ранний детский опыт считается основополагающим для формирования личности и способов взаимодействия с реальностью. В фокусе внимания психоаналитической терапии – проработка детского травмирующего опыта общения с родителями, контакт со своими чувствами по отношению к ним в текущем моменте (Фрейд, 2020).

Представители классической системной семейной психотерапии в гораздо меньшей степени концентрируются на теме отцов и взрослых детей, особенно в части истории их отношений. Но безусловный лидер в проработке данной проблематики – Мюррей Боуэн с его теорией семейных систем. Тема эмоциональной дифференциации из родительской семьи тесно переплетена с темой дифференциации Я (основным понятием теории Боуэна) – способностью разделять свои чувства и мысли, а также отделять свои чувства от чувств других, сохранять эмоциональную независимость. Боуэн разработал алгоритм терапевтической работы, направленной на обретение эмоциональной независимости, который предполагает выход из первичного родительского треугольника и построение новых взрослых отношений с родителями и другими членами родительской семьи (Боуэн, 2005).

Представители Миланской школы во главе с Марой Сельвини Палаццоли активно рассматривали патологические симптомы у взрослеющих детей как следствие затрудненной сепарации от родительской семьи, отягощенной затрудненной коммуникацией. Исторический аспект отношений исследовался в рамках понятия семейного мифа, охватывающего несколько поколений (Сельвини Палаццоли и др., 2002).

Сальвадор Минухин в рамках структурного подхода рассматривал границы между нуклеарной и расширенной семьями, обозначая их как определенные, ригидные или размытые, что в числе прочего определяло характер отношений между родителями и обзаведшимися семьей взрослыми детьми. Также С. Минухин работал над темой сепарации, полагая, что ее трудность обусловлена негибкостью ролей и правил на разных этапах жизненного цикла семьи (в связи с чем степень зависимости от родителей взрослеющих детей остается практически неизменной, и патология поведения возникает как попытка «оправдать» нефункциональную ригидную структуру семьи – как, например, анорексия у молодой девушки позволяет продолжать родителям беспокоиться и заботиться о ней) (Минухин, Фишман, 1998).

Традиции коммуникативного подхода, возникшего из проекта Грегори Бейтсона, но не получившего отдельного психотерапевтического развития, продолжили специалисты Института психических исследований (MRI) в Пало-Алто и представители стратегического подхода – Джей Хейли, Клу Маданес, Пол Вацлавик и другие (Маданес, 1999). Хейли вслед за Минухиным, с которым тесно сотрудничал на протяжении 10 лет, полагал, что правила, касающиеся организации семейной иерархии, влияют на коммуникативное взаимодействие между членами семьи. Следовательно, истоки ряда межпоколенческих проблем – в дисфункциональной семейной иерархии. Особого внимания с точки зрения данного подхода требует период, когда дети, достигшие юношеского возраста, покидают дом. Серьезные трудности данного возраста (наркотическая и алкогольная зависимость, девиантное поведение, расстройства пищевого поведения), нередко сопровождающие этот возраст, трактуются как следствие тех оставшихся непреодоленными трудностей, которые возникли при прохождении предыдущей стадии жизненного цикла, а также борьбы в семье неконгруэнтных иерархий, представленных с одной стороны теряющими власть родителями и с другой  – бунтующими подростками. Тем не менее широко исторический аспект проблемы в данной парадигме также не рассматривается, внимание терапевта сосредотачивается на настоящем (Маданес, 1999).

Конструктивистские идеи постклассических подходов системной семейной психотерапии сместили акцент в понятии системы с семьи как таковой на взаимодействие индивида с собой и окружающим миром. При этом характер данного взаимодействия исходит из определенного свода представлений и правил и опыта, заимствованного из родительской семьи и приобретенного самостоятельно. Так, например, нарративная терапия и ориентированная на решение краткосрочная терапия предлагают деконструировать укоренившийся, но не соответствующий потребностям индивида способ восприятия себя, отношений, а также способ взаимодействия с окружением (Будинайте, 2002).

Модель краткосрочной стратегической терапии (КСТ) Джорджио Нардонэ развивает идеи и принципы стратегической терапии, а также взгляды Милтона Эриксона, сочетая их с конструктивистским взглядом на изменения. Основное звено данной модели, как и классического стратегического подхода, – межличностная и терапевтическая коммуникация. Вместо анализа человеческой природы – фокус на том, как индивид воспринимает реальность и «управляет ею посредством коммуникации с самим собой, с другими людьми и окружающим миром» (Нардонэ, Сальвини, 2011). Нардонэ констатирует, что проблемы, с которыми сталкивается человек, являются следствием его взаимодействия с реальностью, поэтому исследование причин проблемы не способствует поиску ее решения. Основной принцип работы в КСТ: исследование терапевтом не того, почему существует проблема, а того, как она существует, как действует. Кроме того, фокус работы строится на том, что нужно сделать, чтобы решить проблему, и это приводит человека к изменению не только поведения, но и восприятия. То есть усилия терапевта направлены на изменение так называемой перцептивно-реактивной системы (ПРС) индивида – совокупности доминант восприятия, которые определяют поведение человека (Бартолетти, Нардонэ, 2021).

На формирование и укрепление ПРС оказывают большое влияние так называемые предпринятые попытки решения проблемы (ППРП). Данный конструкт был сформулирован и исследован еще в Институте психических исследований в Пало-Алто. Это, как правило, умственные и/или поведенческие шаблоны, используемые человеком для решения проблемы (Нардонэ, Балби, 2019). Если, вопреки ожиданиям, попытка решения не устраняет проблему, а ее усугубляет, то ППРП является дисфункциональной. Так, например, разрушительная эскалация напряжения в отношениях между родственниками является ничем иным, как комплексом дисфункциональных попыток решения проблемы, предпринятых для того, чтобы отстоять свою позицию, переубедить, доказать и т.п. Изучение ППРП дает ключ к пониманию того, как существует и действует проблема, что нужно сделать терапевту, чтобы заблокировать проблемную ситуацию, пользуясь прямыми и парадоксальными предписаниями, особой формой коммуникации и даже суггестивными техниками.

На основе этих представлений в Центре краткосрочной стратегической терапии в Ареццо (Италия) были разработаны терапевтические протоколы для работы с разными типами для широкого круга индивидуальных патологий: от фобических расстройств до нарушений пищевого поведения (Нардонэ, Вацлавик, 2019). Идеи метода успешно реализуются применительно к коммуникации в бизнесе, медицине, образовании. В рамках КСТ сформированы представления о работе с детско-родительскими и супружескими проблемами. Традиционно для стратегической терапии описаны взгляды на процесс сепарации подростков, проблемы которой связываются с или непоследовательной, или слишком мягкой, или слишком жесткой родительской позицией (Nardone et al., 2007).

Схема работы в КСТ содержит четыре этапа:

1. Определение цели вмешательства: определение сути проблемы (где, когда, как существует); определение используемых ППРП; определение желаемых изменений.
2. Заблокирование дисфункциональных попыток решения проблемы с помощью переформулирования, метафоры, предписаний.
3. Разблокирование проблемной ситуации с помощью переформулирования, метафоры, предписаний.
4. Закрепление результатов, определение альтернатив проблемному поведению и внедрение их в жизнь пациента.

Подразумевается и отсроченное наблюдение через 3, 6, 12 месяцев после завершения работы (Нардонэ, Вацлавик, 2019).

Но в литературе по КСТ (как и по классической стратегической психотерапии) практически не встречается тема сложных отношений взрослых детей и их родителей, за исключением случаев, когда данная проблематика включена в другую. Например, «запутанные» отношения с родителями у взрослых пациенток с анорексией (Нардонэ и др., 2016).

Однако данная тема нередко встречается в психотерапевтической практике. Возникает вопрос использования принципов и техник КСТ для специалиста, работающего в данной модели. Попробуем, руководствуясь логикой КСТ, сформулировать алгоритм работы с данной проблемой.

На приеме М. – молодой человек 32 лет, желающий справиться с неуверенностью в себе, имеющий трудности в развитии профессиональной карьеры, а также в установлении и поддержании романтических отношений. Периодически вступает в отношения, в которых очень старается угодить партнерше, скрывая свои потребности и желания, после разрыва долго терзается вопросом: «Что я сделал не так?».

При этом М. получил престижное образование, опираясь лишь на свои способности, занимает хорошую должность, да и является вполне привлекательным мужчиной. Тем не менее М. весьма самокритичен, постоянно сравнивает себя с другими не в свою пользу, достижения не считает чем-то особенным. Регулярно осыпает себя обидными эпитетами.

На первой же встрече М. признался, что у него сложные отношения с матерью. Свои жизненные неудачи М. связывал именно с фигурой матери, которая всегда критиковала сына, относилась пренебрежительно к его успехам, никогда не поддерживала, а в детстве была с ним груба. В настоящее время М. живет отдельно, с матерью общается, но без удовольствия, периодически конфликтуя, по возможности избегая этого общения. За это корит себя, называя себя «плохим сыном», соглашаясь в этом с формулировкой матери, которая требует от М. больше внимания и участия. Вместе с тем молодой человек сильно злится на мать, обвиняет ее, ждет от нее раскаяния и эмоциональной поддержки. На вопрос: «Что помогло бы вам почувствовать себя уверенней?» – отвечает: «Если бы мама признала, что я не так уж плох».

Это довольно типичный случай, в котором личные проблемы тесно переплетены с непростыми отношениями с родителем. Перцептивно-реактивная система основана на обесценивающем взгляде на себя, «унаследованном» от матери, от которой М. эмоционально зависим. Данный взгляд заставляет его постоянно сомневаться в себе, мешает определять свои желания, ставить собственные цели. Этим объясняется отказ от выгодных профессиональных предложений, его «подчиненное» положение в романтических отношениях. М. постоянно ждет от окружающих разоблачения и дискредитации и тщательно «коллекционирует» подтверждения от внешнего мира своей несостоятельности, укрепляющие его уничижительное представление о себе. Но залогом повышения уверенности в себе М. видит признание матери, а не собственные усилия.

Часто детские и подростковые отношения с родителями – хроническая психотравма, которая со временем становится убежищем от ответственности за свою жизнь. Объяснение собственных неудач печальным детским опытом становится привычным способом реагирования на трудности, фатализирующим судьбу, блокирующим возможность улучшить свою взрослую жизнь.

Почему детское восприятие критического, негативного отношения родителей настолько влияет на взрослую жизнь человека, несмотря на приобретенный опыт, опровергающий уничижительные родительские оценки? Наблюдение за подобными случаями дает представление о том, что травмирующий опыт общения с родителями поддерживается и постоянно подкрепляется точно таким же отношением к себе самим индивидом. Таким образом, травмирующий опыт не остается в прошлом, а постоянно обновляется, а человек становится сам себе тем пожирающим драконом, каким рисуются ему его родители в дурных воспоминаниях.

Критическое отношение матери М. стало фактором, формирующим данную перцептивно-реактивную систему, но ее устойчивое существование на протяжении долгого времени связано с поддерживающими ее дисфункциональными попытками решения проблемы.

В этом случае и в случаях, ему аналогичных, ППРП:

• Упреки родителей – скрытые, сопровождающиеся дистанцированием, или открытые, во время конфликтов.
• Жалобы на родителей, объяснение своих неудач ошибками воспитания.
• Стремление добиться от родителей компенсации ущерба, полученного в детстве, что заставляет оставаться в прошлом, не позволяет отстраниться от травмирующего опыта.
• Яростные споры с родителями по малейшему поводу за право иметь собственную точку зрения, поступать по-своему – в сущности, бесполезные, но дающие иллюзию отстаивания независимости и завоеваний взрослости. Взрослость у совершеннолетних, самостоятельных, финансово независимых людей является фактом, не требующим доказательств перед другими, и выражается только в принятии ответственности за свою жизнь.
• Регулярное самобичевание, самообвинения – так, как это делали (и/или продолжают делать) в свое время родители.

Очевидно, что работа над эмоциональной сепарацией подразумевает разрешение проблемы запутанных отношений с родителями, снижение реактивности в них, а также принятие человеком ответственности за себя, свою жизнь, выстраивание отношений с собой, позволяющих формировать и реализовывать свои предпочтения, цели и задачи.

Следовательно, терапия подобных случаев должна идти в два этапа:

1. «Оплакать и проститься» – расстаться с надеждой на раскаяние родителей, на получение от них недополученного в детстве, принять их такими, какие они есть.
2. «Стать себе лучшим родителем, чем были реальные родители» – изменить стиль коммуникации с самим собой, научиться распознавать и удовлетворять свои потребности, исходя из дружественного (не попустительского!), нацеленного на благо отношения к себе.

Характер терапевтической коммуникации на первом этапе можно назвать «сочувствие и сила». Терапевт должен безусловно принять сторону пациента, даже если тот пытается оправдать поведение родителей по отношению к себе в детстве. «Ответственность за отношения взрослого и ребенка несет взрослый», «Ребенок не в состоянии за себя постоять, особенно в отношениях, от которых полностью зависит» и т.п. – фразы, которые, с одной стороны, выражают сочувствие терапевта, готовность защитить ребенка, которым был в свое время пациент, с другой стороны, эти фразы готовят континуум «ребенок-взрослый» для следующего этапа, на котором пациент должен принять взрослую ответственность за себя.

Тем не менее, согласно представлениям КСТ, постоянные разговоры о проблеме закрепляют ее, следовательно, в терапии тема отношений с родителями в детстве долго не муссируется (Нардонэ, Сальвини, 2011). К тому же чрезмерный акцент на жалобах подкрепляет дисфункциональную предпринятую попытку решения проблемы (ППРП), которая нередко заключается в обсуждении того, что не так делали родители. Но гнев, обида, отчаяние нуждаются в эффективной канализации, поэтому пациенту предлагается домашнее задание: «Каждый день выберите удобное для вас время и напишите вашему родителю письмо, которое будет начинаться словами: "Здравствуй, мама (папа)!". Напишите все то, что давно хотелось высказать, что говорили много раз или не говорили никогда. Задайте все вопросы, которые хотели задать. Выразите все чувства, которые испытываете, когда думаете о ваших отношениях, когда вспоминаете болезненные эпизоды из детства. Пишите не с помощью какого-либо гаджета, а на бумаге, ручкой. Пишите, не задумываясь об орфографии, пунктуации, стилистике, почерке. Как только напишете, положите в конверт, не перечитывая, и заклейте. Пишите каждый день до нашей следующей встречи, все письма принесите мне на следующую нашу встречу». Это вариант техники, описанной Дж. Нардонэ «Письма гнева», ритуализированная канализация чувств, благодаря которой освобождение от негатива происходит более динамично (Cagnoni, Milanese, 2012).

Как правило, после написания этих писем пациенты сообщают об уменьшении эмоциональных реакций по отношению к родителям, хотя написание таких писем бывает сопряжено с большим количеством чувств, слез. Некоторые говорят о том, что гневные письма удалось написать два-три раза, а потом хотелось писать о своей грусти и даже о сочувствии к родителям, о сожалении.

Следующий шаг на данном этапе – «проститься». Стиль терапевтической коммуникации должен выражать настрой на грустное, но неизбежное прощание с надеждами на превращение родителей в «хороших», их раскаяние, изменение и стремление восполнить нанесенный ущерб. Стоит отметить, что такое, конечно же, случается, но заманчивое сохранение надежды на это серьезно тормозит процесс эмоциональной сепарации человека.

«То, что вы рассказываете о своих отношениях с родителями, вызывает боль и грусть. К сожалению, прошлое не поправимо. Вы не в состоянии превратить родителей в людей, которыми они никогда не были. Даже если они под влиянием какого-то волшебства сейчас бы все поняли и изменились, они не смогли бы возместить ущерб, нанесенный вам в детстве. Они делали и делают только то, что могут. И вы не можете их в этом переубедить, точно так же как они не могут переубедить вас в том, что вы должны или не должны делать (здесь снова готовим заход на следующий этап – индивидуации). Остается только одно – оплакать то, что у вас не будет таких родителей, которых вы хотели, и проститься с этой надеждой».

Джорджио Нардонэ в своей лекции в Москве в 2016 году, посвященной пограничным расстройствам личности, описывая клинический случай, рассказал о предложенных пациентке со сложными отношениями с родителями трех шагах, необходимых для приведения этих отношений в порядок:

1. Суметь посмотреть ясно на все недостатки родителей. Они люди, следовательно, у них есть пороки, которые дети не хотели бы видеть.
2. Принять пороки родителей, не пытаясь их изменить. В противном случае семью ждут болезненные неуспешные отношения. Также полный отказ от родителей – способ поддерживать болезненные отношения.
3. Несмотря на сделанное или не сделанное родителями по отношению к детям – заботиться о них, когда будет необходимость.

После этапа «Оплакать и проститься» пациенты говорят о грусти и облегчении, даже некоторой пустоте. Как сказала одна женщина: «Как будто долго куда-то бежала, выбилась из сил, а теперь, оказывается, можно никуда не бежать. Облегчение и недоумение – что тогда дальше?»

Дальше наступает этап «Стать себе лучшим родителем, чем были реальные родители», ориентированный на принятие ответственности за свою жизнь. Стратегический диалог, подводящий к этому, может быть основан на вопросах с иллюзией альтернативы (Эриксон, Хейли, 2007; Нардонэ, Сальвини, 2011), призванных реструктурировать представления пациента:

• Ваше представление о себе основано на оценке ваших родителей или на вашем опыте удач и промахов?
• Тогда вы были ребенком и не могли за себя постоять. Теперь, когда вы взрослый человек, вы так же беспомощны или можете сделать для себя больше?
• В чем, скорее всего, вы больше преуспеете: во влиянии на прошлое или на настоящее?

Резюмирование ответов на эти вопросы должно быть закончено предложением стать себе «лучшим родителем, чем были настоящие», теперь, когда взрослость дает преимущества и свободы выбора отношения к себе. Важно говорить об уважительном отношении к себе, без попустительства. В качестве задания полезно дать следующее:

«Каждый раз, когда перед вами встанет некий выбор – большой или маленький, – спросите себя: "Мне это нравится или нет?", "Для меня это полезно или нет?". Делайте выбор, какой посчитаете нужным, но прежде ответьте себе на эти два вопроса».

Как говорилось выше, нередко в качестве способа «дисциплинировать» себя пациенты используют самобичевание, выражающееся в осыпании себя критическими замечаниями или даже обидными эпитетами. Эта расхожая привычка не так безобидна, как может показаться, потому что продолжает действие унаследованного от родителей паттерна уничижения. К тому же нередко это сопровождается пренебрежением к своим потребностям: люди отказывают себе даже в предпочитаемой еде, соглашаются на неудобный рабочий график, терпят грубое обращение в отношениях. «Представьте себе человека, который много раз в день подвергается грубости, оскорблениям; его потребности и желания дискредитируются. Даже если он впадает в отчаяние и чувствует недостаток сил, то, что он получает, – это пинок и новое оскорбление. Что с ним будет? Как он себя почувствует? Это то, что вы делаете с собой каждый день. Этот способ скорее приведет вас к успеху или повергнет в измождение и неудачи? Каждый раз, когда соберетесь дать себе пинка, подумайте об этом. Есть ли у "хорошего родителя", которым вы собираетесь себе стать, более эффективный способ стимулировать продуктивную деятельность или это лучший?». Использование метафоры, вызывающей ощущения, вопросов с иллюзией альтернативы и апелляция к образу «хорошего родителя» призваны заблокировать эту дисфункциональную попытку решения проблемы.

В дальнейшем уместно сопровождение пациента в формировании и закреплении новых способов взаимодействия с родителями, с собой, с окружающей действительностью.

Как уже говорилось, в КСТ, как и в классической стратегической терапии, присутствует идея нецелесообразности подробного изучения прошлого для поиска причин текущей проблемы, так как ее существование поддерживается ригидной перцептивно-реактивной системой в настоящее время. Исключение составляет наличие психотравмирующего эпизода в личной истории пациента, вызвавшего долговременную депрессивную или постравматическую симптоматику. К сожалению, отношения взрослых детей с родителями бывают осложнены эпизодами, нанесшими первым серьезную психологическую травму: насилием, пугающими событиями с участием родителей, свидетелями которых стали дети. Если есть основания предполагать такой вариант, уместно уделить этому эпизоду больше внимания и в первую очередь работать с травмой. Дж. Нардонэ предлагает технику, направленную на проработку травматического опыта, названную им «Роман травмы». Пациенту предлагается ежедневно выделять особое время для подробного описания эпизода – событий, звуков, запахов, ощущений, мыслей (Cagnoni, Milanese, 2012). Описание может быть повторяющимся или содержать каждый раз новые подробности – до тех пор, пока пациент не почувствует себя свободным и отдельным от этих воспоминаний. Человек должен быть тщательно мотивирован на выполнение этого задания, так как оно представляется ему пугающим и отличным от того, что он делал с этим воспоминанием до сих пор: безуспешно пытался его забыть и о нем не думать.

Функциональность семьи во многом определяется способностью воспитывать и выпускать в мир самостоятельных, способных строить свою жизнь детей. Родители должны дать детям необходимый багаж знаний, навыков, уверенности в своих силах. Нарушение отношений взрослых детей и их родителей говорит о сбое в этом процессе. Но было бы неверно говорить о фатальности и необратимости этого сбоя. Папа-алкоголик и «токсичная» мать – не стигма.

Пациентка: «Родители не дали мне ощущения, что я красивая, умная, что смогу чего-то добиться. Я не знаю, что такое нормальная семья!»

Терапевт: «Да, по сравнению с теми, у кого это было, вам придется труднее. Вам придется дать это все себе самой…»