Трансфер, перенос; transference

Трансфер, перенос

Нем.: Ubertragung. — Франц.: transfert. — Англ.: transference. — Исп.: transferencia. — Итал.: traslazione или trasfert. — Португ.: transferencia.

• В психоанализе означает процесс, посредством которого бессознательные желания переходят на те или иные объекты в рамках определенного типа отношений, установившихся с этими объектами (прежде всего — в рамках аналитического отношения).

При этом детские прообразы переживаются вновь с ощущением их особой актуальности.

Чаще всего трансфером (без определения) называют трансфер при психоаналитическом лечении.

Трансфер традиционно считается той областью, где ярко выступает вся проблематика психоаналитического лечения — его начало, разновидности, толкования и завершение.

• Французское слово transfert не принадлежит лишь психоаналитическому словарю. Оно имеет широкий смысл, связанный с "переносом", "перевозкой", предполагая скорее перемещение ценностей, прав, идеальных сущностей, нежели материальных объектов (например, transfert фондов, собственности и пр.). В психологии оно используется по-разному: так, говорят о сенсорном переносе (перенос восприятия из одной области чувств в другую); о переносе чувств (1); в современной экспериментальной психологии речь идет преимущественно о переносе умений и навыков (успех в обучении какой-то одной форме деятельности влечет за собой успех в другой деятельности). Такой перенос навыков при обучении называется иногда положительным трансфером в противоположность отрицательному трансферу, или, иначе, ситуации, при которой умения в одном виде деятельности служат помехой при обучении другому виду деятельности (а).

*

Особая сложность в определении трансфера связана с очень широким его пониманием у ряда авторов, при котором оно схватывает едва ли не всю совокупность явлений, связанных с отношениями между пациентом и психоаналитиком. В результате это понятие оказалось более других нагружено теми или иными конкретными представлениями о психоаналитическом лечении, о его объекте, динамике, тактике, целях и пр. Поэтому проблема трансфера порождает целый ряд психоаналитических дискуссий:

а) относительно специфики трансфера в лечении: не является ли психоаналитическая ситуация с ее четко определенными параметрами особенно благоприятной для возникновения явлений, не относящихся к собственно психоанализу, и наблюдения за ними?

б) Относительно связи трансфера с реальностью: какую пользу может нам принести столь проблематичное понятие, как "нереальное", или же столь неопределенное понятие, как "реальность психоаналитической ситуации", при оценке того или иного явления психоаналитической практики, его приспособленности (или неприспособленности) к этой реальности, его способности (или неспособности) к трансферу?

в) Относительно роли трансфера в лечении: каково терапевтическое значение воспоминания и непосредственно переживаемого повторения?

г) Относительно природы того, что подлежит переносу: идет ли речь об образцах поведения, о типах объектного отношения, о положительных или отрицательных чувствах, аффектах, либидинальной нагрузке, фантазмах, об имаго в целом или о какой-то отдельной его черте, об инстанциях в том смысле, какой придается этому понятию в последней фрейдовской теории психического аппарата?

*

Именно столкновение с трансфером в психоанализе (неожиданность этого столкновения Фрейд неустанно подчеркивал) позволило обнаружить действие трансфера и в других ситуациях (2) — когда трансфер лежит в самой основе межличностного отношения (гипноз, внушение) или же когда его значение каждый раз определяется обстоятельствами (т.е. отношениями между врачом и пациентом, учителем и учеником, исповедником и исповедующимся и пр.). Помимо того, в практиках, непосредственно предшествовавших психоаналитической, например, в случае Анны О., которую Брейер лечил "катартическим методом", важная роль трансфера обнаружилась еще задолго до того, как врачи научились распознавать и сознательно применять его (б). В истории понятия трансфера у Фрейда существует разрыв между явно выраженными идеями и конкретным опытом — разрыв, от которого, как показывает случай Доры, страдал и сам Фрейд. В итоге тот, кто хочет проследить эволюцию этого понятия в мысли Фрейда, должен уметь читать между строк, прослеживая воздействие трансфера в описаниях тех или иных конкретных случаев.

*

Когда Фрейд говорил о "трансфере" или о "трансферентных мыслях" в связи со снами, он обозначал тем самым способ смещения*, при котором бессознательное желание одновременно и выражается, и маскируется в предсознательных остатках впечатлений предыдущего дня (За). Однако было бы ошибкой отрывать этот механизм от того, что мы наблюдаем в психоаналитической терапии: "... бессознательное представление не способно само по себе проникнуть в предсознание и может воздействовать на него, лишь соединяясь с каким-нибудь незначимым представлением, уже находящимся в предсознании, усиливая его и как бы прикрываясь им. Именно в этом и заключается трансфер, позволяющий объяснить столь много удивительных явлений из психической жизни невротиков" (Зb). В "Исследованиях истерии" (Studien uber Hysterie, 1895) Фрейд сходным образом объяснил случай переноса бессознательных представлений пациентки на личность врача: "По началу бессознательное содержание желания возникало в сознании больной вне какого-либо воспоминания о тех обстоятельствах, которые сопровождали его в прошлом. Вместе с тем желание, реально присутствовавшее в сознании пациентки, оказалось в силу навязчивых ассоциаций направлено на меня как на лицо, занимавшее все ее мысли: в результате такого mesalliance, который я назвал бы "ложной связью", вновь пробудился аффект, в свое время заставивший пациентку отказаться от запретного желания" (4а).

Поначалу Фрейд смотрел на трансфер — по крайней мере теоретически — как на частный случай смещения аффекта с одного представления на другое. Образ психоаналитика приобрел здесь особое значение одновременно и потому, что он выступал в связи с "остатками дневных впечатлений", всегда находящимися в распоряжении субъекта, и потому, что такой тип трансфера побуждал к сопротивлениям: трудно ведь признаться в вытесненном желании человеку, на которого оно направлено (4b,5b). Очевидно, что для Фрейда трансфер представлял собой нечто вполне конкретное. Трансфер наряду с любыми другими симптомами (4с) должен рассматриваться в связи с определенной целью — сохранить или восстановить терапевтическое отношение, основанное на сотрудничестве и доверии. Среди других факторов, способствующих созданию такого отношения, Фрейд называл и личное воздействие врача (4d), никак не связывая его с трансфером.

Возникает впечатление, что поначалу Фрейд не видел в трансфере главной опоры терапевтического отношения. Это можно сказать даже о случае Доры, хотя в нем роль трансфера весьма велика: в критическом комментарии, добавленном к сводке клинических наблюдений, Фрейд связывал резкий перерыв в лечении со сложностями истолкования трансфера. Многие обороты речи у Фрейда свидетельствуют о том, что он вовсе не уподоблял лечение в целом, его структуру и динамику, трансферентному отношению: "Что такое трансфер? Это новый отпечаток или копия тех импульсов влечений и фантазий, которые пробуждаются и осознаются при развертывании психоанализа; для них характерна замена личности врача ранее знакомым лицом" (6). Фрейд отмечал, что все эти трансферы одинаковы и не зависят от того, обращены ли они на психоаналитика или на какого-нибудь другого человека, полагая, что они могут содействовать лечению, только если их объяснять и последовательно "устранять".

Постепенное осмысление открытия Эдипова комплекса не могло не повлиять на фрейдовское понимание трансфера. Уже в 1909 г. Ференци утверждал (7), что в ходе психоанализа, так же как при внушении и гипнозе, пациент бессознательно предоставлял врачу роль родителя, внушающего любовь или страх. Уже при самом первом общем изложении проблемы трансфера (1912) Фрейд подчеркивал его связь с "прообразами", с имаго* (особенно с имаго отца, но также матери, брата и др.): "Врач включается в один из тех психических "рядов", которые уже сформировались у пациента" (5b).

Фрейд полагал, что именно отношение субъекта к образам родителей заново переживается при трансфере с характерной для него амбивалентностью* влечений: "Лишь на мучительном пути трансфера Человек с крысами убедился в том, что его отношение к отцу действительно предполагало это бессознательное добавление." (8). В этом смысле Фрейд различал два типа трансфера: положительный и отрицательный — перенос любовных чувств и перенос враждебных чувств (в). Отметим особо родство этих терминов с теми, которые обозначают положительную и отрицательную составляющие Эдипова комплекса.

Такая более широкая трактовка трансфера, при которой он фактически понимается как упорядочение всего процесса лечения по образу детских конфликтов, приводит Фрейда к новому понятию — невроза трансфера*: "... нам, как правило, удается придавать всем симптомам болезни новое трансферентное значение, замещая обычный невроз трансферентным неврозом, от которого [больной] может избавиться в результате терапевтической работы" (9).

*

Освещая роль трансфера в лечении, Фрейд поначалу склонялся к мысли, что трансфер — это одно из главных "препятствий" к воспоминанию вытесненного материала (4е). Вместе с тем, однако, установление трансфера рассматривалось как частое или даже общераспространенное явление: "... мы можем быть уверены, что встретим его в каждом более или менее серьезном анализе" (4f). Кроме того, именно в этот период Фрейд понял, что механизм переноса, трансфера [болезненных аффектов] на личность врача включается как раз в тот момент, когда особенно важные вытесненные содержания начинают всплывать в сознании. В этом смысле трансфер выступает как форма сопротивления* и в то же время как свидетельство близости бессознательного конфликта. Таким образом, Фрейд с самого начала столкнулся с противоречивой сущностью трансфера как причиной больших расхождений в описаниях его роли. С одной стороны, по отношению к словесно выражаемым воспоминаниям трансфер выступает как форма сопротивления (Ubertragungswiderstand). С другой стороны, будучи и для субъекта, и для психоаналитика удобным способом схватывания детского конфликта в его изначальном виде, он оказывается областью, в которой все личные проблемы пациента с неумолимой наглядностью разыгрываются при столкновении с наличием, напором и устойчивостью собственных бессознательных желаний и фантазий: "Именно на этой территории должа быть одержана победа. [...] Конечно, обуздать трансферентные явления очень трудно, однако психоаналитик не должен забывать о том, сколь важна роль этих явлений, превращающих скрытые и забытые эротические влечения пациента в нечто непосредственно данное и явное. Ибо ведь, в конечном счете, ничто не может быть уничтожено заочно или символически" (5с).

Этот второй момент неизбежно приобретал для Фрейда все большее значение: "Трансфер в обеих своих формах, положительной и отрицательной, может использоваться как орудие сопротивления; однако в руках врача это мощное терапевтическое средство, роль которого вряд ли можно переоценить" (10).

Не следует, однако, забывать, что даже настаивая на признании особого смысла повторения при трансфере ("Пациент не в состоянии вспомнить все вытесненное и, быть может, даже самое важное [...]. Он вынужден повторять вытесненное как опыт, переживаемый в настоящем" (11а)), Фрейд требовал от аналитика "...как можно четче ограничить область невроза, заставляя вспоминать как можно больше и оставляя на долю повторения как можно меньше" (11b).

Таким образом, Фрейд всегда считал идеалом лечения наиболее полное воспоминание, но, когда это оказывалось невозможным, он обращался к "конструкциям"* для заполнения пробелов в детской истории пациента. Более того, он никогда не оценивал отношения при трансфере сами по себе: они были для него либо способом отреагирования* детского опыта, либо способом корректировки такого объектного отношения, которое лишено реальности.

*

В "Исследованиях истерии" Фрейд писал о трансфере: "...этот новый симптом, который строится по старому образцу, [...] следует рассматривать наряду со старыми симптомами" (4е). Точно так же, описывая затем невроз трансфера как "искусственную болезнь, заменившую клинический невроз, Фрейд фактически считал равнозначными — как в экономическом, так и в структурном плане — реакции пациента при трансфере и собственно симптомы.

И в самом деле, Фрейд иногда объяснял возникновение трансфера "… компромиссом между требованиями [сопротивления] и требованиями исследовательской работы" (5d). Однако он с самого начала видел, что трансфер усиливается при приближении к "патогенному комплексу", а сопоставляя трансфер с навязчивыми повторениями*, заметил, что эта навязчивость может проявиться в трансфере "...только после того, как продвигающаяся ему навстречу терапевтическая работа откроет путь вытесненному" (11с). Мысль о том, что трансфер оживляет самое суть детского конфликта, вновь и вновь возникает в творчестве Фрейда от случая Доры, где трансфер уподоблялся "новым оттискам", которые порой ничем не отличаются от бессознательных фантазий, до "По ту сторону принципа удовольствия" (Jenseits des Lustprinzips, 1920), где речь шла о том, что [прежний опыт] возникает при трансфере "... с нежелательным постоянством" и что "его содержанием всегда оказывается какой-то эпизод сексуальной жизни ребенка, как правило, Эдипов комплекс и его многообразные разветвления" (11d).

Как известно, в "По ту сторону принципа удовольствия" Фрейд говорил о повторениях при трансфере, чтобы объяснить, почему навязчивые повторения требуют столь внимательного к себе отношения: дело в том, что в ходе лечения повторяются ситуации и эмоции, свидетельствующие о неустранимости бессознательных фантазий.

А теперь возникает вопрос о том, как Фрейд понимал сопротивление при трансфере. В работе "Торможение, симптом, страх" (Hemmung, Symptom und Angst, 1926) Фрейд связывал его с сопротивлениями Я, поскольку, в отличие от воспоминания, оно оживляет в настоящем механизм прошлого вытеснения. Однако в том же самом тексте навязчивые повторения выступают, по сути, и как сопротивления Оно (см.: Навязчивое повторение).

Наконец, по Фрейду, повторение при трансфере прошлого опыта, "установок по отношению к родителям и т.д. не следует понимать буквально, как если бы при этом воспроизводились действительно пережитые отношения. С одной стороны, переносу подвергается, по сути, именно психическая реальность*, или, иначе, глубинное бессознательное желание и связанные с ним фантазии; с другой стороны, проявления трансфера — это не буквальные повторения, но лишь символическое воспроизведение прошлого опыта.

*

Как правило, критика самоанализа*, с точки зрения его лечебной действенности, заключается в том, что самоанализ, по определению, предполагает устранение межличностных отношений.

Фрейд говорил об ограниченности самоанализа. Он подчеркивал, что истолкование* нередко принимается пациентами лишь потому, что трансфер, подобно внушению, наделяет психоаналитика особыми полномочиями. Эта задача — объяснить роль психоаналитика (как другого) в лечении — выпала на долю последователей Фрейда. При этом они пошли разными путями:

1) во второй фрейдовской теории психического аппарата психоанализ — это такое пространство общения, где могут вновь проявиться внутриличностные конфликты, унаследованные от реальных или воображаемых межличностных отношений детского периода. Например, психоаналитик может, по Фрейду, оказаться в положении Сверх-Я. Словом, здесь "развязывается" и свободно развертывается игра (само)отождествлений*.

2) Когда на первый план выходят объектные отношения*, межличностное отношение (г) при трансфере предстает как совокупность отношений субъекта к различным типам объектов (частичных или целостных). Как заметил М. Балинт, такой подход предполагает "...толкование каждой детали трансфера у пациента в терминах объектных отношений" (12). При этом подчас делались попытки обнаружить в лечении генетическую последовательность стадий развития.

3) Другая ориентация подчеркивает особую роль слова в лечении, т.е. в трансферентном отношении врача и пациента. Это можно обнаружить уже в истоках психоанализа, когда при катартическом методе рассказ о вытесненных воспоминаниях (talking cure) оказался по меньшей мере столь же важным, как и отреагирование аффектов. Удивительно, однако, что, описывая самые бесспорные проявления трансфера, Фрейд относил их к разряду "отыгрываний"* (Abreagieren), противопоставляя воспоминаниям живой опыт повторения. Вряд ли, однако, это помогает нам лучше понять трансфер в обоих его измерениях: актуализации прошлого и переноса прошлого опыта на личность психоаналитика.

В самом деле, непонятно, почему психоаналитик должен быть менее вовлечен в ситуацию, когда пациент рассказывает ему о каком-то прошлом событии, пересказывает ему сон (д), нежели когда пациент совершает какие-то поступки, непосредственно на него направленные.

Высказывания пациента, подобно его поступкам, — это способ выражения отношения к другому человеку, и их цель может заключаться в том, чтобы понравиться психоаналитику или же отстраниться от него и пр.; помимо того, поступки пациента, подобно его высказываниям, — это способ передачи сообщений (ср. ошибочные действия).

4) Наконец, вопреки крайнему мнению о том, что трансфер — это чисто спонтанное действие, проекция прежнего опыта на психоаналитика как на своего рода экран, некоторые авторы утверждали, что возникновение трансфера зависит от определенной предрасположенности субъекта и ряда предпосылок в самой психоаналитической ситуации.

Ряд авторов (например, Ида Макалпин (13)) обращали особое внимание на реальные факторы психоаналитического окружения (устойчивость ситуации, фрустрация, инфантильная позиция пациента), другие — подчеркивали отношение запроса, которое сразу же устанавливается в психоанализе, требуя "...раскрытия прошлого вплоть до самого раннего детства. Субъект только и делает, что запрашивает — он без этого жить не может, — и мы это поддерживаем... Регрессия — это возврат к тем означающим, с помощью которых формировались прежние запросы" (14).

Фрейд обратил внимание на взаимосвязь между трансфером и психоаналитической ситуацией в целом. Он даже подчеркнул, что хотя различные типы трансфера (перенос на мать, на брата и пр.) могут совпадать, "решающую роль играет имаго отца, проявляющееся в реальных отношениях к врачу" (5е).

а) Отметим, что англоязычные психологи располагают двумя терминами: transfer и transference, причем именно второй обозначает трансфер в психоаналитическом смысле слова (см.: English H.B., English A.C. A Comprehensive Dictionary of Psychological and Psychoanalytical Terms (1958), статьи "Transfer" и " Transference").

б) О последствиях этого эпизода см.: Jones E. Sigmund Freud, Life and work, 1953—1957 (t. I).

в) Слова "положительный" и "отрицательный" относятся здесь к природе аффектов при трансфере, а вовсе не к положительному или отрицательному воздействию трансфера на процесс лечения. По мнению Д. Лагаша, "...точнее было бы говорить о положительных и отрицательных воздействиях трансфера. Как известно, перенос положительных чувств может иметь отрицательные последствия, и, наоборот, выражение отрицательных чувств может свидетельствовать о решающем продвижении вперед ..." (15).

г) Отметим, что Фрейд пользуется этим термином (16).

д) Ср. то, что называется "ублажающими снами": судя по анализу этих снов, в них исполняется желание угодить психоаналитику, подтвердить его истолкования и пр.

(1) Cf. Ribot (Th.-A.) La psychologie des sentiments. Paris, Alcan, 1896, 1re partie, XII, параграф 1.

(2) Cf. Freud (S.). Abriss der Psychoanalyse, 1938. G.W., XVII, 100; S.E., XXIII, 174—175; франц., 42.

(3) Freud (S.). Die Traumdeutung, 1900. — a) Cf. G.W., II—III, 568; S.E., V, 562; франц., 461. — b) G.W., II—III, 568; S.E., V, 562; франц., 461.

(4) Freud (S.). Zur Psychotherapie der Hysterie, 1895. — a) G.W., I, 309; S.E., II, 303, франц., 245—246. — b) Cf. G.W., I, 308—309; S.E., II, 303; франц., 245. — с) Cf. G.W., I, 308—309; S.E., II, 303; франц., 245. — f) G.W., I, 307; S.E., II, 301; франц., 244. — g) G.W., I, 309; S.E., II, 303; франц., 246.

(5) Freud (S.). Zur Dynamik der Ubertragung, 1912. — a) Cf. G.W., VIII, 370; S.E., XII, 104; франц., 56. — b) G.W., VIII, 365; S.E., XII, 100; франц., 51. — с) G.W., VIII, 374; S.E., XII, 108; франц., 60. — d) G.W., VIII, 369; S.E., XII, 103; франц., 55. — e) G.W., VIII, 365—366; S.E., XII, 100; франц., 51—52.

(6) Freud (S.). Bruchstuck einer Hysterie-Analyse, 1905. G.W., V, 279; S.E., VII, 116; франц., 86—87.

(7) Cf. Ferenczi (S.). Introjection and transference, 1909. In: First Contr., 35—93.

(8) Freud (S.). Bemerkungen uber einen Fall von Zwangsneurose, 1909. G.W., VII, 429; S.E., X, 209; франц., 235.

(9) Freud (S.). Erinnern, Wiederholen und Durcharbeiten, 1914. G.W., X, 134—135; S.E., XII, 154; франц., 113.

(10) Freud (S.). "Psychoanalyse" und "Libidotheorie", 1923. G.W., XIII, 223; S.E., XVIII, 247.

(11) Freud (S.). Jenseits des Lustprinzips, 1920. — a) G.W., XIII, 16; S.E., XVIII, 18; франц., 18. — b) G.W., XIII, 17; S.E., XVIII, 19; франц., 19. — с) G.W., XIII, 18; S.E., XVIII, 20; франц., 20. — d) G.W., XIII, 16—17; S.E., XVIII, 18; франц., 19.

(12) Balint (M.). Primary love and Psycho-Analytic Technique. London, Hogarth Press, 1952, 225.

(13) Cf. Macalpine (I.). The Development of the Transference, Psa. Quaterly, XIX, 4, 1950.

(14) Lacan (J.). La direction de la cure et les principes de son pouvoir, 1958. In: La Psychanalyse. Paris, P.U.F., 1961, 6, 180.

(15) Lagache (D.). Le probleme du transfert, 1952. In: R.F.P., XVI, 102.

(16) Ср., например: Freud. (S.). Konstruktionen in der Analyse, 1937. G.W., XVI, 44; S.E., XXIII, 258.

Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б.  Словарь по психоанализу