Фрейд 3игмунд. Зловещее

Фрейд 3игмунд. Зловещее

Лишь в редких случаях психоаналитик испытывает стимул заняться эстетическими наблюдениями - даже тогда, когда эстетику не сводят к учению о прекрасном, но определяют ее как учение о качествах нашего чувствования. Он работает а других слоях душевной жизни и мало имеет дело с теми импульсами чувства - лишенными ясной цели, приглушенными и зависящими от столь многих сопутствующих констелляций, - которые чаще всего составляют материал эстетики. Однако время от времени случается, что он должен заинтересоваться определенной областью эстетики, причем обычно эта область лежит где-то в стороне, оставленная без внимания специальной литературой по эстетике.

Такой областью является «зловещее». Нет сомнений, что оно принадлежит к жуткому, внушающему страх и ужас; столь же верно и то, что слово это не всегда употребляется в поддающемся четкому определению смысле, так что чаще всего оно вообще совпадает по значению именно с устрашающим. Но мы вправе все же ожидать того, что использование особого слова-понятия оправдывается наличием какой-то особой сути. Нам хотелось бы знать, какова эта единая суть, позволяющая внутри страшного выделить еще и «зловещее».

Об этом мы почти ничего не находим в обстоятельных трудах по эстетике, которые вообще охотнее занимаются позитивными родами чувств, связанных с прекрасным, величественным, привлекательным, их условиями и вызывающими их объектами, нежели с теми, которые сопутствуют антагонистическому, отталкивающему и болезненному. Врачебно-психологическая литература, насколько мне известно, располагает лишь одним исследованием на этот счет - Э. Йенча. содержательным, но не исчерпывающим. Я, впрочем, должен признаться, что по ряду причин, связанных с нашим временем [только что закончилась мировая война - Пер.], я не смог основательно подыскать литературу, особенно иноязычную, для этого небольшого эссе, так что оно предлагается читателю без всякой претензии на первооткрывательство.

Йенч с полным основанием подчеркивает следующее затруднение, возникающее при изучении зловещего: восприимчивость к этому оттенку чувства у разных людей очень сильно различается. Да и автору этой новой попытки приходится пожаловаться на особенную черствость в этом вопросе - именно там, где уместнее была бы, скорее, большая чуткость. Вот уже давно не переживал и не узнавал он ничего такого, что внушило бы ему зловещее впечатление: ему приходится сперва погрузиться в это чувство, чтобы пробудить в себе его возможность. Однако трудности подобного рода присутствуют и в других областях эстетики; нам поэтому нет необходимости отказываться от надежды на то, что мы сможем обнаружить такие случаи, в которых рассматриваемый оттенок чувства большинством будет признан без колебаний.

Теперь мы может двинуться двумя путями: поискать, какое значение отложило в слове «зловещий» языковое развитие - или же собрать воедино все то, что пробуждает в нас чувство зловещего в людях и вещах, при тех или иных впечатлениях органов чувств, переживаниях и ситуациях, раскрыв завуалированный характер зловещего из чего-то общего для всех случаев. Я сразу же открою, что оба пути ведут к одному и тому же выводу, состоящему в том, что зловещее - это тот род жуткого, который восходит к давно известному, издавна знакомому. Как это возможно, при каких условиях знакомое может стать зловещим, жутким, это станет ясно из дальнейшего. Я замечу еще, что настоящее исследование на самом деле двинулось по пути сбора отдельных случаев и лишь позднее обнаружило для себя подтверждение в свидетельствах языкового употребления. В данном изложении, однако, я пойду обратным путем.

Немецкое слово «unheimlich» явно выступает противоположностью укромного (heimlich), уютного (heimisch), известного, и напрашивается заключение, что зловещее именно потому жутко, что не является известным и знакомым. Естественно, не все новое и неизвестное жутко; данное соотношение необратимо. Мы может сказать лишь, что нечто новое может оказаться жутковатым и зловещим; кое-что новое жутко, но отнюдь не все новое. Что-то должно сперва прибавиться к новому и незнакомому, чтобы превратить его в зловещее.

Йенч в целом остановился на этом соотношении зловещего с новым и неизвестным. Существенное условие для возникновения зловещего чувства он находит в интеллектуальной неопределенности. Зловещим оказывалось бы, соб-ственно, всегда то, в чем человек, так сказать, плохо разбирается. Чем лучше человек ориентируется в окружающем мире, тем труднее он поддается чувству зловещего под впечатлением от каких-то вещей или событий в этом мире.

Нам легко рассудить, что характеристика эта не является исчерпывающей, и потому мы попытаемся выйти за пределы уравнения зловещий - неизвестный. Прежде всего, мы обратимся к другим языкам. Однако словари, в которых мы наводим справки, не сообщают нам ничего нового - возможно, лишь в силу того, что сами мы говорим на другом языке. У нас даже складывается такое впечатление, что мно-гим языкам вообще недостает слова для этого особенного оттенка жуткого. [...]' Вернемся поэтому к немецкому языку.

(Приводимые Фрейдом цитаты опущены. В буквальном смысле оппозицию heimlich/unheimlich можно перевести как «домашнее/недомашнее», «свое/чужое». Как показывают братья Гримм, из смысла «домашнее» развился смысл «сокрытое от чужих глаз, спрятанное», отсюда - «тайное, сок-ровенное» и, наконец, «таинственное» в значении «опасного, зловещего», т. е. unheimlich? - Прим. пер.)

В словаре немецкого языка Даниэля Зандерса (1860) под словом heimlich мы находим следующие сведения, кото-рые я переписываю здесь без сокращений, выделяя те или иные места разрядкой. [...] Наиболее интересно для нас в этой длинной цитате то, что словечко heimlich среди разнообразных оттенков своего значения выказывает и такое, в котором оно совпадает по смыслу со своей противоположностью unheimlich; ср. пример из Гуцкова: «Мы это называем unheimlich, вы же называете это heimlich». И вообще мы напомним о том, что слово это, heimlich, неоднозначно, но принадлежит к двум кругам представлений, которые, не будучи противоположными, все-таки весьма чужды друг другу: с одной стороны, это известное, уютное, с другой - спрятанное, утаиваемое. Unheimlich, очевидно, употребляется как противоположность только первому значению, но не второму. От Зандерса мы не узнаем ничего о том, не следует ли все же допустить какое-то генетическое соотношение между двумя этими значениями. В то же время мы можем обратить внимание на одно замечание Шеллинга, который высказывает о содержании понятия unheimlich нечто совершенно новое: unheimlich - это все то, что должно было оставаться в тайне, в сокрытии, но всплыло на поверхность. Сомнение, возникшее в этой связи, частично находит объяснение в «Словаре немецкого языка» Якоба и Вильгельма Гримм [...].

Итак, heimlich - это такое слово, которое развивает свое значение в соответствии со своей амбивалентностью, пока наконец не совпадает по смыслу со своей противоположностью, unheimlich. Unheimlich каким-то образом оказывается родом heimlich. Придержим пока этот не вполне объясненный вывод вместе с дефиницией зловещего, которую дал Шеллинг. Эти намеки сделает для нас понятными исследо-вание конкретных случаев зловещего.